Кусочек луны

Глава 1


Рейтинг: R
Пейринг: ДМ/ГГ
Жанр: драма
Автор: Fidelia Fairyteller Fidelia2@yandex.ru
Бета: Waleria
От автора: Кто такой Драко Малфой? Нет, он не мятежный ангел и не коварный соблазнитель, он не циничная сволочь и не мерзкий гадёныш, как вам могло показаться. Он просто мальчишка, который окончательно запутался в самом себе, тот, чья глупая бравада однажды привела к трагедии.
Кто такая Гермиона? Нет, она не заядлая ботанка и заучка, не наивная дурочка и не роковая женщина, как вам могло показаться. Она просто девчонка, которой отчаянно хотелось любви, та, чья доверчивость однажды привела к трагедии.
Кто такой Кукловод? Тот, кто всё это затеял, поставил спектакль, ловко манипулируя актёрами, и в самом конце сам вышел на сцену, тот, чьё вмешательство в чужие жизни ради собственной выгоды однажды привело к трагедии.
Предупреждение: смерть персонажа, а то и двух.
Размещение: где угодно, только предупредите.

Часть 1
Венок из васильков.

Пролог.
Было холодно, промозгло и ветрено, противная морось колола лицо словно иглами, но он не замечал этого. Он поднялся на самую высокую астрономическую башню, сорвав неструганные доски голыми руками и сломав опечатанную заклинаниями дверь…. Нет, не для этого он пришёл в башню. Он поднялся туда, чтобы понять.
Он открыл окно, выбрался на широкий каменный выступ, опоясывающий всю башню, присел, свесив ноги, и глянул вниз. Сразу же закружилась голова, и зашумело в ушах. Он зажмурился и потряс головой. Нет, он бы не смог. Сам никогда бы так не смог.
Вытерев окровавленные руки о полу мантии и запустив одну в карман, он выудил изрядно помятую вырезку из «Вечернего Пророка», расправил её на коленях и стал читать, машинально зажав рукой парный кулон на шее. Впрочем, нет, не читать. Ведь он помнил её наизусть. Эти слова навсегда врезались ему в память. Чёрные буквы были словно выжжены на внутренней стороне век.
«Трагедия в Хогвартсе». 17 ноября. Статья Бонифация Клири… В ней не было ни слова правды. Правду знали лишь они втроём. Двоих уже нет.

«Никто не подозревал о грядущей трагедии, ни её друзья, ни родители, ни одноклассники, ни учителя. Когда в психике девушки стали происходить необратимые изменения? Когда она поняла, что погружается в пучину безумия? Когда решила, что выхода нет и проще со всем этим покончить сразу? Девушку можно было поддержать и тем самым спасти, но никто не протянул ей руку помощи…Вина за её смерть ляжет на всех нас, не заметивших вовремя, не предложивших помощь, прошедших мимо.
13 ноября покончила с собой Гермиона Грейнджер, ученица 6-го курса факультета Гриффиндор школы Магии и Волшебства Хогвартс. Она выбросилась из окна Астрономической башни ночью, в полнолуние, когда вся школа спала.
Официальное расследование Министерства пришло к выводу, что девушка ушла из жизни добровольно во время приступа помешательства. Её пытался остановить однокурсник Невилл Лонгботтом, но, видимо, не удержался на карнизе и тоже сорвался. Оба погибли мгновенно от перелома шейных позвонков. Свидетелей происшествия не было, поэтому мы никогда не сумеем узнать всех обстоятельств разыгравшейся трагедии.
Похороны обоих учеников состоялись три дня спустя на маленьком местном кладбище, как пожелали родственники погибших. Церемония прощания состоялась сегодня днём, на ней присутствовала вся школа. Ближайшие друзья Гермионы и Невилла, Гарри Поттер и Рональд Уизли, произнесли прощальную речь, и даже репортёры «Пророка» не смогли сдержать слёз. Ученик 6-го курса факультета Слизерин Драко Малфой положил в гроб Мисс Грейнджер плюшевого медвежонка, очевидно, игрушка что-то значила для покойной.
Вся последующая неделя со дня смерти была объявлена траурной для учеников и учителей. Астрономическая башня была опечатана и, скорее всего, вскоре будет закрыта навсегда во избежание повторения произошедшего.
Редакция газеты скорбит вместе с друзьями и родственниками погибших. Примите наши соболезнования.»

«Пучина безумия»… «вина лежит на всех нас»… Ложь! Всё ложь! Она была абсолютно нормальной. Пока ОН не свёл её с ума. Ублюдок. Мразь! Вообразил себя Богом, смеющим вмешиваться в чужие судьбы… Кукловод.
Как же больно дышать… Словно на сердце камень. И давит, и давит, выдавливает душу по каплям. Холодную циничную душу, душу, которой нет и никогда не было.
…А началось всё с дурацкого пари. Мерлин, зачем они всё это затеяли? Как бы он хотел повернуть время вспять…

Глава 1

– Гермиона, мама приглашала тебя в Нору, ты приедешь?
– Нет, Рон, извини, не получится…
– Опять собралась в Болгарию к Вики? – Рон так скривился, будто сжевал и проглотил целый лимон.
Они вчетвером сидели в купе Хогвартс-экспресса, увозящего их из школы на летние каникулы.
– Нет, – Гермиона понимающе улыбнулась. – Еду к бабушке с дедушкой на остров Уайт. Я до одиннадцати лет каждое лето проводила у них, и вот, с тех пор там не была. Пора бы их навестить. У них небольшая гостиница почти на самом берегу моря, вот и помогу им по хозяйству. Летом много отдыхающих, – пояснила она.
– А, ну тогда ладно, – озабоченная морщинка на лбу Рона разгладилась как по волшебству. – Только обещай писать.
– Конечно, разве я хоть раз не писала тебе летом? Только и ты отвечай на мои письма, иначе получится как обычно: я накатаю целый трактат на три свитка, а ты отделаешься пятью строчками…
– Хорошо-хорошо, обещаю исправиться и писать длинные послания, – «любовные послания», – добавил про себя Рон.
– Гарри, ты тоже пиши, я тебе первая пришлю письмо, и так ты узнаешь адрес.
– О’кей, Герми, договорились. Только, чур, никаких нравоучений, мне этого и от Дурслей летом хватает, – Гарри озабоченно потёр шрам.
– А мне напишешь? – тихий, неуверенный голос.
– Невилл? И тебе написать? – Гермиона несказанно удивилась.
– Ой, Лонгботтом, тебе-то с какой радости она должна писать? Если ты учишься в Гриффиндоре, то это вовсе не значит, что… – Рон сделал пренебрежительное лицо.
– Ну… – Невилл замялся, – мы же друзья. И я подумал, что… Я ещё никогда ни от кого не получал писем, кроме бабушки… Если Гермионе нетрудно… – он так смутился и покраснел, что на него жалко было смотреть.
– Конечно, Невилл, я с радостью напишу тебе, – девушка ободряюще улыбнулась растерявшемуся юноше. – Рон, как можно быть таким толстокожим? Неужели ты не понимаешь, что Невиллу одиноко? У тебя вон куча братьев, а у Невилла никого нет. Тебе жалко, если я черкну ему пару строк? Немедленно извинись!
Рон опустил голову. Он и, правда, перестарался. Невилл уставился сквозь застеклённую дверь купе в коридор, там кто-то не торопясь, прошёл мимо. Нижняя губа Лонгботтома дрожала, а глаза подозрительно блестели.
– Ей, друг, прости, я э-э-э… глупость сморозил. Мне не надо было так тебе отвечать… – Рон никогда не умел извиняться за свои поступки. – И… это вообще не моё дело. Пиши, конечно, если Гермиона не против. – Рон дружески хлопнул Невилла по плечу.
– Всё… всё нормально. Я зря спросил. Я ведь для Гермионы и правда никто. Вы её друзья, а я всего лишь сокурсник. Я, пожалуй, пойду, не буду вам мешать.
– Невилл, да ты что, ты вовсе нам не мешаешь! – Гарри попытался было остановить расстроенного парня, но Невилл упрямо мотнул головой и вышел из купе.
– Да, Рон, ты как всегда вежлив, тактичен и предельно внимателен к людям, – сарказму Гермионы позавидовал бы сам Снейп. – Вот так вот взять и походя довести человека… Мне за тебя стыдно.
– Но я же извинился…
– Что-то я не заметила искренности в твоих словах. Ты вовсе не сожалел о сказанном!
– Я что, обязан обращать внимания на нежные чувства каждого хлюпика? – взорвался Рон. Что-то уж больно рьяно Гермиона защищала этого неуклюжего тупицу Лонгботтома.
– Слушайте, перестаньте ссориться! Дай вам повод, так вы друг друга из-за ерунды поубиваете! Нам через полчаса выходить, а мы ещё не переодевались. Давайте-ка поторопимся, – Гарри счёл нужным вмешаться, в очередной раз, принимая на себя роль третейского судьи. «Мирить этих двоих – это моя карма…» – обречённо подумал он.

***

Полноватый темноволосый юноша курил в тамбуре, привалившись спиной к стенке. Он глубоко и нервно затягивался, руки слегка дрожали. Вообще-то курить в поезде было строжайше запрещено, но ему просто необходимо было расслабиться. Раздались шаги, и темноволосый напрягся, лихорадочно соображая, куда деть сигарету и как избавиться от запаха дыма, но все заклинания как назло вылетели из головы. Дверь отъехала в сторону, и в тамбур вышёл худощавый блондин. Темноволосый выдохнул с облегчением.
– А, это ты, Драко. А я уж было испугался. Ещё не переоделся?
– Не… Успею ещё. Дай-ка курнуть. Теперь всё лето курить не придётся, а то папаша башку оторвёт. Как будто он сам в шестнадцать ещё не курил. Представляю, что он сам вытворял в этом возрасте… Какие планы на лето?
– Да какие там планы… Дома буду безвылазно сидеть, – парень сплюнул прямо на пол. – Займусь как следует метаморфными чарами, у меня, вроде бы, неплохо получалось, но надо хорошенько потренироваться. Пару раз заедет чокнутый дядя Альберт, брат матери, будет учить меня играть в шахматы и злиться, что у меня ничего не получается. Он когда бесится, рукой по столу бьёт, и стол в смородиновый куст превращается, прикинь! А из ушей у дяди Альберта от злости пар валить начинает. Вот умора!
– Да уж, с такими родственничками не соскучишься, – Драко затянулся сигаретой. – А я к деду с бабкой еду. У них замок на острове Уайт – фамильный, типа. Туда уезжают все Малфои после женитьбы сына и рождения очередного наследника. Я там последний раз был лет в восемь, так вот они отца достали, покажи нам внучка да покажи. Делать мне больше нечего, как в такую глухомань переться… На этом острове волшебников кроме них вообще нет, одни долбаные магглы… Я там загнусь от скуки.
– Остров Уайт, говоришь… А я бы всё на свете отдал, лишь бы оказаться на твоём месте… – недобро ухмыльнулся темноволосый. – Этим летом там может быть весело.
– С чего это вдруг?
– Да я тут один любопытнейший разговорчик подслушал… Такое приключение само напрашивается… Слушай.
Через десять минут в голове Драко созрел гениальный план.

***

– Хотите пари? – Малфой быстрым шагом зашёл в купе и с размаху плюхнулся на сиденье.
– С тобой? Нет, Драко, не хотим. Опять спорить на то, что ты выиграешь у Гойла в карты или победишь Крэбба в магической дуэли? – скривился Теодор Нотт. – Хватит с нас твоих пари. Ты всегда выигрываешь. Это скучно.
– А если на кону будет стоять тысяча галлеонов? – Драко прищурился, глядя на Нотта в упор.
– Тысяча галлеонов… Ты собираешься на спор поцеловать взасос МакГонагалл, оторвать хвост Миссис Норрис, послать Снейпа на три буквы или побрить Дамблдора? На какое безумство ты собираешься пойти ради такой суммы? – Невус МакНейр, зашедший в купе вслед за Драко, мгновенно оживился.
– Не-е-ет, я придумал кое-что забавнее. Я лишу девственности грязнокровку! – заявил, тот триумфально оглядывая товарищей-слизеринцев.
На секунду повисла тишина, а потом раздался оглушительный хохот.
– Хм, лишать грязнокровок девственности – это и правда гораздо интереснее, чем преферанс с Гойлом, – лениво растягивая слова проговорил Николас Эйвери, до сих пор хранивший молчание. – Где только их на всех напастись… Я знаю всего одну. А ты, Драко?
– Я не собираюсь устраивать марафон и иметь всех грязнокровок подряд. Я имел в виду одну единственную. Грейнджер.
– Драко, ты совсем обалдел? Да у тебя от фамильной гордости крышу снесло, честное слово. Грязнокровка – это тебе не Пэнси и не Миллисента… – с трудом отдышавшись от смеха, проговорил Нотт. – Да она скорее с собой покончит, чем ляжет под тебя.
– Тем лучше для вас. Лёгкие деньги. Так вы спорите, или нет?
– Но какой в этом смысл для тебя? Терять чёртову прорву денег только ради того, чтобы лишний раз убедиться, что грязнокровка тебя ненавидит и на пять метров к себе не подпустит ни при каких обстоятельствах? – недоверчиво спросил Невус. – Зачем тебе это? Неужели не осталось интересных тем для пари?
– Видишь ли, мой дорогой Нев, всё это такое детство – дурацкие дуэли с неповоротливым Крэббом и карты с тупицей Гойлом, – проговорил Драко ядовито. – Но если вам по душе покрываться мхом от скуки в их обществе, то пожалуйста, вам никто не мешает. Просто я решил заняться чем-нибудь более интересным.
– А я думал, что сегодня первый день летних каникул. Как ты собираешься это провернуть, ну то, что ты задумал? Ты ведь наверняка уже что-то задумал, а, Малфой? Неспроста тебе пришла в голову эта мысль. Почему бы не предложить нам тоже самое в самом начале следующего учебного года? Тебе же самому было бы гораздо удобнее – Грейнджер всегда под рукой, если тебе вдруг приспичит, – Нотт цинично рассмеялся.
– Я сам решу, медвежонок-Тедди, когда и где мне удобнее, а лето хорошо подойдёт для разминки, – Малфой смерил приятеля недобрым взглядом. – Ну, так вы спорите или нет? Или вам слабо?
– Собираешься нагрянуть в её убогое маггловское жилище и провести там всё лето под видом её дальнего кузена, а, Драко? – не унимался МакНейр.
– У меня свои методы, Невус, – ухмыльнулся Драко.
– Что ж, я принимаю твоё пари, но должны быть определённые условия. Не все твои традиционные методы подойдут. – Эйвери всегда был самым здравомыслящим в их компании. – У меня три условия: никаких любовных зелий, всё только по взаимному согласию, доказательства.
– Только эти три условия? Принимается, – Драко немного поспешно протянул Николасу руку и слегка сжал его ладонь, их разбил Нотт. – Если мне не повезёт, ты станешь на тысячу галлеонов богаче, – его глаза сверкнули.
– Не понимаю я, Малфой, с чего вдруг такая блажь? – пожал плечами МакНейр. – Чего тебе сдалась эта гриффиндорская выскочка?
– Разнообразия захотелось, знаешь ли, надоели мне эти подстилки – Паркинсон и Буллстроуд, хочу чего-нибудь эдакого. Если всё время есть икру, через какое-то время захочется простого чёрного хлеба. Считайте, что Грейнджер – это хлеб. Хочу укротить эту девчонку, хочу почувствовать свою власть над ней, хочу её унизить так, чтобы ей жить расхотелось…
– За что ты её так ненавидишь? – Невус и сам не мог похвастаться чистотой помыслов, но ярость Драко при одном только упоминании имени Грейнджер его искренне удивляла. – Чем она тебе так досадила?
– Да ничем, ты же сам сказал, что это блажь. Хочу её покорить, сломать через колено, показать, кто тут хозяин. Хочу доказать, что долбаным грязнокровкам не место в Хогвартсе, – кулаки его непроизвольно сжимались, дыхание стало тяжёлым.
– Ну-ну, Малфой, не стоит так возбуждаться, а то можно подумать, что ты собираешься лишить её девственности прямо сейчас, – Нотт не жаловался на чувство юмора.
Драко постарался расслабиться.
– Ну так что? Кто-нибудь ещё спорит со мной?
– Ладно, я поспорю, – глаза Нотта алчно блеснули. – Скажи до свидания своим денежкам и помаши им ручкой! Кстати, откуда у тебя такая сумма? Отец тебя вроде не особо балует карманными деньгами.
– Вообще-то это не твоя забота, но так уж и быть, скажу. Мне исполнилось семнадцать, и я вступил в наследство энной суммы денег, оставленной мне бабушкой по материнской линии. Эти деньги только мои, я могу их использовать по своему усмотрению. Там достаточно, чтобы поспорить на тысячу галлеонов с каждым учеником Хогвартса.
– Ого… – Нотт присвистнул. – Неплохо устроился…
– Не считай чужие деньги, это пошло… – скривился Драко. – Ладно, только, уговор – никому ни слова, пока я не сделал дело, иначе всё отменяется. Поняли?
– Чего уж тут непонятного? Мы не болтуны,– хмыкнул Эйвери. – Но ты уж постарайся, выполни то, что наметил. Честное слово, мне гораздо интереснее будет увидеть результат и узнать все подробности, чем получить эту тысячу.
– Замётано, – ухмыльнулся Драко и стал переодеваться.


Половина фика уже готова, и я буду обновлять раз в три-четыре дня. А от вас требуются отзывы, комментарии, критика и всё-такое-прочее...

Глава 2


Глава 2
«17 Июня, о. Уайт.
Привет, Гарри, как дела? Вот, не успев добраться, пишу вам с Роном письма, тебе первому, между прочим!
Пока что у меня всё хорошо, добралась без приключений.
За прошедшее после моего последнего приезда время здесь совсем ничего не изменилось, ни новых пристроек, ни нововведений каких. Разве что гостиницу снаружи перекрасили. Раньше здание было розоватым, а теперь разноцветное, чтобы соответствовать названию «Радуга».
Бабушка с дедушкой очень мне обрадовались, узнали меня с грехом пополам, хотя мама им регулярно фотографии посылала. Говорят, что я сильно изменилась, очень повзрослела, похорошела (врут, небось). Уже сегодня я буду им помогать, сначала на кухне с обедом для постояльцев, а потом буду прибирать номера. Как представлю, что всё это придётся делать без магии, у меня аж руки сводит. Ты же знаешь, хозяйка из меня никакая… Ладно, привыкну.
Здесь очень жарко, буду ходить с утра купаться и загорать. Отдыхающих много, молодёжь есть, но мало. Может на пляже с кем познакомлюсь. Улыбнись, это шутка. Этим летом я посвящу себя щёткам и кастрюлям… Напиши мне что-нибудь воодушевляющее по этому поводу. Очень жду ответа.
С любовью, Герми».
***
«17 июня, о. Уайт
Здравствуй, Рон.
Пишу сразу же, как приехала, я ведь обещала.
Здесь всё по-старому, «Радуга» совсем не изменилась. Бабушка с дедушкой меня насилу узнали, они меня лет шесть не видели, только на фотографии. Меня поселили в мою детскую комнату, теперь она мне кажется такой маленькой… Видно, я здорово выросла. На кровати лежал мой медвежонок, которого я здесь забыла в прошлый раз, я чуть не расплакалась от умиления. Неужели я уже выросла? Только вчера, вроде бы, играла в куклы, спала с игрушкой, а сегодня уже почти совершеннолетняя… Как-то грустно от этого становится… А там уже и школу закончу, начнётся взрослая жизнь… Как бы мне хотелось навсегда остаться маленькой…Извини меня за сентиментальность, просто это место моего детства, на меня ностальгические чувства нахлынули, сразу как-то грустно стало и плакать захотелось…
Здесь теплее, чем в Лондоне, хорошо ещё, что я много совсем летних вещей взяла, маечек там, шортиков. С утра я буду ходить на пляж, пока не жарко, чтобы не обгореть, а днём бабушке по хозяйству помогать. Я мало что умею, но она меня научит, стану образцовой горничной и официанткой! Сегодня я уже перестилала постели в трёх номерах – руки у меня оказались крюки, но это ничего. Научусь, не боги горшки обжигают. Когда я подавала завтрак, уронила поднос с пустыми тарелками и штук восемь разбила вдребезги! Такая вот я неуклюжая. Как жалко было, что нельзя их склеить с помощью магии, у меня прямо руки чесались… Представляю, что бы подумали отдыхающие, если бы я принялась размахивать палочкой у них перед носом и бормотать какие-то странные слова на непонятном языке, ха-ха! Жаль, что тут волшебников вообще нет, ну вот просто ни одного. Видно судьба моя такая – помереть от скуки на летних каникулах.
Ладно, не буду больше отнимать твоё внимание и закончу письмо.
Пиши, не забывай.
Гермиона».
***
«17 июня, о. Уайт
Привет, Нев. Ох, и вляпался же я… С грязнокровкой, я имею в виду. Я не знаю, как к ней подступиться. Меня уже ничего не радует – ни отдых, ни свобода передвижения по замку и окрестностям, ни то, что бабка с дедом меня почти не достают. У меня уже бессонница оттого, что я постоянно в напряжении, всё время думаю об этом. Хожу по замку как лунатик. Это уже становится опасно для жизни в прямом смысле этого слова. Вчера с дедом Игнатиусом в дверях столкнулся и не уступил ему дорогу, ну, задумался. Так он в меня Круциатусом сходу так шибанул, я думал, наизнанку от боли вывернусь. Теперь я понимаю, почему у меня такой отец... И понимаю, почему он сюда не ездит. Я к своему тоже вряд ли ездить буду, когда придёт его очередь жить в этом замке. А лично я надеюсь вообще не дожить до того времени, когда придётся заточить себя в этой дыре. Зачем я сюда приехал? Что я здесь забыл?
Короче, дела мои хуже некуда, даже и не знаю, что делать. Пиши мне, давай все возможные советы, ты парень умны, сообразишь, как мне помочь.
Пока, Драко».
***
«19 июня, Лондон.
Здорово, Драко. Как ты там? Не продвинулся в соблазнении одной нашей общей знакомой? Ты почему не сделал так, как я тебя надоумил? Всего-то – стырить из бабкиных запасов оборотное зелье, добавить прядь волос какого-нибудь симпатичного слуги помоложе – и дело в шляпе! Наверняка эта грязнокровка с утра на пляже валяется, так бери её тёпленькой! Она ж, небось, только и ждёт, что кто-нибудь её подцепит. Притворись туристом, или местным, или кем хочешь, обрадуй её тем, что ты тоже волшебник, и вдвоём вам скучать не придётся, что ты как маленький! С девушкой он познакомиться не может… У тебя что – завалялись две тысячи галлеонов? Тоже мне, серцеед-неудачник! Последи за ней, купи такую специальную трубу, через которую далеко видно, не знаю, как она там по-маггловски называется. Ты ведь хищник, а она дичь, изучи её повадки – куда она ходит, с кем разговаривает, что делает. Так тебе легче будет придумать план. Не в коем случае не тушуйся, иначе никакой забавы не получится! Ты же хотел отдохнуть так, чтобы на всю жизнь запомнить, так давай же, действуй! Ещё и денег получишь. И чтобы в следующем же письме написал о своих успехах, иначе я больше не буду тебе помогать!
Всё, бывай, у меня тут очередной шахматный сеанс с чокнутым дядей.
Пока, пиши, удачи, Нев».
***
«Так, что это она там читает? Как у этой штуковины резкость наводится? Всё как в тумане, блин. Ага, вот. Ше… Шекспир. Хм, никогда не слышал, какая-нибудь маггловская муть. Надо будет в книжном купить, уже будет, о чём поговорить. А фигурка у неё ничего так… И грудь, на удивление, имеется. Вечно ходит в этой своей мантии, которая мешком висит – не поймёшь – то ли она толстая, то ли худая. И ножки хорошие… Дура она, что ли, на самом солнцепёке лежать и без заклинаний? Обгорит же, красная как рак будет. Ага, вон, чем-то мажется, кремом каким-то. А, это, наверное, как раз для загара, я и не сообразил, что заклинанием-то ей воспользоваться нельзя… О, книгу закрыла, собралась купаться. Сколько она на пляже лежала? Пятнадцать минут. Итак: десять минут она купается, если вода тёплая, конечно, пятнадцать сохнет и загорает – это я уже заметил. Когда загорает, читает маггловские книжки или по сторонам пялится – небось, симпатичных парней высматривает, знаю я таких тихонь… Так, когда она к воде идёт, шлёпанцы надевает, потому что песок горячий, а потом оставляет их у самой воды. Может – сделать вид, что их волной в море смыло, а потом героически их выловить и преподнести ей? Сразу же стану героем в её глазах, девчонки героев любят… Буду как хренов Поттер. Нет, это несерьёзно. Глупость какая – тапочки вылавливать из воды, это не героизм. Вот если бы она тонула, а я её спас – вот это уже совсем другое дело. Она бы мне до конца лета ножки целовала! Только как заставить её тонуть? Она ж как дельфин плавает! Чтобы ей от холода ногу судорогой свело, она должна в воде минут сорок просидеть, но она дольше двадцати минут никогда не купается… Можно было бы заклинанием её обездвижить, но здесь пользоваться волшебной палочкой нельзя… Хм, что же делать… Может, каким зельем воспользоваться, у бабки лаборатория знатная… А как я её им напою? Нет, не пойдёт… К тому же я не могу пользоваться приворотными зельями, я должен влюбить её в себя сам, безо всякой магии, иначе не считается. Чёрт, время идёт, а я всё на одном месте топчусь. Думай, Драко, думай, тебе во что бы то ни стало надо познакомиться с этой грязнокровкой под видом какого-нибудь тупицы и завалить её, у тебя чуть больше двух месяцев, а ты никак с мёртвой точки не сдвинешься! Тоже мне, Малфой… Эх, не надо было спорить, что я эту крошку поимею, болван! Где я теперь такие деньги возьму? Ха, круто я придумал про наследство, а эти дурики купились. Они купились, а в итоге я опозорюсь… Так, она уходит. Вытерлась, надела халатик, ноги от песка отряхнула, на голову какую-то панамку идиотскую напялила, а то вдруг солнышко напечёт? Книгу в сумку сунула, коврик скатала, и туда же. Всё, сегодня она тут больше не появится. Будет в гостинице торчать как приклеенная. По идее я могу в их забегаловку под видом туриста сунуться, типа поесть пришёл, но там с ней знакомиться рискованно, там же бабка с дедом, увидят, что к внучке клеюсь, ещё выгонят меня… Остаётся только пляж. Чёрт, что же придумать…»
Драко уже всё на свете себе отлежал, прячась с подзорной трубой в кустах на холме неподалёку от пляжа. Он уже неделю караулил Гермиону, «изучая её повадки». Каждый день повторялось одно и то же. Грязнокровка приходила утром часам к восьми, раздевалась, купалась, загорала, и часов в двенадцать уходила, когда начинало сильно припекать. Драко мог с ней познакомится только в это время. Прикинуться туристом, которому понравилась смазливая девчонка, завести непринуждённый разговор, пригласить погулять вечерком, а там, глядишь, и пошло-поехало… Как-никак, а он поспорил на две тысячи галлеонов, что соблазнит эту дурочку гриффиндорскую. Мало того, что у него не было этих денег, так ещё и стыдно было бы признаться, что у Драко Малфоя ничего не вышло. Это же позор на века… Во что он влип? Зачем всё это затеял? Что за дурацкая афера? Но отступать было поздно. С горестным вздохом Драко поднялся с тёплой, прогретой солнцем земли, отряхнул шорты и футболку, сложил подзорную трубу и стал подниматься по узкой петляющей между кустов тропинке к замку, чернеющему на фоне прозрачного синего неба.
Пойти, что ли, купить этого Шакспера?..

СПАСИБО, ЧТО ЧИТАЕТЕ! И НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ОСТАВИТЬ ОТЗЫВ, ПЛИЗ.

Глава 3


Симпатичные розовые шлёпки лежали на песке буквально в метре от воды. Вдоль пляжа шёл высокий красавец спортивного телосложения. Майка плотно обтягивала накачанные мускулы, тренированные ноги выдавали футболиста или бегуна, выгоревшие на солнце каштановые волосы спадали на светлые глаза. Зазевавшись, парень наступил на кокетливые шлёпанцы, оставленные какой-то девицей прямо у воды.
– Ох, чуть чужую обувь не испортил, – парень виновато улыбнулся какой-то толстухе в нелепом купальнике с юбочкой, заходившей в воду справа от него, присел на корточки и заботливо отряхнул от песка шлёпки, продержав их в руках на секунду дольше, чем надо. Подмигнув какому-то малышу, с высунутым языком лепящему из песка куличики возле воды, парень поднялся и пошёл дальше своей дорогой.
***
Гермионе уже порядком надоел Шекспир. Она бы с большим удовольствием почитала учебник по комплексной магии, но боялась делать это на пляже. Вдруг какой-нибудь маггл невзначай возьмёт её книгу, когда она будет купаться, начнутся дурацкие расспросы, что это такое, и зачем это надо… А там и до нарушения статута о всеобщей магической секретности недалеко. Не хватало ей только разбирательства с Министерством. Любовных романов в бабушкиной библиотеке не было, и пришлось довольствоваться Шекспиром. Особенно её порадовала «Зимняя сказка», где был персонаж по имени Гермиона. Она пообещала себе спросить у мамы, не в честь ли этой героини она получила имя.
Девушка уже начала подмерзать в прохладной воде, пора было выходить загорать. Она ещё немного поваляется, окунётся в последний раз и пойдёт обратно в гостиницу – сегодня ей надо было полить в номерах цветы и помочь с праздничным обедом, потому что у одного из постояльцев был день рождения.
Гермиона вышла из воды, чуть поёживаясь и выжимая на ходу волосы, сунула ноги в шлёпанцы и ойкнула, скинув пинком шлёпок с правой ноги. На пальце выступила капелька крови. Подняв шлёпку и посмотрев внутрь, она вытряхнула острую колючку, впившуюся в её ногу.
«И как только это умудрилась туда попасть?» – Гермиона кинула шлёпок обратно на песок, одела его и пошла к коврику. – «Надо будет помазать ранку йодом, а то ещё будет нарывать», – рассеянно подумала она и углубилась в любовные перипетии «Зимней сказки».
Солнышко припекало вовсю, на пляже в такие дни долго не высидишь, а море было слишком холодное, чтобы купаться долго. Гермиона решила дочитать сцену до конца, потом окунуться напоследок и идти в «Радугу».
Водичка освежала, градусов 20 было, Гермиона же предпочитала тёплую воду, чтобы было от 25 градусов и выше, как в Чёрном море в Болгарии. Она легла на спину, подставляя лицо солнечным лучам и откидывая чёлку со лба. Море было спокойным, лёгкая рябь щекотала кожу, хорошо… Вдруг Гермиона почувствовала, как у неё стало сводить судорогой ногу. Она была довольно близко от берега, поэтому сильно не волновалась – выплывет, ничего страшного. Но как только она начала усиленно работать второй ногой, её тоже стало сводить! Десять секунд – и она уже не чувствует нижней половины тела… Гермиону внезапно охватила паника. Она беспомощно молотила руками по воде, в то время как словно окаменевшие ноги тянули её вниз.
– Помогите, эй, кто-нибудь, помогите… – голос был слабым и еле слышным от ужаса, перехватившего горло. Гермиону потрясла нелепость происходящего. Вот сейчас она бесславно утонет из-за того, что у неё в прохладной воде свело судорогой ноги! Её не убьёт Авадой какой-нибудь свихнувшийся Пожиратель Смерти, она просто банально утонет, как какой-нибудь напившийся маггл, решивший искупаться в море на нетрезвую голову. – Эй, помогите, тону… – руки уже уставали, течением её сносило всё дальше, ветер дул в сторону моря и её криков никто на берегу не слышал – всё против неё. Люди на пляже занимались своими делами, не глядя в её сторону. Как же это глупо… Гермиона никак не могла поверить в реальность происходящего. Перед глазами словно стоял туман. Может – у неё солнечный удар? Всё расплывалось, в ушах шумело. Она ушла под воду, но тут же вынырнула, колотя руками по воде с удвоенной силой. – Помогите!!! – заорала она во всю мощь своих лёгких.
На этот раз её услышали. Какой-то парень сорвался с места и прямо в одежде нырнул в воду, поплыв на выручку. Гермиона последний раз дёрнулась и камнем пошла на дно. Силы оставили её.
***
– Девушка, девушка, очнитесь, кому говорю, придите в себя, – кто-то больно бил её по щекам. Гермиона открыла глаза, вздохнула и сразу же закашлялась. Кто-то заботливо перевернул её на живот и наклонил ей голову, чтобы она не захлебнулась. Гермионе показалось, что из её лёгких вылилось не меньше ведра воды. По щекам текли слёзы от облегчения и от какого-то смутного стыда, что она, опытная пловчиха, чуть не утонула, да ещё и переполошила при этом чуть не полпляжа.
Откашлявшись и глубоко вздохнув, Гермиона перевернулась на спину и попыталась сесть, чьи-то сильные руки её аккуратно поддержали.
– Девушка, с вами всё в порядке? Говорить можете, дышите нормально? – синие глаза, уставились на неё в упор. – Может, позвать врача?
– Нет-нет, в-всё в порядке, всё н-нормально… – пролепетала Гермиона, тряся головой. В уши попала вода.
– Ну и напугали же вы нас, милая, – какая-то толстуха в нелепом купальнике с юбочкой принялась обтирать её полотенцем. Гермиона и не заметила, что от пережитого потрясения её так трясёт, что зуб на зуб не попадает.
Приковылял какой-то пожилой дядечка в семейных трусах, расталкивая собравшихся вокруг любопытных.
– Я врач, я доктор, расступитесь… Что тут случилось? Кому-то плохо?
– Да вот девушка чуть не утонула… её парень спас. Вот этот вот, здоровый. Ему надо спасибо сказать… Он ей и искусственное дыхание делал, – услужливо проинформировал кто-то.
– Ну-с, милая, что случилось? Как вы себя чувствуете? Нахлебались водички? – врач взял её за запястье, чтобы проверить пульс. Гермиона только кивнула. Искусственное дыхание? Совершенно незнакомый человек делал ей искусственное дыхание рот в рот? Да ещё небось и непрямой массаж сердца… Нормально…
– Насколько я могу судить, с юной дамой всё в полном порядке, так, лёгкий шок. Желательно показаться врачу, но это для самоуспокоения. Сейчас же хорошо бы ей вернуться в гостиницу, вы ведь отдыхающая, да, милая, и прилечь, спокойненько отдохнуть, поспать, и всё будет хорошо. Молодой человек, вы проводите девушку? В какой гостинице вы остановились? В «Горной росе»? В «Солнечном луче», в «Красном петухе»?
– В «Радуге», я живу в «Радуге», это гостиница моих дедушки с бабушкой, – Гермиона уже пришла в себя, шок прошёл.
– Ну, вот и отлично. Юноша – моё почтение, вы просто герой! Не растерялись и спасли девушку, какая самоотверженность… – парень не знал, что сказать. Он сидел рядом на корточках, с его одежды и волос стекала вода, в безнадёжно испорченных кроссовках хлюпало.
– Что вы, это вовсе не самоотверженность… Я даже не успел сообразить, что случилось. Я сначала услышал чей-то крик и автоматически отреагировав кинулся на помощь… Это вовсе не героизм… – парень растерялся. Голос у него был очень приятный, но чуть дрожащий от волнения.
– Всё-всё, расходитесь, расходитесь, спектакль окончен, – врач живо разогнал любопытных и отошёл сам, рядом с Гермионой остался только её спаситель.
– С вами правда всё в порядке? Проводить вас до гостиницы? Можете идти? – парень казался искренне заинтересованным и хотел помочь.
– Да-да, уже всё нормально. У меня совершенно неожиданно в воде ногу свело судорогой, хотя ещё никогда такого не бывало. А потом и вторую тоже… Я не чувствовала собственного тела, словно оно окаменело и тянуло меня вниз… Это так глупо… – Гермиона всхлипнула, будто до неё только сейчас дошло, что она была на волосок от смерти. – Спасибо вам, вы меня спасли… – девушка не могла заставить себя посмотреть на своего спасителя, ей от чего-то было мучительно стыдно, будто она переполошила весь пляж по собственной глупости.
– Что вы, с кем не бывает, у меня тоже не раз сводило судорогой ногу в холодной воле. И не надо благодарности, так на моём месте поступил бы каждый…
– Но ведь мне на помощь пришли именно вы, а не каждый, – перебила парня Гермиона, наконец-то осмелившись взглянуть на него. А раз посмотрев, не смогла отвести глаз: парень оказался редким красавцем. Высокий, широкоплечий, синие глаза цвета весеннего майского неба, выгоревшие на солнце светло-каштановые волосы, загорелая бронзовая кожа, широкая белозубая улыбка. Её словно током ударило.
– Эй, с тобой точно всё хорошо? Ты какая-то заторможенная, это, видимо, последствия шока. Давай, я провожу тебя до гостиницы, – парень уже взял её сумку, непринуждённо переходя на ты. Они стали медленно подниматься по тропинке.
– Если вам… тебе не трудно… – Гермиона сглотнула, парень подал ей руку и помог подняться. Они медленно пошли в сторону гостиницы.
– Идти можешь? А то я и донести могу, я сильный – он продемонстрировал ей бицепсы, и Гермиона смущённо хихикнула.
– Нет, что ты, не надо, я сама дойду, уже всё прошло, всё нормально. Хотя, спасибо большое, меня ещё никто не предлагал на руках отнести.
– Да ладно тебе, небось молодые люди в очередь становятся, чтобы ухаживать за такой красоткой.
Гермиона так резко подняла голову, что даже шея хрустнула, но в глазах парня не было и тени насмешки, похоже, он говорил совершенно искренне.
– Ну, э-э-э… вообще-то нет… Хотя… – Гермиона не знала, как сказать незнакомцу, что она в жизни ещё ни с кем не встречалась. Виктор был не в счёт, потому что она с ним даже не целовалась, мелкая ещё была для этих дел.
– Как хоть тебя зовут-то, русалка? – прервал неловкую паузу парень.
– Гермиона… Гермиона Грейнджер. Я в «Радуге» живу, к бабушке с дедушкой на лето приехала. И отдыхаю, и им по хозяйству помогаю.
– Очень приятно. Я – Ричард Лавлесс , для друзей просто Ричи, – и он протянул руку для рукопожатия. – Будем знакомы, Гермиона Грейнджер.
– Мне тоже очень приятно, – рукопожатие нового знакомого оказалось крепким и неожиданно приятным. – Какая необычная фамилия, вас правда никто не любит? – Гермиона дружелюбно улыбнулась.
– Ну, не так уж всё и плохо, хотя на данный момент моё сердце свободно, – парень подмигнул ей, и сердце Гермионы пропустило удар.
– А ты тоже отдыхающий?
– Нет, я местный, из того замка на холме. Работаю у Малфоев.
– У кого? – Гермиона чуть не поперхнулась. – У Малфоев?
– Ну да… А ты их знаешь? Там живут Игнатиус и Ипполитта Малфой. Сколько себя помню, наша семья всегда работала на Малфоев – и мой прадед, и дед, и отец, и я. Платят они хорошо, обязанности не такие уж обременительные… Ты что-то имеешь против них, какое-то у тебя лицо стало… напряжённое, что ли…
– Н-нет… Я никогда даже не слышала ни про каких Игнатиуса и Ипполитту… Но я учусь с Драко Малфоем и знаю его отца Люциуса. Крайне неприятные люди.
– Да?.. – Ричи закусил губу. – Люциус – это их сын, а Драко – внук. Люциуса я совсем не помню, он здесь не появляется, а Драко приезжал сюда ребёнком. Довольно капризный малый был, я помню. С пегаса свалился и такую истерику устроил, ко мне чуть Круциатус не применили за это, я должен был ему помогать…
– Круциатус? С пегаса? – Гермиона снова округлила глаза.
Парень вздрогнул и озабоченно посмотрел на неё, пробормотав:
– Кажется, я сболтнул лишнее… Но ты же вроде сказала, что учишься вместе с Драко…
– Нет-нет, – лицо девушки просветлело, – не волнуйся, я знаю про пегасов и про магию и всё такое… – затараторила она. – Я в Хогвартсе учусь… Постой-ка, но если ты работаешь у Малфоев и знаешь про магию и пегасов, то ты волшебник… Тогда почему я не помню тебя про Хогвартсу? Сколько тебе лет? Ты не можешь быть намного старше меня…
– Ты наступила на мою любимую мозоль. Я – сквиб. Причём безнадёжный. У меня и отец, и мать волшебники, а я – сквиб. Не судьба, видимо… У меня и палочки-то нет. Меня даже в школу Волшебства и Магии не взяли, до такой степени я безнадёжен… – парень горестно вздохнул.
– Что ты, Ричи, не расстраивайся, ведь живут же люди без магии, в этом нет ничего страшного или стыдного. Всё нормально, – Гермиона не знала, как приободрить нового знакомого. – Ей не хотелось сходу говорить, что она – грязнокровка. Мало ли, как он к ним относится. – А что Драко? – решила она перевести разговор на другое.
– А, тот самый Драко… Маменькин сынок, кичащийся своим происхождением и считающий всех окружающих грязью под ногтями. Знаю этого мелкого поганца, он с детства таким был. – Ричи невесело усмехнулся. – Одно хорошо – он здесь уже сто лет не появлялся, впрочем, как и его папаша. Старшее поколение Малфоев другое. Они нипочём не станут унижать человека только из-за того, что он сквиб или магглорожденный. На весь Уайт больше и волшебников-то никаких нет, только те, что живут в замке. Так или иначе им пришлось привыкнуть, что кругом одни магглы. Хоть я и сквиб, я хороший работник, у меня нет ни одного нарекания, старый Игнатиус меня даже уважает, как мне кажется. Может, однажды я даже стану управляющим, когда мой отец состарится и уйдёт на покой. Мне здесь нравится. Спокойно, никакой суеты, время от времени попадаются симпатичные девушки, решающие утонуть на моих глазах, – Ричи лукаво улыбнулся, и Гермиона хихикнула, поняв, что это шутка.
– А сколько тебе лет, пляжный спасатель? – задала она вопрос ему в тон.
– Как это бестактно с вашей стороны, юная леди, задавать такие нескромные вопросы малознакомому человеку! – Ричи изобразил гнев и раздражение, приняв надменный и аристократический малфоевский вид, а потом рассмеялся. – Мне уже девятнадцать, совсем взрослый балбес. А тебе сколько?
Гермиона чуть-чуть поколебалась, собираясь добавить пару годочков, а потом обречённо вздохнула и выдала
– Шестнадцать, ну почти семнадцать, – она исподтишка глянула на парня, проверяя его реакцию.
Ричи присвистнул, внимательно разглядывая её фигуру.
– А я думал – лет восемнадцать! Ты неплохо выглядишь для своих юных лет!
– Ничего и не юных, – обиделась Гермиона. – Я уже почти совершеннолетняя!
– Да не обижайся ты, я же просто дразнюсь! Ты и правда выглядишь взрослее. У тебя в школе, небось, от поклонников отбоя нет, признайся!
– Э-э-э… ну не то что бы… их было много, то есть… – Гермиона принялась судорожно вспоминать про себя, кого можно было бы формально назвать её поклонником. Ну, перво-наперво Рона – козе понятно, что он в неё влюблён. Потом ещё… кхм… ну пусть будет Гарри. Он её пару раз в щёку целовал, пусть будет, как будто он очень тайно в неё влюблён, настолько тайно, что даже сам ещё этого не осознаёт и поэтому бегает за Чжоу. Ещё… Ну, Невилл, он всегда краснеет, когда обращается к ней, а это первый признак влюблённости, как бабушка говорит. Кто же ещё? А, Симус Финниган всегда первым с ней здоровается и так радостно улыбается, как будто… Да, его тоже можно посчитать. И… А почему бы и нет? Это чёртов болван Драко… Может, он ей жить мешает именно потому, что тоже неровно дышит? Поэтому и прохода ей не даёт, и цепляется всё время – будь они младше, он бы её наверняка за косички дёргал. И ещё Оливер Вуд! Как же она о нём забыла? Она как-то перо уронила, а он его поднял и так ей улыбнулся, что она даже растерялась. Ну и что, что ей тогда двенадцать было, а ему – шестнадцать, у любви нет возраста… Ой, и Виктор Крам, конечно, как же это она про него забыла?!
– Эй, Гермиона, ты обиделась на мой вопрос, да? Это же просто шутка, я вовсе не хотел… – Ричи растерялся. Больно уж у девушки стало серьёзное и сосредоточенное лицо.
– Да нет, я не обиделась, я считала, – в тон ему ответила Гермиона и рассмеялась при виде недоумения, написанного на лице парня.
– И… сколько же у тебя вышло?..
– Вообще-то пока семь, я до конца досчитать не успела.
– А ты опытная сердцеедка, как я посмотрю! – Ричи недоверчиво хмыкнул.
– Да ладно, это просто шутка. Всерьёз я ещё ни с кем не встречалась, – «и не всерьёз тоже», – добавила про себя Гермиона, не удержавшись от соблазна немного набить себе цену. – Ой, мы уже пришли, а я и не заметила, как быстро пролетело время.
– Которое окно твоё?
– А зачем тебе?
– Может быть, соберусь навестить тебя и заберусь в окно, сделав сюрприз! Или решу спесь серенаду, – он задорно улыбнулся, и Гермиона снова почувствовала, как гулко бьётся сердце о рёбра.
– Вон то окно на втором этаже моё, вон, над самым козырьком, – она показала рукой и обернулась, встретив взгляд синих глаз. Девушка отчего-то смутилась и уставилась на свои ноги. – Ну, мне пора… Ещё раз спасибо тебе огромное за всё, что ты для меня сделал. Я никогда не смогу отблагодарить тебя, ведь ты спас мою жизнь… – Гермиона снова подняла глаза на Ричи, и что-то произошло, что-то необычное, словно в неё попала молния или упал на голову кирпич. Она несмело улыбнулась и потянулась за сумкой. Вместо того, чтобы отдать ей вещи, Ричи взял её протянутую руку и, словно повинуясь чему-то, что было сильнее него, поцеловал её загорелую ручку.
– Я думаю, что ты отблагодаришь меня достаточно, если… м-м-м… если согласишься встретиться со мной ещё раз, – несмело проговорил он.
– Я… э-э-э… – у неё в голове словно что-то взорвалось от яркой радости, вмиг заполнившей всё её существо. – Да, я согласна. – Гермиона мучительно покраснела, молясь про себя, чтобы залившую лицо краску не было видно сквозь загар.
– Завтра утром на пляже?
– Д-да… Я прихожу в восьми, когда ещё почти никого нет.
– Договорились, я буду там.
– Пока.
– Пока. До завтра.
Ричи повернулся и пошёл по дорожке обратно к пляжу, чтобы оттуда подняться в замок по тропинке, а Гермиона как на крыльях преодолела пять гостиничных ступенек, ворвалась в холл и закружилась на одном месте, крыльями раскинув руки.
– Я встретила парня своей мечты, и он пригласил меня на свидание!!! О-хо-хо!!! Мне просто не верится… Бабушка, бабушка, ты слышала, что произошло, я сегодня чуть не утонула, и меня спас потрясающий парень… – и Гермиона унеслась на кухню, откуда уже раздавался звон кастрюль, и плыли вкусные запахи праздничного обеда.


Глава 4


Глава 4
«25 июня, о.Уайт.
Гарри, привет!
Ты себе представить не можешь, что произошло!
Так, обо всё по порядку… Извини, письмо будет сбивчивое и довольно короткое, меня так переполняют эмоции, что нормально писать просто не получится, а не поделиться я не могу – просто взорвусь.
Итак. Сегодня я чуть не утонула, представляешь? У меня ни с того, ни с сего свело судорогой ногу, хотя и вода-то холодной не была… Я очень перепугалась, запаниковала и уже захлебываться начала, но тут мои крики о помощи услышал какой-то парень и вытащил меня из воды. Подробностей я не помню, я потеряла сознание, говорят, он мне искусственное дыхание делал, жаль, что я не помню… Он такой красивый, и вежливый, и сильный, короче – просто парень моей мечты… У него такие синие глаза, как у того актёра – Мела Гибсона, да ты его должен знать, кино с ним ты хоть раз по телику да видел. И я с ним завтра на пляже встречусь, это так здорово!!! Мне прям не верится. Представляешь, ему уже девятнадцать лет, и он сказал, что у меня фигура как у восемнадцатилетней! Вот здорово! Ещё он думает, что у меня полно поклонников в школе! Почему вы с Роном никогда мне не говорите, как я выгляжу? Я-то искренне считала себя бесфигурной уродиной, если бы хороший человек не раскрыл мне глаза. Ладно, пока больше ничего писать не буду, чтобы не сглазить, тьфу-тьфу-тьфу.
Рону про это не пиши, я сама знаю, что ему надо рассказывать, а что нет, хорошо?
Всё, пока, целую, Герми».
***
«25 июня, о. Уайт
Привет, Рон.
Я тут уже две недели, и ещё ни одного письма от тебя не получила, как так можно? Кто-то обещал писать чуть не каждый день и закатывал сцены ревности бедному Невиллу, а сам… Я вот, между прочим, чуть не утонула сегодня. Да-да, ты прочитал правильно. Знаешь, как я испугалась… Ноги судорогой свело, в глазах потемнело, тело словно свинцом налилось, думала – так и умру, погибну бесславной смертью, не от палочки какого-нибудь Пожирателя, а утону как последняя перекупавшаяся дура. Я и на помощь звала, и барахталась из последних сил, уже с жизнью попрощалась, хорошо хоть, меня какой-то мужчина спас, он один заметил, что со мной что-то не так. И он вовремя успел, я уже тонуть начала, и даже сознание потеряла. Он меня вынес на берег, где меня врач осмотрел, хорошо ещё, что среди отдыхающих доктор оказался. Вообще-то всё обошлось, но как подумаю, что могло со мной случиться, так сразу в глазах темнеет… Я так испугалась, потом уже, на пляже, даже расплакалась. Врач сказал, что это просто шок. Не знаю теперь, пойду ли я ещё купаться… Такое пережить врагу не пожелаешь, разве что Малфою…
Кстати, чуть не забыла… Тут на холме стоит родовой замок Малфоев, представляешь! Такой мрачный, чёрный, таинственный… Догадываюсь, сколько там охранных заклинаний от магглов установлено, ведь кроме обитателей замка на всём острове нет волшебников. Представляешь, как мне тут скучно? Читаю вот в свободное время Шекспира (это такой очень известный маггловский поэт и драматург), а так от скуки помираю… Помогу бабушке по хозяйству, и на пляж с книжкой… Тут совсем молодых людей нет, такое впечатление, что на Уайт приезжают отдыхать или до одиннадцати, или после пятидесяти. Ну ни одного ровесника за две недели не видела, хоть ты тресни. Лучше бы уж я в «Нору» поехала, честное слово. Но так как я обещала бабушке, то ничего не поделаешь, слово надо держать, я ведь девушка ответственная.
Ладно, вроде все новости рассказала, теперь твоя очередь. И пока я от тебя письмо не получу, сама не напишу, так и знай!
До свидания, Гермиона».
***
«25 июня, о. Уайт.
Здорово, приятель!
У меня аж руки трясутся, так хочу тебе всё рассказать. Ну и прикол сегодня был, ты просто не поверишь, всё прошло как по маслу!!! Ладно, обо всём по порядку.
Нашёл я среди слуг красавца писаного, подлизался к нему, дружбу завёл, типа. Выбрал я Ричарда Лавлесса, нашего конюха, он за пегасами ухаживает. Я с вечера подпоил нашего туповатого Ричарда, вот ведь красивый, гад, а какой недалёкий, я бы с его внешностью горы свернул бы, а этот придурок… Ведь весь лучший дедов огневиски на него, урода, извёл, и, когда Ричи вырубился, я его на лысо побрил, чтобы как можно больше волос собрать. Наутро же соврал ему, что он спьяну причёску захотел кардинально сменить, и этот идиот поверил, чего с него, сквиба, возьмёшь? Я его, типа, отговаривал, но он упёрся и ни в какую – на лысо, и всё тут! Волосы я все аккуратно собрал, теперь вот целая коробка под кроватью лежит.
Потом я ночью же поковырялся в бабкиной лаборатории – такую здоровскую штуку откопал – парализующее зелье! Оно действует как заклинание Ступефай, но не на всё тело, а на ту часть, куда в кровь попадёт. То есть по идее надо его в шприц набирать и укол делать, но я придумал гораздо лучше. Я сорвал колючку и зельем вымазал! Мне и надо-то было, чтобы оно минуты две действовало, не больше, грязнокровка успела бы испугаться и запаниковать.
С утра же я сунул шепотку волос Ричи в оборотное зелье и выпил – ну и гадость, скажу я тебе, чуть наизнанку не вывернуло, нос пришлось зажимать, чтобы не вырвало. Такой дряни я отродясь не пил, хуже костероста. Я прочитал книги бабкины – ты оказался прав! Чем больше кладёшь чего-то, принадлежащего человеку, тем дольше действует оборотное зелье. То есть если положишь целую прядь волос, то можешь весь день ходить, выдавая себя за другого. Ну, сунул я жиденькую прядёнку, на полдня, думал, хватит, и точно, хорошо рассчитал.
Пришёл я на пляж около одиннадцати, народу уже полно было. Дождался, пока она купаться пойдёт, а уж задом-то она виляла будь здоров, только последний импотент не клюнул бы. Такая смешная… Сразу видно, что ей до смерти хочется с кем-нибудь познакомиться, а не с кем. Там отдыхающие одни старикашки, которые уж и ходят-то с трудом, какие уж им гулянки с девчонками…Ну и вот, чего-то я отвлёкся.
Я прошёл вдоль воды гоголем, чтобы все меня заметили, молодые мамаши, что с детишками приехали, все слюной изошли. Я б любую поимел, стоило мне только свистнуть, но этого добра мне даром не надо, мне забава важнее. И вот иду я себе прогулочным шагом, улыбаюсь загадочно своим мыслям и тут типа случайно наступаю на её шлёпанцы, которые она у самой воды всегда бросает. Такие тапочки дебильные, простая дешёвка! Одно слово – грязнокровка, и вкус у неё соответствующий! Ну, я нагнулся, как будто песочек с них любовно так стряхиваю, эта дура самозабвенно ныряла и даже и не видела ничего, а сам потихоньку колючку-то с ядом внутрь и засунул! Так всё сделал – комар носа не подточит! Сам прошёл подальше и улёгся на песочке – на облака смотрю, молодых мамаш смущаю.
Эта из воды вышла, гриву свою мокрую отжала, ноги в шлёпки сунула да вдруг ка-а-ак взвизгнет. Как будто её змея ужалила, чес-слово. Шлёпку пинком скинула и колючку из пальца вытащила, рассматривать её стала, как будто на ней написано, как она туда попала. Потом, как ни в чём не бывало, пошла к своему коврику драному и плюхнулась на него загорать. Ещё себе пузико кремом намазала, меня так и подмывало пойти ей свои услуги предложить, а то ведь ей самой натираться-то неудобно, небось, особенно спину.
Пока зелье действовать начнёт, минут двадцать должно было пройти – там ведь его всего капля была. Эта кобыла в книжку уткнулась, в Шакспера своего, а я исподтишка за ней наблюдаю и время замечаю. И тут чуть всё не сорвалось. Она же обычно пятнадцать минуть на пляже сидела, а тут вдруг читает и в воду не идёт, ну, увлеклась. Зелье с минуты на минуту действовать начнёт, а эта зараза всё читает и читает! Я уже было запаниковал, но тут, к моей радости, грязнокровка книгу отложила и пошла купаться, опять в своих же тапочках дурацких! В воде она пробыла минут пять, как вижу, задёргалась, руками по воде бить начала, рот разевает, а ничего не слышно! Ещё ветер был в сторону моря, да и теченьем её сносить стало – совсем дело плохо. Она вроде как под воду ушла, а потом опять вынырнула и ещё сильнее по воде руками замолотила, да как закричит! Тут уж пришла пора действовать. Я, для пущей убедительности не снимая одежды и кроссовок, рванул в воду и нырнул сразу, под водой я быстрее плаваю.
И что ты думаешь, я её вовремя вытащил, она чуть на самом деле не утонула. Я её уже за волосы вытягивал! Вот, когда пригодились её патлы, тащить удобно было. Вынес её на берег, сам устал, аж дыхание сбилось.
Сейчас посмеёшься!
Я ей ещё искусственное дыхание умудрился сделать! Не то, чтобы я умею, но знаю – нос зажать, в рот дышать, где-то в районе левой груди надавить, ну, и порядок! Губы у неё мягкие, а по виду даже не скажешь. И нечего, не вырвало, что грязнокровку поцеловал, с волшебницами никакой разницы, правда. Ещё капельку полапать её успел! Не, ну честное слово, нормальная у неё грудь, это под дурацкой мантией ничего не видать, а так размер второй будет, так ей же ещё шестнадцать, ещё вырастет. А кожа у неё нежная, как у ребёнка, я даже не ожидал. Вернее, я, конечно, не думал, что у грязнокровок кожа как наждак, но всё равно какое-то неожиданное ощущение, я даже немного растерялся. Только собрался ей полноценное искусственное дыхание сделать, как народ уже сбежался, она закашлялась, из неё воды литра три вытекло. Видно, я и правда вовремя успел. Поцеловать. Ладно, шучу, спасти. Тут какой-то врач объявился, мне только на руку сыграл, потому что попросил проводить её до гостиницы – совсем здорово вышло. А я и рад стараться!
Эта дурочка на меня как глянула, вернее – не на меня, конечно, а на Ричарда Лавлесса, так и втюрилась с первого взгляда! Да ты бы сам в меня влюбился, если бы увидел, такие парни, как с картинки – редкость. Я на собственную внешность не жалуюсь, но с этим чудиком я поменялся бы ни глядя. Как на меня в его обличье бабы западают, просто самому не верится! А он кроме своих пегасов ничего знать не хочет, из конюшни не вылезает, дурак.
Ну, довёл я даму до места, она не знала, как меня благодарить за то, что я ей жизнь спас. Болтать с ней оказалось легче лёгкого, слово за слово, так и познакомились. Даже моих деда с бабкой умудрились пообсуждать, я на Драко (то есть на самого себя) нажаловался, представляешь, якобы меня из-за него в детстве чуть не выпороли. Она там кипятком писала по этому поводу, жалела беднягу-сквиба (это я по легенде) чуть не до слёз, короче – она проглотила наживку не только вместе с крючком, но и вместе с удочкой! Как она на меня смотрела… да я бы всё что угодно за это отдал, если бы на меня в моём настоящем облике так девчонки смотрели… Э-эх… Ну, я там ей ещё пару комплиментиков немудрящих выдал, типа наверное за ней парни стадами ходят, эта наивная и расцвела… Я чуть в голос не хохотал, честное слово! Я из себя ещё святую невинность изобразил, будто бы девушки у меня нет, эта дурёха и поверила, уши распустила… Да неужели у парня с такой внешностью девушки не будет, вот глупая… Зато я её на свидание развёл, завтра с ней на пляже с утречка встречусь, зубки ей заговорю, как-нибудь её на вечернюю прогулку выманю… Но это будет завтра.
Ладненько, завязываю с писаниной, у меня уже глаза от усталости слипаются. Я же сегодня человека спас, я герой, как-никак, мне полагается заслуженный отдых!
Всё, пока, друг, я таких длинных писем ещё отродясь не писал. Мой филин упадёт в океан под тяжестью свитка. Обещаю держать тебя в курсе событий.
Драко».


Глава 5


Глава 5
В семь утра Гермиона уже была на ногах. Наскоро выпив кружку молока и заев его свежеиспечённой булочкой, она поспешила в свою комнату переодеваться и перетрясла весь шкаф, буквально вывернув свой гардероб наизнанку.
– Так, что надеть, что? Шортики и топик… Топик и шортики… Шортики и топик… Тортики и шорпик… Тьфу ты, даже язык от волнения заплетается, чёрт! Да что это я? Вчера, когда я с ним познакомилась, я была в обычном пляжном халатике, даже и не новом, да он и внимания никакого не обратил на то, что на мне надето. Парням плевать на такие вещи. Хотя, с другой стороны, они обращают внимания на фигуру, значит, надо надеть то, что выгодно подчеркивает мои достоинства и скрывает недостатки. М-м-м… Значит шортики одену бежевые, загар будет хорошо видно. А топик… О! Фисташковый! Ой, нет… Он же грязный… Тогда фиолетовый. Хотя нет, этот цвет уже не в моде. Голубой меня полнит, серый не подходит под цвет шортиков, розовый мне маловат… Н-да… Привезла два чемодана вещей, а надеть нечего… Как обычно. Мерлин! Ладно, фиг с ним, одену платье на бретельках. Теперь купальник. Слитный или раздельный? Раздельный или слитный? В раздельном у меня грудь больше кажется, зато в слитном талия уже. Какой же выбрать? Хоть голышом иди… Тогда я ему точно понравлюсь!
Вот ужас! Не было печали – собралась Гермиона на свидание…
Но правильно одеться – это ещё полбеды. Надо же ещё марафет навести – чёлку уложить, реснички подкрасить, губки намазать. Без трёх минут восемь ошалевшая от сборов, взмыленная Гермиона пихнула коврик и книгу в сумку и выскочила на улицу, несясь на пляж чуть ни бегом.
Полдевятого. Девушка успела окунуться, и теперь лежала на боку, искоса посматривая на тропинку, ведущую к замку – не покажется ли на ней знакомая фигура.
Девять сорок. Гермиона нервно теребит корешок книги, ковыряя ногтем позолоту обложки. Купаться расхотелось, настроение упало ниже нуля, тщательно распрямлённая и уложенная чёлка привычно закудрявилась от влажного ветра и потеряла «товарный» вид.
Без пятнадцати одиннадцать. Злая, как чёрт Гермиона, отлежавшая на пляже все бока и чуть не окосевшая напрочь от постоянного взглядов исподтишка на тропку громко захлопнула книгу, в которой за сегодняшнее утро не прочитала ни строчки. Но надежда, что Ричи придёт, ещё остаётся. Кусты выглядят так, как будто из-за них вот-вот появится некто знакомый.
Двенадцать. Всё. Больше нет смысла ждать.
«Тебя продинамили, девочка».
Гермионе хотелось плакать. Нет, не просто плакать, а рыдать, яростно топать ногами, швыряться песком в самодовольных молодых мамаш и утопить всех этих престарелых божьих одуванчиков, прибывших на курорт погреть напоследок свои старые кости. А больше всего ей хотелось расцарапать когтями морду этого красавца, исполосовать в кровь, за то, что пообещал прийти и не пришёл, за то, что посмел так понравиться ей вчера, а сегодня обманул её надежды…
***
Гермиона возилась в постели, стараясь уснуть. То ей было жарко, и она скидывала тонкое одеяло, то вдруг становилось холодно, и она укрывалась с головой. Потом кровать показалась ей слишком жёсткой, а подушка слишком маленькой, а затем вдруг привиделось, что над ней нависла какая-то зловещая тень, и девушка в панике села на кровати. Вдруг это какое-нибудь недружелюбное привидение местного жителя, триста лет назад убитого пиратами? Нет, сегодня решительно не её день…
Сначала Ричи не пришёл на свидание, потом она опрокинула вазу с цветами в ресторанчике, облив всю скатерть и посетительницу, а затем взялась распаковывать чемодан и складывать вещи вновь прибывшего постояльца в шкаф. Только она управилась, просто на удивление ничего не разбив и не порвав, как вдруг выяснилось, что она перепутала номера, и вместо пятнадцатого занесла вещи гостя в шестнадцатый номер. Пришлось перетаскивать все вещи из комнаты в комнату, на что ушёл лишний час работы. Гермиона чувствовала себя самым несчастным существом на земле. Было такое настроение, словно у неё начался затяжной синдром ПМС, или как будто два десятка дементоров поселились в соседнем номере и планомерно вытягивают всю радость из её жизни. К вечеру так хотелось плакать, что даже глаза зачесались.
Смыв косметику с лица и счесав засохший лак с чёлки, Гермиона решила лечь спать пораньше, хотя время было ещё детское. Естественно, по всё тому же закону подлости она провозилась до одиннадцати, сна не было ни в одном глазу.
Только было она начала засыпать, как надрывно закричала какая-то ночная птица, причём, судя по громкости звука, прямо в соседних кустах. Гермиона разразилась про себя бранью и сунула голову под подушку. Птица всё не унималась. Потом что-то стукнуло в окно, какой-то мелкий камешек или комок земли. Гермиона стиснула зубы и заткнула уши пальцами. Стекло снова жалобно звякнуло. Не выдержав, девушка вскочила на ноги и ринулась к окну, резко отдёрнув занавеску. Её взору предстало удивительно зрелище: на покрытой гравием и залитой лунным светом площадке перед входом, стоял Ричи с виноватым видом и букетом лилий… Не чуя под собой ног от счастья, Гермиона взлетела на подоконник, дёргая со всей силы шпингалет и стараясь открыть рассохшуюся раму. Сердце колотилось в груди как сумасшедшее, на глаза навернулись слёзы – она знала, она верила, она надеялась, что он придёт. Мало ли, что помешало ему сегодня утром… Наверняка он пропустил свидание по какой-нибудь уважительной причине… Ей ещё никогда не дарили цветов… Лилии, её любимые…
Как была в полупрозрачной сорочке, она выбралась через окно на козырёк над верандой и стояла там, глупо улыбаясь.
– Эй, – позвал её Ричи. – Здесь живёт самая красивая девушка на острове? – Я посыльный. Я целый день искал эту неведомую красавицу, почтившую своим присутствием наш маленький островок, и мне посоветовали заглянуть в эту гостиницу. У меня букет для Гермионы Грейнджер. Вы такую, случайно, не знаете?
Гермиона счастливо засмеялась.
– Кажется, это я. Сегодня я ни в чём не уверена, такой уж выдался день. По крайней мере, с утра я точно была Гермионой. Подожди, я сейчас переоденусь и спущусь. – девушка довольно кое-как забралась обратно в комнату через распахнутое настежь окно и вмиг стянула с себя сорочку. Недолго думая, она надела всё те же шорты и топик, которые она собиралась надеть утром, благо, ночь была тёплая.
– Эй, я не смогу выйти через дверь, на ночь её запирают на ключ, и я не знаю, где он.
– Прыгай с козырька, я тебя поймаю! – Ричи развёл руки, положив букет на траву.
– Здесь высоко… – в какой бы эйфории ни пребывала Гермиона оттого, что Ричи всё-таки пришёл на свидание, хоть и с опозданием чуть не на восемнадцать часов, она всё же понимала, что запросто может сломать ногу, неудачно приземлившись.
– Не бойся, я же твой спаситель, подходи к краю, спускай ноги, так, а теперь просто соскальзывай, это же всего-навсего второй этаж. Я тебя держу.
– Легко тебе говорить – «всего-навсего второй этаж», – довольно похоже передразнила его Гермиона. – А я высоты боюсь. Не тебе придётся ходить в гипсе до конца лета, пока какой-нибудь волшебник-доброхот не срастит мне кости, когда я вернусь в Лондон… – Но, несмотря на ворчание, она сделала так, как велел ей Ричард. Девушка села на край козырька, нависающего над открытой верандой, спустила ноги и стала осторожно соскальзывать с покатого края, рискуя порвать шорты, случайно зацепившись за какой-нибудь гвоздик. Ричи стоял внизу, протягивая руки и готовясь поймать её. Р-раз! и вот она буквально съехала по нему на землю, прижавшись вплотную к его телу на секунду дольше, чем нужно.
– Спа-спасибо… – у Гермионы буквально перехватило дух от прикосновения к упругим налитым мышцам груди, от сильных рук, придерживающих её за талию, от непонятного чувства, волной прошедшего по её собственному телу, когда она случайно прижалась к Ричи грудью. Хорошо ещё, что луна была у парня за спиной, и Гермиона была в его тени, иначе он бы увидел, как сильно она покраснела.
– Да не за что… – красавец расплылся в улыбке, протягивая Гермионе букет лилий, пахнущих так, что кружилась голова. – Если вы и, правда, Гермиона Грейнджер, юная леди, то эти цветы предназначаются вам с просьбой передать также, что даже эти прекрасные лилии не в силах затмить вашу красоту.
– Как ты догадался, что лилии – мои любимые цветы? – Гермиона сунула нос в букет, вдыхая пьянящий аромат, уносивший её мысли далеко-далеко.
– Всё просто. Лилии – это символ невинности. Вот я и подумал, что эти цветы как нельзя лучше подходят тебе. В тебе есть что-то такое… чистое, что ли, непорочное… ты такая свежая, юная… Я решил, что ты просто обязана любить лилии…
Гермиона чуть не прослезилась. Ещё никто на свете не говорил ей ничего подобного… Даже Виктор, и уж, конечно, не Рон! Смаргивая непрошеные сентиментальные слезинки, она глянула на Ричарда поверх цветов и снова сказала «Спасибо».
– Ещё я хотел извиниться за то, что не пришёл сегодня утром. Поверь, мне очень хотелось, но кое-что произошло, и… Впрочем, ты сама скоро обо всём узнаешь. Идём.
– Идём? Мы куда-то пойдём? Но сейчас же ночь!
– Ну и что! Я знаю эти места как свои пять пальцев, не бойся, что мы заблудимся. Некоторые вещи можно делать и ночью, – он заговорщицки подмигнул девушке, беря её за руку.
– Это какие же? – резко затормозила Гермиона, выдёргивая свою руку из его.
Ричи весело расхохотался.
– Посмотрела бы ты на себя со стороны… Всполошилась вся, как… как воробей! Да не бойся ты, я хочу показать тебе кое-что в замке Малфоев.
– Замке Малфоев?! – Гермиона чуть дар речи не потеряла. – Как же ты меня туда проведёшь? Там же наверняка куча охранных заклинаний, злобные трёхголовые церберы сторожат все ходы и выходы, и вообще… Не пойду я ни к каким Малфоям, – упёрлась она.
– Не пойдёшь? А если я пообещаю показать тебе новорожденного пегаса? – хитро прищурился Ричи, пряча улыбку.
– Новорожденного пегаса… Ты покажешь мне новорожденного пегаса… – от восторга Гермиона аж задохнулась. – Я… я вообще никогда пегасов не видела, ни новорожденных, никаких вообще…
– Будешь хорошо себя вести, сможешь даже полетать на одном из них, на взрослом, конечно.
– Вау… – Гермиона редко позволяла себе подобные выкрики, но тут был исключительный случай. – Веди. За этим я пойду хоть на край света. «За тобой я пойду хоть на край света…» – поправила она себя мысленно и снова невольно покраснела. Она просто не узнавала себя: пойти куда-то ночью с совершенно незнакомым парнем через лес… Да что с ней такое происходит?!
Гермиона не видела выражения лица Ричи, когда он свернул на тёмную тропку, взяв её за руку.
– …Осторожно, здесь везде корни деревьев, ступай аккуратно… Так, пригнись, низкая ветка. Ой, прости… – Ричард поймал её как раз вовремя, когда забыл предупредить её о высоком порожке у калитки, и Гермиона, конечно же, запнулась и чуть не упала.
– Где это мы? Вернее, я, конечно, понимаю, что мы подошли к замку, но вот с какой стороны…
– Со стороны моря. Мы чуть-чуть обогнули замок справа, тут лес подходит вплотную к стене. Эта маленькая калитка предназначалась для лесника, он мог спокойно выйти и пойти настрелять дичи к обеду не через главные ворота, а через эту калитку, незаметно. Браконьерили некогда Малфои, вернее, людям своим позволяли этим заниматься. Про этот вход мало, кто знает. Стена плющом заросла, сразу калитку и не разглядишь, лес тут тоже довольно густой – туристам здесь делать нечего, враз заблудишься. А я тут вырос, знаю всё как свои пять пальцев. Сейчас мы сквозь парк пройдём, и будут конюшни.
– А что, они тоже не охраняются? Неужели Малфои совсем ничего не боятся?
– Они пользуются дурной репутацией среди местных жителей, в былые времена их считали чернокнижниками и пособниками дьявола, что, в общем-то, не так уж далеко от истины, если уж они волшебники. Особой нужды охранять владенья нет. По своей воле сюда никто не сунется. А конюшни с ценными пегасами – это строения, ненаносимые на карту, а также невидимые для магглов. Мощными заклинанием защищена только площадка для тренировки пегасов, ты её увидишь, там, дальше.
Конюшни представляли собой длинные приземистые каменные строения, очень старые, просто древние с виду. Пахло сеном и лошадиным потом – чем-то до странности домашним и уютным.
– Идём, нам сюда, – Ричи потянул её за руку и завёл в конюшню размером поменьше. – Здесь у нас роддом. Тише, не испугай молодую мать, ей сегодня нелегко пришлось.
Гермиона как можно осторожнее ступала по каменным плитам пола, устланным свежей золотистой соломой. Стойла заливал мягкий свет, во всех поилках была чистая прозрачная вода. Как видно, о пегасах Малфои заботились гораздо лучше, чем о домовых эльфах.
– Там, в дальнем стойле… – Ричи прошептал ей в самое ухо, и Гермионе стало щекотно и приятно. – Только будь очень осторожна. Смотри, чтобы мать не проснулась. Она очень нервная. Враз разнесёт копытами загородку, и поминай, как звали. Тебя копытами зашибёт и улетит – не поймаешь. Пегасы капризные и своенравные, людей не любят и дрессировке почти не поддаются, размножаются в неволе очень редко. В волшебном мире есть лишь несколько семей, разводящие пегасов. Вот, откуда у Малфоев такое состояние.
Гермиона понимающе кивнула.
Она чуть не на цыпочках прошла к самой торцевой стене, тихо ступая по хрусткой соломе, наклонилась через деревянную загородку, и, о чудо… Там лежал маленький жеребёнок с крыльями! Он был серо-белый, его шкурка была какого-то неопределённого туманного цвета. Ножки были тоненькие, как спички, светлая чёлка падала на глаза, маленькие, неразвитые ещё крылья какими-то драными тряпками висели по бокам, перьев на них пока не было. Жеребёнок спал, подогнув ноги и уткнувшись носом в живот матери.
У Гермионы просто не было слов… Живя в Лондоне, она и обычных-то жеребят не часто видела, тем более новорожденных, а тут – маленький пегас!
– А… а можно я его поглажу… – одними губами спросила она, затаив дыхание в надежде на то, что в такую волшебную ночь всё возможно.
Ричи с улыбкой кивнул.
– А как её зовут?
– Молодую мать? Дымка. А папашу зовут Туман, он обитает в соседней конюшне. У пегасов часто такие клички – Туман, Тень, Сумрак, Призрак, Фантом… Сегодня мы с тобой оседлаем Облако. Она молодая, двоих запросто выдержит.
– А новорожденный? Это девочка или мальчик?
– Девочка. У неё ещё нет имени. Хочешь её назвать?
– Я могу дать ей имя? Я сама? – Гермиона снова не верила своим ушам. – А можно?
– Можно, никто же не узнает, что это ты придумала. Я скажу Мистеру Малфою, что сам подобрал кличку, – Ричард подбодрил Гермиону улыбкой.
– Ну, я даже не знаю… – Гермиона перегнулась через загородку и кончиками пальцев дотронулась до шеи крылатого жеребёнка. Шёрстка была шёлковистой на ощупь. – Может быть, назвать её Шёлк? Почему она сероватая?
– Потом её шкура посветлеет, все новорожденные пегасы серые. Когда она только родилась, то казалась ещё темнее, – Ричард придерживал Гермиону за талию, чтобы любопытная девушка не сорвалась с загородки и не свалилась в загон.
И тут маленький пегас проснулся! Он открыл глаза, и мотнул головой, видимо, ему стало щекотно.
– Эй, осторожнее, если она заржёт, то Дымка проснётся и начнёт буянить! – Ричи стянул Гермиону с загородки, подхватив её за талию и бесшумно поставив на пол, оттащив от загона подальше.
– Ричи, Ричи, у неё голубые глаза!!! Я видела, у неё глаза как… как майское небо! Может, её так и назвать? Майское небо? Или это слишком длинно? О! Синеглазка! Правда же, здорово звучит! – Гермиона буквально захлёбывалась от переполнявших её эмоций, как она умудрялась говорить при этом шёпотом, а не кричать во всё горло, девушка сама не понимала. Ричард буквально выволок её на улицу. – Здорово! Как же здорово! Я видела пегасов! Я видела новорожденного пегасёнка! А так можно сказать – пегасёнок? – Гермиона от восторга уже не соображала, что говорит. – А я правда могу полетать? – у неё глаза горели от предвкушения.
– Одну я тебя на пегаса не рискну посадить, но вот вдвоём… Идём в соседнюю конюшню, возьмём Облако. Ты любишь летать? – задал вопрос Ричи, взяв с полки какое-то необыкновенное удлинённое седло с ремешками по бокам.
– Летать… ну, если честно… То я не умею летать.
– Как это – не умеешь? – опешил Ричи, машинально закрепляя седло на спине молодой крылатой кобылы и пропуская ремешки под крыльями. – Тише, умница, тише, моя красавица, все свои, всё хорошо, сейчас немного разомнёшься, – машинально уговаривал он пегаса в полголоса, пытливо разглядывая Гермиону.
– Вот так… Не умею. Ну, сесть на метлу с грехом пополам я ещё смогу, поднимусь кое-как, но вот я вовсе не уверена в том, что смогу спуститься самостоятельно.
– Гермиона, я, конечно, сквиб, но даже я знаю, что летать на метле учат в школе на первом курсе… – он потуже затянул подпруги и проверил уздечку.
– Зачёт по практике я сдала кое-как, а на экзамене выбрала теорию. Там можно было по желанию сдать практику или теорию полёта, вот я и выбрала второе…
Ричи искренне рассмеялся.
– Ну ты даёшь… летать не умеешь… Я бы всё на свете отдал бы, чтобы научиться летать на метле, но сквибам это не дано, а ты волшебница, и тебя это совершенно не интересует…
– Ну, не все же должны любить летать на метле. Я… боюсь. Вот пегас – это другое дело. Он живой, ему не придёт в голову ни с того ни с сего сбросить меня, он не выскользнет у меня из рук…
– Ты так думаешь? Пегас покапризнее любой метлы…
– Ты меня специально пугаешь, чтобы я отказалась летать, так ведь, Ричи? – Гермиона понимающе ухмыльнулась, сделав решительно лицо и подойдя ближе к пегасу на пару шагов. Облако занервничала и мелодично заржала, почувствовав чужого. Гермиона шарахнулась назад – а ну как вздумает ударить копытом?
– Не бойся, Облако спокойная, она почти ручная. Подойди поближе… та-а-ак во-о-от… – и Ричи ловко подсадил Гермиону, она в мгновение ока оказалась сидящей на широкой спине пегаса. – Оп! – И вот уже Ричи сидит за ней, крепко прижимая её к себе одной рукой, а второй держась за поводья. – Держись крепче и чуть наклонись вперёд. В крайнем случае, я тебя подстрахую, – пообещал он. – Куда пожелает лететь юная леди?
– К звёздам! – Гермиона радостно засмеялась, хватаясь за поводья. – Летим к звёздам!
– Ну, к звёздам, так к звёздам! Желание леди для меня закон. Облако, воздух! – скомандовал Ричи, чуть тронув пегаса специальными шпорами. Зашелестели огромные крылья, и в лицо Гермионе ударил прохладный ночной воздух, заставляя её открыть рот от восторга и тут же поперхнуться и закашляться.
– Как здорово-о-о… – разорвал ночную тишину радостный девичий возглас.
***
– Ричи, а тебе не попадёт за то, что ты без спроса брал пегаса? Мало ли, что могло случиться? Знаю я, как Малфои наказать могут…
– Да ну, ерунда, не пойман – не вор. Никто не видел, как мы брали пегаса, никто не увидит, как я поставлю её в стойло. Не волнуйся, всё будет хорошо.
Ричи аккуратно спустил Гермиону на козырёк над верандой и отлетел на пару метров, чтобы Облако не задела девушку крыльями.
Над островом повисли серые предрассветные сумерки, окутав побережье густым туманом. Трава была блестящей от росы, а воздух был по-утреннему прохладным. Гермиона здорово озябла. Стоя на козырьке, она потирала ладонями голые руки и переминалась с ноги на ногу, как будто ей очень сильно хотелось в туалет.
– Эй, ты же совсем продрогла, залезай в комнату, а я проконтролирую, чтобы ты ни за что не задела и не вывалилась из окна, – пошутил Ричи, уже привыкший к тому, что Гермиона отличается особой ловкостью.
– Нет, ты улетай, я хочу посмотреть, как ты один летаешь, – у Гермионы уже губы посинели, но она упрямо приплясывала на козырьке, не желая пролезать в окно.
– Давай так. Ты залезешь в окно и уже из своей комнаты посмотришь, как я улечу. Пойдёт? – Ричи предложил разумный компромисс, который отчего-то не пришёл Гермионе в голову.
– Ладно, – девушка осторожно поставила ногу на подоконник, потом нагнулась, пролезла сама, поставила вторую ногу и как можно тише спрыгнула на пол. Получилось всё равно с таким звуком, как будто кто-то уронил мешок картошки. Она высунулась в окно по пояс и помахала на прощание рукой.
– Пока, Гермиона, увидимся!
– Пока, Ричи, заходи и залетай! – Гермиона чуть не вывалилась из окна, глядя, как растворяются в утреннем тумане белая крылатая лошадь и её всадник. Ровно через пять минут Гермиона спала как убитая, едва успев переодеться и положить голову на подушку. На утро она наверняка решила бы, что всё это ей приснилось, если бы не букет белоснежных лилий, стоящий на столе и наполняющий всю комнату тонким прозрачным ароматом.

НУ, БУДЕМ ОТЗЫВЫ ОСТАВЛЯТЬ?!?


Глава 6


«26 июня о. Уайт
Гарри, чего я тебе сейчас расскажу!.. Я видела пегасов! Настоящих пегасов! Я летала на одном из них, вернее – на одной! Это что-то незабываемое… Метла – это жалкое подобие полёта, а вот настоящий пегас… Это такой кайф, когда ощущаешь его живое тепло, когда тебя овевает ветер, поднятый его крыльями, когда его грива развивается и хлещет тебя по лицу… Ничего общего с полётом на гиппогрифе. Помнишь, мы летали на Клювокрыле? Перья скользкие, летит рывками, того и гляди соскользнёшь и ухнешь вниз. А пегас – это совсем другое дело. Он летит плавно, мерно, у него достаточно длинное тело, чтобы на нём уместились двое… Слов не хватает, лучше расскажу всё подробно, когда вернусь с каникул. Это была просто сказка…
Откуда вообще взялся пегас, спросишь ты меня? Это всё Ричи организовал. Представляешь, в конюшнях Малфоев вчера родился жеребёнок, из-за этого он даже на утреннее свидание прийти не смог, он же за пегасами ухаживает, но зато ночью он пришёл за мной, отвёл в конюшни замка и показал мне новорожденную, даже разрешил мне дать ей имя! Я назвала её Синеглазкой, представляешь – у пегасов голубые глаза, это так необычно… А потом мы с Ричи летали на пегасе по имени Облако, у них всегда такие имена – Дымка, Туман, Сумрак. Это так… экзотично, что ли… Я думала, что среди волшебных животных нет существа прекраснее единорога, но оказалось, что я была не права. Теперь моё сердце навек принадлежит пегасам! А заодно и тем, кто за ними ухаживает. Ричи просто душка…
Наверное, тебе странно читать такие легкомысленные послания от меня, зануды и заучки, даже мне самой мои письма напоминают детский лепет. Но все люди меняются, когда они… влюблены! Да, да, да, я влюбилась в Ричи по уши, к своему стыду. Он просто необыкновенный… Это парень моей мечты. Он вчера подарил мне букет лилий… и как только догадался, что это мои любимые цветы? И двух дней меня не знает, а угадал. Рону бы в жизни не пришло такое в голову, хотя мы дружим уже шесть лет…
И ещё. Ты, наверное, удивишься, что я всё это тебе так подробно рассказываю… просто мне не с кем этим поделиться. Я взорвусь, если не поведаю кому-нибудь о своих приключениях. Ты же понимаешь, что я не могу сказать об этом Рону... Ты тоже ничего ему не пиши про меня, ладно? Просто ему я пишу немного другие письма. Более сдержанные, что ли.
Ох, у меня опять такой сумбур в голове, эмоции переполняют, даже мысль сформулировать не могу чётко, извини. И не суди меня строго. Просто я влюбилась. Впервые в жизни. По-настоящему.
Пожелай мне удачи,
С любовью, Герми».
***
«26 июня о. Уайт
Хо-хо, Нев, она попалась, всё, она моя… Нет, не то, чтобы уже, но я просто чувствую, что она уже никуда не денется! Я её так здорово прикупил, аж самому завидно, всё-таки умный я парень. Перестань ухмыляться, лучше читай дальше.
Твой совет с пегасами помог. Она и правда никогда их не видела, хорошо же ты разбираешься в грязнокровках, даром, что чистокровный. Но обо всём по порядку.
Как ты и посоветовал в прошлом письме, утром я на пляж не пошёл, провалялся в кустах с подзорной палкой, наблюдая за ней. Ох, и дёргалась же эта дурочка… Даже купаться почти не ходила, всё меня выглядывала. Ёрзала по своему коврику, как озабоченная, честное слово. И так ляжет, и сяк, а уж шею-то в сторону замка выворачивала, я думал – она у неё на шарнирах. А как она книжку свою когтями скребла – мне даже обложку жалко стало. Видел бы ты, с каким видом она одевалась… просто рвала и метала, готова была в клочья свой дурацкий коврик изодрать. Как от её яростных взглядов море не закипело, даже не знаю.
Весь день я терпеливо ждал. На ночь глядя подкинул этому тупице-Лавлессу деньжонок и спровадил его в кино на всю ночь. Кино – это типа колдографии, люди двигаются и даже разговаривают, но картинка не одна, они всё время меняются. Мне конюх объяснил, что это кадры двигаются, ну, что-то вроде маггловского волшебства, я всё равно не понял, ладно, это неважно. Спрошу на днях у грязнокровки.
Перед тем, как предстать перед влюблённой курицей, я букет лилий раздобыл в оранжереях, лучшие выбрал, постарался. Видел бы ты её лицо, когда она выглянула из окна и увидела меня… Как будто пришёл герой спасти принцессу, заточённую в замке, охраняемом огнедышащим драконом. Она чуть слезу не пустила, правда-правда.
Ты был прав, когда написал мне на свидание утром не ходить, чтобы она помучалась и отчаялась. Как же она рада была меня видеть… Чуть не изнасиловала меня прямо там, честное слово, я ничуть не преувеличиваю. А как она ко мне прижалась, когда я ей с крыши спрыгнуть помог… Ух, мне даже самому на секунду понравилось. Я такую сентиментальную чушь нёс про то, как она невинна, и как символичны эти лилии, подаренные именно ей, что сам чуть не прослезился. Эта дурёха во всё поверила. Бери её тёпленькой, что называется. Но я буду тянуть время до конца, как ты и писал. Надо довести её до точки кипения, чтобы она сама из трусиков выпрыгивала!
А сколько было восторгов по поводу новорожденного пегаса… Как ты и предполагал, она их даже на картинке не видела. Я расщедрился и разрешил ей дать ему, вернее, ей, имя. Никак не мог предположить, что это вызовет такой щенячий восторг… Как послушаешь её умничание на уроке – ей будто сорок лет, а вчера я бы ей и десяти не дал.
Заодно мы ещё немного на взрослом пегасе полетали – эту ночь она никогда не забудет, это точно. Ты правильно сказал – побольше положительных эмоций и ярких впечатлений. Теперь ощущение чистого восторга будет у неё ассоциироваться со мной. Так что поздравь меня с первым успехом, я снова произвёл на неё впечатление.
Придумай что-нибудь ещё столь же забавное и запоминающееся и срочно напиши об этом мне.
Твой вечный должник, Драко
P.S. Ты тут интересовался, неужели Ричи так и будет лысым ходить, так вот, спешу тебя успокоить. Его бабка Ипполита увидела и ужаснулась. Не желаю, говорит, на это кошмар смотреть, хочешь работать на наше благородное семейство Малфоев – сделай нормальную причёску. Ну, Лавлесс и рад стараться, попросил её волосы ему отрастить. Так что он теперь с шевелюрой, прекрасный и неотразимый ни в одной луже! Зато если у меня волосы его кончатся, смогу его ещё раз обрить налысо! Шутка, не переживай за этого недоумка, волос его у меня на год хватит».



Глава 7


Глава 7

– Гермиона, расскажи мне, что такое кино.
– Ты не знаешь, что такое кино? – от удивления Гермиона даже рот приоткрыла. – Как такое может быть?..
Они сидели на скамейке в парке неподалёку от гостиницы. Здесь было хорошо прятаться от полуденной жары, и в то же время они могли посидеть вдвоём, никому не попадаясь на глаза.
– Очень просто. Я же вырос в волшебной семье. У нас было с этим строго – всё, что изобрели магглы – это плохо. Это зло… Я никогда не был в кино.
– Вещи магглов – зло? Но почему? Что в них такого плохого? – Гермиона несказанно удивилась, сразу забыв о кино и переводя разговор в другое русло.
– Понимаешь, – у Ричи на лбу обозначилась морщинка, – волшебников и так мало. Постепенно мы сдаём позиции и становимся всё ближе к магглам. Мы все больше и больше походим на них, стирая границы между волшебниками и обычными людьми, мы не просто вырождаемся, а вымираем… Постепенно забываем, кто мы такие, уже не гнушаемся использовать их изобретения время от времени, забываем заклинания, учимся пользоваться маггловской техникой… Забываем о волшебстве. Мы становимся такими же, как они, как магглы.
– Но разве это плохо? – Гермиона оторопела. Она искренне не понимала, что в этом такого.
– Да нет, не то чтобы это было таким уж плохим. Но ведь будет совсем неинтересно, если в мире будут жить одни магглы, – просто ответил Ричи. – Вот скажи, зная о том, что в мире есть волшебство, ты предпочла бы быть магглой или всё же волшебницей?
– Что за вопрос? Конечно волшебницей! Это… здорово.
– Вот видишь. Ты объективно признаёшь, что волшебники лучше и интереснее магглов. Магглы… они какие-то примитивные…
Гермиона понимала, что Ричи не прав, и что простые люди тоже имеют полное право на существование, но она не знала, что ему возразить, какой аргумент привести. Ведь она сама только что признала, что быть волшебником лучше, чем магглом…
– Но Ричи, у магглов ведь так много изобретений! Ты ведь знаешь, что такое холодильник и телевизор, ты наверняка ездил на машине и поезде, катался на катере, видел самолёт. Уж не хочешь ли ты сказать, что изобретения магглов плохие и примитивные?
– Лично я не считаю, что они плохие, но они просто бесполезные. Если бы у магглов было волшебство, им не понадобились бы ни холодильники, ни машины, ни самолёты, ни утюги, ни… короче, всё, что они там изобрели. Всё это запросто заменяет магия, она проще и удобнее в применении. Мне пришлось научиться пользоваться всеми этими маггловскими штучками, постольку поскольку магия мне недоступна, раз уж я сквиб. Я не смогу охладить продукты, не смогу мгновенно перенестись из одного места в другое или осветить комнату, это мне действительно необходимо. Но вот кино – вспомнил он начало их разговора, – это нечто, недоступное моему пониманию, зачем оно нужно?
Гермиона опять зашла в тупик. И правда – зачем вообще нужно кино? Смотреть истории про других людей, смеяться над ними, если это комедия, бояться вместе с ними и за них, если это фильм ужасов, плакать вместе с ними и переживать за них, если это мелодрама… Это да, но, в принципе, зачем всё это?
– М-м-м… Кино – это возможность часа на два попасть в другой мир… В другую реальность. Стать кем-то другим, увидеть чужую жизнь, вообразить себя на месте супер-героя и разделаться с негодяями, отомстить подлецам или же наоборот – влюбиться в прекрасного принца и выйти за него замуж, может – потерять свою любовь и сойти с ума от горя… – Гермиона много хотела сказать, но никак не могла это сформулировать. – Даже не знаю! Я никогда не думала, зачем нужно кино. Это просто развлечение.
– Для развлечения я могу пойти в парк, вот как сейчас, или почитать книгу и представить всё это в своём воображении, будет ничуть не хуже, чем ваше хвалёное кино, – Ричи заупрямился.
– Я тоже люблю читать, и на воображение не жалуюсь, но кино… это нечто совсем другое… Да зачем я всё это тебе рассказываю, давай просто сходим в кино, ведь наверняка в ближайшем городишке есть кинотеатр, – она ободряюще улыбнулась.
– Просто сходим?.. Я пойду в кино… Хм…
– Да что здесь такого? Как вообще можно было дожить до девятнадцати лет и ни разу в жизни не побывать в кино?.. Ума не приложу. Будь ты хоть всем волшебникам волшебник! Да я уверена – даже Драко Малфой, этот магглоненавистник – и он хоть раз в жизни да был в кино.
– Очень в этом сомневаюсь, – хмыкнул Ричи и посмотрел на девушку искоса. – Этот парень не из тех, что будет увлекаться маггловскими штучками.
– С чего ты взял? И вообще, не надо о Драко. Я как о нём вспомню, у меня сразу скулы сводит. Тот ещё гадёныш…
Ричи прищурился:
– Он достаёт тебя в школе?
– Прохода не даёт. Он превращает мою жизнь в ад, сживает меня со свету, всё время унижает, дразнит…
– Может быть – он в тебя тайно влюблён? – парень хитро улыбнулся.
– Ещё чего… – Гермиона скривила губы. – Скажешь тоже!.. Он не умеет любить. Уж я-то знаю… И давай не будем больше о нём, так было хорошо эти три недели, когда я о нём не вспоминала, когда его не было рядом. Так спокойно…
Ричи отчего-то насупился. «Так было хорошо, когда его не было рядом… – ну-ну».
– Знаешь, а давай пойдём в кино! Сегодня у меня вечер свободный.
Гермиона просияла.
***
– Эй, а почему здесь темно?
– Ш-ш-ш, кино смотрят в темноте, чтобы было лучше видно происходящее на экране.
– На том белом на стене, смахивающем на простыню для великана?
– Да, да, тихо, а то на нас уже оглядываются.
– А про что будет фильм?
– Про любовь. Это мелодрама.
– И целоваться будут? – Ричи сказал это чуть громче, чем ему хотелось бы, и на них удивлённо обернулось несколько человек. Гермиона прыснула в кулачок.
– Да, да, будут, может, не только целоваться.
– Ух ты!.. А что они будут делать? Как?
– Тише, всё сам увидишь, ты ведёшь себя как маленький.
– Молчу, молчу…
…Гермиону полностью захватил фильм. Она не была сентиментальной по жизни, но фильм был такой трогательный… Двое молодых людей любили друг друга, но их семьи не позволили им пожениться, заставив насильно вступить в брак с другими – что-то вроде современной вариации на тему «Ромео и Джульетты», но без смертельного исхода, что делало историю почему-то гораздо более драматичной. Слова чужой любви так и стояли у неё в ушах:
« – Я люблю тебя, но ты для меня недоступна, как звёзды на небе…»
« – А ты поднимись к звёздам по лунной дорожке, и там я буду тебя ждать…»
Ричи сидел не шелохнувшись. Казалось, мерцающий экран полностью поглотил всё его внимание. Похоже, он действительно никакого понятия не имел, для чего в кинотеатрах существуют последние места… Хм, места для поцелуев. Покупая билеты именно сюда, Гермиона искренне убеждала себя в душе, что отсюда просто лучше видно…
Какие уж тут поцелуи… Полфильма Гермиона молча глотала слёзы, стесняясь поднять руку и вытереть мокрые щёки. Она, намертво вцепилась в подлокотники, откинувшись на спинку кресла. Во время кульминационной финальной сцены Ричи непроизвольно ощупью нашёл её руку и крепко сжал тонкие пальчики, как бы разделяя с ней напряжённость момента. Они словно пережили это вместе… И хотя по её щекам струились слёзы от жалости к героям, сердце Гермионы пело и ликовало.
Они были вдвоём! Пусть секунду, пусть случайно, но она посчитала это знаком. Нет, Знаком!
***
– Может, посидим в кафе? – Ричи улыбнулся, взяв Гермиону за руку, и игриво потянул её за косичку, когда они выходили из маленького провинциального кинотеатрика.
– С удовольствием, – девушка зарделась от удовольствия. Она ещё ни разу ни с кем не сидела в кафе, не считая однокурсников и Гарри с Роном. Но это было совсем другое дело, ведь они – друзья, а Ричи… О, Ричи – совсем другое дело.
– Мне нравится, когда ты с косичками. Ты такая забавная, и не скажешь, что тебе почти семнадцать. Эта причёска тебе очень идёт. Ты… трогательная, – с трудом подобрал Ричи подходящее слово.
Гермиона улыбнулась. Она с детства не любила косички, но сегодня так получилось, что она убиралась в гостинице и заплела волосы, чтобы не мешались. Опаздывая на свидание, она совсем забыла сменить причёску, а Ричи неожиданно понравилось.
…Они взяли по порции мороженого и устроились за столиками летнего кафе. Уже начинало темнеть, приветливо мерцали китайские фонарики, покачивающиеся на ветру, под самым навесом, свежо пахло морем. Гермиона исподтишка поглядывала на парня, медленно ковыряя ложечкой мороженое, чтобы хватило «на подольше». Наконец она решилась на главный вопрос:
– Ричи, а… А у тебя есть девушка? – спросила она с замиранием сердца.
– Нет… Я так же одинок, как луна на небе. Совершенно одинок…
– Но разве ты одинок? Я думала, что… У тебя же есть друзья, родственники…
– Это не то одиночество, которое ты можешь себе представить. Я – сквиб. Это словно печать, словно проклятье на всю жизнь, словно клеймо на лбу... С самого детства мне казалось, что я потерял что-то очень важное, никогда этим не обладая. Когда отец приносил в первых числах сентября «Вечерний Пророк» с публикацией о том, сколько поступило в Хогвартс чистокровных, полукровок и детей магглов в этом году, я, сколько себя помню, завидовал даже маглорожденным. Они родились в обычных семьях, ничего не зная о волшебстве и даже не подозревая о существовании иного мира вплоть до одиннадцати лет, когда приходило письмо. А я… Я родился в семье волшебников, и без дара… Словно он достался какой-то грязнокровке, словно, меня обворовали, похитили то, что должно было принадлежать мне по праву рождения! – его руки непроизвольно сжались в кулаки. Гермиона поёжилась от безотчётного страха, охватившего её. Она совсем забыла про мороженое, превращавшееся в вазочке в кисель. – Это больно. Очень больно. Ночами я рыдал в подушку, безумно завидуя какому-нибудь глупому Джону Смиту, неизвестно за какие заслуги родившемуся с волшебным даром, моим волшебным даром, отнятым у меня! Поверишь, я бы, не раздумывая, поменялся местами с любым нечистокровным, лишь бы иметь возможность колдовать. Нет, не колдовать, творить чудеса...
Как это здорово, перед самой поездкой в школу пойти в магазинчик Мистера Олливандера, приобрести палочку, которая сама тебя выбирает, услышать от продавца что-то вроде «Шестнадцать с половиной дюймов, зуб василиска, гибкая, идеальна для заклинаний»… А потом пойти гулять по Косому переулку, поесть мороженого в кафе Флориана Фортескью, зайти в магазин «Всё для Квиддича», поглазеть на новую модель метлы, жутко дорогую и от этого в пять раз более желанную, потом в книжный – покупать учебники, затем в магазин мантий мадам Малкин, оттуда – в «Мир Животных» за совой, крысой или жабой…
Для вас, волшебников, это естественно, вы делаете это не задумываясь, а я всего этого лишён… Я плакал от злости и зависти, когда отец брал меня с собой в Лондон, если ехал за каким-нибудь лекарством для пегасов или ещё за чем. Я видел детишек в два раза младше меня, которые, шутя, махали палочками, чтобы открыть двери, починить сломанную игрушку или притянуть к себе нужную вещь. А мне оставалось только скрипеть зубами.
Потом я смирился, конечно. Не руки же на себя накладывать, жизнь продолжается, кем бы ты ни был. Но чувство обиды всё равно остаётся… Чёрт бы побрал всёх грязнокровок…
– Ричи…
– Что?
– Я грязнокровка.– Что-о-о?
– Ты слышал. Я – магглорожденная. Грязнокровка.
– Но я думал… мне казалось, что…
– Что я чистокровная, да? Нет, ты заблуждался. Я самая что ни на есть грязнокровка. У меня в роду никогда не было волшебников. Разве что лет пятьсот назад… И… в моей жизни всё было бы просто замечательно, если бы не это. Знаешь, уж лучше быть сквибом, чем постоянно слышать гадкий шепоток за спиной «грязнокровка», «кровь пополам с драконьим навозом», «не дотрагивайся до неё, а то ещё испачкаешься», «грязнокровки недостойны лизать мне подмётки», «грязнокровки нужны только для того, чтобы над ними издеваться»… И это далеко не всё, что я слышала в свой адрес. Меня ещё и не такими эпитетами награждали любящие однокурсники-волшебники… Можно подумать – я хотела этого! Разве я хотела учиться с ними, быть одной из них?.. Жила себе спокойненько, как все магглы, до одиннадцати лет, ходила в обычную школу, была нормальным ребёнком. Если бы я знала, что меня ждёт в Хогвартсе, какое отношение, я… наверное, я бы не согласилась поменять свой образ жизни. Нет, я никому не завидовала, никаким чистокровным. Но если бы у меня была возможность повернуть время вспять, то не знаю, что бы я выбрала, какую жизнь. Так что не думай, что грязнокровки так уж рады получить чей-то чужой дар, как ты это называешь, и возможность обучаться волшебству в специальной школе.
– Прости, я вовсе не хотел тебя обидеть, – Ричи заметно сник, обводя пальцем невидимые узоры на скатерти. – Я не знал, что…
– Что грязнокровки вовсе не рады своему счастью? Что ж, теперь знаешь… И… я не обижаюсь на тебя за твои слова. У тебя есть полное право ненавидеть меня…
– Я… Гермиона, я не могу тебя ненавидеть… Ты мне нравишься. Кем бы ты ни была, грязнокровкой, чистокровной или магглой! Для меня это вовсе не важно! – Ричи положил свою руку на руку Гермионы и тихонько сжал её. – Ведь личные качества человека вовсе не зависят от того, кем он рождён.
– Хорошо, что ты это понимаешь… Всем бы быть такими… понятливыми, – девушка вздохнула, сжав его руку в ответ. Она тщетно пыталась забыть об обидных словах в адрес грязнокровок, ведь Ричи ей очень нравился. Но неприятный осадок в душе всё же остался.



Глава 8


ВОТ ВАМ НОВАЯ ГЛАВА! ОНА НЕ ОЧЕНЬ БОЛЬШАЯ, НЕ ОБЕССУДЬТЕ, ПРОСТО "ПЕРЕПИСКА" КОРОЧЕ ГЛАВ С ДЕЙСТВИЕМ. И НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ОБ ОТЗЫВАХ, Я ЛЮБЛЮ ОТВЕЧАТЬ НА КРИТИКУ И ВСЕГДА ПРИНИМАЮ ЕЁ К СВЕДЕНИЮ.

Глава 8
«30 июня о. Уайт
Здравствуй, Гарри,
У меня уже вошло в привычку тебе писать чуть не каждый день. Словно я открываю дневник и записываю туда всё, что произошло за день. Странно, я будто исповедуюсь тебе, ничего не скрывая. Я не пишу об этом маме, Рону или кому-тот ещё… Ха, кому-то ещё, мне попросту больше некому об этом писать, если уж на то пошло.
Может быть, ничего такого, о чём стоило бы упомянуть, и не произошло, но я всё равно взялась за перо. Письма к тебе – это моя отдушина.
Сегодня я водила Ричи в кино. Представляешь – он никогда в жизни в кино не был! Я была просто в шоке. Сначала он упирался руками и ногами, мы с ним долго говорили об этом, обычный спор вылился в сложный разговор о нелюбви и презрении к магглам. Знаешь, я поняла, почему волшебники так их не любят, а некоторые и просто ненавидят… Они просто боятся магглов. Боятся, что однажды магглы вторгнутся в их тесный волшебный мирок со всеми своими современными технологиями, не оставляющими простора воображению, и разрушат его до основания. И магия падёт под натиском техпрогресса. Знаешь, теперь я, кажется, понимаю Малфоя и причину его ненависти. Нет-нет, я его вовсе не оправдываю, но я его понимаю… Говорят, что поняв врага, мы его прощаем. Нет, я вовсе не забыла всех тех неприятностей, которые причинил нам Малфой, но теперь я его больше не ненавижу. Мне его жалко, ведь он боится… И да, я его прощаю.
Странное письмо получилось на этот раз. Какие-то размышления о жизни, о ненависти, о страхе, о прощении… Забудь, я ведь обещала не читать нотаций, тебе их и так у Дурслей хватает.
А кино?.. Кино было замечательным! Ричи очень понравилось, он ещё долго пытался понять, как людей засунули в плоский экран, и как они так быстро постарели. Он до сих пор пребывает в полной уверенности, что это какая-то маггловская магия, недоступная пониманию волшебников. Я не стала его переубеждать. Кто сказал, что магглы не могут творить чудеса?
С любовью, Герми».
***
«30 июня о. Уайт
Привет, Рон!
Давненько тебе не писала, но ты сам виноват! Если уж мы уговаривались отвечать письмом на письмо, то ты от меня до конца лета едва ли ещё что-нибудь получишь! Неужели нельзя черкнуть пару строк? Гарри вот всегда находит время написать мне, не то, что ты.
У меня всё по-старому. Утром купаюсь и загораю, днём помогаю по хозяйству, понемногу учусь управлению гостиницей, а вечером ложусь спать пораньше – короче, веду здоровый образ жизни. Недавно у меня был день, состоящий сплошь из неприятностей, всё буквально из рук валилось. Сначала я обгорела на пляже, потому что забыла защитный крем от солнца. Пока шла обратно в гостиницу к ленчу, натёрла ногу босоножками чуть не до кости, а палочкой-то пользоваться нельзя… Пришлось налепить какой-то дурацкий пластырь. Когда я попыталась поджарить блинчики, то чуть не спалила всю гостиницу, потому что масло на сковородке отчего-то загорелось! Потом я пошла подавать ленч в зал, зацепилась за вазу с цветами рукавом и опрокинула её прямо на посетительницу! То-то было крику… Бабушка отправила меня в номер разбирать вещи постояльца, а я перепутала комнаты, занесла чемодан не в ту и разложила вещи в чужом номере… Пришлось всё перетаскивать.
Вот такая я неумеха… Или мне просто не везёт? Может быть, к концу лета я всё же научусь вести хозяйство и стану вполне приспособленной к самостоятельной жизни…
P.S. А ещё я на днях видела пегасов на специальной ферме по их разведению, меня туда отвёл один бабушкин знакомый. Это такое потрясающее зрелище, но ты, наверное, и так всё знаешь, если уж ты урождённый волшебник.
Пока, Гермиона».
***
«30 июня о. Уайт
Ой, Нев, чего я тебе сейчас расскажу… Ты не поверишь… Я был в кино! Меня туда Грейнджер затащила. Слушай, это что-то необыкновенное… Магглы не такие уж и тупицы, не зря кино называют маггловским волшебством. Там, в кинотеатре, такой зал большой был, много-много стульев рядами, а на противоположной стене висело огромное белое покрывало. Потом свет погас, я не понял, почему, стал расспрашивать, но на меня все начали оглядываться, как на дурака какого, а Грейнджер зашикала, чтобы я замолчал. А потом начался фильм. Там правда люди двигались, ходили, разговаривали, ели, даже целовались, и машины ездили, прямо как настоящие… Там один парень девушку полюбил, а она – его. Ну, думаю, ща будут они жениться, детишек нарожают, а вот и нет. Это оказалась мелодрама. То есть всё плохо кончится, умрёт кто, или они расстанутся. И точно. Их семьи не дали им пожениться, и они так прощались, что у меня слёзы на глаза навернулись, так их жалко стало. Вот ты веришь, что у Драко Малфоя могли на глаза навернуться слёзы от жалости? Я и сам не верю, а было. Я уже так на экран уставился, чтобы эта Грейнджер ничего не заметила, что чуть шею не свернул. Но вроде обошлось, она сама сидела сопли по лицу незаметно размазывала, чего с неё взять, девчонка. Думала, я не замечу. Короче – мне очень понравилось. Грейнджер рассказала, что фильмы бывают разные – бывают с чудовищами – это фильмы ужасов, бывают про убийства, которые надо расследовать – это детективы, ещё есть комедии, про всяких там дураков, которые в разные смешные ситуации попадают, и над ними можно посмеяться, а ещё есть фильмы, где герой (ну, это типа Поттера, наверное) весь мир спасает от какого-нибудь злодея – это боевики. Я бы лучше на фильм ужасов сходил, но эта захотела мелодраму. Пришлось уступить, я же Ричи, мать его… Красавчик и душка Ричи, любимец женщин и детей.
Меня это уже пугает, если честно. Я слишком хорошо вхожу в роль, мне даже иногда нравится быть хорошим…Что самое странное, когда я в образе Ричи, меня не бесит грязнокровка… Оказывается, с ней можно нормально поговорить. У неё даже чувство юмора есть. И она не выделывается, типа она самая умная. Сегодня мы спорили, кто лучше – волшебники или магглы, и она признала, что волшебники лучше. Ага, перед Ричи она это признала почти с удовольствием, но вот если бы она знала, кто я на самом деле… Да она бы скорее сдохла, чем призналась в этом перед Драко. Но и она сказала мне одну умную вещь, всё же она не клиническая идиотка, умеющая только книги наизусть учить и рассказывающая их потом по памяти как попугай. Она сказала мне, что я боюсь магглов. И… я не убил её за это. Потому что в чём-то она права.
И за это я ненавижу её ещё сильнее. Грязнокровка не может быть права. Ох, и поплатится же она у меня за это… ох и поплатится… Ты меня знаешь, Нев, я слов на ветер не бросаю. Поимею её и выброшу в мусорное ведро. Точно. Ух, как я разозлился, теперь не усну.
Ладно, пока, буду держать тебя в курсе событий. Ты тоже не пропадай.
Драко».


Глава 9


Глава 9

Гермиона беспокойно возилась в кровати уже с час. Они с Ричи довольно поздно вернулись, засидевшись в кафе, он довёл её до подъездной аллеи, постеснявшись провожать до самой двери – а ну как кто-нибудь увидит? Девушка надеялась, что он поцелует её хотя бы в щёку, но Ричи этого не сделал. Просто пожелал спокойной ночи и улыбнулся на прощание, растворившись среди деревьев. Разочарованная и порядком уставшая Гермиона поплелась в свою комнату. Она думала, что сразу же уснёт, как только её голова коснётся подушки, но не тут-то было… Отчаявшись уснуть, девушка принялась мечтать.
«Мы будем сидеть на скамейке в парке… Вдвоём. Нет, лучше на пляже. Нет, всё-таки на скамейке, – мозг услужливо подсовывал воображению подходящие картины. – Мы будем о чём-нибудь говорить, естественно. Например, я спрошу его, м-м-м… о чём бы таком его спросить?.. Чёрт, почему с каким-нибудь Роном так легко разговаривать, а с красивым парнем вечно ничего путного в голову не придёт? – Гермиона перевернулась на другой бок, закусив губу. – Может быть, спросить, каково это – быть сквибом? Нет, это мы уже обсуждали, он обидится… Возьмёт и спросит в отместку, каково это – быть грязнокровкой? Я сразу же вспомню о Малфое, и свидание будет окончательно и бесповоротно испорчено. Блин, даже сейчас я не могу расслабиться и не думать о Малфое, гадёныш, из-за него у меня уже комплекс. Всё, думаю о чём-нибудь приятном… Вот Ричи смотрит на меня не отрываясь, берёт за руку и говорит: «Гермиона, о такой девушке, как ты, я мечтал всю жизнь… Ты – мой идеал». Потом он наклоняется ко мне, гладит по щеке, дотрагивается подушечками пальцев до моих губ и целует меня… Я чувствую… я чувствую, как… Хм, что же я при этом чувствую, кто бы знал… Откуда мне знать, что люди чувствуют при поцелуе? Это ж надо – почти семнадцать, а я ещё ни разу не целовалась, позор! Надеюсь, что он не догадается, а то ещё, чего доброго, будет надо мной шутить. Хотя нет, Ричи не такой, это вам не Малфой. Так, опять Малфой… При чём здесь Малфой, если я представляю, как меня будет целовать Ричи? Ух, взял и всё испортил…
Ладно, будет так. Мы будем сидеть в конюшне пегасов на соломе, нет, на сене, оно хорошо пахнет. На мне будет серая кофточка с квадратным вырезом и льняные брюки. Я буду полулежать на сене, томно вздыхая, прямо как в том кино, а Ричи поправит мои волосы, откинет чёлку со лба, проведёт по моей щеке пальцем и, глядя мне прямо в глаза, скажет: «Гермиона, как только я увидел тебя, я понял, что ты – совершенство… Я не знал, что на свете бывают такие девушки, как мне с тобой повезло…» Потом он наклонится ко мне и прикоснётся своими губами к моим… А потом, потом…
Что же будет потом Гермиона не успела домечтать, потому что уснула.

***

– Куда это ты собралась, красавица? – он так неожиданно вынырнул из кустов перед самым её носом, что Гермиона даже шарахнулась в сторону от неожиданности, чуть не уронив вещи.
– Ой, Ричи, прости, я задумалась и не заметила тебя… – они пошли по тропинке вместе, парень взял её пляжную сумку.
– О ком это ты замечталась? О дружке, который ждёт тебя в Лондоне? – хитро прищурился Ричи.
– Нет, никакой дружок меня в Лондоне не ждёт, нет у меня никакого дружка… и никогда не было, если честно, – Гермиона опустила в голову. Ведь только неделю назад она делала вид, что никак не может пересчитать всех своих ухажёров.
– Как это нет никакого дружка? А я?
Гермиона внезапно остановилась, словно натолкнулась на невидимую преграду, резко подняв голову и во все глаза уставившись на Ричи.
– Ты… ты это серьёзно?.. Про то что…
– Куда уж серьёзнее, – Ричи внимательно посмотрел ей в глаза. – Мы видимся каждый день уже почти неделю, и… ты мне нравишься. – Он потянул её дальше по узкой незнакомой тропке, ведущей на какой-то дальний дикий пляж.
– Правда? – сердце подпрыгнуло куда-то в горло, крутанулось там и резко ухнуло в желудок, Гермиона словно с размаху ступила в пустоту.
– Да. Ты необычная девушка. Не кокетка, не пустышка, не болтливая дурочка… Ты не лезешь ко мне первая и… Не знаю даже, как объяснить. Ты какая-то… чистая, у тебя такие ясные наивные глаза, как будто в мире вообще нет греха. Тебе почти семнадцать, а ты сущее дитя. Ты не похожа ни на одну девушку из тех, кого я знал, а их, поверь, было немало. Ты не такая, как остальные девушки, ты другая, ты иная, ты… Ты – это просто ты.
Гермиона стояла, оглушённая. Она не знала, что сказать. Всё это, конечно, было приятно услышать, но… Девушка вовсе не считала себя такой уж невинной и непорочной, и сны ей иной раз снились такие, что о-го-го… Как-то немного по-другому она представляла себе этот разговор. Но, с другой стороны, она ведь и правда никогда ни с кем не встречалась, не гуляла и не целовалась, значит, была вполне невинной. Всё равно слова Ричи её шокировали и как-то даже покоробили.
За разговором они дошли по тропинке до маленькой песчаной лагуны, скрытой прибрежными скалами от посторонних глаз. На берегу лежал большущий плоский валун, и Гермиона не преминула усесться на него, подтянув ноги к груди и обняв колени. Камень был неожиданно тёплым, и сидеть было приятно.
Ричи пристроился рядом.
– Ты предлагаешь мне встречаться только потому, что я такая… невинная? А если бы у меня уже был парень, раньше, ты… ты не предложил бы? – спросила Гермиона затаив дыхание и не глядя на Ричарда. Хотелось бы, чтобы он видел в ней не просто святую наивность с полным отсутствием жизненного опыта, а красивую и умную девушку, личность, в конце концов.
– Что ты, что ты, я, наверное, просто неправильно выразился, – Ричи заметно занервничал, он не знал, куда деть руки, беспорядочно жестикулируя. – Я… Я думал, что… Нет, конечно, дело вовсе не в том, что ты кажешься такой подкупающе неопытной. Ты красивая, ты умная, но таких девушек много. Я же хотел сказать, что ты особенная. В тебе есть то, чего нет в других. Видела бы ты своё лицо, когда ты смотрела на новорожденного пегаса. Оно было таким одухотворённым, таким… неземным, что ли. Как будто ты прикоснулась к чуду… Словно ты видишь то, чего не видят другие, даже я. Ты не такая как все, поэтому ты мне нравишься… – Ричи замолчал, глубоко вздохнув, словно ожидал приговора Гермионы.
– Я… э-э-э… я… То есть ты мне тоже очень нравишься… – девушка не знала, что сказать. Одно дело, мечтая, прокручивать весь разговор в голове, мысленно произнося реплики и за себя, и за Ричи, а другое дело – разговаривать с живим человеком по-настоящему. Она немного растерялась, не зная, что сказать. – Ты тоже особенный. Ты взрослый и красивый. И ты меня спас…
– Вот этого-то я и боялся. Что я не нравлюсь тебе по-настоящему, но ты даже сама не осознаёшь этого. Это просто чувство благодарности, признательности за то, что я спас твою жизнь.
– Нет-нет, Ричи, это никакая не благодарность, ты нравишься мне сам по себе… Ты такой открытый, дружелюбный и предупредительный… С тобой не бывает скучно… С тобой всегда интересно и как-то спокойно, что ли… И… я тебе доверяю.
Ричи протянул руку и сжал её ладонь. Пальцы его были сильными и теплыми и именно этот жест объяснил все происходящее между ними без слов… Простое пожатие руки было каким-то убедительным и одновременно интимным. Вроде ничего такого – обычное рукопожатие, но девушку словно током ударило. По телу стала распространяться жаркая волна – от кончиков зажатых пальцев и дальше по руке, заливая тело и наполняя его какой-то блаженной слабостью, делая голову тяжёлой, а ноги ватными. Словно под гипнозом Гермиона повернула голову и встретила взгляд синих глаз, смотрящих на неё в упор. Его лицо ближе, ближе, ещё ближе… Перед глазами всё завертелось, как в калейдоскопе. Всё ещё держа девушку за руку, Ричард положил другую руку ей на затылок, чуть запрокидывая её голову и нежно касаясь её губ своими. Гермиона не успела вовремя закрыть глаза, и на миг перед ней всё расплылось. Губы у Ричи были немного шершавые и солоноватые на вкус. Он не стал целовать её по-настоящему, чуть отстранившись. Парень потёрся носом об её щёку и почему-то хмыкнул.
– Эй, что-то не так? – встревожилась Гермиона. Она надеялась, что будет не так очевидно, что она ещё ни разу в жизни не целовалась.
– Нет, всё просто замечательно. Ты замечательная… – шепнул он ей тихо на ушко.
– Тогда почему ты передумал меня целовать?
– Я тебя поцеловал.
– Но это как-то не по-настоящему… – она же не клиническая идиотка, знает, как люди по-настоящему целуются.
Ричи тихонько засмеялся.
– Очень даже по-настоящему. Просто я не знал, как ты отреагируешь. Мало ли… может, тебе бы не понравилось, и ты заехала бы мне в челюсть со всего размаха и выбила все зубы, – он улыбнулся. – И потом, надо, чтобы ты привыкла. Частенько о первом поцелуе без дрожи вспомнить нельзя, потому что сначала это кажется довольно противным, слюнявым и всё такое, не буду живописать, а вот потом уже это становится одним из самых больших удовольствий на свете… – он притянул её к себе, обняв за талию и говоря ей куда-то в шею. От тёплого дыхания было щекотно и удивительно приятно. – Тебе никто не говорил, что у тебя очень красивая шея? Так бы и укусил… Жаль, что я не вампир.
Гермиона хихикнула и повернула голову.
– А поцелуй меня по-настоящему, а? Честное слово, мне противно не будет. Считай, что я уже привыкла…
Ричард искренне рассмеялся над подобным заявлением.
– Так ведь и знал, что ты в жизни не целовалась! А изображала-то из себя коварную серцеедку, целых полчаса считала, сколько у неё парней было… И не стыдно?
– Не-а, – Гермиона замотала головой и ещё больше запрокинула её, чуть извернувшись в его руках, чтобы Ричи было удобнее. – Целуй! – потребовала она безапелляционным тоном и с готовностью закрыла глаза, по-детски приоткрыв рот. Ричи ухмыльнулся и накрыл её губы своими, одновременно поглаживая пальцами её затылок.
Все мысли в голове спутались и разом улетучились, руки сами приподнялись и обняли Ричи за шею. Р-раз – и она ощущает спиной плоскую твёрдость нагретого валуна, а какая-то незнакомая приятная тяжесть давит сверху…
– Эй, эй, Гермиона, уймись, – Ричи с трудом оторвался от её губ, тяжело дыша и отодвигаясь в сторону. – Дорвалась, называется, так и задохнуться недолго! – погладил он девушку по щеке и лёг рядом на спину, заложив руки под голову. – Какая ты шустрая…
– М-м-м… – промычала Гермиона и чуть нахмурилась, недовольная тем, что Ричи отстранился, как только она вошла во вкус.
– А давай-ка искупаемся! – неожиданно предложил он и, не дожидаясь ответа, спрыгнул с камня и побежал к морю, на ходу снимая рубашку и чуть притормаживая у самой воды, чтобы снять шорты.
Гермиона села на камне и прищурилась, разглядывая фигуру Ричи. Что и говорить, сложен он был как Аполлон – широкая мускулистая грудь, узкая талия, сильные ноги. Тело было покрыто ровным бронзовым загаром, купальные шорты плотно обтягивали стройные бёдра. Гермиона невольно залюбовалась. Она вообще, можно сказать, никогда не видела почти раздетых мужчин, пляжные старички и актёры в фильмах были не в счёт. Ричи с разбегу нырнул почти без брызг, разрезав телом спокойную прозрачную воду. Он тут же вынырнул и призывно помахал ей рукой.
– Эй, иди сюда, водичка что надо.
Гермиона не очень охотно слезла с тёплого валуна и медленно пошла к воде, снимая на ходу платье. На секунду ей отчего-то показалось, что она забыла купальник, и сейчас предстанет перед Ричи совершенно обнажённой. От этой мысли её бросило в жар, а по спине побежали уже знакомые мурашки предвкушения. Мысленно запретив себе краснеть и отругав за слишком пылкое воображение, девушка дошла до воды, сняла по привычке шлёпки и потрогала ногой воду. Холодная! Ричи подплыл к берегу.
– Ну, что же ты, давай, ныряй с разбегу!
– Ага… Для меня это слишком холодная вода, я в такой не купаюсь, – искушение присоединиться к Ричи было велико, но тут уж в неё вселился бес противоречия.
– Да ты что! Вода просто отличная. Иди сюда, иначе затащу силой! – он стал брызгаться, а девушка с визгом отскакивать, стараясь, чтобы в неё не попало ни капли.
– Щаз! Силой он меня затащит… – дразнилась она, приплясывая на берегу и не заходя в море.
– Не веришь? – Ричи подплыл ближе к берегу, поднялся и стал выходить из воды, медленно приближаясь к Гермионе. Его мокрое тело блестело в лучах солнца, в этом зрелище было что-то такое, от чего Гермиона задохнулась и на миг потеряла бдительность. Парень сделал резкий выпад в её сторону, и она сорвалась с места, побежав вдоль кромки воды куда глаза глядят. Как и следовало ожидать, Ричи догнал её в два счёта, схватил за руку и дёрнул на себя, сбивая с ног и роняя на мокрый песок. Он и сам не удержался на ногах, рухнув рядом. Гермиона вывернулась было из его мокрой скользкой руки, порываясь вскочить, но он успел поймать её за ногу, дёрнул обратно и навалился на неё всей тяжестью, прижав её своим телом к мокрому песку, заведя её руки за голову и удерживая их одной рукой.
– Поймал? Поймал, да? – хихикала Гермиона, силясь выкрутиться из-под него. – Всё равно вырвусь и убегу.
– От меня не убежишь, – плотоядно улыбнулся он, убирая свободной рукой волосы с её лица и целуя в губы.
Гермиона не знала, как так получилось, но в тот момент, когда она очнулась от какого-то сладкого забытья, Ричи больше не удерживал её рук своими, она перестала вырываться и уже сама обнимала его, нежно водя по спине ноготками.
– Эй, ты весь в песке, – улыбнулась она, когда Ричи чуть отстранился.
– Ты, между прочим, тоже, – задорно откликнулся он. – Пошли купаться. – Он ловко поднялся, рывком поставил её на ноги, а потом поднял её на руки, чем привёл в полный восторг. Её ещё никто не носил на руках, разве что родители в глубоком детстве.
– Не хочу, вода холодная, – слабо запротестовала она, тем не менее, обнимая его за шею.
– Это ничего, я тебя согрею, – шепнул он ласково и занёс её в воду, аккуратно обмывая песок с её тела, чтобы случайно не поцарапать. – Ты такая лёгкая, как пушинка. Я мог бы носить тебя на руках всю жизнь…
– Тебе так кажется, это просто потому, что я в воде, она меня поддерживает.
– Какая ты рациональная, Гермиона, нет в тебе романтики… – Ричи притворно вздохнул и с безмятежным лицом без предупреждения окунул её в воду с головой.



Глава 10


Глава 10
«10 июля, о. Уайт
Привет, Невилл.
Вот, решила тебе написать, ты же просил… Извини, что не писала раньше. Как-то некогда было. Я здесь уже почти месяц, отдохнула, загорела, расслабилась. Представляешь, я не помню, когда я в последний раз открывала учебник… Я просто не узнаю сама себя! Заучка Гермиона Грейнджер ещё ни принималась за домашнее задание… Что-то со мной явно не то происходит.
Может, я просто взрослею? Я уже не придаю такое значение учёбе, как когда-то, это всё само собой отошло на второй план. Мне почти семнадцать, детство уходит, утекая водой сквозь пальцы. Это последнее лето детства, моего детства, да и не только моего, вообще-то. Я чувствую, как я взрослею, меняюсь. Со мной происходит что-то незаметное, но безумно важное. Я уже не ребёнок, но и не женщина, я застряла где-то посередине, и мне нужна помощь, чтобы идти дальше по дороге жизни…
На сердце неспокойно, как будто что-то должно случиться. В школу я вернусь уже другим человеком.
Гарри тоже пишет, что отчего-то волнуется за меня. Нет, это не тревога, связанная с Тем-Кого-Нельзя-Называть, например, а так, что-то смутное, неясное. Только толстокожему Рону всё нипочём. Помнишь, он хотел запретить тебе писать мне? И сам при этом не пишет, я от него одно куцее письмишко получила за месяц. Он, видишь ли, обиделся. Говорит – переписывайся с Лонгботтомом, если тебе это так приятно. Да, мне приятно, поэтому и пишу!
Загрузила я тебя? Вот так вот, сам напросился! А ты думал – это так уж интересно, получать письма от ботанки Грейнджер? Теперь ты знаешь, что это такое. Ничего прикольного, одни поучения или излияния.
А у тебя как дела? Как бабушка, дядя? Почему ты мне так ни разу и не написал? Тебе Гарри переслал мой адрес?
Чем занимаешься? Нет ли каких новостей о Сам-Знаешь-Ком? Я здесь не получаю «Пророк», потому что кроме меня на всём острове волшебников, считай что, нет, и ни одной совы под руками. Если что, то держи меня в курсе событий.
Пока, Гермиона».
***
«5 июля о. Уайт
Ой, друг, чего я тебе сейчас расскажу… Прямо удержаться не могу. Представляешь, Грейнджер не умела целоваться! Совсем! Не верится, да? Я думал, что или Потти или Подлизли давным-давно взяли её в оборот, а то и оба сразу, неоднократно использовав по назначению, а она на самом деле оказалась таким ангелочком… Но это ничего, крылышки-то я ей оборву, ха! Я искренне думал, что она из себя только строит такую невинную деточку, чтобы меня, ну, в смысле Ричи, подцепить. Ан нет, она в натуре чиста как первый снег… Пока. Останутся на девственно–белом снегу мои следы… Как я загнул, а! Так что пари я выиграю, дело за малым.
А Грейнджер ничего, быстро учится. Через полчаса интенсивных тренировок уже так целовалась, я думал – она меня проглотит! И руки у неё такие нежные… Эй-эй, ты там не подумай чего, я вовсе не такой извращенец, как ты мог себе вообразить. Я не буду сходу травмировать девочку. Я постепенно… Ух, какая же я сволочь! Даже самому себе нравлюсь. Коварный соблазнитель Драко Малфой собирается обманом затащить в постель жалкую грязнокровку Гермиону Грейнджер и лишить её девственности… От предвкушения у меня уже слюнки текут, не говоря уже обо всём остальном.
Ты знаешь, а она не дура. Чтобы её развести, я завёл разговор, какая она чистая, светлая, вся такая безгрешная, некоторые девчонки это любят. Салли Ланн из Когтеврана на это купилась весной только так. Но с Грейнджер я, видать, переиграл немного. Или она просто проницательнее? Она сразу насторожилась и спрашивает, а что, если бы она не была такой непорочной с виду, стал бы я с ней встречаться, или нет. Это она намекнула на то, что я из тех парней, которые только с девственницами встречаются до тех пор, пока они ещё девственницы. В общем-то её догадка была не так уж далека от истины, мне ведь на самом деле теперь ни нафиг не нужны ни Паркинсон, ни Буллстроуд, ни та же Ланн, но я приложил максимум усилий, чтобы её разубедить. В смысле, что она так чиста и невинна, что я боюсь к ней прикасаться. Вроде бы она мне поверила.
Но в то же время мои чистые помыслы не помешали мне научить её прилично целоваться. Она не возражала.
Особенно меня возбуждает мысль, что она даже не догадывается, кто я такой. Видимо, у меня есть актёрские способности. Я сам безмерно удивлён, как хорошо вживаюсь в роль. Надо будет в школе театральную студию организовать, я бы ведущим актёром стал, переиграл бы во всех мало-мальски приличных пьесах Шекспира. (Наконец-то я запомнил фамилию того маггловского поэта!) А он неплохо писал, кстати, и про волшебство у него было, я прочитал пару пьес. Может – он полукровкой был? Надо будет поискать что-нибудь о нём в дедовой библиотеке.
А Гермиона… Иногда я забываю, что она грязнокровка, что она – гадкая Грейнджер, та заучка, которая бесила меня на протяжении всех лет учебы, заноза в моей чистокровной заднице. Она не так уж и плоха, как могла бы быть, порой я почти наслаждаюсь её обществом. Как-то я даже поймал себя на мысли, что не будь она грязнокровкой, пожалуй, я мог бы… Но нет, нет, нет. Она жалкая безродная маггла, ошибка природы, появившаяся на свет лишь для того, чтобы я мог над ней издеваться. Что со мной происходит? Кажется, я слишком увлёкся игрой и вжился в роль.
Напиши мне что-нибудь воодушевляющее по этому поводу, вдохнови меня.
Драко».



Глава 11


Глава 11.

– Ты когда-нибудь была в поле? Там, на холме за замком.
– Нет… Меня маленькую так далеко одну не отпускали. А что там? Что-то интересное?
– Там… Хм… Там – свобода. Там на горизонте сходятся небо и земля, там трава по пояс на лугу, там бездонное небо и капельки васильков во ржи, там хорошо мечтать... Идём?
– Ты так заманчиво описываешь, Ричи, идём, конечно!
Стоял чудесный день, солнце заливало окрестности мягким прозрачным золотом, ветер солоновато пах морем. В кои-то веки парень был свободен с утра и решил показать ей своё любимое место на острове.
Ричи немного обогнал её, поднимаясь на холм по тропинке, вьющейся по его склону от самого моря. У Гермионы устали и заныли ноги, да ещё она всё время наклонялась, срывая васильки и сплетая на ходу венок.
– Эй, подожди! – крикнула она, останавливаясь и с трудом переводя дыхание. Склон холма вовсе не был крутым, но она почему-то быстро запыхалась. Зато венок был закончен.
Ричи обернулся. В лучах солнца его выгоревшие каштановые волосы отливали золотом, на красивом серьёзном лице играла полуулыбка. От какого-то острого щемящего чувства у Гермионы кольнуло сердце.
«И это мой парень!» – подумала она с затаённой гордостью. – «Мой первый, мой собственный, настоящий парень! Жаль, что меня никто с ним не увидит…»
Когда она догнала Ричи, он протянул ей руку и помог пройти последние несколько шагов до вершины холма.
Гермиона надела ему на голову венок и отступила на шаг назад, чтобы полюбоваться. Ричи залихватски заломил венок на бок и ухмыльнулся, он выглядел как юный бог. Гермиона смотрела на него во все глаза и не могла насмотреться. Ей просто не верилось, что она – невзрачная ботанка Гермиона Грейнджер – девушка этого красавца. Как же ей повезло… От этой мысли почему-то захотелось плакать.
Девушка вытерла вспотевший лоб тыльной стороной ладони и оглянулась посмотреть, как далеко они отошли от гостиницы и от моря. Слева от неё был мрачноватый лес и не менее мрачный замок Малфоев, а потом – поле, справа – безбрежные луга, ровные и золотисто-зелёные, а внизу, ниже леса и лугов простиралось море, голубое, как колокольчики, что покрывают эти холмы по весне. На горизонте море встречалось с таким же голубым небом, сливаясь с ним в лёгкой летней дымке. Гермиона смотрела с вершины холма на всю эту красоту, и ей казалось, что весь мир лежит у её ног.
Здесь и правда была свобода, пьянящая свобода, кружившая голову и заставляющая на миг поверить, что в жизни всё возможно, что ты всесилен…
– Ну что же ты, идём, – потянул её за руку Ричи, разрушая волшебство мгновения.
– Да, идём, – кивнула Гермиона, чуть сжимая его руку.
Посреди поля виднелось какое-то непонятное строение, напоминающее Стоунхендж, но гораздо меньше размером. Большущие почти необтёсанные каменные колонны, а сверху на них – толстые округлые плиты.
– А что это? – спросила Гермиона, не удержавшись и показав пальцем.
– Это древний алтарь. По легенде его построил первый Малфой, Петрониус, который жил чуть ли не во времена самого короля Артура. Он был друидом, и воздвиг алтарь наподобие солсберийского Стунхэнджа с помощью магии. Говорят, что камни волшебные, они тёплые даже в холодную погоду, потому что в них сконцентрирована огромная энергия. Эта энергия питает род Малфоев, и, пока она не иссякнет, род не прервётся. Это место называется – Алтарь Петрониуса.
– Ух ты, как интересно. Я хочу посмотреть! – девушка вмиг забыла про усталость и побежала к древней постройке, путаясь ногами в высокой траве и чуть не падая. – Эй, а на нём кого-нибудь приносили в жертву кровожадные Малфои?
– Это вряд ли, – хмыкнул Ричи. – Но вот церемонии бракосочетания до сих пор проводятся там. Приглашаются только ближайшие родственники, а потом празднуют уже в замке, откуда молодые уезжают в Имение.
– А ты откуда всё так подробно знаешь? Ты застал хоть одну церемонию?
– Нет. Люциус и Нарцисса поженились, когда я только родился. Я прочитал обо всех подробностях в книге «Малфои. Жизнь. Деяния. Традиции.» Довольно интересно.
– Хм. Кому-то делать было нечего – писать такую муть. Кто был этот почётный «малфоевед»?
– Томарктус Дамблдор. Жил лет сто назад. Игнатиус Малфой рассказывал, что тот долгое время провёл в замке, изучая старинные манускрипты, собирая разрозненные сведения и записывая единую летопись.
– Вот это да… – Гермиона округлила глаза. – Это был, должно быть, отец Альбуса Дамблдора, нашего школьного директора…
Они дошли до капища. Оно было не таким уж большим, на каменной площадке стоял сам алтарь, его окружали колонны, покрытые попарно широкими плитами. Сейчас алтарь был пустым, но Ричи объяснил, что во время свадебной церемонии его накрывают белоснежной шкурой ягнёнка и ставят фарфоровую тарелочку с кольцами для проведения ритуала. Бракосочетание проходило обязательно летом и заканчивалось непременным возложением васильковых венков на голову мужа и жены. Белая фарфоровая тарелочка символизировала невинность невесты, кольца – непрерывность жизни, а венки из васильков – голубую кровь жениха.
Гермиона не смогла удержаться от не слишком почтительного смешка.
– Ты сомневаешься в невинности невесты? – спросил её Ричи с улыбкой.
– Нет, я знаю, что с этим было строго. Меня больше позабавила голубая кровь. Неужели это так важно, какая у тебя кровь? Важно то, какой ты человек…
Ричи молча кивнул, ничего не ответив и машинально поправив венок, надетый Гермионой.
Девушка обошла вокруг алтаря и дотронулась до колонны, неожиданно ойкнув и тут же отдёрнув руку. Ей показалось, что горячий камень завибрировал под её ладонью, послав в руку тысячу импульсов-иголочек.
– Мне кажется, что этот алтарь живой… – с дрожью в голосе проговорила она. Весь её неподдельный интерес к этому месту как рукой сняло. – И у меня такое впечатление, что он враждебно настроен по отношению ко мне. Правильно, я ведь не близкая родственница Малфоев и не невеста одного из них. С чего бы мне здесь находиться?
– Да ладно тебе, скажешь тоже, – фыркнул Ричи. – Смотри, я запросто могу до него дотронуться, и мне ничего не будет. Тебе просто показалось. – Он провёл рукой по колонне, потом прислонился к ней щекой, прикрыв на миг глаза. – Хм, у меня тоже такое впечатление, что они живые, словно там, под серой толщей, по каменным венам течёт кровь-энергия, питающая род Малфоев. Так приятно… Жалко, что ты не можешь этого почувствовать.
– А ты почему можешь? Ты ведь Лавлесс!
– Лавлесс-то Лавлесс, да кто ж его знает, какая моя прабабка не устояла перед хозяином, – хихикнул парень, любовно погладив крышку алтаря.
– Скажешь тоже… Пойдём. Я как-то неуютно себя здесь чувствую. Словно я здесь чужая… Мне здесь не место…– Гермионе и правда было как-то не по себе.
– Ладно, идём. Поваляемся во ржи, посмотрим на небо, помечтаем…
И они, взявшись за руки, стали спускаться обратно к морю, всё дальше и дальше уходя от алтаря Петрониуса.
– Всё, располагайся, – юноша растянулся во весь рост на прогретой солнцем земле, приминая стебли тугих колосков и закидывая руки за голову.
Гермиона смотрела на него во все глаза, и уже второй раз за этот день у неё защемило сердце от какой-то горько-сладкой муки. Он был таким красивым, таким необыкновенным, таким… она не знала, каким. От внезапно нахлынувших чувств защипало глаза, и девушка присела рядом, согнув колени и уткнувшись в них подбородком.
– Гермиона, ты чего? – Ричард тоже сел, нежно притягивая её к себе и целуя в макушку. – Расстроилась из-за этого дурацкого алтаря?
– Да так, ничего… Ничего. Лето закончится, я уеду и… И больше ничего. Всё кончится.
– Что ты, ничего не кончится. Я буду писать тебе каждый день. Хочешь, я поеду с тобой в твой Хогвартс и устроюсь там работать каким-нибудь дворником или ещё кем, всё равно, кем там возьмут сквиба…
Лицо Гермионы просветлело.
– Ты правда можешь сделать это ради меня?
Ричи молча кивнул, погладив её по щеке. У него были такие искренние, такие синие глаза…
Их губы встретились, по телу Гермионы пробежала дрожь. Она обняла Ричи за шею, устраиваясь поудобнее у него на руках. Острая сладость возбуждения нарастала, разбегаясь по ручейкам венам, пробуждая к жизни каждую клеточку. Гермиона заставила юношу лечь и крепко прижалась к нему, словно не желая отпускать. Поцелуи становились всё глубже и продолжительнее, тела прижимались друг к другу с жадной непорочностью юности. Девушка прильнула к Ричи в блаженном неведении о стремительном потоке вожделения, сносящем последние заслоны его здравого смысла. Внезапно Ричи оттолкнул от себя девушку. Откинувшись на спину и тяжело дыша, она почувствовала себя обиженной.
– Что-то не так? Тебе не нравится, Ричи? Надоело со мной целоваться?
– Гермиона, у меня иногда такое впечатление, что тебе десять, а не шестнадцать! – раздражённо выдал он. – Неужели ты не понимаешь, что ты со мной делаешь? Мне… мне мало просто поцелуев.
Её щёки жарко заалели, когда до неё дошёл смысл сказанного.
– О… понимаю… – она чуть отодвинулась, устраиваясь у него на плече, но при этом тщательно избегая касаться его. – Извини…
Ричи промычал что-то неразборчивое.
Солнце пригревало, и Гермиона закрыла глаза, стараясь успокоиться и прислушиваясь к шелесту колосьев и стрекотанию кузнечиков на соседнем лугу. Она чувствовала, как возбуждение всё ещё покалывает нервные окончания, посылая лёгкие импульсы в одну точку, туда, где, казалось, сконцентрировалось всё её существо. С одной стороны девушка понимала, что не стоит лишний раз поощрять Ричи, это… неправильно. Ему-то девятнадцать, а ей всего шестнадцать… Но как же ей хотелось прильнуть к нему, вновь ощутить приятную тяжесть его тела, зарыться лицом в шею, почувствовать его крепкие объятья, почувствовать запах…
– Ты пахнешь солнцем…
– Что? – не понял он, поворачивая к ней голову и всё ещё тяжело дыша.
– Твоя кожа пахнет солнцем. Ты… золотой. У тебя золотые волосы и золотистая кожа… золотой мальчик с глазами цвета васильков, моя золотая мечта… – Гермиона не видела этого, но почувствовала, что Ричи улыбается. Он нашёл её руку и тихонько сжал, целуя Гермиону в висок.
– А ты золотая девочка. Моя золотая девочка.
«Моя золотая девочка» – её сердце пропустило удар, стукнувшись о рёбра и потерявшись где-то в районе желудка. «Его девочка!!! Его! Да это же почти признание в любви!!!» Её охватил бешеный, необузданный восторг, захотелось закричать от радости, сплясать какой-нибудь дикий танец или заорать во всё горло, но огромным усилием воли она сдержалась, стараясь унять колотящееся от счастья сердце. Ей стало легко и хорошо, так хорошо, как будто сбылась её заветная мечта, словно произошло что-то невероятное, потрясающее, чудесное, сказочное... Вот, каково это, когда ты чувствуешь, что тебя…
Гермиона пошевелилась и села, чуть отодвинувшись от Ричи и глядя на него.
– Когда я была маленькая, я читала одну сказку в детском журнале. Сказка была о том, как в зимний серый тусклый мир пришла весна. Она наступала медленно, постепенно придавая жизни цвета. Весна окрасила лес и луг в зелёный, солнце в жёлтый, а небо в ярко-голубой… Этой весной был маленький принц, ехавший на ослике по лесной тропинке. Там, куда он смотрел, всё оживало – начинали распускаться цветы, появлялась трава, разворачивались листья… Я навсегда запомнила последнюю фразу: «На упрямом сером ослике ехал принц, а в глазах он нёс весну»…
В мой бесцветный мир эту весну принёс ты, ты раскрасил мою жизнь. Ты – моя весна. Ты словно пробудил меня к жизни, ты заставляешь меня распускаться и цвести, ты придал мне краски. Моя серая зима закончилась и наступила небесно-голубая весна, весна цвета твоих глаз…
Ричи пристально смотрел на неё. Гермионе показалось, что его взгляд слишком серьёзный и даже какой-то строгий.
– Я что-то не то сказала? Ты как-то странно на меня смотришь…
– Мне никто ничего подобного раньше не говорил… Знаешь, Гермиона, ты действительно особенная девушка. С каждым днём я убеждаюсь в этом всё больше и больше, – Ричи поднялся с земли и сел рядом, глядя куда-то в сторону. – Думаю, что нам пора, мне надо на работу…
Дорогой они не разговаривали, у Гермионы отчего-то было тяжело на сердце, хотя минуту назад она была самой счастливой девушкой на земле. Ричи хмурился и не смотрел на неё. Неужели она сказала или сделала что-то не то?
…Спросить Ричи о том, почему он сделал вид, что не узнал её в городе, девушка так и не решилась. Она пообещала себе узнать у него об этом как-нибудь на днях.



Глава 12


ТОВАРИСЧИ ЧИТАТЕЛИ! ИМЕЙТЕ СОВЕСТЬ, ПИШИТЕ ХОТЬ ЧТО-НИБУДЬ В ОТЗЫВАХ! ЕСЛИ НЕ НРАВИТСЯ ЧИТАТЬ, ТО ХОТЬ ОБ ЭТОМ НАПИШИТЕ...

Глава 12
«11 июля, о. Уайт
Гарри, привет!
Как у тебя дела? Чего-то ты мне совсем мало пишешь, Дурсли совсем житья не дают, да? Считай, что я проклинаю их вместе с тобой.
У меня каких-то особых новостей нет… С Ричи встречаюсь регулярно, провожу с ним почти каждый вечер, иногда вижусь днём, если у него есть свободное время. Это так странно, иметь парня… Это как друг, который обо мне заботится, может меня выслушать, дать совет, помочь, но в то же время это совсем другие отношения. Более личные, что ли. Я чувствую по отношению к нему огромную нежность, хочется погладить его по голове, обнять... Ты будешь смеяться, конечно, и говорить, что в нашем возрасте должно уже хотеться чего-то большего, и, наверное, ты будешь прав, и у меня какая-то патология. Мне вполне хватает того, что есть. Как-то я туманно написала, сама бы такое прочитала, в жизни бы не поняла, но ты, я надеюсь, сообразишь, что я имею в виду.
Недавно мы ходили за холм, в поле. Это довольно высоко над уровнем моря. Я спросила, что там интересного, зачем мы вообще туда идём, а Ричи как-то странно ответил, что там свобода. …Там действительно была свобода. Ты когда-нибудь чувствовал себя так, что тебе подвластно абсолютно всё? Что ты можешь свернуть горы, что ты всё умеешь и добьёшься всего, чего пожелаешь, что ты владеешь этим миром? Теперь я знаю, почему у всех Малфоев вид как у хозяев жизни. Если там стоит их родовой замок и поколение за поколением поднимается на этот холм, чтобы взглянуть на мир у их ног, то ощущение того, что они повелевают Вселенной, у них в крови. А мы по сравнению с ними какие-то жалкие червяки, вечно копошащиеся в земле… Мы стесняемся собственной тени и боимся поднять голову…
Он показал мне алтарь Петрониуса, первого Малфоя, который был друидом. На этом фамильном алтаре традиционно вступают в брак все Малфои. Сначала мне очень хотелось посмотреть на него поблизости, он удивительно похож на Стоунхендж, а потом, уже на месте, мне стало так неуютно… Это место не для таких, как я, а для тех, кто достоин стать женой Малфоя. Зачем меня вообще туда понесло?..
Кстати, ты знал, что летопись семьи Малфоев в прошлом веке составлял некий Томарктус Дамблдор? Наверное, это отец нашего Дамблдора. Надо будет поискать что-нибудь об этом в библиотеке, мне стало интересно.
А Ричи… Он необыкновенный, правда. Вот недавно он сказал мне, что если я захочу, он всё бросит и поедет за мной в Хогвартс, устроится там на любую работу, лишь бы быть рядом со мной, представляешь… Ты, конечно, скажешь, что чего только парни не наболтают, лишь бы добиться своего, но в случае с Ричи это не так. У него был, скажем так, …шанс… но он его… не использовал. И не надо читать моё письмо с таким осуждающим видом, Поттер! В конце концов, мне уже шестнадцать, я вполне взрослая и живая!!! У меня помимо патологий есть чувства и желания, вполне естественные, между прочим! В конце концов, всё равно же ничего не произошло, так что можешь успокоиться и перестать хмуриться. Только одна просьба – не распространяйся об этом. Если я пишу об этом тебе, это вовсе не значит, что я напишу об этом кому-то ещё. Надеюсь, ты понял, о чём я.
Вот перечитала своё письмо, и самой стало смешно – в начале говорю о том, что ничего такого мне не хочется, несмотря на подходящий возраст, а в конце письма всё наоборот – «У меня помимо патологий есть чувства и желания, вполне естественные, между прочим!» Кажется, я уже сама не понимаю, чего хочу. Вот они – болезни роста!
Ладно, не буду грузить тебя философией и откровениями о своей личной жизни и дам тебе отдохнуть спокойно.
Пока, целую, Герми».
***
«13 июля, о. Уайт
Здравствуй, Нев.
Давненько я не писал, каюсь, отчитываюсь о проделанной работе теперь. А проделал я много… ох, много. Почти всё! Почему почти? Решил не спугнуть девчонку раньше времени и поиграть в благородство, чтобы убедить её в своей честности и серьёзных намерениях. Зато потом будет проще, уж я-то знаю.
Недавно я её повёл на поле, сельская романтика, знаешь ли, кого угодно расслабит, а уж неопытную грязнокровку тем более. Там действительно хорошо, в детстве это моё любимое место было, целыми днями там бродил. Она углядела алтарь Петрониуса, ну, наш, фамильный, где церемонии бракосочетания проводятся, и изъявила желание туда сходить, посмотреть. Я знал, что это место не для неё, там и чистокровным-то неуютно, а уж ей-то тем более плохо будет, но всё же повёл. Интересно стало, что она почувствует. Эта дурёха до колонны дотронулась и как взвизгнет! Я, правда, не знал, что ей больно будет. К алтарю вообще-то можно только Малфоям, ближайшим родственникам, ну и невесте, соответственно. И чтобы все чистокровными были. А это грязнокровка, да и до моей невесты ей далековато… Ха! Скорее уж Артур Уизли Министром Магии станет, а Гойл – директором Хогвартса. Сам я к колонне прикоснулся – так приятно стало, словно в тебя какие-то свежие силы вливаются, сразу так легко на сердце, и такое чувство, будто горы свернёшь, всё что ни пожелаешь – всё получишь. Да и правда – захоти я с Грейнджер переспать в тот момент – я бы запросто, она бы и не пикнула, сама бы мне отдалась как миленькая, но это не интересно. Не хочу я, чтобы она вроде как жертва неопытная выглядела. Я типа настоял, и она нехотя уступила. Не-е-е, мне нужно, чтобы всё было по-другому. Да ты и сам всё знаешь, все мои коварные сволочные замыслы. Сам помогал мне с идеями.
Хотя, в общем-то, я уже с трудом сдерживаюсь. Представь себе, девчонка меня здорово заводит, причём сама об этом, похоже, и не догадывается, дурочка. Только не подумай, что она мне нравится, так, инстинкт в чистом виде …Меня возбуждает сам процесс игры с ней, как кошка с мышкой. Я – кот, она – мышонок. Глупый мышонок бегает вокруг кота, притворяющегося спящим, и думает, что уйдёт живым и невредимым. Не тут-то было. Наивная!
Меня иной раз действительно удивляет, какая она ещё наивная и маленькая… Одни мечты и романтика в голове. Какой-то веночек детский мне из васильков сплела, сказала, что я похож на принца из дурацкой маггловской сказки, у него в глазах была весна. Потом она так красиво говорила о себе, о своих чувствах… Мне её даже на какое-то мгновение жалко стало. Такая серьёзная была, даже плакать собралась от избытка чувств, да я сам чуть не прослезился, честное слово. Что-то в ней такое есть, что меня трогает. Может, её неискушённость в любовных делах, может – искренность. Впервые в жизни чувствую себя последней сволочью, которая играет чужими чувствами, хотя всегда этим просто наслаждался. Девчонка действительно в меня влюблена, это заметно. Вернее – не в меня, конечно, а в Ричи. Повезло бы этому сукину сыну, познакомься он с ней…
Так, о чём это я? Ах да, о Гермионе. Но, тем не менее, все эти розовые сопли не помешают мне осуществить мой коварный план. Какой бы там хорошей Гермиона ни казалась, грязнокровка и есть грязнокровка, о таких надо ноги вытирать! А то веночек она мне на голову надела, тоже мне, невеста Малфоя!.. Только шкуры ягнёнка и пары колец не хватило… Абсурд! Смех!
Я от задуманного не отступлюсь, клянусь, ты свидетель. В скором времени надеюсь приступить к финальной стадии соблазнения, так что пожелай мне удачи. Две тысячи галлеонов будут нашими, а невинность грязнокровки останется на простыне.
Драко».


Глава 13


Глава 13
Она сидела в своей комнате и пыталась заниматься на ночь глядя. Все эти любовные приключения не лучшим образом сказывались на приготовлении домашних заданий. С утра она была на пляже, днём помогала бабушке, а вечером допоздна гуляла с Ричи, разве до учёбы ей было? А раз именно сегодня у Ричи дела, то надо использовать время с пользой. Если она что и могла сделать, то это просто почитать учебники, ведь колдовать вне Хогвартса было запрещено. Гермиона с сожалением подумала, что не приготовит задание по Зельеварению, и Снейп не преминет снять с неё баллы. Его не устроит её отговорка, что всё лето она провела в месте, населённом исключительно магглами, и там строжайше запрещено использовать волшебство. Вздохнув так, как будто она ощущала на своих плечах все тяготы мира, девушка открыла учебник по Зельеварению и принялась читать теорию. В голову, как назло, ничего не лезло, буквы расплывались перед глазами, мысли всё время невольно возвращались к Ричи. Нет, так дело не пойдёт! Девушка в двадцатый раз прочитала одну и ту же строчку, так и не поняв, о чём идёт речь. Она уже собиралась, было, отложить книгу, как стекло звякнуло – в него с таким знакомым звуком ударил камешек!. Ричи! Так он всегда вызывал её на прогулку, на ночь глядя. Гермиона вскочила из-за стола и бросилась к окну. Парень стоял на подъездной дорожке прямо под её окном и улыбался во весь рот.
– Спустись ко мне, красавица, спустись ко мне, хорошая. А хочешь мне понравится, так хлопай же в ладоши ты! Спою тебе я песенку – ты выбросишь мне лесенку. К тебе я заберусь, и там – парам-парам-парам-парам, – пропел он красивым баритоном на ходу сочинённую песенку.
– Эй, ты что?! – Гермиона попыталась крикнуть шёпотом, чтобы постояльцы соседних номеров не услышали, и в итоге чуть не осипла.
– Я пою тебе серенаду, красавица! Что, уже не принято славить красоту прекрасных дам?
– Принято-то, принято, но меня смущает твоё «парам-парам-парам-парам». Что это значит? Стесняешься даже спеть об этом?
– Ха-ха-ха, – парень искренне расхохотался. – Нет, Гермиона, просто слов сходу подобрать не смог, но получилось и правда интригующе. Спускайся!
– Я сейчас! – Гермиона выпорхнула из комнаты и слетела вниз по ступенькам, на удивление умудрившись при этом ничего не разбить и не уронить. Как же ей пригодился во время сделанный дубликат ключа от входной двери! Бабушка с дедушкой до сих пор были не в курсе, что она гуляет с кем-то ночи напролёт. – Ты же сказал, что будешь занят сегодня вечером…
– Я успел со всем справиться быстрее, чем ожидал. А чего это моя девочка такая грустная? – спросил он озабоченно, легко целуя её в губы для приветствия и нежно обнимая.
– Да вот… начала было домашнее задание по зельям делать, из теории ничего в голову не лезет, а практическое вообще сделать не могу, у меня нет ни котла, ни ингредиентов. По другим предметам ещё хуже – меня из школы выгонят, если я применю магию при магглах.
– А как же ты до этого домашнее задание дома делала? – искренне удивился Ричи.
– Дело в том, что в Министерстве есть списки волшебников, живущих с магглами или в маггловских районах. На наши дома накладываются что-то вроде ограничительных чар от магглов, они называются маглоотталкивающие. Этого как раз достаточно, чтобы на практике выучить все заклинания, заданные на каникулы. За их применение не штрафуют. Но гостиницы «Радуга», естественно, нет в списках, вот я и не могу ничего выучить.
Ричи на секунду задумался.
– Я думаю, что на замок Малфоев наложена прорва заклинаний, ведь у нас все пользуются палочками. Ну, все, кто умеет, конечно. Почему бы нам не пойти и не…
– Куда пойти?.. – оторопела Гермиона. – В замок Малфоев?!?!
– Ну да. Ночью они всё равно спят, охрану не выставляют, потому что никого не боятся, лаборатория там просто шикарная… Зелий своих на год вперёд наваришь. Да что я тебя уговариваю… Неужто никогда не хотелось побывать в поместье Малфоев? Ты такая нелюбопытная…
– Я не думала об этом… Мрачноватое место. Нет, вряд ли мне хотелось бы там побывать. К тому же не думаю, что Мистер и Миссис Малфой будут рады непрошеной магглорожденной гостье, – Гермиона вовсе не горела желанием идти в этот старый чёрный замок, заросший плющом по самые башни.
– Трусишь? А как же невыполненная домашняя работа? – Ричи поддразнивал Гермиону, наступая на любимую мозоль.
– И вовсе я не трушу! Да я хоть сейчас туда пойду! – уж в чём в чём, а в трусости её ещё никто никогда не обвинял.
– Как я тебя раззадорил! – рассмеялся Ричи. – Дай тебе сейчас дракона, разорвёшь его на части. Пошли, лаборатория находится в подземелье, это достаточно далеко от спален хозяев. Никто нас там не застанет. У старых господ нет привычки шататься ночью по замку, проверяя, всё ли на месте.
– Ох, ну, идём, – скрепив сердце, согласилась Гермиона. Ведь домашнее задание ей действительно необходимо было сделать… Хотя бы по Зельеварению.
Она на цыпочках сбегала за учебниками по практическим заданиям и за палочкой и как можно тише повернула ключ в замке входной двери.
***
В поместье Малфоев они пробрались тем же путём, что и прошлый раз – через лес, а в сам замок зашли с чёрного хода, мимо конюшен и оранжерей.
– Нам придётся пройти через весь замок, вход в подземелья из противоположного крыла, – прошептал Ричи на самое ухо Гермионе. – Хотя вовсе необязательно говорить при этом шёпотом! – выкрикнул он уже достаточно громко, так что Гермиона от неожиданности вздрогнула. – У прислуги и эльфов своё крыло, по пути нам никто не должен встретиться. Идём! – и он потащил её за руку через анфилады комнат и лабиринты лестниц.
Размерами замок ничуть не уступал Хогвартсу. Гермиона временами притормаживала, стараясь рассмотреть все то, что попадалось им на пути. Что и говорить – замок был полон старинной, аристократической роскоши. Гобелены были подобраны в тон мозаичным полам, бархатные занавески гармонировали с шёлковыми обоями, антикварная мебель знавала не одно поколение Малфоев, но выглядела как новая. Этот замок вообще больше напоминал музей, чем дом, помещения выглядели нежилыми.
Ричи завёл Гермиону в очередную комнату, и ей показалось, что кто-то смотрит на неё из глубины зала. Девушка с трудом сдержала рвущийся из горла крик, в последнюю секунду догадавшись, что это – портрет на стене, нарисованный в натуральную величину. Они были в портретной зале.
– Постой, подожди, – взяла она Ричи за руку. – Я хочу посмотреть.
– Да что здесь может быть интересного? Малфоевские предки… – пренебрежительно отозвался Ричи, неопределённо махнув рукой. – Одно старичьё…
– Мне интересно, какие они… Подожди. А почему они не разговаривают? Вроде непохоже, чтобы спали…
– В художники всегда брали маггла, который рисовал бы обычными красками на обычном холсте. Если бы портреты разговаривали, они бы так ругались друг с другом дни и ночи напролёт, что тут своего голоса слышно не было бы. Поколения Малфоев не слишком-то ладили друг с другом. Так что обязательное требование к художнику только одно – он должен быть стопроцентным магглом. Ладно. Если уж тебе так интересно, какие они, то смотри на здоровье, – Ричи покорно отпустил её руку, глубоко вздохнув и всем своим видом изображая недовольство и нетерпение идти дальше.
Гермиона медленно двигалась вдоль стен, читая подписи к картинам.
«Август Поллок Малфой. 1715-1845» С картины на неё глянул угрюмый старик с длинными серебристыми волосами до самого пояса. У него были холодные глаза и властное лицо. Он опирался на палку с золотым набалдашником, в упор глядя на того, кто мог рассматривать картину. Поверх белоснежного камзола, расшитого золотом, была надета серебристая мантия. Гермиона непроизвольно поёжилась.
«Неужели Малфои всегда были такими холодными и высокомерными?» – подумала она, но вслух ничего не сказала. Она вообще побаивалась разговаривать в этой комнате. Вдруг, портреты её всё же услышат?
«Северина Аглая Лестрейндж Малфой. 1728-1854» На портрете была изображена высокая костлявая старуха с чёрными пронизывающими насквозь глазами и тёмными волосами, уложенными в замысловатую причёску. Платье на ней было бархатное, старинного покроя, на шее сверкало тяжёлое бриллиантовое колье, пальцы унизывали кольца. Всё богатство Малфоев было на виду. «А эта старушенция не страдала от излишка вкуса, сияет как рождественская ёлка, небось, все свои бриллианты одновременно напялила», – ехидно подумала девушка. «На Снейпа чем-то похожа… Может, ему она тоже приходилась родственницей?»
«Руфус Квинтус Малфой. 1755-1887» Молодой светловолосый человек с высокомерным лицом смотрел на неё так, как будто она была грязью под его ногтями. Его лицо отличалось не только холодностью и надменностью, но ещё и жестокостью. Гермиона поспешила отойти.
«Вердана Регина Нотт Малфой. 1787-1880» Девушка была очень миловидной, с золотистыми волосами и свежим цветом лица, симпатичную внешность заметно портило капризное выражение, как будто она была готова топнуть ножкой и тотчас расплакаться, не получив желаемого. Гермиона прошла дальше.
«Линтон Моран Малфой. 1795-1940» Спокойное холодное лицо, ледяные глаза, гордый и независимый вид, модный по тем временам покрой сюртука. Какими бы не были избранницы Малфоев, их сыновья всегда были копиями отцов. Как уже поняла Гермиона, в семье рождалось по одному ребёнку, и исключительно мальчики.
«Розалия Глория Фажд Малфой. 1811-1943» Каштановые кудри и ямочки на щеках, светло-карие искрящиеся глаза и чуть полноватая фигура. «А Драко-то родственник Корнелиусу Фаджу!» – с язвительной улыбкой подумала Гермиона, радуясь неизвестно чему. То ли тому, что в род Малфоев затесались недалёкие Фаджи, то ли тому, что Розалия выглядела очень живой и капельку деревенской на фоне всех этих рафинированных аристократов с надменными холодными лицами.
«Николас Савентус Малфой. 1844-1965» Этот был аскетичный и невзрачный, во всём чёрном, напоминая священника или какого-то ворона. Его волосы были относительно коротко подстрижены, губы чопорно поджаты, ноздри раздувались, как будто он унюхал что-то дурно пахнущее. На его лице застыло брезгливое выражение. «Родись он раньше, стал бы инквизитором», – вынесла свой приговор Гермиона.
«Лорена Филия МакНейр Малфой. 1867-1987» Огненно-рыжие кудри, синие глаза и открытая улыбка, милое личико сердечком и трогательные веснушки. Гермиона сразу же вспомнила о Уизли, подумав, что МакНейры наверняка не самые дальние их родственники. При ближайшем рассмотрении девушка определила, что улыбка Лорены была вымученной и старательно натянутой, а в блестящих глазах глубоко затаился страх.
«Игнатиус Фризус Малфой. 1890» Уже привычные длинные серебристые волосы, очень светлые прозрачные глаза, тяжёлый взгляд. Н-да, дедушка у Драко даже в молодости выглядел так строго и сурово, что будь он гермиониным дедушкой, она бы не рискнула приехать к нему на каникулы. Не удивительно, что Драко здесь не появляется. За прошедшие годы Игнатиус почти не изменился.
«Ипполита Морелла Розье Малфой. 1915» Яркая зеленоглазая брюнетка с чувственной и какой-то порочной улыбкой. Гордая, неприступная, томная, но при этом холодная и отталкивающая, манящий взгляд и в то же время стеклянные неживые глаза. Странное сочетание. Такую при всём желании язык не повернётся назвать бабушкой ни в каком возрасте. Гермиона представила себе, как эта дама сквозь зубы отчитывает кухонных эльфов, и поспешила отогнать от себя это видение.
«Люциус Фобос Малфой. 1953» Надо же, против ожидания, Гермиона с трудом узнала Люциуса. Какой он был молодой на портрете… Видимо, только что закончил школу. И он улыбался… Единственный из всех, он улыбался, весело, молодо и бесшабашно, как будто жизнь была прекрасна. Гермиона вообще не подозревала, что представители рода Малфоев умеют так улыбаться, особенно имея таких родителей. Видимо, портрет Люциуса был нарисован в гораздо более молодом возрасте, чем портреты его предков. Зато как он был похож на Драко… Просто копия. Белоснежные волосы до плеч, серые глаза, вот именно серые, а не стальные, чуть приподнятая по привычке бровь. Таким Гермиона Люциуса не знала. Видимо, это и правда было очень давно. Слишком давно. В другой жизни.
«Нарцисса Амелия Блэк Малфой. 1954» Худенькая хрупкая девушка с прозрачной кожей и длинными светлыми волосами, очень похожая на вейлу, если бы не бесконечная грусть в серых глазах, испуганный и затравленный вид. Куда ей было до жизнерадостной простушки Розалии или до томной красотки Ипполиты… В чём только душа держалась. Нарцисса была воплощением меланхолии, скорби и депрессивности.
– Эй, ты тут всю ночь собираешься эту братию рассматривать? – недовольный голос Ричи вернул её к реальности. – Ты же, вроде, ненавидишь Малфоев, так что же ты на них уставилась?
– Мне просто интересно, чья кровь течёт в жилах Драко, на кого он похож…
– Ну и как? Выяснила, на кого он похож?
– Да. Он похож на настоящего стопроцентного Малфоя. Он такой же властный, как Август, такой же высокомерный, как Руфус, такой же холодный, как Линтон, такой же брезгливый, как Николас, такой же неприступный, как Игнатиус и такой же манерный, как Люциус. Драко – это квинтэссенция Малфоя. Видимо, в представителях этого рода ничего не остаётся от матерей, – огласила свой приговор Гермиона.
– Давно хотел спросить... – Ричи был странно серьёзен. – Почему у тебя любой разговор скатывается к обсуждению Драко и его бесконечных недостатков? У меня такое впечатление, что ты к нему неравнодушна…
– Естественно, неравнодушна. Я его ненавижу.
– Что-то непохоже. Я бы сказал, что ты тайно в него влюблена.
– Да ты что!.. – Гермиона искренне рассмеялась над абсурдностью его предположения. – Жалкий хорёк, белобрысый придурок, насквозь лживый маменькин сынок… – стала она перечислять все его не самые приятные качества, загибая пальцы. – Ты же сам помнишь, какой он, уже в детстве он был маленьким монстром, разве можно в такого влюбиться, это просто чушь, разве нет?.. – не слишком уверенно проговорила Гермиона и обернулась. Нет, она увидела не насквозь изревновавшегося Ричи, который стоял в двух шагах от неё. Она увидела огромное полотно за его спиной, занимавшее противоположную стену, семейный портрет в интерьере. Девушка уставилась на картину буквально с открытым ртом.
На холсте была семья последнего лорда Малфоя в полном составе. Игнатиус и Ипполита сидели на стульях, позади них были Люциус и Нарцисса, маленький Драко стоял чуть сбоку, держась за руку матери. Какие же они все были разные…
Игнатиус был раздражён, его глаза сверкали гневом, видно было, что он едва сдерживается. Томная Ипполита пребывала в спокойном расположении духа, казалось, ей дела нет до присутствующих рядом с ней родственников и их проблем. На лице Люциуса застыла непроницаемая маска, никаких чувств, никаких эмоций, неужели это он так беззаботно улыбался на раннем портрете? Нарцисса же была безучастной и холодной, как снежная королева. Глаза её уставились в никуда, выражение лица было отсутствующим. А вот Драко… Судя по портрету, ему было лет шесть-семь. Больше всего он был похож на перепуганную девочку: большущие голубые глаза, светлые локоны, ещё пухлые щёчки с подозрительными пятнами явно от недавних слёз. Он жался к матери, доверчиво ухватив её ручонкой за палец.
Какие же они все были разные… Как вообще они могли называться семьёй? Эти совершенно чужие друг другу люди? Казалось, что их с трудом затащили в комнату, силком расставили по местам и заставили позировать, пригрозив тройной Авадой в случае отказа.
Гермиона стала невольно вспоминать фотографии из семейного альбома. Нет, на них не было ничего подобного. Там всегда все смеялись, поэтому вечно выходили с перекошенными лицами, зато были живыми и естественными. А эти с портрета… Они же манекены, статуи, прижизненные памятники себе. Неудивительно, что Драко вырос таким холодным и высокомерным, каким же он мог стать с такими-то предками и родственниками?
– Эй, собираешься любоваться на этих вечно? – тронул её за плечо Ричи, недовольно скривив губы.
– Н-нет, – ответила Гермиона от чего-то дрожащим голосом. Она поймала себя на мысли, что лучше уж быть последним сквибом, чем представителем этой семейки чистокровных мертвецов, похоронивших себя заживо в золотой клетке, отделанной изысканным узором из неприязни, высокомерия, надменности и гордыни.
…Впервые в жизни она пожалела Драко.
***
Ричи назвал пароль «голубая плесень», и тяжёлая массивная дверь, ведущая в подземную лабораторию, отворилась без ожидаемого душераздирающего скрипа, который Гермиона внутренне уже приготовилась услышать. Видимо, дверные петли тут смазывали регулярно.
– Прошу, мадемуазель, – игриво прошептал Ричи ей на ухо и пропустил девушку вперёд, щёлкая выключателем и зажигая свет, обычный, маггловский, электрический свет.
– Ух ты… Вот это лаборатория… – Гермиона была просто потрясена. – Да если соединить все наши школьные лаборатории в подземелье Хогвартса, получится и то меньше!.. Снейп ради такой удавился бы… Профессор Снейп – это наш учитель Зельеварения, – пояснила она, с любопытством озираясь по сторонам.
Огромное помещение было заставлено старинными шкафами со стеклянными дверцами, и эти шкафы были битком забиты всевозможными банками, склянками, колбами, ретортами, сосудами и пробирками с ингредиентами и уже готовыми зельями на все случаи жизни. Гермиона стала для интереса читать наклейки на некоторых склянках.
«Зелье против комариных укусов», «Напиток Хорошего Настроения» с припиской от руки «строго по одной капле не чаще раза в неделю!», «Мазь от Лишаёв», «Антидоксин», «Промывание для глаз при ухудшении зрения», «Желчь Гарпии, применяется при укусе оборотня», «Похудательная смесь», «Пятнадцатиминутный приворот»… Некоторые наклейки были предельно ясные, типа: «Синильная кислота – не трогать, убивает в течение нескольких секунд, на бутылочку наложены небьющиеся чары», или «Сгущённая слизь флоббер-червя от насморка». Но попадались и такие непонятные надписи, сделанные явно второпях, что Гермиона просто терялась, например: «Кол. Раст. Син. Плес. – чих.» или «Голов. заспирт. оч. редк. – не тр.!»
Некоторые баночки и бутылочки были покрыты таким толстым слоем пыли, словно это зелье варил ещё сам Мерлин будучи совсем молодым, а некоторые казались совсем новыми, явно только что купленными где-нибудь в Лютном переулке.
– И зачем Миссис Малфой столько всяких зелий? – задала Гермиона явно риторический вопрос. – Неужели она всем этим пользуется? Тут же на три жизни хватит…
– Да нет, не думаю, – отозвался Ричи. – Половина склянок стоит там же, где я их в детстве видел. Просто каждое поколение пользуется чем-то своим, а от предыдущего остаются уже готовые снадобья, притирки и микстуры. Это как библиотека. Твой дед читал одно, твой отец – другое, а ты предпочитаешь третье. Но ты ведь не будешь выкидывать книги, правда? Вот и с зельями также. Конечно, половина давно испортилась или вообще выветрилась, но хозяева не станут заниматься их ревизией, эльфам это не доверят, а людям – тем более. Мало ли, на какое приворотное зелье кто-то позарится – и быть беде. Никто понятия не имеет, что именно здесь есть. Так что если тебе что надо к урокам, можно взять. Ведь многие зелья годами не портятся. Никто и не узнает, что мы кое-что позаимствовали, – улыбнулся он заговорщически.
– Хм, мне нравится твоё предложение. За одну ночь мы в любом случае шесть нужных зелий не сварим… Будем надеяться, что они здесь найдутся. Постой-ка… а откуда ты знаешь пароль в лабораторию? Почему тебе можно беспрепятственно сюда входить? – Гермиона закусила губу, подозрительно глянув на Ричи.
– Я?.. Мне… Я изредка захожу сюда за каким-нибудь лекарством для пегасов. За притиркой какой-нибудь там, за микстурой. Пегасы болеют всем тем же, что и обычные лошади, даром, что волшебные. Так зачем мне каждый раз беспокоить хозяев, спрашивая их разрешения спуститься сюда и взять то, что нужно? Я всегда знал пароль в лабораторию, как знает его мой отец, и знал мой дед.
– Малфои вам доверяют? – спросила Гермиона, чувствуя, что вопрос звучит как-то нелепо. Ведь Малфои в принципе никому не доверяют.
– Нет, что ты… – Ричи как-то грустно рассмеялся. – Малфои в принципе никому не доверяют, – ответил он теми же самыми словами, которые пришли девушке в голову. – Нет, они не доверяют даже друг другу. Моя семья служила им верой и правдой испокон веков, и у нас действительно появились какие-то… гм… привилегии, но это отнюдь не доверие. Так, чуть меньше подозрительности в наш адрес… Ну, что будем варить?
Гермиона полистала учебник.
– «Здоровый Сон». Это такое зелье – добавляешь пару капель в масляную лампу или даже капаешь на свечку, и всю ночь будешь хорошо спать, без кошмаров, без дурных сновидений. 20 ингредиентов, два часа работы. Поможешь?
– Конечно! Перечисляй, что тебе надо, я быстро всё найду. Я приблизительно знаю, где что лежит.
Работа продвигалась быстро. Ричи оказался прирождённым помощником-зельеваром. Одним движением руки он извлекал самые редкие составляющие из самых неожиданных мест, с удовольствием помешивал серебряной ложкой с длинной ручкой зелье в котле и даже по инерции порывался попробовать смесь на вкус, будто бы это был обычный куриный супчик. Гермионе оставалось только давать указания.
– Так, добавь сгущённую кровь дракона и две щепотки молотых листьев одуванчика, помешай зелье по часовой стрелке семь раз медленно, а потом против часовой стрелки шестнадцать раз быстро. Смесь станет светло синей… Эй-эй, это недостаточно быстро…
Неожиданно Ричи вообще перестал помешивать, напряжённо прислушиваясь к чему-то.
– Тихо! – внезапно шикнул он на Гермиону. – Кто-то идёт! Убираем котёл, и ты прячешься! – на его лице отразился едва заметный испуг.
– Куда?
– М-м-м… В сундук! Вон тот, здоровый, у стены!
– А котёл? А огонь? А запах? – зелье довольно сильно, но приятно пахло.
– Заклинанием давай, убирать уже некогда!!!
Пока Ричи оттаскивал котёл и ставил его в угол за шкаф, Гермиона судорожно вспоминала Водное заклинание, чтобы залить огонь.
– Акватикус! – из палочки фонтаном выплеснулось чуть не ведро воды, огонь с шипением потух. – Так… А что теперь делать с водой? Чем я её высушу? Я не знаю такого заклинания, не помню… – она запаниковала, заметалась рядом с внушительной лужищей.
– На. Вытри мантией! – Ричи перекинул ей старенький бархатный плащ, сдёрнув его с вешалки на стене. – Только быстрее! Нет, давай я сам, а ты прячься, иначе нам обоим головы не сносить. – Он принялся наспех вытирать мантией пол, а потом поспешно отпихнул ногой мокрый комок куда-то под стол.
Гермиона кинулась к сундуку, с трудом приподняла тяжёлую, окованную железом крышку и забралась внутрь, опуская её на место и оставляя узенькую щёлку. Она молилась про себя, чтобы в сундуке было не очень пыльно, чтобы не чихнуть в самый неподходящий момент. Н-да, она успела как раз вовремя. Совсем близко послышался до боли знакомый стук трости по каменным плитам пола, и в лабораторию вошёл высокий старик в тёмной мантии. Он тяжело опирался на трость, изо всех сил стараясь не хромать. Лицо его исказила чуть заметная гримаса боли и недовольства. Игнатиус Малфой собственной персоной…
– Ричи Лавлесс? Что вы изволите делать в такой час в лаборатории? У вас лунатизм, и вы случайно забрели сюда из противоположного крыла для прислуги? – голос Игнатиуса был полон яда и сарказма. Он явно был не в лучшем расположении духа.
– Нет, сэр, никак нет сэр, – отрапортовался тот чуть ли не по-военному. – Я пошёл ночью к Туману, решил проведать, днём он что-то нервничал. Он беспокойно себя вёл, и я решил дать ему экстракт м-м-м… Спрингера… думаю, у него колики…
– Ты хотел сказать – экстракт Шпренгера? Интересная оговорка. У тебя должен быть свой запас лекарства, – Игнатиус буравил Ричи глазами.
– Да, сэр. Но я уронил бутылочку, сэр, и она разбилась.
– Одно слово – сквиб, – Малфой презрительно поджал губы. – Руки не тем концом вставлены.
– Да, сэр. Я очень неловок, сэр, – Ричи был сама покорность.
– Что ты всё заладил, «сэр» да «сэр». Какой-то ты сегодня сверхпочтительный. Никакое любовное зелье не прихватил вместе с лекарством, а? Знаю я вас, молодёжь!.. И чем это тут так пахнет? – и строгий Малфой неожиданно… подмигнул!
– Нет, сэр, что вы, как можно… А запах… Это мой новый одеколон.– Ричи сдержанно улыбнулся, по-прежнему глядя в пол. Как же виртуозно он врал!..
– А меня вот подагра замучила на ночь глядя, уснуть не могу, будь она неладна… – тяжко вздохнул Игнатиус. – Хожу теперь с палкой. Не знаешь случайно, где жидкая смесь Октоподуса?
– Да, сэр. Сейчас, сэр, – Ричи прошёл к одному из шкафов, открыл незапертую створку и достал маленький пузырёк. – Вот, сэр.
– Спасибо, мой мальчик, – старик сдержанно улыбнулся, чуть ли не по-отечески похлопав Ричи по плечу. – Спасибо. Сам бы я до утра искал. Ипполита живёт в этом замке Мерлин знает сколько лет, а так и не удосужилась навести здесь порядок, хотя это её лаборатория… Ладно, проверь Тумана и иди спать. Но если что-то серьёзное, пошлёшь за мной эльфа, я вряд ли уже усну. Спокойной ночи, мой мальчик.
– Да, сэр. Спокойной ночи, сэр.
Игнатиус Малфой медленно развернулся и, слегка прихрамывая, вышел из лаборатории. Ричи вздохнул с облегчением.
Гермиона просидела в сундуке ещё минут пять для верности, а потом осторожно приподняла крышку и выбралась. У неё тряслись поджилки.
– Ф-фу, обошлось… – казалось, что у Ричи гора с плеч свалилась. – Вот и понадейся, что хозяева и днём-то редко сюда заходят… Надо же, именно сегодня у него разыгралась подагра… Слава Мерлину, что всё обошлось.
– Да… Не зря я не хотела идти, – Гермиона нахмурилась. – А он не такой уж и плохой, этот Игнатиус. Строгий, конечно, это да. Но я его представляла каким-то совсем другим. Каким-то неживым, что ли, совсем бесчувственным. И он, кажется, хорошо к тебе относится.
– Да, он… нормальный. Но когда он в бешенстве, лучше не попадаться ему под горячую руку. Один раз применил ко мне тройной Круциатус буквально ни за что, так я неделю встать не мог. Он потом приходил, извинялся, представляешь. Ипполита сама какое-то зелье варила заживляющее, чтобы шрамов не осталось. Малфои – своеобразные люди. Со стороны посмотришь – ледышки бесчувственные, гордые, презрительные, высокомерные… А получше их узнаешь – нормальные люди. Только заставить их снять маску не так то просто… Ладно, доваривай зелье и давай мне список того, что нужно к школе, я поищу. Может, чего и найду, с собой возьмёшь.
***
В эту ночь Гермионе снились сладкие сны. Ещё бы, ведь она решила опробовать качество сваренного зелья. Судя по тому, что ей снилось, у самого Снейпа не получилось бы лучше.






Глава 14


Глава 14
«20 июля, о. Уайт
Гарри, привет!
Как дела? Как настроение в преддверии дня рождения? Боевое? Чем занимаешься? Рон в Нору ещё не звал? Мне этот поросёнок пишет кое-как. Это что – письмо? 10 несчастных строчек… Устрой там ему за меня разнос, когда увидишь.
У меня, наконец-то, дошли руки до домашнего задания, и тут вдруг я сообразила, что практическую часть я сделать не смогу! Маглоотталкивающие чары-то на гостиницу не наложены. Ну, ладно там, Трансфигурация и Заклинания, МакГонагалл и Флитвик меня поймут, я буду много тренироваться и быстро всех нагоню, но Снейп… Я не могла сделать домашнее задание даже по Зельям, ведь ни котла, ни ингредиентов здесь нет. И Ричи ночью провёл меня тайком в лабораторию малфоевского замка!
Это было что-то… Не жилое помещение, а самый натуральный музей. Я была в их семейной портретной галерее – это нечто. Все мужчины – едва ли не близнецы. Клонируют их, что ли? Мрачные, самодовольные, высокомерные, гордые, чопорные… Что самое интересное, они вовсе такими не рождаются, как я всегда думала. Там был портрет Люциуса, наверное, времён окончания школы – юноша как юноша, ему там лет 18. Немного манерный, зато улыбается, представляешь!? И улыбка не какая-нибудь там, а радостная, искренняя, человеческая. И он же на семейном портрете с родителями, Нарциссой и Драко лет через десять: на лице застыла маска, глаза ледяные, равнодушие и безучастность ко всему. Что с ним произошло? Женитьба так повлияла, что ли?.. Вот они, аристократические браки без любви…
А маленький Драко был похож на испуганного воробья, и вообще, в детстве он был – вылитая девочка, только бантиков не хватает. Вот как-нибудь достанет он меня в школе, при всех выскажу ему, что он – девчонка! Ладно, шучу.
Лаборатория у Малфоев такая, что Снейп на своей мантии удавился бы от зависти, тем более, что ей почти никто не пользуется. Только мы с Ричи развернули бурную деятельность, как кому-то приспичило спуститься в подземелья. Ричи впихнул меня в здоровенный сундук, а сам всё скоренько убрал.
…И я второй раз в жизни увидела старого Игнатиуса Малфоя, прячась в пыльном сундуке, уф… Не хотела бы я с ним познакомиться при таких обстоятельствах – представь себе более раннюю версию Люциуса, но ещё жёстче, саркастичнее, безжалостнее… Я думала, он Ричи бедного взглядом испепелит, но нет, я ошиблась. Этот голубокровный Игнатиус нормально разговаривал со сквибом Ричи, сначала, правда, поругал для вида, но как-то не очень серьёзно, потом обратился к нему с просьбой, при всей своей гордости и высокомерии, и даже вполне дружески похлопал его по плечу… Я была в шоке. В этот момент Игнатиус был человеком, не Малфоем, не волшебником, а просто человеком. Он сбросил маску всего на какую-то секунду, и под ней оказался просто больной старик, у которого ночью разыгралась подагра. Это был не жестокий домашний деспот, чьё любимое заклинание – Круциатус, не спесивый и чванливый хозяин жизни, которого я видела в магазине, а просто человек.
Оказывается, Малфои тоже люди… Они стареют, болеют, страдают… Им не чуждо искреннее дружеское отношение к тем, кто ниже их по происхождению и статусу. Они могут быть благожелательными и даже добродушными. И… мне неожиданно пришло в голову, что Драко… может, он… ну, хороший, просто он тоже носит маску? Может, он вовсе не олицетворение подлости, наглости, двуличия и низости? Он просто хочет таким казаться…
Гм, Ричи прав, говоря, что любой разговор я свожу к обсуждению Драко, и даже ревнует меня к нему, представляешь? Смешно… Я с трудом смогла переубедить его, но, кажется, я не очень в этом преуспела. Надо будет попробовать сделать это другим способом. Ха-ха-ха, хотела бы я видеть твоё лицо, когда ты прочитаешь предыдущую фразу! Это просто шутка.
Кстати, мы прихватили зелий из лаборатории с запасом, так уж и быть, поделюсь с тобой и Роном.
Пиши, Герми».
***
«20 июля, о. Уайт
Привет, Рон!
Наконец-то ты сподобился написать мне письмо, и пальцы не отвалились, каким-то чудом, наверное! Спасибо за твои 12 строчек, я рада, что у тебя и в семье всё хорошо.
У меня всё нормально, пытаюсь потихоньку делать домашнее задание. Да-да, ты правильно прочитал, уже 20 июля, а я только ещё приступаю к домашнему заданию. Только не думай, что я заболела, просто на гостинице нет антимаггловской защиты, поэтому приходится учить только теорию, с практикой никак.
На днях один бабушкин знакомый, который работает на Малфоев, тайком провёл меня в лабораторию замка, чтобы я могла хотя бы зелья сварить, а то ведь Снейп меня живьём съест. Всё было хорошо, я уже почти доварила зелье «Здоровый Сон», как в подземелье совершенно неожиданно спустился сам Игнатиус Малфой, хозяин замка! Пришлось спешно прятать котёл, заливать огонь и прятаться в огромном сундуке. Больше всего я боялась чихнуть и выдать себя, но всё обошлось, слава Мерлину. Не знаю, что было бы, если бы я попалась… Живой я из замка точно не вышла бы, потому что Игнатиус – это как Люциус, помноженный на два, нет, на пять. Я бы предпочла потерять пятьдесят очков за невыполненное домашнее задание по зельям, чем встретиться с Игнатиусом лицом к лицу. И зачем я вообще попёрлась в этот замок, спрашивается? Ладно, будет, что вспомнить. Можно сказать, что летние каникулы прошли не зря, и свою долю приключений я получила. Зато бабушкин знакомый, его зовут Ричард, нашёл мне несколько готовых зелий в лаборатории, так что мне не придётся их варить! Здорово, правда?! Пузырьки довольно объёмные, так что вам с Гарри тоже хватит. Если у тебя какое-нибудь зелье не получится, то я поделюсь, так уж и быть. Вот смешно будет – Малфою пришлось, небось, варить зелья самому, а мы трое воспользуемся его семейными запасами! Ирония судьбы… Но не надейся, что в этом случае тебе вовсе не придётся выполнять практические домашние задания. Я проверю твои успехи и налью тебе немного, только если ты попытался, но у тебя ничего не вышло, понял? Ладно, надоело мне эти дурацкие зелья обсуждать, пойду доучивать теорию.
Пока, Гермиона.
P.S. Если ты опять пришлёшь мне двенадцать строчек в следующем письме, то о зельях забудь, с Гарри поделюсь, а с тобой нет. Отдам твою часть Невиллу, наверняка у него тоже ничегошеньки не получится».

***
«20 июля, о. Уайт
Здорово, Нев.
Следуя твоим отличнейшим советам, я в очередной раз спас Грейнджер – водил её в нашу лабораторию варить зелья! Это было что-то… Но обо всё по порядку. Я пришёл к ней на ночь глядя и спел под окнами смешную серенаду, ей понравилось. Ещё бы – не каждый день такие парни, как красавчик Ричи (точнее – умница и красавчик Драко) поют серенады недалёким грязнокровкам. В замок я её провёл с чёрного хода, да надо было мне лопухнуться – потащил её через портретный зал, а она возьми и заинтересуйся. Интересно ей, видите ли, посмотреть на предков Драко! С полчаса, наверное, пялилась на моих пращуров-ящеров… Что в этом может быть интересного? Они все давным-давно померли, предварительно попив кровушки у детей. Знаешь, что меня просто вывело из себя? Я чуть было не сорвался, выдав себя с головой. Она сказала, что Драко – это квинтэссенция Малфоя! Что я – манерный, чопорный, высокомерный, жестокий, надменный, холодный, брезгливый и всё-такое-прочее. Ответь мне – неужели это правда? Я знаю, что характер у меня не сахар, что во мне масса плохого, но чтобы уж так… Она сказала, что я – жалкий хорёк, белобрысый придурок и насквозь лживый маменькин сынок. Неужели она действительно так обо мне думает? Сволочь тупая, я ей покажу хорька. Это ж надо, она ещё меня умиляла своей детской наивностью и невинностью… За такие слова пусть не ждёт от меня пощады. Поимею при всех и выброшу на помойку без сожаления. Ты меня знаешь, Нев, я слов на ветер не бросаю. Вот, опять я вышел из себя, никак не могу спокойно письмо написать. Ха, «квинтэссенция Малфоя» бесится оттого, что его назвала маменькиным сыночком тупая зараза с болотной водой вместо крови, Мерлин лысый!!!.
Я вот перед тем, как письмо тебе писать, долго себя в зеркало разглядывал. Неужели я стану таким же, как мой отец и дед? Говорят, что одно зеркало важнее целой галереи предков. Хорошо бы, если так. Пока зеркало отразило не много общего с ними, но это пока. Знаешь, я не хочу быть такими, как они… Раньше я этого не понимал, но Грейнджер раскрыла мне глаза. Я всегда гордился предками, гордился тем, что я – Малфой, а тут приходит какая-то дворняжка и парой бездумно брошенных слов переворачивает мой мир с ног на голову. Если бы кто-нибудь сказал это мне, Драко Малфою, я бы в жизни не поверил, да я бы убил за такие слова о моей семье… Но она ведь сказала это Ричи Лавлессу, значит, она не лгала. Значит, это действительно так – в её глазах мы – выродки с голубой кровью, а вовсе не высшая каста. И, как я понимаю, она не одна единственная, кто так думает. Она раскрыла мне глаза на себя самого и мою семью, и за это я её ненавижу. С каким наслаждением я отомщу ей за то, что она одним махом лишила меня былой уверенности в себе, даже не подозревая об этом… Скоро. Опять я вышел из себя, хотя и обещал себе этого не делать… Нет, всё-таки я не холодный равнодушный Малфой, я горячий парень!
А в зельях эта грязнокровка хорошо разбирается, надо признаться. Я вызвался ей помогать, типа. Ингредиенты отыскивать, в котле помешивать, а она только командовала. Не удивлюсь, что после старины Снейпа она сменит его на боевом посту. Всё было бы ничего, но тут старикашке, моему деду Игнатиусу, приспичило припереться в лабораторию, у него, видите ли, приступ подагры, и он за зельем пришёл. Как же я перетрусил, ты не представляешь… Я, Драко Малфой, испугался! Да когда это такое было?! Сунул эту недотёпу Грейнджер в огромный сундук, котёл еле успел оттащить и спрятать, огонь кое-как залили… Дед зашёл злой как три Тёмных Лорда, вот, кого бы в Пожиратели, да жаль – стар уже. Думаю, не сносить мне головы – я ведь Ричи, а чего ему ночью в лаборатории делать? Уж и не знаю сам, как выкрутился. Наплёл чего-то про больного пегаса, спутал название лекарства, Мерлин знает, что за название, не выговоришь, хорошо ещё, что конюх про него как-то упоминал. Прикинулся я паинькой, вежливым таким, почтительным, куда тебе – домашний эльф! Старик и купился. Это ж надо, я деда провёл! Да у него нюх на обман такой, что Хмури со своим всевидящим глазом отдыхает, а я старика обманул!
А дедок-то ещё ой-ёй-ёй какой: намекнул, что если мне, то есть Ричи, какое зелье приворотное понадобится, то я могу его использовать. Честное слово, не ожидал такого от старика. Взять, и тупому слуге разрешить семейными запасами пользоваться! Если бы он меня в моём реальном облике застал бы ночью в лаборатории – не сносить бы мне головы, вмиг бы Круциатусом отучил ночью по замку шастать. А вот сквибу жалкому позволил… По плечу похлопал – не тушуйся, мол, улыбнулся. Я вообще не знал, что он искренне улыбаться умеет… Слуге улыбнулся, сквибу… Чего-то я в этой жизни не понимаю. Я ведь его внук, а он меня на «вы» называет и в официальном тоне разговаривает, а с тем пентюхом говорил чуть ли не как с родным… Знаешь, обидно стало. Зачем вообще меня на лето звали? Чтобы на «вы» называть? К жалкому недоумку – уроду по сути – и то лучше относятся, чем ко мне, внуку. И не захочешь, а возникнет мысль о том, что сквибом-слугой быть иной раз лучше, чем единственным отпрыском голубых кровей, наследником и всё такое. Не поверишь, но в тот момент я Ричи позавидовал… Позавидовал тупому сквибу-слуге Ричарду Лавлессу. Уже второй раз за вечер пожалел о том, что я – Драко Малфой.
Это был ужасный день, я слишком много узнал о себе и окружающих, и это давит. Мне плохо, будь другом, Нев, пожалей меня, тупого хорька и маменькиного сынка.
Всё, отправляю филина и спать иду, а то глаза уже слипаются.
Драко».



Глава 15


Глава 15
– Ричи?
– М-м-м? – они сидели на длинных широких качелях на пляже и смотрели на звёзды, запрокинув головы. Ночь стояла тёплая, настоящая августовская ночь с бездонным чернильным небом и мириадами звёздных бриллиантов, рассыпанных по чёрному бархату. Качели плавно раскачивались, чуть поскрипывая, перед глазами всё приятно расплывалось. Вперёд-назад, вперёд-назад…
– О чём ты думаешь, Ричи?
– Хм, о смерти…
– О смерти? – Гермиона удивлённо приподняла голову с его плеча. – Как можно смотреть на такую красоту и думать о смерти?
– Очень даже можно, – сегодня Ричи был каким-то хмурым и неразговорчивым. – Звёзды… Они красивые, но такие холодные и… равнодушные.
Однажды, когда я был маленьким, отец за что-то наказал меня. Он запер меня в комнате на ночь. Одного. Тогда я ужасно боялся темноты, а он не оставил мне даже свечного огарка. В маленькое окошко было хорошо видно звёзды, наверное, это тоже было в августе. Я смотрел на них, такие прекрасные и далёкие, и мне всё казалось, что я смогу до них дотянуться. Я протягивал в окно руки и, естественно, не доставал. Я рыдал, бился головой об стену в истерике, звал маму и отца, а звёзды всё так же равнодушно смотрели на меня сверху… В ту ночь я повзрослел. В ту ночь я разлюбил звёзды и их бездушную красоту навсегда... Я перестал верить им. Что им до маленького мальчика, который до смерти боялся темноты? Какое им дело до человеческой трагедии? Что им до всех нас? Мы родились, проживём жизнь и умрём, а звёзды всё так же будут холодно и безразлично смотреть на землю своими серебряными глазами…
– Ой, Ричи, да ты же настоящий поэт… Ты так красиво говоришь… У меня так в жизни не получится… А расскажи ещё что-нибудь! – Гермиона прильнула к нему, взяв под руку и снова положив голову на его плечо.
– Не станет нас, а миру хоть бы что.
Исчезнет след, а миру хоть бы что.
Нас не было, а он стоял и будет,
Исчезнем мы, а миру хоть бы что.
Нравится? Это Омар Хайям, один персидский поэт-волшебник, правда, магглы по наивности думают, что он был просто человеком… Разве может просто человек написать такое? …Вот оно – истинное равнодушие Вселенной… – они немного помолчали, потом Ричи сказал:
– Иногда мне кажется, что звёзды – это души умерших людей… После смерти душа человека превращается в звезду и смотрит на живых сверху…
– Ричи, ты сегодня такой романтичный!
– Не романтичный, а меланхоличный, – поправил юноша Гермиону, отодвигая её волосы в сторону и легко целуя в шею, щекоча при этом нежную кожу длинными ресницами. – Ты боишься смерти? – вдруг спросил он.
– Даже не знаю… Я просто не представляю, что однажды меня не будет… Всё будет, а меня – нет. Будут мои книги и учебники, будут мои друзья, родители и учителя, будет моя одежда и моя кровать под пологом в спальне, будет светить солнце и дуть ветер, будешь ты, а меня не будет… Это так странно. У меня это в голове не укладывается… – Гермиона отодвинулась от Ричи и подняла ноги на качели, по привычке согнув колени и уткнувшись в них подбородком. – Я ещё не осознала, что такое смерть. Я никогда не видела мёртвых…
– А есть какая-то вещь, которой тебе будет не хватать? Есть что-то такое, что ты очень сильно любишь, с чем тебе ни за что не захочется расставаться даже в смерти?
– Какой-то странный у нас разговор зашёл… Даже не знаю… Мне много чего нравится. Запах солёного морского ветра, щекотное ощущение в носу перед тем, как чихнуть, чувство восторга, когда ты сделал что-то хорошо, и тебя заслуженно хвалят перед всеми, потрескивание дров в камине, ощущение солнечных лучей на лице перед тем, как проснуться летним утром, васильки во ржи, ощущение бархата на коже, первые подснежники в лесу, бездонное прозрачное небо в апреле, чувство чего-то неземного за секунду до того, как заснуть, запах лилий, вкус парного молока, предвкушение чего-то хорошего, что должно произойти, когда в животе будто трепещут крылья бабочек… Я много чего люблю.
– Это всё ощущения, а я спрашиваю о какой-то вещи, о чём-то материальном.
– Какая-то вещь… – девушка нахмурилась. Может, любимая книга? Но у неё таких много… Любимая кофточка? Нет, мода слишком быстротечна. Что же ещё может быть любимым? Какая вещь? – А! Вспомнила! Медвежонок! Игрушечный медвежонок, которого я забыла здесь в детстве. Такой мохнатый, маленький, Нюхлик ! Я без него лет до семи заснуть не могла. (Нюхлик или Snuffles – вот так он выглядит http://www.mythomania.ru/upload/page/logo94.jpg)
– Нюхлик?! – Ричи хмыкнул.
– У тебя что, не было такого? Я думала, что у каждого в детстве есть свой Нюхлик…
– Возможно. Но не у каждого есть детство, – пробормотал парень себе под нос так тихо, что Гермиона не расслышала.
– Если бы после смерти с собой можно было бы взять только одну вещь в загробный мир, я взяла бы Нюхлика. Хотя… всё это чушь. Я где-то читала, что смерти на самом деле не существует.
– Ты не веришь в загробную жизнь? – Ричи внимательно посмотрел на неё.
– Нет, дело не в этом. Хотя да, я верю в загробную жизнь, я же волшебница. В прошлом году мы попали в Министерство Магии, там была такая странная арка, и из неё раздавались голоса. Я думаю, что это был проход в мир мёртвых, хотя кто его знает... Я сейчас хочу сказать о другом. Просто когда ты жив, то смерти ещё нет, ведь ты пока живой. А когда ты умер, то нет ничего, ни жизни, ни смерти, смерти уже нет. То есть получается, что смерти как таковой вообще нет. Это не состояние. Смерть – это тонкая грань между бытиём и небытиём, это сам переход из одного состояния в другое…
– А ты сама-то веришь в то, что говоришь? – Ричи внимательно слушал Гермиону.
– Не знаю… То, о чём я сказала, я прочитала в книге…
– Ты слишком много читаешь, – пробормотал себе под нос Ричи, но Гермиона его не услышала, увлёкшись философствованием:
– Я плохо представляю себе смерть. Наверное, это просто ничто. И почему её все боятся? Как можно бояться «ничего»?
– И ты не боишься смерти? – Ричи казался удивлённым.
– Боюсь – не боюсь… Вообще-то не боюсь, но и не стремлюсь к ней. Я не понимаю самоубийц. Как можно добровольно расстаться с жизнью? Что же должно произойти в жизни, чтобы захотеть умереть? Неужели у самоубийц не находится рядом друзей или родственников, чтобы им помочь, как-то поддержать, успокоить? – Гермиона немного нервничала и говорила всё громче и громче, будто спорила с кем-то.
– Не знаю, я не думал об этом. Вряд ли кто-то будет беспокоиться обо мне, если я вдруг решу умереть… – Ричи горестно вздохнул.
– Ричи, да ты что!!! У тебя ведь есть друзья, есть родственники, есть я, наконец!
– Ты? – казалось, что Ричи не верит своим ушам.
– Я, я! Конечно, я! Как ты можешь умереть, когда на свете есть я, и я останусь одна, без тебя? – Гермиону внезапно так проняло, что захотелось разрыдаться, как будто Ричи и правда умер, бросив её, покинув, оставив её на свете одну одинёшеньку. – Ричи, Ричи, скажи, что ты не умрёшь! – Она встала на колени на доски качелей, повернулась лицом к Ричи, вцепившись ему в плечи, изо всех сил тряся его и всхлипывая. – Ты не умрёшь, пообещай мне, что ты не умрёшь и не оставишь меня одну. Поклянись, что ты меня не бросишь…
– Эй, что на тебя нашло? – Ричи с усилием обнял бьющуюся в истерике девушку, прижал к себе и стал нежно гладить по голове, укачивая на руках как маленькую. – Всё хорошо, в ближайшее время я умирать не собираюсь, и бросать тебя тоже, ты чего… Не надо было на такие темы разговаривать, если ты такая впечатлительная. Ты так убиваешься, как будто я уже умер… – парень улыбнулся, но Гермиона не разделяла его неуместной весёлости, по её лицу текли слёзы.
– Обними меня, обними, я не хочу умирать никогда-никогда, хочу всегда быть с тобой, не отпускать тебя… – дрожа от нервного возбуждения, девушка вцепилась в Ричи мёртвой хваткой, истерично всхлипывая и целуя, куда попало, лихорадочно расстёгивая его рубашку и стягивая с себя маечку. – Ты ведь всегда будешь со мной, да? Отвечай! – внезапно Гермиона успокоилась, словно отрезвев, и положила обе ладони ему на голую грудь, глядя в его широко раскрытые глаза в упор.
– Гермиона, с тобой всё в порядке? – парень не знал, что и сказать. Трясущимися руками он вытирал её мокрые щёки и успокаивающе гладил по обнажённой спине. – Что случилось?
– Я… я… Мне вдруг показалось, что вот я умру, и ещё так много не попробую в жизни… Я… я целоваться-то недавно научилась, и… Я же ничего в жизни не видела! А вдруг я завтра умру!
– И поэтому сегодня надо получить от жизни всё, да? Надо соблазнить меня прямо на этих дурацких качелях, чтобы завтра было не жалко умирать… Вот, значит, зачем я тебе нужен?..
– Ой, Ричи… – внезапно Гермионе стало жутко стыдно. Она словно увидела себя со стороны. Сидит полуголая верхом на парне, которого знает без году неделю и истерично рыдает, потому что не хочет умирать. Абсурд какой-то… Ей вдруг стало смешно, Мерлин, какая же она дура... – Прости, прости, пожалуйста… – она хихикнула ему в шею. – Нет, конечно, ты нужен мне вовсе не для этого… Не знаю, что на меня нашло… Все эти разговоры о смерти. Мне как будто захотелось доказать самой себе, что я… живая. Я сама себе кажусь какой-то истеричкой.
– Ну, а мне что прикажешь делать? У меня на руках сидит полуголая девушка, от которой я без ума, и я должен спокойно к этому относиться, делая вид, что мне всё равно? Ты вообще представляешь себе, чего мне стоит сдерживаться? Да перестань ты ёрзать и сиди спокойно, я же не железный! – прикрикнул на неё Ричи отчего-то севшим голосом.
– Ой, извини… – Гермиона постаралась слезть с него как можно аккуратнее и устроилась рядом.
– Извини… Майку свою надень, извини… Ты хоть соображаешь, что ты со мной делаешь?
– Ну, приблизительно…
– «Приблизительно», – передразнил её Ричи довольно похоже. – А как всё хорошо начиналось… Звёздами любовались, ночным небом, и нате вам, Гермионе захотелось удостовериться в том, что она живая!
– Ну не язви, Ричи, мне и так стыдно… Выставила себя перед тобой какой-то дурой озабоченной… Даже неприятно. Чего ты теперь обо мне думать будешь?
– Всё, забыли, забыли, не волнуйся. Чего я о тебе думать буду? Хм, что у тебя грудь красивая! – Ричи внезапно расхохотался, разрядив атмосферу.
– Ах ты… – Гермиона толкнула его в плечо. – Я тут от стыда сгораю, думаю, что ты теперь в мою сторону смотреть не будешь, а ему смешно, видите ли!
– Что естественно, то не безобразно! Если у тебя грудь натуральная, значит – естественная, то снимай свою маечку обратно, будем любоваться.
– Ну тебя, ненормальный! – Гермиона резко спрыгнула с качелей и пошла в сторону гостиницы по тропинке. – Ты как хочешь, а я спать хочу. Счастливо оставаться. Любуйся на свою собственную грудь, она как-никак, тоже голая!
– Сама ненормальная! – донеслось до неё из темноты.


Глава 16


Глава 16
«26 июля, о. Уайт
Гарри, привет!
Как ты там? У нас тут второй день дождь с грозой, как будто небо расстроилось и плачет, истерику закатывает, топая ногами и колотя кулаками в крышу гостиницы как раз над моей головой. Сейчас разряд грома такой был, что я чуть не оглохла. Может, в Лондоне погода получше… Я сижу, скучаю, пытаюсь Шекспира читать, но у меня ничего не выходит, все мысли о нём… Мне без него плохо. Это я о Ричи. Да ты и сам, небось, догадался. Сижу вот, сама не своя, нет бы делом каким заняться, да всё из рук валится…
Если бы полгода назад мне сказали, что я буду безумно скучать по человеку, с которым знакома чуть больше месяца, не увидев его всего-то пару дней, я бы покрутила пальцем у виска. Всю жизнь я гордилась своей самодостаточностью и умением занять себя, надёжно ограждая от скуки и ощущения одиночества. А теперь вот болтаюсь по гостинице как неприкаянная, или, скорее, как привидение отдыхающей, утонувшей в шторм.
Знаешь, мне кажется, что я его люблю. Правда. Почему-то я думаю, что ты меня поймёшь… Не родители, не Рон, не Джинни, а именно ты.
Он точно необыкновенный. Особенный. И очень умный.
Недавно мы сидели ночью на пляжных качелях и разговор сначала зашёл о какой-то ерунде, а потом, почему-то, о смерти. Он так говорил, что… меня проняло. Вдруг пришло в голову: а что если я завтра умру? Ну вдруг? Мало ли, как в жизни бывает. И мне стало так жалко себя… Я такая молоденькая, ничего в жизни не видела, ничего не попробовала… Я никогда не побываю на выпускном балу, мне никогда не признаются в любви, я никогда не выйду замуж, у меня никогда не будет детей… Никогда – это такое страшное слово…
И тогда-то я поняла, как тебе тяжело – постоянно жить под угрозой смерти, не зная, переживёшь ли ты очередное лето. Каково это – повернуть за угол и столкнуться там со своей собственной смертью в лице Тёмного Лорда или свихнувшегося Пожирателя? Не представляю, как ты живёшь с этим, я бы уже давно оказалась в палате для душевнобольных в клинике Св. Мунго. Прости, что мы с Роном так орали на тебя в прошлом году и обзывали ненормальным. Я просто не знала, чего это стоит, постоянно быть на волосок от смерти и стараться не думать об этом, делая вид, что всё отлично.
А я чуть дел не натворила, едва подумав о скорой смерти. Не знаю, что на меня нашло… Я чуть было не… Ага, вот теперь ещё и не знаю, как тебе об этом написать. С одной стороны ты мой лучший друг, то есть я могу рассказать тебе всё, что угодно, но с другой стороны ты – парень, и я стесняюсь. Короче, я чуть было не переспала с Ричи… Можешь меня осуждать, конечно, но ведь я же этого не сделала! Хотя, честно сказать, в этом была не моя заслуга. Он очень благородно поступил, хотя мог запросто воспользоваться моим временным помешательством и готовностью на всё, что угодно, лишь бы доказать, что жизнь продолжается. Но ничего такого не произошло. Смею надеяться, что я не погубила свою репутацию в его глазах на веки вечные.
Вот на такой грустной ноте закончу своё письмо, пиши мне, что ты обо всём этом думаешь. Мне нужна мужская точка зрения на мнительных девушек, чуть было не натворивших глупостей от отчаяния.
Твоя Герми».
***
«26 июля, о. Уайт
О, Нев, это было суп-п-п-п-пер-р-р-р-р!!!! Как я её развёл…Тебе надо было это видеть. Или, хотя бы, слышать.
Сначала непринуждённый разговор в романтичной обстановке, как ты и советовал. Я выбрал звёздную ночь под открытым небом, шум моря, тёплый ветерок… Сработало, она расслабилась. Потом неожиданная беседа на тему смерти, но всё красиво и романтично. Я даже какую-то жутковатую историю из детства вспомнил, чтобы её на жалость пробило. Долго я ей мозги парил, да она и сама была рада стараться, подхватила темку – только ну. Слова мне вставить не давала. Я ей и про звёзды рассказал, и про любимую вещь спросил, всё, как ты расписывал в прошлом письме. Быть тебе, Нев, душевным врачевателем в клинике Св. Мунго! Она так растрогалась, так расчувствовалась, так размякла – бери её тёпленькой. Как ты и предсказывал, она сама на меня накинулась, чтобы доказать себе, что живая, и чтобы быть уверенной в том, что до смерти всё успеет попробовать. С этим ты в точку попал. Слушай какие книги ты читаешь, что так хорошо в девках разбираешься? Или ты вообще о людях всё знаешь и можешь их реакцию предугадать?
Гермиона сама ко мне полезла, я даже обалдел от неожиданности. Смотрю – а она уже на мне верхом сидит, рубашку на мне расстегнула и майку стянула с себя, а сама рыдает, аж трясётся. Ну, и где удовольствие, я вас спрашиваю? Охота спать с девкой в истерике, да ещё не поймёшь где? Вот, и я том же. Она меня, завела, конечно, сиськи у неё в натуре ничего, у Пэнси поменьше, у Милли побольше, но я решился всё же изображать из себя само благородство до конца. Я её успокоил, уверил, что она будет впоследствии жалеть о таком опрометчивом шаге, сделанном второпях и всё-такое-прочее…Вот клянусь тебе чёрной меткой – эта дурочка покраснела! Я видел, хоть и темно было, как у негра в желудке. Хороший из меня актёр получился, однако. Сам сижу из последних сил сдерживаюсь, чтобы не поиметь её на этих же дурацких качелях, а речи-то какие толкал, речи-то… Хорошо хоть, вовремя отшутился, а то она пошла бы и от стыда утопилась в море, честное слово. Ничего, скоро я за все свои страдания рассчитаюсь сполна…
Принципиальная она, всё-таки, как все слизеринцы всех времён и народов вместе взятые никогда не будут… Всё-таки что-то в ней есть, хоть она и грязнокровка. Я её презираю, и в то же время… уважаю. Возьми тех же Пэнси с Миллисентой – чистокровнее некуда, а из кровати в кровать ныряют уж года два, не меньше. Мне как-то Пэнси спьяну рассказала, как она пыталась Снейпа соблазнить, чтобы он ей оценку хорошую поставил на зачёте. Удивляюсь, как он её за такие дела из школы не выгнал, расписав её родителям в подробностях, за что…Гермионе такое бы и в голову никогда в жизни не пришло. Нет, вовсе не потому, что она тупая и не умеет искать выгоду в жизни, а потому что она… не знаю, какая-то чистая, что ли. Как уставится на меня своими глазищами наивными, так противен весь этот маскарад… Хочется послать к чертям собачьим Николаса с Теодором, с которыми я спорил, и гори они синим пламенем, эти две тысячи галлеонов… Мне до ужаса надоело убеждать себя, что я чёртов сволочной Малфой, который вытирает ноги о грязнокровок и имеет всех подряд без зазрения совести.
Чего-то я совсем расклеиваюсь, друг мой Нев, хоть ты меня поддержи, что ли… Да ещё погода здесь такая, что хоть жаброслями запасайся, того и гляди затопит.
Пиши, чем ты сам занят, кроме написания мне писем с советами.
Драко».



Глава 17


Глава 17
– Ты когда-нибудь купалась ночью?
– Что ты, нет, конечно! Я вообще никогда не была ночью на пляже. Страшновато как-то.
– Ты много потеряла. Ночью песок холодный, а море тёплое, волны лижут песок, на воде отражается лунная дорожка... Так и кажется, что по ней можно дойти до звёзд…
– Ричи, ты же не любишь звёзды! – хитро прищурилась Гермиона, словно ей удалось поймать его на лжи.
– Не люблю, – согласился он. – Я их как раз за то и не люблю, что они такие недосягаемые. А вот если пройти по лунной дорожке… Пошли на пляж! – игриво ущипнул он Гермиону за щёку, обняв её и уткнувшись носом ей в шею.
– Да ты что, сейчас ведь ночь… – девушка не думала, что Ричи говорит про ночное купание на полном серьёзе. – Я же замёрзну…
– А я тебя согрею. Пойдём, мне всегда нравились русалки.
– Но… купальник… – рассудок всё ещё сопротивлялся, но как-то слабо и неохотно. –Если я вернусь за ним домой, бабушка меня уже не выпустит…
– Ночью на пляже темно и никого нет, так что никто тебя не увидит, – Ричи хитренько ухмыльнулся, глядя на Гермиону исподлобья.
– Как это никого, а ты? – Гермиона вполне искренне удивилась.
– Я, хм, я… Я чего-то ещё не видел? – как же ему нравилось поддразнивать эту маленькую недотрогу, которой, тем не менее, до чёртиков надоело быть недотрогой! Уж в этом он мог бы поклясться кому угодно.
– Ты специально меня дразнишь, да? Чтобы мне было стыдно за то, что я учудила в прошлый раз? Какой же ты, Ричи Лавлесс… Ух, даже не знаю, как тебя назвать… Ты меня специально дразнишь, да?
– С чего ты взяла, что я дразнюсь? Я совершенно серьёзен и искренен. – Ричи старательно захлопал ресницами, изображая святую невинность. Он заглядывал Гермионе в глаза, держа её лицо в ладонях. – Тебе хочется, я ведь вижу! Давай, решайся, твоя смелость будет вознаграждена.
Гермиона хихикнула, потеревшись о его руку носом, на щеках выступил трогательный шелковистый румянец.
– Вообще-то я думаю, что купание в темноте может быть довольно забавным. Я согласна на твою авантюру. А что за вознаграждение? – полюбопытствовала она.
– Потерпи, любопытство сгубило кошку. Обо всём узнаешь на месте.
– Ну, ладно… – милостиво согласилась Гермиона, резво соскочила со скамейки и побежала снимать полотенце с верёвки, благо, что не надо было за ним идти в гостиницу.
***
Ночное море было удивительным. Волны с мерным шумом накатывали на берег, казалось, море дышит, песок холодил голые ноги, но воздух был тёплым. Ночь была светлая, потому что прямо над морем стояла полная луна, её блики играли на воде, от этого казалось, что в волнах резвятся стайки серебристых рыбок, поблёскивая чешуёй. Ракушечник и мелкие камешки влажно сверкали в лунной дымке, всё было словно облито жидким серебром, призрачный свет казался растворённым в самом воздухе.
Гермиона подумала, что она где-то на другой планете. Она прошлась по кромке воды, с удивлением обнаружив, что море и правда необычно тёплое. Шлёпнув пару раз ногами по мелководью, она с удивлением обнаружила, что от ног в стороны расходятся какие-то искорки, что ли, или подводные огоньки.
– Ричи, что это? Что это такое светится в воде? Вот, смотри! – Она снова пошлёпала ногой по воде, высунув от усердия язык.
– Это планктон фосфорицирует, – пояснил юноша. – Ну, такие микроорганизмы. Они питаются органическими веществами, растворёнными в морской воде, и когда количество фосфора в этих микроорганизмах накапливается, он начинает светиться в темноте при трении.
– Ух ты, как здорово! Я об этом никогда не слышала… – Гермиона не смогла сдержать слов восторга.
– Видишь, как много ты не знаешь, учась в школе для волшебников. У нас это знает каждый школьник, точнее каждый, кто не прогуливает уроки биологии, – объяснил Ричи немного покровительственно. – В волшебных книгах это явление называют морскими феями.
– Ой-ой-ой, какие мы умные и всезнающие, – обиделась понарошку Гермиона, ведь это она обычно отличалась тем, что знает всё на свете.
– А вот, если ты нырнёшь и откроешь под водой глаза, то тебе покажется, что по твоему телу бегут огоньки, мелькают у тебя перед глазами, переливаются и исчезают, будто радуга распадается на отдельные цвета... Это очень необычное ощущение. Попробуй, – Ричи не обратил никакого внимания на подначивание девушки. Весь вид его говорил: ну надо же, волшебница, а такой ерунды не знает…
– Правда!? – Гермиона была заинтригована. – Держи полотенце. – Секунду поколебавшись, она раздумывала, идти ли ей купаться в платье или всё же снять его под предлогом того, что ночью на пляже и правда никого нет. Свидетелем её наготы будет лишь любопытная луна, а Ричи же, как истинный джентльмен, отвернётся. Девушка выбрала второе. Ей вовсе не улыбалось возвращаться домой в мокрой одежде, при этом замёрзнуть, подхватить воспаление лёгких и умереть. В воображении она уже видела себя на смертном одре и сентиментальную эпитафию на надгробии. Это помогло ей решиться.
– Так, ну-ка отвернись, – скомандовала она.
– Это ещё зачем? – игриво блеснул глазами Ричи, делая вид, что не понимает.
– Собираюсь раздеться, чтобы идти купаться, – в тон ему ответила девушка.
– А под платьем ты, конечно же, совершенно голая, да? – Ричи насмешливо приподнял брови.
– Не совсем. Но почти… Поэтому отвернись и вытяни руку назад, я сниму платье и подам его тебе.
– Но я всё равно тебя увижу, когда ты будешь выходить из воды, – улыбнулся Ричи.
– Нет, не увидишь. Я подплыву близко к берегу и тебя предупрежу, ты как благородный человек закроешь глаза и развернёшь для меня полотенце.
– Как же некоторые любят распоряжаться и командовать, – фыркнул парень, покачав головой. – Ладно, будь по-твоему. Раздевайся и иди в воду. – И он сделал вид, что не смотрит.
Отвернувшись, Гермиона спустила с плеч бретельки и осталась в одних трусиках, когда коротенькое платье с легким шорохом плавно соскользнуло вниз. Она повернулась к Ричи, прижимая платье к груди и ожидая, что он смотрит в другую сторону, вытянув назад руку, как она и просила. Каково же было её удивление, когда она увидела, что парень стоит и смотрит на неё во все глаза.
– Эй, я же просила! – возмутилась Гермиона.
– Извини, я не смог справиться с искушением, – обезоруживающе улыбнулся Ричи, протягивая руку за платьем. – Давай сюда.
Словно под гипнозом Гермиона медленно отняла руку от обнажённой груди и протянула ему платье. Следы от купальника резко выделялись на фоне загорелой кожи. Ричи вспыхнул и опустил глаза. Она стояла перед ним, вся облитая лунным светом, кожа будто светилась, казалась серебряной. Тонкая ткань платья коснулась пальцев Ричи, и он словно отмер. Сглотнув и глядя куда-то в сторону, он хрипло пробормотал:
– Ну, что же ты, иди, купайся.
Гермиона повернулась и словно во сне вошла в море, мягко расталкивая темную воду. Волны нежно ласкали кожу, обнимая и покачивая её тело. Девушка набрала в грудь побольше воздуха и нырнула, открыв под водой глаза. О, да!.. Что это было за впечатление… будто перед глазами мечутся маленькие огоньки, проносясь мимо с огромной скоростью лишь для того, чтобы их место заняли другие. Казалось, что радуга распалась на отдельные цвета и растворилась в море, теперь мельтеша перед глазами. Гермиона совсем забыла, что она под водой. Вынырнула она в последний момент, даже и не заметив, что лёгкие разрываются от недостатка кислорода. Это было так… волшебно! Необычно, ново… Если бы не Ричи, Гермиона и знать не знала бы, что на свете есть такая красота. Она с шумом вынырнула, с трудом отдышавшись, и резко провела рукой по воде, подняв фонтан брызг. Вокруг руки тотчас побежали огоньки фосфорицирующего планктона, будто покрывая её невесомой сверкающей оболочкой из люминесцентной краски. Девушка ещё раз нырнула, проверяя, не почудилось ли ей, не было ли это обманом зрения. Но нет. Огоньки окружили её снова. Она почувствовала себя русалкой, резвящейся в море под луной, а огоньки… огоньки были её одеждой. Радостно засмеявшись, Гермиона поплыла, резко рассекая чернильную воду сильными руками, а огоньки всё так же пробегали по телу, только ещё быстрее. Она подплыла к лунной дорожке и стала нырять в неё, проплывать под ней, выпрыгивать из воды, падая плашмя и высекая искры сотен огоньков, резко плескать по воде руками, чтобы разбить серебристое отражение лунного света. Вот, когда девушка пожалела, что до этого никогда не купалась ночью.
…Гермиона уже не помнила, сколько времени она провела в воде. Может – десять минут, может – двадцать. Увлёкшись игрой в русалку, она совсем забыла, что на берегу её ждёт Ричи. Девушка пришла в себя, только когда почувствовала, что замёрзла и покрылась неприятными колючими мурашками.
Она нырнула по направлению к берегу, любуясь радужными огоньками в последний раз, и постаралась вынырнуть как можно ближе к берегу, чтобы напугать Ричи. Но не тут-то было. Его вообще не было на берегу. Вернее, Гермиона его не видела. Где-то он, несомненно, был, но вот где? Ей вовсе не нравилась перспектива выйти голой и дрожащей из воды и пойти разыскивать своего незадачливого кавалера, ушедшего прогуляться в ожидании того, как она окончательно наплавается. И он унёс полотенце и платье!
Гермиона медленно передвигалась по песку, отталкиваясь от дна руками, помогая себе ногами, но при этом лёжа на мелководье, её тело полностью скрывала вода. Она внимательно осматривала пляж, насколько ей позволял лунный свет. Вдруг какая-то тень отделилась от прибрежных кустов и двинулась ей навстречу.
– Я уж было испугался, что тебя утащили в море русалы, сделав тебя одной из своих, – раздался в темноте насмешливый голос. – Тебя не было с полчаса. Понравилось?
– Это было что-то незабываемое! Я и правда представляла себя русалкой, так здорово! – у Гермионы не хватало слов, чтобы выразить свои впечатления. – Эти огоньки перед глазами… даже не знаю, на что это похоже… Да ни на что! Это просто чудо! Подумать только, я об этом и не подозревала…
– Я рад, что тебе понравилось, – Ричи уселся на песок в паре метров от воды, где его не доставали волны.
– Эй, я замёрзла. Дай мне полотенце.
– Выходи и возьми его сама. Вот оно лежит.
– Хватит вредничать! Ты ещё не налюбовался моей обнажённой натурой на сегодня? Я не шучу, мне и правда холодно, – Гермиона начинала слегка злиться.
– Я тоже не шучу. Если тебе нужно полотенце, вставай и выходи из воды. Вот оно, всего-то в паре метров от тебя. Выходи быстрее, а то простудишься. Я отсюда вижу, что у тебя губы синие, – Ричи явно что-то задумал. – Выходи, ведь я ещё не отдал тебе обещанный подарок.
– Ах, так, Ричи Лавлесс?! Я выйду, и ты ещё раз полюбуешься на мою голую грудь, но этот раз будет последним!!! Обещаю, – проговорила Гермиона сквозь зубы, приложив все усилия, чтобы они не стучали. Она пыталась отжать мокрые волосы, потому что с них неприятно капало на плечи, отчего становилось ещё холоднее.
– Ой, какие мы грозные, – Ричи снова ухмыльнулся, но, тем не менее, развернул полотенце и поднялся, отряхнув предварительно шорты от песка. – Давай, выходи. Я даже зажмурюсь. А то ведь знаю я твою принципиальность… – Он и правда добросовестно закрыл глаза, развернув пушистое махровое полотенце. Гермиона выскочила из тёплой воды на прохладный воздух и только было собиралась схватить полотенце, как Ричи опередил её, обернув полотенце вокруг неё и обняв.
– У-у-у… холодно… – у Гермионы зуб на зуб не попадал.
– Эй, не стучи ты так зубами, а то меня уже от одного твоего вида знобит! – сказал Ричи, тщательно растирая её полотенцем. – Руки подними, они мне мешают.
– Всё-всё, дальше я уже сама как-нибудь вытрусь, – запротестовала Гермиона. – Ты лучше дай мне платье и отвернись.
– Да успеешь ты своё платье надеть, что ты за него хватаешься, тоже мне, броня! Как будто оно спасёт тебя от моих прикосновений, наивная, – Ричи тихонько рассмеялся.
– Опять дразнишься? Руки убери и отвернись, я сама вытрусь, – Гермиона крепко завязала полотенце на узел и отчего-то разозлилась, вот только на кого? На него, что подтрунивает над ней, или на саму себя, за то, что злилась только для вида и на самом деле ей очень хотелось… Вот только чего?
– Ну, дразнюсь, а то уж больно ты серьёзная. Всё, всё, не трогаю я твоё полотенце, не волнуйся. Иди, я тебя согрею, а то ты выглядишь совсем как утопленница, – он притянул к себе несопротивляющуюся девушку и обнял, целуя в посиневшие губы.
Гермиона почувствовала, как по телу стало разливаться живительное тепло, словно Ричи делился с ней своей энергией. Она обняла юношу за шею, ощущая, как напряглось его сильно тело.
– Какой же ты славный, Ричи, – пробормотала она между жадными поцелуями, тяжело дыша. И придёт же на ум такое дурацкое слово «славный»… Полотенце развязалось и стало медленно соскальзывать, но Гермиона этого не замечала. Кровь бросилась в лицо, сердце билось где-то в горле, руки и ноги дрожали, в висках стучало. Она бы и собственного имени сейчас не вспомнила, попроси её Ричи в шутку назвать себя. В голове не было ни одной здравой мысли – только бы вечно стоять вот так под луной, рядом с ним, ощущать тепло его тела, его сильные руки на своей талии, его нежные губы на своих губах…
Ричи внезапно отстранился, так крепко прижав её к себе, что она вздрогнула.
– Нет, Гермиона, я так больше не могу… Не хочу умирать от перевозбуждения в расцвете лет. Лучше отойди от меня. В конце концов я мужчина, а ты… ты всего-навсего девчонка.
Плоховато соображая, о чём ей только что сказал Ричи, Гермиона с неохотой отступила на шаг назад, сейчас только сообразив, что она снова стоит почти совсем голая, а влажное полотенце валяется у её ног на песке, а ей совсем не холодно. Наоборот, её охватил какой-то странный жар, кожа будто чесалась, всё тело покалывало от возбуждения, словно под кожей тёк электрический ток. Она поспешно натянула протянутое Ричи платье и только потом осмелилась посмотреть ему в глаза. До неё с большим опозданием дошёл смысл сказанный им фразы. Девушка села на песок и уставилась на лунную дорожку.
– Да, конечно… ты мужчина, а я – глупая наивная девчонка. Со мной можно сходить в кино и пару раз поцеловать украдкой. Только на это я и сгожусь… – в её словах была непонятная Ричи горечь. – Ещё можно пару раз глянуть на мои голые сиськи, чей размер весьма далёк от общемужского идеала, и решить, что я тебе совершенно не подхожу. Можно довести меня до такого возбуждения, что у меня волосы искрить начинают, и в самый последний момент всё прекратить под каким-нибудь очередным благовидным предлогом… Иди отсюда! Видеть тебя больше не хочу! Лицемер! Так бы сразу и сказал, что я тебе совершенно не нравлюсь, а встречаешься ты с малявкой вроде меня, потому что пока больше не с кем! – голос её дрожал от возмущения, а на глаза навернулись слёзы обиды и злости.
Совершенно сбитый с толку Ричи уставился на неё, как на помешанную.
– Да ты что, Гермиона… Ты мне очень нравишься… Неужели я стал бы тебя обманывать?.. Ты… ты всё совсем не так поняла, – он сел на песок с ней рядом, попытавшись обнять девушку, но она упрямо сбросила его руку. – Гермиона, посмотри на меня, послушай! – Ричи с силой развернул её, заставив смотреть себе в глаза. Она закусила губу, чтобы не расплакаться и опустила глаза, не глядя на него. Ричи крепко обнял сопротивляющуюся девушку, прижимая её к себе и шепча ей на ухо:
– Пойми, ты мне очень нравишься, но все эти затяжные поцелуи и объятья до добра не доведут. Я… Ну, как тебе, глупой, объяснить… Я бы очень хотел, чтобы ты стала моей, но… тебе же всего шестнадцать. Это очень важный шаг в жизни каждой девушки, ты запомнишь это на всю жизнь. Важнее всего не ошибиться в выборе человека, который сделает тебя женщиной. – Гермиона всё ещё обиженно дулась на Ричи, сама не понимая почему, но всё же внимательно прислушивалась к тому, что он говорит. – Это большая ответственность для каждого мужчины – ввести девушку во взрослую жизнь. Да и для девушки это должно стать событием – романтическая обстановка, свечи, цветы, лёгкая музыка, любимый человек… Но уж никак не дурацкий пляж и не старые деревянные качели. Я слишком тебя уважаю, чтобы делать это здесь…
– С чего ты взял, Ричи Лавлесс, что мне хочется, чтобы это произошло на шикарной двуспальной кровати с шёлковыми простынями под заунывную музыку «Лунной сонаты»? Может, я хочу здесь? Может – мне так нравится? А все твои слова… такое впечатление, что ты их вычитал в каком-нибудь молодёжном журнале под заголовком «Девушки, не поступайте опрометчиво, первое впечатление вы пронесёте через всю жизнь»! Может, именно это впечатление я хочу пронести через всю жизнь? Может, я хочу, чтобы именно ты стал моим первым мужчиной? А ты… – плечи её поникли, их глаз брызнули слёзы, и Гермиона разрыдалась, отвернувшись от Ричи. У неё не было сил просто встать и гордо удалиться, что она обычно делала, если обижалась на Гарри и Рона.
– Ну, не расстраивайся, – сказал Ричи, голос у него был растерянный. – Ой, совсем забыл. У меня же для тебя подарок. – Он порылся в кармане, достав что-то. Что-то маленькое, умещавшееся в сжатом кулаке. – Вот.
Девушка упорно глядела в другую сторону. Ричи раскрыл ладонь, на ней что-то поблёскивало.
– Смотри, это кусочек луны.
Гермиона нехотя повернулась. Больно уж интригующе звучала фраза «кусочек луны». На ладони у Ричи был какой-то камешек в форме половинки сердца на цепочке.
– Лунный камень? – спросила Гермиона. Вернее, у неё получилось «луддый кабедь», потому что нос был забит от недавних слёз.
– Да, это лунный камень. Он такой же серебристо-туманный, как лунный свет над морем, и в нём есть золотая искорка – лунная дорожка на воде. Такая же искорка, как в твоих тёмных глазах, когда в них отражается луна. Убери-ка волосы.
Гермиона послушно приподняла с шеи влажные волосы, всё ещё всхлипывая. Половинка сердечка была тёплой от руки Ричи. Камешек легко лёг в ложбинку груди, словно всю жизнь там был. Гермиона подняла руки, чтобы застегнуть замочек, но Ричи перехватил её руку, целуя пальчики.
– Я сам застегну, – прошептал он. Юноша скользнул рукой по шелковистой шее, дотронулся до волнующе тонкой кожи за ухом, якобы отодвигая волосы, а на самом деле нежно её лаская. Чуть слышно щёлкнул замочек, Гермиона повернула голову так, чтобы ему было удобнее, а потом прислонилась затылком к его плечу, зажав кулон пальцами и ощущая его неровные отшлифованные края. Ричи провёл рукой от её затылка к плечу, аккуратно спуская бретельку платья и как бы случайно перемещая руку на обнажившуюся грудь. Гермионе вмиг стало жарко. Она чуть дёрнулась, но Ричи крепко обнял её второй рукой за талию, крепче прижимая к себе. Он стал нежно шептать ей на ухо, одновременно лаская её:
– Тихо, не дёргайся, всё хорошо. Ты ведь только что обвиняла меня в том, что я не хочу тебя, а теперь стесняешься относительно невинной ласки. Ты непоследовательна, Гермиона, – хмыкнул он ей в шею. – Я ничего больше делать не буду, честное слово. Если уж ты решилась на один из самых главных шагов в своей жизни, надо подходить к этому ответственно, – он улыбнулся, игриво потянув зубами за мочку уха. – Видишь ли, ко всему надо привыкнуть. Поначалу это может показаться неприятным, но потом… Это как с первым поцелуем. Вообще ко всем вещам, которые мы впоследствии считаем самыми приятными в жизни надо привыкать постепенно. Да то же курение. Я, конечно, не курю, но говорят, что от первой сигареты почти всем делается плохо, а потом от этой привычки невозможно избавиться. Так же и с любовью. Ко всему надо привыкать. Тебе приятно?
Гермиона еле слышно простонала что-то в ответ, потому что закусила губу. Она постепенно успокоилась и расслабилась, ей было очень приятно, руки у Ричи были ласковыми, тёплыми и умелыми.
– Мне продолжить?
– М-м-м…
– Хочешь, я сниму вторую бретельку?
– М-м-м…
Ричи чуть ущипнул её.
– Так нравится?
– М-м-м…
– Вот уж не думал, что моя девушка – член общества глухонемых!
Гермиона поперхнулась смехом пополам со стоном, повернувшись к нему.
– Слушай, ты когда-нибудь бываешь серьёзным? – упрекнула она Ричи с улыбкой.
– А зачем? Приятными вещами надо заниматься с хорошим настроением. Я учу тебя любви. Что может быть приятнее? Ты ведь не на уроке какого-нибудь строгого учителя, чтобы всё делать с серьёзным видом.
Гермиона представила себя на уроке Снейпа, сидящей за партой с голой грудью, а рядом с ней сидит Ричи. Вместо того, чтобы выполнять задание, они… От этой картины она прыснула, уткнувшись юноше в плечо.
– Ну вот, развеселилась? Больше не будет слёз и обвинений в том, что ты мне не нравишься?
– Нет, не будет, – Гермиона потёрлась щекой о его плечо. – Слушай, а не мог бы ты снять футболку? Я никогда… Ну, в общем, я хотела до тебя дотронуться…
– Удостовериться в том, что я из кожи и плоти?
– Хм, что-то вроде.
Ричи послушно снял футболку и расстелил её на песке, удобно на ней устроившись.
– Валяй.
Гермиона нагнулась над ним, аккуратно провела пальчиками по его гладкой загорелой груди, чуть стукнула по ней кулачком, потрогала плечи, попробовала мышцы на руках.
– Такое странное ощущение… Ты… тёплый! – сделала она вывод.
Теперь пришла очередь Ричи смеяться.
– Ну, конечно же, тёплый, я ведь живой! Каким ещё я могу быть? Ты разве не знала, что парни тёплые?
– Как тебе сказать. Конечно же, объективно я знала, что температура твоего и моего тела одинаковая. И я знаю, что ты такой же тёплый, как и я, но вот само ощущение чужой обнажённой кожи под пальцами… Только не думай, что я никогда в жизни не видела наполовину раздетых парней. Видела, конечно. Но видеть и дотрагиваться – это ведь совсем разные вещи…
– А вот в это охотно верю. Видеть твою грудь и дотрагиваться до неё – это совсем не одно и то же! – снова рассмеялся Ричи, притянув её к себе так, что Гермиона буквально оказалась сверху.
Ощущение было необыкновенно волнующим. Ричи целовал её, одновременно нежно водя руками по спине. Откуда-то изнутри стала подниматься уже знакомая волна возбуждения, лавиной прокатывающаяся по всему телу, заставляющая руки и ноги чуть дрожать, делающая голову пустой и лёгкой. Ричи неожиданно перекатился со спины, прижимая её к песку всем телом и целуя ещё глубже и неистовее. Гермиона почувствовала, что теряет голову…
– Эй, эй, ты снова спешишь, – внезапно отрезвил её голос Ричи. – Я ведь сказал, что ко всему надо привыкать постепенно.
Гермиона недовольно открыла глаза ,потому что внезапно стало прохладно. Ричи сидел рядом и смотрел на неё, лежащую на песке на его футболке, наполовину обнажённую, с затуманенными страстью глазами.
– У тебя красивые глаза. Сейчас в них отражается луна… Поверни чуть-чуть голову… Та-ак… Вот. Сейчас луна отражается и в твоих глазах, и в кулоне, такие золотистые искорки.
– Эй, а ведь у тебя такой же кулончик, как и у меня! – воскликнула Гермиона. И как она умудрилась не заметить его раньше, когда изучала его тело на ощупь.
– Ага. Это парный кулон. Специально для влюблённых. Половинку сердца одному и половинка другому. У влюблённых ведь одно сердце на двоих.
Гермиона удивлённо села.
– Это так замысловато ты признаёшь, что влюблён в меня?
– Ну, в общем да… – Ричи заправил прядь её растрёпанных всё ещё влажных волос за ухо и поцеловал её в лоб. – Да, Гермиона Грейнджер, я влюблён в тебя без памяти и признаю это.
– Вот здорово! – только и смогла от радости вымолвить девушка.



Глава 18


КУДА-ТО ПРОПАЛА ЧАСТЬ ДЕФИСОВ... ЭТО МЕШАЕТ ЧТЕНИЮ, НО Я НЕ ВИНОВАТА, ЭТО ВСЁ ВРЕДНЫЙ ИНТЕРНЕТ :((

Глава 18
«31 июля, о. Уайт
Гарри, привет!!!
Перво наперво спешу поздравить тебя с днём рождения, с совершеннолетием! Просто не верится, что ты уже настолько взрослый… Вроде только вчера тебе было одиннадцать, ты был маленький и щуплый, ничего не знал о волшебном мире и толком не умел применить ни одного заклинания, а теперь… Ты взрослый!!! Ты сам то в это веришь? Так… сейчас я тебе чего нибудь хорошего пожелаю… О! Несмотря ни на что, дожить до тех пор, когда я буду поздравлять тебя со ста семидесяти семи летием! Как тебе такая перспектива? Но это всё шутки. На самом деле я хочу пожелать тебе всего самого самого, потому что ты мой лучший друг. Не Рон, не Джинни, не мама, а именно ты. Ты лучше всех меня понимаешь, всегда находишь нужные слова, чтобы приободрить, ты первым придёшь на помощь, если я в беде, ты отдашь за меня жизнь… Ты принимаешь меня такой, какая я есть, но при этом помогаешь стать лучше. Ты делишь со мной мои радости и заботы, ты всегда готов выслушать и понимаешь меня даже тогда, когда я молчу. Ты делаешь мой мир светлее и красочнее… Спасибо за то, что ты есть, и за то, что ты мой друг.
(И отдельное спасибо тому троллю в женском туалете, который навсегда свёл нас вместе и помог подружиться.)
Я хочу, чтобы мы оставались друзьями, что бы ни произошло, потому что дружба с таким человеком как ты – это навсегда.
Я очень люблю тебя, Гарри, будь счастлив.

P.S. Не особо то там празднуйте с Роном, знаю я вас, накупите втихаря с близнецами огневиски и так оторвётесь по полной, что первое сентября пропустите.

P.P.S. Мой подарок – это подглядыватель или зрительная трубка. Нет, не подзорная труба, я всё правильно написала. Вставляешь трубку узким концом в замочную скважину, смотришь в широкий, и тебе видно всё помещение, а не тот крохотный кусочек, который можно увидеть невооружённым глазом. Колёсико – это для наведения резкости, а кнопочка – для подсветки, если подсматриваешь за кем то ночью. Полезное изобретение, можно за Снейпом в ванной подглядывать… Ой, я хотела сказать, за Сьюзен Боунс, ну, или за кем нибудь ещё. Ладно, это шутка. Придумаете там с Роном, как её можно использовать с большей пользой и меньшими потерями для собственной нравственности.

А теперь, собственно, письмо.
Ты когда нибудь слышал про планктон? Вот вот, я тоже не слышала, а ничего прекрасней на свете быть не может, разве что СОВы и ТРИТОНы, сданные на отлично. Планктон – это такие микроорганизмы, живущие в морской воде и фосфорящиеся ночью, их ещё называют морскими феями. Это так красиво… словно огоньки с рождественской ёлки, но в воде.
Откуда я об этом узнала? Нет, я не читала маггловский учебник по биологии, это мне Ричи рассказал и показал. Дело в том, что я купалась ночью! Ощущения просто непередаваемые, словно я стала русалкой, и море – мой родной дом. Самое интересное – это ничуть не страшно. Вот так подумаешь – ночь, никого нет, полная луна, самое время объявиться какому нибудь оборотню или вампиру… Но с Ричи совсем не страшно. Знаешь, какие у него мускулы? Я его всё дразню, что он, небось, подковы пегасов шутя руками гнёт. А он смеётся и молчит, не говорит ни «да», ни «нет», интригует!
Самое главное забыла! Он же признался мне в любви!!!!!!!!!!!!! Вчера ночью. Ты думаешь, чего я сегодня такая легкомысленная и болтаю всякую ерунду? Просто мне ничего в голову не идёт, кроме его слов. Нет, не было никакого пафоса, фрака, шампанского в ресторане и обручального кольца в бархатной коробочке. Мы просто сидели на пляже и… болтали, наверное, так можно сказать. Нет, я была одетая …почти, зря ты так плохо обо мне думаешь, Поттер, после всех тех хороших слов, что я тебе наговорила в поздравлении. Так и вижу твою недоверчивую ухмылочку, у Малфоя её перенял, что ли… Нет, я ведь уже говорила, что Ричи не такой. Он не станет таскать меня по пляжам с целью просто использовать, зная о моей неопытности и, хм, вполне естественном любопытстве. Любой другой бы на его месте давным давно бы воспользовался ситуацией, но не он, нет. Ричи уже не раз доказал мне своё благородство и чистоту помыслов, так что не волнуйся за меня.
Ах, да, я же говорила, как он мне в любви признался, просто, как бы даже между делом… Знаешь, я поверила. Нет, ну не до такой степени, чтобы завтра же бежать и заказывать обручальные кольца и шить свадебное платье, но достаточно для того, чтобы понять, что… я люблю его.
Смешно, я и двух месяцев с ним ещё не знакома, а уже не знаю, как я буду жить без него, когда вернусь в школу. Видеться с любимым человеком только на каникулах… Это же пытка!.. Мне вот Лаванда про своего молодого человека рассказывала, они прошлым летом познакомились, он учится в Шармбатоне, так они только переписываются и на каникулах видятся. Я и не подозревала, насколько это ужасно. Лето ещё не кончилось, а я уже думаю о том, что я буду делать без Ричи. Я к нему так привыкла, просто не верится. Как будто он – часть меня, он в моём сердце, в моей душе, в моей голове… его образ у меня перед глазами, его голос у меня в ушах… Он первый, о ком я думаю с утра и последний, кого я вспоминаю перед сном… Недавно я оговорилась и назвала бабушку Ричи, хорошо ещё – она не расслышала.
Я сойду с ума без него. Зачем, спрашивается, я влюбилась? Чтобы вот так вот сходить с ума?..
Извини, Гарри, за такое истеричное письмо. Вот вечно я так – начинаю за здравие, а заканчиваю за упокой. Иди и спокойно празднуй, сегодня твой день, ешь, пей, веселись, открывай подарки, только не используй подглядыватель на замочную скважину Джинни, а то сам знаешь Рона, когда дело касается его сестрёнки, у него разом пропадает всё чувство юмора.
Пока, пиши.
С любовью,
Твоя Герми».
***
«31 июля, о. Уайт
Нев, поздравь меня, а-а-а, всё просто супер!!! Или она меня изнасилует, или я не знаю, что случится. Вернее, знаю, конечно, и весь в предвкушении. Какой же я коварный соблазнитель, у-ух!!!
Слушай, я прямо завидую этой грязнокровке… Кого и где ещё так красиво и изощрённо соблазняли? Разве что где нибудь в маггловском кино, а в жизни… не-е-ет.
Я водил её купаться ночью. Мы волшебно провели время, это правда. Особенно Грейнджер. Сначала я заманил её на пляж рассказами её о планктоне, ну, морских феях, выдал всё то, о чём ты мне написал, и даже больше. Выспросил аккуратненько у настоящего Ричи, он объяснил мне, что это фосфорящиеся микроорганизмы, которые светятся при трении, надо будет про фосфор у Снейпа спросить, пусть даст что- нибудь почитать. Ну, отправил я красотку купаться, хотя нет, надо начать не с этого. Сначала я соблазнил её пойти без купальника, мол можно и в платье поплавать, это уже потом она сообразила, что в мокрой одежде нет ничто простудиться и заболеть. Ха, было уже поздно!
А как она раздевалась… Это надо было видеть. Полчаса решалась, честное слово, как будто я чего то ещё не видел. Отвернись, говорит, и не подглядывай, сама невинность, куда тебе. Естественно, я и не подумал отвернуться, она платьишко скинула и мне подала, вид у неё странный был, как будто она на что то важное решилась, ну вот самое важное решение в жизни приняла. Не-е-е, думаю, сегодня ты останешься без сладкого, не нужны мне царапины от песка на самых важных и нежных частях моего тела... А потом произошло что-то странное.
Подала она мне одежду и стоит полуголая в лунном свете – у меня дыхание перехватило, такая она красивая была… Веришь – нет, у меня просто слов не было, стоял как дурак и на неё пялился, а потом мне как то неловко стало, и я отвернулся. Я такой красотищи отродясь не видел… Вот представь – перед тобой стоит почти обнажённая девушка, вся залитая лунным светом, у неё серебристая кожа, серебристые волосы, и вся она словно изнутри светится… Совершенно неземное зрелище. Говорят же, что женщины близки луне, я сам в этом убедился. Я как-то разом забыл, что привёл её сюда, чтобы продолжать соблазнение, просто стоял и смотрел…
Мне нянька-эльф в детстве сказку про Лунную фею рассказывал, что приходит она во сне к мальчикам, которые хорошо себя ведут, и выполняет их заветное желание. Я в детстве всё ждал, ждал эту фею, и так и не дождался… Хотел пожелать, чтобы родители не ругались… А теперь вот вырос и увидел эту фею, но не во сне, а наяву… А желать уже нечего...
Раньше у меня привычка такая была, малость… нехорошая. Ну, разговариваю я с Грейнджер, называю её солнышком, ласточкой, ну, ерунда всякая, сам знаешь, чего там безумно влюблённые городят, а про себя повторяю – «что, грязнокровка, поимею и выброшу на помойку», «а, дура маггловская, купилась на красивое личико и сладкие речи, так тебе и надо…». И, знаешь, я так больше не могу. Пробовал обозвать её про себя, а не получается… Язык не поворачивается, что ли… Хочу и не могу. Прямо импотент от ругательств!.. Ведь ничего же не изменилось, она всё та же грязнокровка Грейнджер, а я всё тот же чистокровный аристократ Малфой, а всё уже не так, как было…
Может, я зря затеял всё это? Это лишение девственности, этот спор дурацкий?.. Ну, пересплю я с ней, и что дальше? На кой Мерлин мне эти деньги? Мне мать даёт, сколько ни попрошу… Сначала это выглядело забавно, там, в поезде, когда ты мне идейку подкинул, всё завертелось и… А сейчас я даже не знаю.
Ох, не было печали, Малфой решил повалять дурака… Ладно, хватит философии.
Зато она добровольно обнажилась, не под влиянием импульса, как прошлый раз, на качелях, вернее – это я её аккуратненько раздел. Чего проще? Спустил бретельки платья, она и не сопротивлялась, сидела и беспомощно мычала, сказать ничего не могла. Наверное, понравилось, как я её приласкал…
Все они одинаковые – тут погладил, там ущипнул, и готово дело. Чистокровные, грязнокровки, блондинки, брюнетки, рыжие, недотроги, потаскушки… всё одно. Скучно. Интересно было её раскручивать, когда ещё не доверяла, побаивалась, от одного взгляда краснела, а теперь… Азарт какой то пропал, что ли. Я её, конечно, дожму, а дальше что? Спать я с ней потом не буду – зачем мне это надо? Спор то я выиграю, и что? Будет ещё скучнее... Может, плюнуть на всё это дело? А с другой стороны – жалко. Столько мы с тобой планов разработали, ты думал, я в жизнь претворял, и всё книзлю под хвост? И так плохо, и сяк негоже. Мерлин знает, что делать…
А как она разохотилась… Она думала, что я с ней пересплю на пляже, и так разобиделась, когда я дал понять, что этого не будет, у-у-у, даже заплакала, представляешь? Вот ты думаешь, как девчонку в постель затащить, планы строишь, что то высчитываешь, выдумываешь, прикидываешь, а она, оказывается, в это же самое время делает то же самое. Ну, может, в данном случае и не то же самое, но просто мечтает быть соблазнённой. Представляешь, я ей объяснял, что воспоминания о её первом разе останутся на всю жизнь, что от этого многое будет зависеть в её дальнейшей интимной жизни... Я что – мама Грейнджер – на такие темы с ней разговаривать? Смех, да и только… Малфой напутствует Грейнджер… С ума сойти!..
Зато я знаю, что буду делать, если папаша вдруг вздумает лишить меня наследства: я стану душевным лекарем в Святом Мунго! Нет, конечно, с совсем уж помешанными я дел иметь не буду, но вот по части того, чтобы выслушать, дать совет, поговорить по душам – да сколько угодно. Буду специализироваться на молоденьких неопытных дурочках, которые никак не потеряют девственность… Умора…
Всё, пора заканчивать это невозможно длинное письмо, а то у меня уже начался словесный понос. Вот так вот, чем меньше проблем, тем длиннее письма.
Пока,
Драко».

У МЕНЯ ВОПРОС. ВЫ ОТЛИЧАЕТЕ, КОГДА МАЛФОЙ - ЭТО МАЛФОЙ, А КОГДА ОН - РИЧИ? И ЕЩЁ: КОГДА МАЛФОЙ - ЭТО НАСТОЯЩИЙ МАЛФОЙ, А КОГДА ОН ТОЛЬКО ПРИКИДЫВАЕТСЯ ПОЛНОЙ ЗАДНИЦЕЙ?
А ТО Я ПИШУ, ПИШУ, А ВЫ, МОЖЕТ, И НЕ ПОНИМАЕТЕ, ЧТО К ЧЕМУ... :(


Глава 19


Глава 19

В середине августа в городишке неподалёку должна была состояться традиционная летняя ярмарка и народное гулянье. Местные жители были к этому привычны, в основном такие мероприятия проводились для приезжих, чтобы воссоздать дух прошлого, когда такие гулянья были единственным развлечением. Приезжал цирк-шапито с дрессированными зверями, клоуны, акробаты и цыганки-гадалки, монтировались аттракционы, продавались горы всяких вкусностей и памятных сувениров.
Гермиона договорилась с Ричи встретиться прямо на ярмарке, потому что он не успевал зайти за ней в гостиницу после работы. Девушка никогда раньше не бывала на этой ярмарке, поэтому просто не представляла себе её масштабов. Она уже полчаса бродила по забитой битком площади, а вокруг неё бурлило людское море, хохочущее, жующее, пьющее, ругающееся и целующееся. Они не догадались договориться встретиться около какого-нибудь определённого аттракциона или павильона, и теперь она пожинала плоды собственного легкомыслия. У Гермионы уже кружилась голова, перед глазами мелькали расплывчатые разноцветные пятна чужих кофточек, брючек, рубашек и шорт. Уже начинало темнеть, а Ричи не было и следа.
– Девушка, вы кого-то ищите? – раздался рядом голос, и Гермиона с надеждой обернулась. На неё уставился здоровенный детина под два метра ростом, пьяно ухмыляясь и слегка покачиваясь. – Уж не меня ли? Может быть, я смогу составить вам компанию?
Она испуганно вздрогнула и покачала головой.
– Нет-нет, я ищу своего парня, он сейчас будет здесь.
– Так это когда ещё будет… – детина осклабился и икнул, – а я – вот он я, уже здесь и готов быть вашим кавалером. – Он протянул к Гермионе волосатую лапищу, намереваясь обнять её.
– Не трогайте меня, а то я буду кричать… – Гермиона надеялась, что её голос звучит достаточно уверенно и убедительно. На самом же деле из горла вырывался какой-то мышиный писк.
– Это кто тут у нас такой несговорчивый? – к детине подошёл какой-то тощий прыщавый сморчок с сальными волосами и длинными как у орангутанга руками. – Чего ломаешься, красавица? Твоего общества такие парни ищут, а ты нам отказываешь? Нет, девочка. Так дело не пойдёт! Подходи ближе, не стесняйся! – парни стали теснить её к кустам, ловко отсекая от людей. Девушка запаниковала.
– Эй, это кто здесь такой общительный, что смеет приставать в моей девушке, а? – за спиной здоровяка Гермиона увидела фигуру Ричи, который подошёл как раз во время.
– Да пошёл ты, кто бы ты ни был, – огрызнулся тощий не оглядываясь.
– Ты, таракан, да ты хоть представляешь себе, с кем ты сейчас разговариваешь? – в голосе Ричи зазвучал металл и небывалая властность, которой Гермиона никогда раньше не слышала.
Сморчок оглянулся и хлопнул детину по плечу. Тот обернулся и расплылся в фальшивой улыбке:
– Эй, Лавлесс, так бы сразу и сказал, что это твоя девка! Какого было её тут в одиночку оставлять? Иду, смотрю, какая-то шала… девушка ходит и всем так преданно в глаза заглядывает… Ну, думаю, точно приключений на одно место ищет, а мы с Доном и рады стараться развлечь девушку, правда ведь, приятель?
– Твоя правда, Сэм, – поддакнул сморчок. – Ты уж в следующий раз подружек своих посреди толпы не оставляй, а то ведь это мы такие смирные, по первому же требованию удаляемся… Мы ещё не забыли, как ты нас в прошлый раз отделал.
– Значит так, ребятки, – Ричи так произнёс слово «ребятки», будто оно значило что-то малоприятное и вообще непристойное, – слушайте сюда. Сейчас вы тихо мирно разойдётесь по домам, проспитесь, протрезвеете, а назавтра проснётесь новыми людьми. Вы перестанете пить, буянить, приставать к одиноким девушкам и задирать парней, потому что вы у меня на примете. Узнаю, что вы отобрали у ребёнка игрушку или оборвали цветы в сад у какой-нибудь старушки, уши пообрываю обоим, так и знайте. То, что я сделал с вами в прошлый раз, покажется тайским массажем по сравнению с тем, что я сделаю в следующий. Вам всё понятно, или объяснить доступнее? – парни притихли и уставились на свои ботинки. Ричи говорил уверенно, не повышая голоса, Гермиона только диву давалась его выдержке и спокойствию. – И ещё. Вас я забыл спросить, где мне оставлять мою девушку, – добавил он елейным голоском, повернулся к ним спиной, взял Гермиону под руку и увёл её прочь от двух хулиганов-неудачников.
– Круто ты их… – девушка вышла из ступора, чуть вздрогнув. – Я не знала, что тут встречаются такие агрессивные типы. – Она сжала своими холодными пальчиками его руку, и её охватило блаженное ощущение покоя и безопасности, волной разлившееся по телу. – Ты снова меня спас, супермен.
– А, чего там, шпана местная, всего делов-то – припугнуть, – Ричи сделал неопределённый жест рукой, другой обнимая её. – Придурки.
– Ты так здорово с ними разговаривал, не повышая голоса, с таким достоинством, и в то же время так убедительно. Знаешь, на секунду мне даже показалось, что ты – Малфой.
– Что? – Ричи резко так остановился, что Гермиона от неожиданности чуть не упала. – Ой, извини… – Он обнял девушку и поцеловал её в лоб. – Что ты там сказала про Малфоя?
– Ну, так обычно Малфои говорят. Даже тона голоса не меняют, а все их слушают и кидаются выполнять все их требования.
– Ах, вон ты о чём… Не зря же я живу в замке. Я там родился и прожил всю жизнь, работая на Малфоев, вот и нахватался от старого мистера Игнатиуса. Тот как взглянет, так кровь в жилах стынет, сама ведь знаешь. Правильно говорят – с кем поведёшься, от того и наберёшься.
– Хм, наверное, ты прав, если прожить рядом с человеком бок о бок всю жизнь, становишься на него похожим, перенимаешь его манеры и привычки, ведёшь себя так же.
– Д-да, возможно, – Ричи вздохнул и сменил тему разговора. – Ну, куда пойдём?
– Ой, даже не знаю… – Гермиона огляделась кругом. Как всё изменилось с приходом Ричи! Люди в толпе уже не казались ей такими грубыми и шумливыми, всё было так весело и красочно. Прежде раздражающие крики балаганных зазывал теперь забавляли её, треск выстрелов в тирах приятно возбуждал, громкая музыка пьянила, аромат жареных пирожков и сахарной ваты приятно щекотал ноздри. У неё просто разбегались глаза. – Можно сходить в тир, на чёртово колесо, в гадальный салон и на аттракцион «Королевство кривых зеркал», а ещё накупить всякой ерунды на память.
– Ваше слово для меня закон, ведите же, юная леди! – насмешливо воскликнул Ричи, и они нырнули в разряженную галдящую толпу.
Час спустя, постреляв в тире, впрочем, без особых успехов, полюбовавшись на шпагоглотателей и акробатов в маленьком крытом цирке, похохотав вдоволь над искажёнными изображениями друг друга в зеркальной комнате смеха, накупив всякой сладкой гадости типа засахаренных каштанов, вареных в меду груш, лакричных леденцов и сладкой ваты и полюбовавшись на остров с высоты птичьего полёта с чёртового колеса, они оказались перед самым таинственным шатром мадам Заиры – цыганки-гадалки.
– Ну, Гермиона, рискнёшь зайти? – окинул её Ричи насмешливым взглядом.
– Ой, да не верю я ни в какие пророчества и предсказания. У нас в школе есть предмет Прорицание, его ведёт старая шарлатанка. Она выдумывает все свои пророчества, то смерть кому накликает, то несчастье. Ни одно её предсказание-гадание ещё ни разу не сбылось, ну ладно, одно всё же сбылось, но это просто случайность. «Дети, обратите свой взгляд в себя, раскройте внутреннее око, развейте туман над будущим…» – передразнила Гермиона профессора Трелони замогильным голосом. – Не верю я во всё это, поэтому с удовольствием пойду в салон мадам Заиры.
– Вот она, маггловская рациональность. Хоть я и сквиб, я всё же верю в предсказания, – Ричи не согласился с Гермионой.
– Тогда тем более пошли. Может, у этой цыганки и правда есть дар предвидения, тогда она сможет предсказать наше будущее.
Взявшись за руки, они вошли в шатёр вместе. Как в любом другом гадальном салоне, здесь были на виду все привычные атрибуты: хрустальные шары на полках, глобусы луны и карты лунного неба, всевозможные гадальные карты вплоть до таро, какие-то совершенно непонятные приспособления жуткого вида, заставившие Гермиону вспомнить о гадании по печени только что убитого цыплёнка. Девушка вздрогнула, когда почувствовала чью-то руку на своём плече.
– Пришли разузнать о своём будущем, голубочки? – неприятный скрипучий голос резанул по ушам.
Гермиона чуть не подпрыгнула от неожиданности, резко обернувшись. Перед ней стояла старая морщинистая цыганка, курившая трубку. На голове у неё был тюрбан, заставивший девушку тотчас вспомнить печально известного профессора Квиррела.
– Ну, голубочки, кто первый? Кто смелее?
Гермиона беспомощно посмотрела на Ричи. То, что пять минут назад казалось невинной забавой, сейчас было каким-то зловещим. Ей вдруг совершенно расхотелось узнавать своё будущее, даже и понарошку.
– Давай, девочка, не стесняйся, всю правду всё равно не скажу, твои ушки пощажу, а коли совру, так денег не возьму, – цыганка заговорила прибаутками, потянув Гермиону за собой. – Проходи за занавеску, не бойся, не съем. Вон, какой у тебя защитник-то грозный, – цыганка улыбнулась, глазки-щёлочки и вовсе пропали среди морщин.
Гермиона зашла за занавеску и села на потёртый стул, цыганка села напротив, внимательно глядя на неё. Девушка протянула руку, припоминая, что цыганки в салонах всегда гадают по руке, но Мадам Заира отвела её руку в сторону, покачав головой.
– Вот что, девонька, по глазам твоим вижу, что кто-то ох недоброе против тебя затеял, плетёт паук паутину, попадёт в неё бабочка, плетёт недруг интригу, попадёт в неё девочка. Есть у тебя враг, милая, да считаешь ты его другом, жди беды. Туча у тебя над головой сгущается чёрная, смерти бойся. Не тот враг, что обманет, а тот враг, что помощь предложит. Друзья верные лишь те друзья, что в беде познаются, а быть беде. Беда скоро придёт, сама не заметишь, как одна останешься. Больше ничего не скажу, деточка, но будь осторожна…
Гермиона сидела ни жива, ни мертва. Сколько бы она ни убеждала себя, что ни в какие предсказания шарлатанок не верит, всё равно гипнотический голос продолжал эхом звучал в её ушах, убеждая в своей правоте.
– Не верю, вы всё лжёте! – запальчиво выкрикнула девушка, порываясь вскочить и выбежать из-за занавески, но цыганка удержала её, вцепившись в руку крючковатыми пальцами.
– Веришь – не веришь, дело твоё, я тебя предупредила. Дамблдору привет передай, скажешь, от Зеферины Вильгельманс, он знает, учились вместе. Молодца своего не зови, ему гадать не буду, себе дороже, коль отец его узнает. Иди.
Гермиона вышла из шатра на ватных ногах. В голове шумело, в глазах щипало от крепкого табачного дыма, клочьями висящего в салоне. Ну, скажите на милость, зачем она туда попёрлась? Ведь не верит же гадалкам, ведь знала же заранее, что всякой ерунды про смерть наговорит… Но при чём тут тогда Дамблдор? Эта Мадам Заира или как она там назвалась? Зеферина Вильгельманс? каким-то неведомым образом умудрилась догадаться, что Гермиона волшебница? Что знает Дамблдора и что скоро увидится с ним? Значит, она и правда ясновидящая? И чего она там сказала про Ричи? Что его звать не надо, а то его отец будет недоволен? Что-то в этом роде.
– Эй, Гермиона, что случилось? Ты сама не своя… Что тебе наговорила эта карга? – Ричи подошёл и обнял её, внимательно глядя ей в глаза.
– Как я и ожидала, она наболтала какую-то чушь про то, что не тот враг, что обманет, а тот враг, что помощь предложит, что-то там про предательство близких друзей, близкую смерть и интриги… Бред, короче.
– Хм, ну ладно, тогда я тоже пойду, свою порцию бреда получу.
– Нет, Ричи, не ходи. Она сказала, что не будет тебе гадать, потому что не хочет проблем с твоим отцом. Скорее всего, они знакомы, потому что эта Мадам Заира, то есть Зеферина, ещё велела мне передать привет Дамблдору, сказала, что они вместе учились. Значит, она волшебница, и твоего отца-волшебника она тоже может знать. Вот только не понимаю, какие могут быть проблемы, если она просто скажет тебе про твоё будущее.
Лицо Ричи потемнело. Они медленно шли по почти неосвещённой парковой дорожке по направлению к закусочной, приветливо поблёскивающей китайскими фонариками. Было уже темно, большинство аттракционов закрылось, но гуляющих было всё так же много.
– Нет, не думаю, что это проблемы, касающиеся будущего. Это… Видишь ли, м-м-м… Моя мать – цыганка! Она бросила моего отца и ушла с табором, оставив меня, малыша, ему. Он не хотел всю жизнь работать на Малфоев, собирался уехать на большую землю, поселиться в Лондоне, открыть лавочку в Косом переулке, а я нарушил все его планы. С тех пор он слышать не может о цыганах.
– О… Я не знала… Так ты не знаешь своей матери? Ты её никогда не видел?
– Отчего же, видел… Она бросила нас с отцом, когда мне было шесть. Сказала, что хочет вновь стать свободной. Мой отец, он… довольно властный человек, живя с Малфоями, другим не будешь. А мать… Она ведь цыганка. Её звали Вентара – ветер по-цыгански. Она ушла и стала свободной, как ветер. С тех пор вместо матери у меня были малфоевские кухарки да служанки…
– Прости, я не хотела тебя расстраивать, – Гермионе стало неловко. Она совсем не знала, как сказать Ричи что-нибудь утешающее и ободряющее.
– Ничего страшного. Я давно привык к мысли, что у меня нет матери.
– Разве к этому можно привыкнуть? – Гермиона потрясённо уставилась на него.
– Можно, если долго её не видеть и ничего о ней не знать. Давай сменим тему, я не хочу об этом говорить. – Гермиона горестно вздохнула, крепко сжав руку Ричи. – И не смей меня жалеть.
– Хорошо, я не буду говорить об этом, если тебе неприятно.
Они немного помолчали. Гермиона про себя уже успела триста раз поклясться, что никогда в жизни не сделает Ричи несчастным и не бросит его, как поступила его мать. Она теребила свою половинку лунного сердечка на цепочке, собираясь с мыслями, чтобы сказать Ричи что-то важное, самые важные слова в её недолгой шестнадцатилетней жизни.
«Ричи, я тебя люблю. С тех самых пор, когда я тебя увидела… Нет, не так. Я полюбила тебя с первого взгляда, как только увидела, там на пляже… Вообще-то я не сразу его увидела, я на него посмотрела-то через полчаса после того, как он меня уже спас… Нет, надо так: Ричи, я…»
Её сбивали с мысли чьи-то громкие голоса. Им навстречу шла стайка девчонок, громко переговаривающихся в темноте:
– А я и говорю ему: пока предложение руки и сердца мне не сделаешь, и не подумаю с тобой спать, а он взял и не пригласил меня на ярмарку, представляете, каков гад, а?! Кулончик вот подарил в виде сердечка, а в любви не признался, засранец, зачем ему себя связывать чем-то, даже и словами? Хотя знаю ведь, что он от меня без ума.
– Да не расстраивайся ты, Сел, Ричи Лавлесс всю жизнь был бабником, бабником и помрёт. Если ты не станешь с ним спать, он через пять минут найдёт себе менее принципиальную дуру и будет развлекаться с ней…
Гермиона окаменела, не веря своим ушам. «Ричи Лавлесс всю жизнь был бабником, бабником и помрёт. Если ты не станешь с ним спать, он через пять минут найдёт себе менее принципиальную дуру и будет развлекаться с ней…» Она остановилась прямо под фонарём, девичьи голоса слышались всё ближе, и через мгновение четверо девчонок вышли прямо на них.
– О, какие люди! – смазливая фигуристая блондинка округлила глаза и подбоченилась, подходя к Ричи с видом собственницы. – Вчера, значит, подбивал ко мне клинья, а сегодня пригласил на ярмарку какую-то невзрачную мымру, которая наверняка согласилась с тобой переспать, да? И кулон ей такой же подарил! – блондинка так глянула на Гермиону, как будто была готова выцарапать ей глаза.
– Селина, я… – Ричи не нашёлся, что ответить.
– Селина? Какая я тебе Селина, олух! Я – Селия !!! У тебя столько баб, что ты их даже по именам запомнить не можешь? Ты, небось, из тех, кто всех девушек называет кисками, лапочками, или солнышками, чтобы имена запоминать не надо было. Вот чёртов бабник! И не стыдно тебе? – она подошла к Ричи вплотную, тыча пальчиком ему в грудь. На Гермиону она вообще перестала обращать внимание. – Если ты такой красавчик, то думаешь, что тебе всё можно, да? Но ты не на ту напал! Только вчера меня обхаживал, лилии приносил, кулончик сердечком подарил. А сегодня уже с другой! И те же лилии, небось, и тот же кулончик! Так вот, Ричард Лавлесс, забудь обо мне. Забудь навсегда о Селии Свифт!
Гермиона вдруг резко выдернула руку из руки Ричи, словно очнувшись. В глазах у неё стояли слёзы.
– И о Гермионе Грейнджер тоже забудь! – выкрикнула она ему в лицо, сорвала со своей шеи цепочку с половинкой сердца и, швырнув в него, припустила бегом по тёмной тропинке.
Ричи растерянно смотрел ей вслед, решительно ничего не понимая.



Глава 20



Глава 20
«15 августа, о. Уайт
Ой, Гарри, как же всё ужасно…
Пишу, а у самой руки дрожат, извини за кляксы и потёки, это слёзы…
Сейчас уже ничего, прошло более-менее, а вчера я весь день проплакала, с постели вообще не вставала. Как же всё паршиво… Какая же жизнь дерьмовая штука… Помнишь, я недавно писала, что вдруг испугалась смерти? Теперь я посчитала бы её избавлением… Как же мне плохо… Жить не хочется.
Всё так хорошо начиналось, мы пошли на ярмарку, вернее – договорились там встретиться, Ричи не было, и ко мне какие-то хулиганы пристали. Я испугалась, а он так неожиданно появился и спас меня, по-настоящему спас, мало ли, чего они мне сделали бы… Так хорошо было, мы гуляли, всякую всячину покупали, смеялись, целовались, дурака валяли… Потом словно меня кто под руку толкнул зайти в салон к гадалке. Сам же знаешь, как я ко всяким там фальшивым ясновидящим отношусь, но эта оказалась настоящей. Наговорила каких-то ужасов про скорое предательство, я ей не слишком поверила, мало ли, чего там цыганка наболтает… Но она потом попросила Дамблдору привет передать, узнала, что я – волшебница. Значит – всё правда, что она мне предсказала…
И точно, сбылись ведь её слова. Я шла, про себя прикидывала, как Ричи сказать о том, что я по отношению к нему чувствую… И тут идут навстречу нам какие-то четыре девки, идут, не замечая нас, Ричи обсуждают вовсю, кого он куда пригласил, с кем спал, с кем собирался… Это было ужасно. Одна эффектная блондинка налетела на него и давай наседать, Ричи такой, Ричи сякой, приглашал её на ярмарку, а явился с другой, с какой-то потаскушкой… А я стою, как будто меня там вообще нет, и рот открываю, словно рыба, выброшенная на берег, ничего сказать не могу. Я думала, что в обморок упаду. Так плохо стало, точно по голове чем-то стукнули, даже в глазах потемнело.
А он… стоял и слова ей поперёк не сказал! Я так ждала, что он обнимет меня, успокоит, скажет той девчонке, что она его с кем-то спутала, или хотя бы скажет, что с ней давным-давно всё кончено, а я – его новая девушка. Но нет. Он молчал. Просто молчал. Что ж, молчанье – знак согласия. Значит, всё это правда. Эта блондинка была его постоянная девушка, а я – так, развлечение на лето. Дура, с которой можно поразвлечься, попользоваться, а потом выбросить… С ней он, наверное, поругался, и решил со мной погулять, для разнообразия. Я сорвала кулон-половинку сердечка с шеи и кинула в него, ничего мне от него не надо, пусть той лахудре дарит… Кажется, она ещё упоминала, что он ей такое же дарил, представляешь.
Если бы ты знал, как мне сейчас паршиво… Как обидно… Хочется залезть под одеяло и носа оттуда не высовывать до конца жизни. А ещё лучше – взять и поселиться на необитаемом острове, жить одному в своё удовольствие, и чтобы никого рядом...
Подумать только, и я ещё собиралась признаться ему в любви! Каков обманщик и подлец! Я, гордая, независимая, самодостаточная Гермиона Грейнджер, встречавшаяся с самим Виктором Крамом, убиваюсь по этому Ричи Лавлессу, что б ему жениться на той тупой блондинке! Ух, как я зла, не могу о нём спокойно думать. Или всё крушить хочется, или разрыдаться так, что недавний ливень позавидует. А ещё лучше – умереть от разбитого сердца. Как же мне его не хватает… И почему я не могла влюбиться в нормального парня?.. Угораздило же меня…
Пожалей меня, Гарри… Как мне сейчас не хватает хорошего друга, чтобы выговориться по-настоящему…
Целую, Герми».
***
«17 августа, о. Уайт
Ой, Нев, ну и натворил же я делов… Ругай меня, ругай… Боюсь, что вся задумка пошла коту под хвост. Таких я дров наломал, что даже стыдно за собственную глупость.
Но обо всём по порядку.
Как ты и посоветовал, я пригласил Гермиону на ярмарку. Эти сборища здорово расслабляют, пара пустяковых подарков – и она у меня в кармане. Но с самого начала всё пошло не так. Я опоздал на встречу, потому что Ипполита возилась в лаборатории, и я не мог взять зелье. Ведь клялся же себе, что пара порций всегда будет храниться в моей комнате, но… Сам знаешь, пообещать себе – это одно, а потом то ли забыл, то ли схалатничал. Короче, я полдня выбирал время для того, чтобы незаметно отлить немного из амфоры в пузырёк. Ипполита старуха крепкая, у меня язык не поворачивается назвать её бабушкой. Она без устали варила что-то там такое супернужное, что из лаборатории ни на шаг не выходила. Я каким-то чудом улучил минутку и стащил всю амфору, а она эх и тяжеленная, зараза. Еле доволок до своей комнаты. Теперь стоит у меня под кроватью рядом с коробкой волос этого обормота. Ну, я быстренько этой гадости хлебнул, и бегом на площадь. Народу там – не продохнуть, как же меня бесит это тупое маггловское стадо, ты бы только знал. Жрут, пьют, ржут… такие уроды. Просто пародия на людей.
Я всю толпу раза два прочесал, прежде чем грязнокровку заметить. Она времени даром не теряла, к ней уже двое каких-то хмырей приставали. Ну, я с ними поговорил как следует, не повышая голоса, но так, что они прониклись сразу. Видать, настоящий Ричи им уже пару раз накостылял, так что особо разбираться с ними не пришлось, сами свалили подобру-поздорову. Ты бы видел Гермиону, я думал – она мне ботинки лизать будет от благодарности, так она перетрусила при виде этих уродов. Я опять стал героем в её глазах, так что мои акции растут, как гоблины в банке выражаются. Зато в другом промахнулся. Она меня Малфоем назвала, представляешь! Видно, здорово я разошёлся, что всякий самоконтроль потерял и стал похож на самого себя. Н-да, бдительнее надо быть, а то девчонки – народ проницательный, даже грязнокровки. Один раз она мне уже сказала, что я чем-то на Малфоя похож, я как-то там отмазался. И вот уже второй раз. Третьего раза может и не быть...
Пошли мы бродить по дурацким аттракционам, всякую дрянь дешёвую покупать, на людей глазеть. Вот это пытка так пытка…Я уже устал порядком. Ночь тёплая была, я думал – она расслабится, тут я её до дома провожу, в гости напрошусь и…но не тут-то было. Это был поистине не мой день. Сначала ей приспичило пойти к гадалке в салон. Эта дура меня час убеждала в том, что в предсказания не верит, а потом сама же попёрлась к очередной шарлатанке. И что ты думаешь, эта цыганка оказалась мало того, что настоящей гадалкой, так ещё и какой-то старой знакомой Дамблдора, враз углядевшей в грязнокровке волшебницу! Нагадала ей чего-то там такого устрашающего, что Гермиона сама не своя вышла, на ней лица не было. Что-то там бормотала про предательство близкого человека, друзей и врагов. Только я было пошёл к гадалке, как она и говорит мне, не ходи мол она тебя не примет, потому что не хочет проблем с твоим отцом. Ну, ясное дело, отец меня по головке не погладит за то, что я якшаюсь со всяким сбродом. Тут бы дурёхе эту фразу и забыть, так ведь нет же, прицепилась как банный лист. И меня понесло… Наболтал ей с три короба про сбежавшую цыганку-мать и безутешного отца, про одинокой детство и безрадостное прошлое… Кажется, перепутал что-то, но эта дурочка даже не заметила. Ох, она и повелась, я думал – расплачется. Шла, от жалости губы кусала. Ничего, думаю, женщине надо дать себя пожалеть, лишним не будет. У неё материнский инстинкт взыграет, захочется обо мне заботиться, что-нибудь приятное сделать, чтобы утешить, ну ты понимаешь, о чём я… Ага, щаз! Тут произошло нечто такое, чего я ну никак заранее предположить не мог.
Идём мы по дорожке, темно так, хорошо, к близости располагает, и тут нам навстречу попадаются четыре девицы, живо обсуждающие мою скромную персону! Ну, не мою, конечно, а настоящего Ричи Лавлесса, но ведь я-то был его копией! И вот самая смазливая видит меня, накидывается и начинает костерить, на чём свет стоит! Видать, это была подружка настоящего Ричи. А у него губа не дура… А девка ничего так, в самом соку, блондинка, длинноногая, грудь размера третьего, если не больше, я сразу не разглядел. Куда до неё грязнокровке… Как ромашка рядом с розой. Зря я думал, что Ричи оболтус, каких мало. Он, оказывается, с лучшими девицами на острове гуляет! И вот эта красавица начинает обвинять Ричи в моём лице во всех смертных грехах: и бабник-то он, и обещаниями горазд кормить, и соблазнитель-то он коварный, и всё такое прочее. Обещал её на ярмарку пригласить и не выполнил обещания, взял с собой другую, да ещё такую страшненькую… Ему лишь бы с девушкой переспать… И вот поди ж ты, что несправедливо она меня обвиняла. У меня от её визга в ушах зазвенело. И наседает, и наседает. Гермиона послушала-послушала, да и бросила меня там на съедение этим четырём гарпиям. Представляешь, она швырнула в меня сердечко, кулон, что я ей прошлый раз подарил (нет, вот сволочь, с моими подарками так ещё никто не поступал!!!), разрыдалась и убежала. А я её даже догнать не мог, с этими дурам маггловскими разбирался… Пока лыбился им как кретин и зубы заговаривал, грязнокровки уже и след простыл. Вот это облом так облом… Что теперь делать – ума не приложу. Сегодня я её не видел, боюсь на глаза показаться. Может, ты чего придумаешь, жду твоего совета. Напиши, как только сможешь.
Драко».


Глава 21


Глава 21

Как же плохо… Тошно... В душе туман и пустота… Ничего не хочется, даже плакать. Её предали, обманули, ей солгали… Её мир в одночасье полинял, выцвел, лишился цвета, будто она закрыла глаза, потом открыла их – а всё вокруг чёрно-белое… В такие моменты и умереть не жалко…
Гермиона лежала на кровати, уставившись в потолок невидящими глазами. Всего день назад всё было так хорошо… Она хорошо проводила время, была счастлива, по уши влюблена, ни о чём другом и думать не могла… Сейчас она тоже ни о чём другом думать не может, как о своей любви и своём разбитом сердце. Им сыграли в квиддич, ха-ха. Принц на её глазах превратился в жабу. Сама виновата, дура, дура, дура… Зачем доверилась ему? Повелась на красивые честные глаза… Всё. Жизнь кончена.
«Надо заставить себя пойти умыться, я наверняка похожа на чучело – лицо опухшее и в пятнах, глаза превратились в щёлочки, губы как лепёшки и нечёсаные волосы как пакля – красавица, ничего не скажешь… По сравнению со мной сейчас Миллисента Буллстроуд Мисс Вселенной покажется. Ну и пусть! Кому какая разница, как я выгляжу? Всё равно никому я не нужна… Ситуация плачевная во всех смыслах этого слова…»
По щекам вновь покатились невесть откуда взявшиеся слёзы, оставляя мокрые дорожки. Странно, но Гермионе нравилось жалеть себя. Она ведь ещё никогда не плакала из-за любви, из-за разбитого сердца, а любовные страдания позволяли ощущать себя взрослее и опытнее. В итоге умываться она так и не пошла, с завидным мазохизмом наслаждаясь собственным горем.
Уже давно стемнело, но девушка и не подумала включить свет. Просто лежала, свернувшись в комочек и обняв подушку, зажав в руке Нюхлика и поливая его слезами. Незаметно она уснула, как была, в халате. Старенькая, совсем седая бабушка пришла её проведать и поцеловать на ночь, а заодно и приоткрыла окно, чтобы не было душно.
В оконную щель заглядывала прохладная августовская ночь, озаряя лицо Гермионы лунным светом и чуть шевеля её чёлку ветерком. Слёзы высохли, красноватые пятна на лице исчезли, учащённое дыхание пришло в норму, но губы были всё так же плотно обиженно сжаты даже во сне.
***
Тепло… тепло и хорошо… Её нежно обнимают чьи-то знакомые руки, гладят по спине, по голове, убирают волосы с лица. Её настойчиво целуют чьи-то губы, прокладывая дорожку от виска по щеке к шее, минуют губы, целуют подбородок и спускаются ниже, ниже, ниже… Как же приятно… Тепло растекается по всему телу, будто в самом центре её существа взошло солнце, и сейчас его горячие густые лучи пронизывают её изнутри… Ричи! Это Ричи пришёл! Он её любит! Он пришёл к ней попросить прощения, он хочет утешить и успокоить её, он всё объяснит, он с ней, они снова вместе…
Внезапно она понимает, что это только сон, что ничего этого нет, надо сбросить с себя этот морок, проснуться, прогнать наваждение, это сон, всего лишь сон… Это не Ричи, это кто- то другой, кто-то чужой! Кто-то с руками Ричи и чужим лицом ласкает её, что ему надо?! Она мечется по кровати, мотает головой, силится оттолкнуть от себя эти руки, хочет проснуться, но ничего не получается. Этот неведомый навис над ней, удерживая её, выкручивая ей руки... Он что-то кричит, но она не слышит, не хочет слышать. Это не Ричи… Где Ричи? Где он? Он её обманул, втоптал её чувства в грязь, поглумился над её любовью, над её искренностью, доверчивостью… Уходи, уходи, кто бы ты ни был!
– Гермиона! Гермиона, проснись, очнись, Гермиона! Это же я… – Ричи тряс её, осторожно похлопывая по щекам, пытаясь вывести её из этого полулетаргического сна. – Это же я, девочка моя, я, Ричи… Что с тобой? Ты заболела? Проснись! Очнись! Гермиона!..
Вздрогнув, девушка открыла глаза, первые секунд несколько не понимая, где она находится.
– Р-Ричи… Что ты тут… Как ты попал в мою спальню?.. Как ты посмел прийти сюда после всего того, что произошло? – Гермиона вскочила с кровати и враз оказавшись в противоположном углу комнаты на значительном расстоянии от кровати и от Ричи. Сердце бешено колотилось в груди от негодования и от такого реального ощущения чьего-то присутствия во время сна. – Убирайся отсюда!
– Гермиона, позволь мне всё…
– Не позволю!
– Но разреши хотя бы…
– Не разрешу!
– Но…
– Никаких «но»! Убирайся отсюда без разговоров! Это спальня девушки, и ночью тебе здесь явно не место, мотайся ночами по спальням своих многочисленных подружек Селин, Селий, кисок и рыбок, герой любовник Ричард Лавлесс! – кричала Гермиона, нимало не заботясь о том, что за стенкой постояльцы уже десятый сон видят.
– НО Я НЕ РИЧАРД ЛАВЛЕСС!!! – успел вставить он в её разгневанный монолог, когда Гермиона пыталась набрать воздуха в грудь чтобы продолжить свою тираду.
– Ты мне здесь не… – девушка поперхнулась посреди фразы, не успев договорить «не нужен».
–… Как это ты не Ричард Лавлесс… А кто же ты тогда? – проговорила она изумлённым шёпотом, пристально глядя на него и приоткрыв рот.
Ричи уставился в пол, избегая смотреть ей в глаза и нервно кусая губы.
– Гермиона… Даже не знаю, как тебе об этом сказать. Поначалу это была шутка, ну, глупый розыгрыш, пойми меня правильно…
– А кто тогда ты, если не Ричард Лавлесс?
– Я… Я – Рэнди Лавлесс. Рэндальф.
– О, Мерлин! Рэндальф, Гэндальф… Кто ты вообще такой?
– Тихо, Гермиона, тихо, а то сейчас всех разбудишь. Никаких Гэндальфов не знаю, лично я Рэндальф, брат Ричарда. Мы близнецы.
– Что? – лицо Гермионы недоверчиво скривилось. – Какие ещё близнецы? Что это всё за ерунда, которую ты тут городишь? Я встречалась с Ричи, и вдруг ко мне посреди ночи вламывается его брат близнец с целью что то объяснить…
– Нет же, Гермиона, всё совсем не так. Давай сядем, и я тебе всё объясню, – попросил умоляющим тоном Ричи, вернее, раз уж на то пошло, Рэнди.
– Нет уж, мы лучше постоим!
– Ладно, – Ричи Рэнди обречённо вздохнул и присел на подоконник. – Слушай. Мы с Ричи – братья-близнецы Лавлесс. Я сквиб, а он и вовсе маггл. Наша мать цыганка не была колдуньей, вот такими мы и уродились. Как всякие близнецы, мы с детства любили подшучивать над окружающими, выдавая себя друг за друга, все близнецы так делают, ничего особенного в этом нет. В школе мы вечно сдавали устные экзамены друг за друга, подшучивали над прохожими, сначала им как бы случайно встречался по пути Ричи, а минут через пять – я, в точно такой же одежде. Бедному прохожему казалось, что у него дежавю или крыша съехала… Ну, а когда мы выросли, привычка осталась. Мы иногда знакомились так с девушками – утром с ней встречался один, а вечером – другой. Пока ещё ни одной не удалось догадаться, что мы – два разных человека.
– В-вы… и со мной так же делали?.. – у Гермионы пересохло в горле.
– Не-е-ет, что ты! Ты – это совсем другое дело. Ты же не какая нибудь вертихвостка, приехавшая на остров в отпуск – отдохнуть и оторваться по полной!.. С тобой встречался только я.
– А Ричи?..
– А Ричи встречается с Селией или Селиной, той самой блондинкой, которая ко мне прицепилась на ярмарке. Я ведь даже не знал точно, как её зовут, она училась на пару классов младше меня, я её еле вспомнил. Так что тебе нет резона обижаться, Гермиона, я всегда был с тобой честен.
– Ну-ну, – недоверчиво нахмурилась Гермиона. – Особенно тогда, когда назвался чужим именем. Ты два месяца встречался со мной под видом своего брата. Зачем нужно было врать?
– Извини, но… это просто привычка… Мы всю жизнь притворялись друг другом… К тому же в тот день я должен быть работать, а мне… Ладно, расскажу всё по порядку. Я видел тебя на пляже в подзорную трубу. У нас с Ричи есть что-то вроде наблюдательного пункта в кустах между замком и пляжем. Можно залечь там с трубой, разглядывая девушек на пляже, а потом якобы случайно познакомиться с понравившейся. Я присмотрел тебя ещё до этого и искал случая познакомиться. Думаешь – почему я тебя спас, когда никто больше не видел, как ты тонула? Я следил за тобой с берега и когда понял, что дело неладно, бросился в воду. Если бы тебе в тот момент не понадобилась моя помощь, я познакомился бы с тобой каким нибудь другим способом, ну, как это обычно бывает...
В тот день я должен был работать, но я попросил Ричи заменить меня, хозяева нас не различают. Он стал Рэнди, а я – Ричи. Какая разница, как тебя зовёт девушка, если ей всё равно через две недели уезжать, а то и меньше. Я же думал, что ты обычная отдыхающая. Я ведь не рассчитывал на то, что… Что полюблю тебя… – сбивчиво закончил он, покраснев и уставившись в пол.
Гермиона недоверчиво молчала, сердце колотилось как безумное. Как она ждала этих слов! Десять дней, неделю, два дня назад, а теперь… Он обманывал её целых два месяца! Можно ли ему после этого верить? Что сказать?..
– Так вот, почему ты не узнал меня в городе! Это просто был не ты…
– В городе? Как это я тебя не узнал?
– Это был не ты, а настоящий Ричи! Я ходила выбирать подарок другу на день рождения недели три назад и увидела Игнатиуса Малфоя в ювелирном магазине. На улице его ждал парень водитель, похожий на тебя как две капли воды. Я позвала его по имени пару раз, но он только покрутил головой и посмотрел куда-то сквозь меня, явно не узнавая. Я не поняла, что случилось, потом подумала, что ты не хочешь узнавать меня при Малфое. Давно хотела тебя об этом спросить, но как то всё забывала и… стеснялась. Значит, это был настоящий Ричи, твой брат близнец…
– Так ты мне веришь?! – враз просветлел бывший Ричи, резко подняв голову. – Ты веришь, что я ни с кем кроме тебя не встречался? Что не было у меня никаких Селий или как её там?.. Я даже могу познакомить тебя с Ричи, да хоть завтра!
– Д-да… Да, Ри… Рэнди, верю. Но с Ричи всё же познакомлюсь.
– Гермиона, ты лучшая девушка на свете! – Рэнди оттолкнулся от подоконника, подскочил к ней, и одним махом сгрёб в охапку, целуя куда придётся и страстно шепча:
– Гермиона, я знал, что ты мне поверишь, ведь ты же хорошо меня знаешь… Как я мог тебе изменять? Ты для меня единственная, самая лучшая, самая красивая, самая самая… Гермиона, я… Я люблю тебя… – фраза прозвучала странно глухо, потому что его голос сел от волнения, щёки пылали, глаза лихорадочно блестели. Он чуть приподнял её и держал на весу, счастливо улыбаясь.
Девушка растерянно смотрела на Рэнди во все глаза, не веря своим ушам, до неё с трудом доходил смысл сказанного. Одно дело мечтать о настоящем любовном признании бессонными ночами, и совсем другое – слышать эти долгожданные слова, видеть глаза любимого, чувствовать его неровное дыхание, ощущать его руки на своём теле… Гермионе показалось, что мир завертелся перед глазами, как будто она собиралась упасть в обморок, и она вынуждена была прислониться к груди юноши, зажмурившись.
– Гермиона, а как ты… То есть я хочу спросить… Мерлин… Ну... Ты меня любишь?
Её сердце стукнулось о рёбра и камнем упало вниз, горло перехватило, а на глаза навернулись слёзы. Какая же девчонка в шестнадцать лет не мечтает о взаимной любви, а у неё она есть!.. Он её любит! Её любит самый замечательный парень на свете! И пусть он старше её на целых три года, пусть он сквиб, пусть он далеко живёт, но ОН ЕЁ ЛЮБИТ!!!
Не в силах ничего сказать от волнения, она только судорожно кивнула, уткнувшись носом в его шею, доверчиво прижимаясь к нему всем телом и цепляясь за шею. Нет, он не лгал о других девушках, разве человек с такими глазами может лгать? Она всецело верила ему и его словам, она доверяла. Неважно, кто он, Ричи или Рэнди, ведь это просто имя… Чувства, которые она испытывает по отношению к этому человеку, куда важнее…
Рэнди поцеловал её, сначала мягко и нежно, а потом настойчивее. Его руки скользнули под её одежду, дотрагиваясь до мягкой упругой груди, а потом ниже, неловко теребя узел пояса и стягивая халат с плеч вниз.
И Гермиона внезапно осознала, что пути обратно уже не будет. Одним кивком головы она определила свою судьбу, сделала выбор, дала своё согласие. Подняв голову, девушка посмотрела прямо Рэнди в глаза, спокойно и с какой-то обречённостью. Секунды казались бесконечными, время растянулось, словно резиновое. Он обнимал её так, словно боялся, что она вот-вот исчезнет, как мираж, испарится, растворится в воздухе, обдав горьким запахом разочарования. Он ждал. Задержав дыхание, ждал какого то неведомого знака с её стороны, слова, взмаха ресниц. Рэнди давал ей последний шанс изменить своё решение, пойти на попятный. Всего-то и надо было – отступить на шаг назад и смущённо улыбнуться, как бы извиняясь. Но Гермиона этого не сделала.
– Как будто ходишь по лезвию бритвы… – судорожно вздохнула она, прислонившись лбом к его плечу. – Я боюсь переходить эту грань.
– Не бойся, – его мускулы были напряжены, тело было каким-то чужим, негибким, скованным, как будто он двигался в тяжёлых доспехах.
В её глазах застыл внезапный страх, как будто только сейчас она поняла, что собирается сделать, но он не дал ей испугаться как следует, безжалостным поцелуем накрывая её губы. Это было больно.
У неё было такое доверчивое и в то же время такое серьёзное лицо, испуганное и в то же время раскрасневшееся от возбуждения, как будто она собиралась сделать самый важный шаг во всей своей жизни…
– Гермиона, я… – он скорее ощутил, чем увидел румянец, жарко заливший её щёки.
Она была такая хрупкая, такая женственная, как цветок белой лилии, а скрытый жар её тела, глубокий, возбуждающий, как огонь, тлеющий угольке, не давал ему успокоиться. Он делал усилие, заставляя её продвигаться к постели. Девушка сопротивлялась, уступая медленно, по сантиметру отходя назад. Она покорялась и не понимала, что за сила вела её. Рэнди глубоко, нервно дышал, прислонясь к её плечу лбом.
– Эй, больно не будет, обещаю, – чуть слышно проговорил он.
Гермиона молча кивнула и зажмурилась.
***
– С тобой всё в порядке? – заботливо спросил он, гладя её по щеке.
– Не знаю, – жалобно протянула она, широко раскрыв глаза и прислушиваясь к своим ощущениям. Мгновенная жгучая боль отступила, тело было странно расслабленным и охваченным какой то сонной ленью. Двигаться не хотелось, руки и ноги стали ледяными, а в тяжёлой голове не было ни единой мысли.
От близости его полностью обнажённого тела ей стало странно неловко, хотя буквально пять минут назад этого смущения не было и в помине.
– Гермиона, ты же вся дрожишь, скажи, что то не так? Тебе холодно? Ты жалеешь о том, что произошло? – в голосе Рэнди звучало беспокойство и волнение.
– Нет, нет, что ты… – сказала девушка слишком поспешно, чтобы это прозвучало правдиво. – Просто я… хотя нет, ничего.
– Ты ожидала чего-то другого? Чего-то большего? Я что-то сделал не так? Скажи честно.
– Не в этом дело, нет. Я как-то странно себя чувствую, словно я в вакууме… Всё так странно… Я не чувствую собственного тела, меня как будто нет. Словно это не я, а настоящая я где то в другом месте. И ещё мне отчего-то грустно. Это не из-за тебя, нет, что ты, – заверила его Гермиона. Она нашла в себе силы улыбнуться и погладить его по щеке. – Спать хочу, вот.
Рэнди усмехнулся, прижав её к себе и поцеловав в висок.
– Ну так спи. Я покараулю твой сон, спящая красавица.
Гермиона обняла его за шею и… уснула.
***
Она проснулась от странного ощущения нереальности происходящего. Вроде как спала, а вроде как нет... Её доблестный охранник, обещавший покараулить её сон, спал безмятежным сном ребёнка, обнимая её во сне. Он был таким красивым в лунном свете… У неё кольнуло сердце, но Гермиона улыбнулась, внимательно разглядывая его. Безупречный овал лица, светлая кожа, покрытая трогательным детским пушком на щеках, полные розовые губы, длинные густые ресницы, нос с чуть заметной горбинкой… Что она делает в одной постели с этим Аполлоном?.. И тут она вспомнила, что не сделала кое- что очень важное.
Сколько себя помнила, Гермиона думала, что когда она станет женщиной, она изменится. Вернее – она так предполагала. В глазах появится блеск, вид станет увереннее, улыбка окажется не в меру чувственной, ну и далее по списку. Вставать очень не хотелось, но она заставила себя сделать это. Осторожно выскользнув из под руки Рэнди, она на цыпочках скользнула в ванную, прихватив свечку. Как давно она мечтала об этом… Встать посреди ночи после того, как ЭТО случится, взять свечу и пройти в ванную полностью обнажённой, посмотреть на себя, на своё лицо, на своё *женское* тело… И вот – свершилось!
Поднеся зажжённую свечу близко к зеркалу, Гермиона придирчиво и скептически оглядывала себя, то и дело как журавль поднимая то одну, то другую ногу, потому что стояла босиком на холодном кафельном полу. Глаза… широко раскрытые испуганные карие глаза, розовые губы, вопреки расхожему мнению нисколько не распухшие от поцелуев, не полностью оформившееся стройное тело со следами от купальника на груди и внизу живота…
Ничего. Решительно ничего не говорило о том, что в эту ночь она стала женщиной. Разве что потёк крови на бедре… В какой- то мере это разочаровало, а с другой стороны… Это было удобно. Об это никто не узнает кроме неё самой, и Ри… то есть Рэнди, разумеется. Не то, чтобы она стеснялась этого или хотела скрыть, но всё же… Она включила воду в ванной тонкой струйкой и прикрыла дверь в комнату.
Через некоторое время Гермиона задула свечку и вернулась в постель. В темноте аккуратно перебравшись через Рэнди, она пристроилась под его боком, обняв любимого и закрыв глаза. Тот что-то пробормотал во сне и прижал её к себе, трогательно уткнувшись носом ей в шею.
Тонкий лучик луны, исподтишка пробравшийся сквозь шторы, осветил тонкое аристократическое лицо и длинные белоснежные волосы, рассыпавшиеся по подушке…


Глава 22


Глава 22
«19 августа, о. Уайт
Гарри, что я тебе сейчас расскажу… ты просто не поверишь! Ричи – на самом деле никакой не Ричи!!! Он – Рэнди! На самом деле они – братья близнецы. Один – Ричи, маггл, а другой – Рэнди, сквиб. Ну, они, как Фред и Джордж Уизли, всё лето валяли дурака, водя меня за нос. Хотя – нет, не так. Меня обманывал Рэнди, назвавшись именем своего брата, потому что когда мы познакомились, ему было так удобно, а потом всё завертелось, и было уже поздно идти на попятный… Их никто не различает, даже родной отец, вот они и привыкли людей разыгрывать. Представляешь, Рэнди два дня собирался с мыслями, чтобы мне всё объяснить, всё не знал, как извиниться, чтобы я поняла, поверила и простила. Он пришёл ко мне в ночь-полночь и забрался в комнату через окно, представляешь!.. Я, конечно, не хотела верить, думала, что всё это очередные враки, но когда он пообещал познакомить меня с настоящим Ричи, я поняла, что он не лжёт.
Как раз сегодня мы должны были встретиться, но случилась беда… На Ричи напали хулиганы, те самые, от которых Рэнди отбил меня на ярмарке. Они тоже спутали близнецов, и досталось ни в чём не повинному Ричарду. Бедный парень попал в больницу без сознания, с сотрясением мозга и сломанной рукой. Мне его так жаль… И всё это произошло как раз накануне того, как Рэнди хотел нас познакомить! Вместо приятных посиделок в кафешке пришлось идти в больницу…
Нас с Рэнди с большим скрипом пропустили на пару минут, Ричи спал. Мерлин, как те два урода его отделали… Лицо в синяках, глаз заплыл, рука на перевязи, капельница… Ужас. Я как представила, что это мог быть Рэнди… Ох, мне аж дурно стало… Ведь по сути это моя вина. Не заблудись я на ярмарке, ко мне никто не пристал бы, и всё было бы нормально…
А они действительно похожи, как две капли воды. Тот же нос, такой же рот, родинки на лице в тех же местах, даже волосы выгорели одинаковыми прядями… Неудивительно, что я перепутала их, когда увидела брата Рэнди в городе вместе с лордом Малфоем…
Доктор сказал, что Ричарда ещё очень нескоро выпишут, поэтому я, наверное, так и не успею с ним познакомиться… Что ж, я ведь не последний раз на острове, ещё приеду, через год, будущим летом. Вдруг, мы станем родственниками?..
А на обратном пути из больницы Ри… тьфу ты, Рэнди, всё время я путаю, никак привыкнуть не могу, пригласил меня к себе в гости, показал свою комнату. Хозяев сегодня не было, они на праздновании дня рождения кого-то из Блэков в Лондоне, и мы решили употребить это время с пользой. Рэнди показал мне сад и знаменитые оранжереи Малфоев, потом опять провёл на экскурсию по замку, а до этого мы посидели в его комнате.
Знаешь, я ведь была в комнате Рона, сам помнишь – форменная помойка… везде разбросаны вещи, плакаты на стенах криво висят, затхлая вода с лягушачьей икрой в аквариуме, клетка Сычика сто лет не чищенная… Я думала, что все парни так живут – было бы где спать, и ладно. Что ж, для меня было приятным сюрпризом узнать, что у Рэнди в комнате всё как в аптеке. Полка с книгами, платяной шкаф, аккуратно застеленная кровать, никаких грязных носок под кроватью и завала из одежды на стуле. Я даже невольно подумала, что у меня в комнате так аккуратно не бывает. Хотя, у него, наверное, эльфы убираются, но, думаю, что живя с Малфоями, нельзя быть неаккуратным.
А ещё мы фоткались в саду! Сначала он меня, а потом – я его. А ещё мы попросили эльфа сфотографировать нас вместе на память. Хотя и говорят, что фотографироваться вдвоём с любимым парнем нельзя – это плохая примета, потому что тогда суждено расстаться, но я во всё это не верю. Ведь нагадала же мне эта мадам Зеферина или Зельда в салоне про предательство, а ничего подобного и не было, она ошиблась, вот я окончательно решила не верить во все эти предсказания. Чушь всё это!
Ой, бедный эльф, так перепугался, когда ему дали фотоаппарат… Всё дрожал и бился головой об дерево – заранее каялся, если вдруг его сломает!.. Надо будет мне взять с собой плёнку и проявить её в волшебной эмульсии, чтобы фотографии были живыми…
Ой, что-то я совсем заболталась… Сижу себе и пишу, тебе, наверное, совсем не интересно всё это читать. Просто у меня такое радужное настроение…
Ладно, закругляюсь, пока, Гарри, пиши, скоро увидимся.
Твоя Герми».

***
«20 августа, о. Уайт
Привет, Нев.
Ты уже придумал, на что потратишь свои пятьсот галлеонов? Так вот – думай быстрее, потому что числа так это первого сентября ты станешь на пятьсот галлеонов богаче!!!!! (я бы поставил ещё больше восклицательных знаков, но никакое их количество не способно выразить весь мой восторг). Великий Дефлоратор Драко… Хорошо звучит, да?
Ну, интимных подробностей рассказывать не буду, я всё-таки «благородный» Малфой, но о своих приключениях всё же поведаю, потому что это было что-то…
Надо поподробней рассказать, как я готовил пути для отступления.
Вечером тупица-Лавлесс ходит к своей девчонке в город, к той самой грудастой блондинке, я аккуратненько выспросил, что они встречаются в кафе у кинотеатра. Днём я оббегал весь город, нашёл у какой-то мусорки ту парочку громил, которые приставали к Гермионе на ярмарке, и разозлил их до белого каления с помощью нескольких нелицеприятных инцестуальных высказываний в адрес их жирных, тупых, маггловских мамаш. Дело было почти что сделано. Пообещав ответить за свои оскорбления вечером и назначив им любовное свидание у кинотеатра, я со спокойной совестью отправился домой… Я задумал так, что Ричи припрётся вечером в кино ни сном, ни духом, эти молодчики его как следует отделают, он попадёт в больницу, а я приведу туда Гермиону и покажу ей моего якобы брата… План немного путаный, признаю, зато я его сам придумал, без твоей помощи!
Правда, натяжек было много – вдруг эти местные неандертальцы набили бы мне морду днём, не дожидаясь вечера, или вообще передумали бы мстить, или Ричи и эта Селия передумали бы идти в кино, или ещё что… Да мой дед мог вообще самостоятельно вылечить Ричи, чтобы того не отвозили в больницу, или конюху поставили бы всего пару синяков, и всё, а может – и вовсе прибили бы… Но в этот день Мерлин явно был на моей стороне. У меня всё получилось!!!
Я наметил пути для отступления и со спокойной совестью пошёл к Гермионе доводить задуманное до конца. Как ты и советовал, я проник в грязнокровке в комнату ночью, чтобы ей не куда было деваться. Это было гораздо проще сделать, чем я думал, окно оказалось открыто, потому что ночь была душной. Ну, я её растолкал, она, естественно, ерепенилась, кричала, чтобы я убирался, такой сякой обманщик и сволочь, прямо скажем, мне нелегко дался этот разговор. Но в итоге она поверила!!! Она поверила в то, что я – Рэндальф, близнец Ричарда, изредка мы валяем дурака, прикидываясь друг другом, но кем бы я ни был – я люблю её. Тут она прослезилась, кинулась ко мне на шею, короче – большого труда поиметь её мне не составило. Нет, ну, я конечно был предельно аккуратным и острожным – первый раз всё-таки, хоть она и грязнокровка, а всё же живая. Кажется, ей не особо понравилось, но меня её удовольствие не сильно заботило, я делал это ради пари. Лишний раз убедился, что зажатые девственницы, которые совершенно ничего не умеют – не для меня. Увольте, всего боятся, не знают, куда деть руки, делают удивлённые глаза при виде голого парня и краснеют как помидоры. Фи… Всё, больше ничего не скажу, читай «Похождения Фалькора Веленция, любвеобильного мага», небось где-нибудь в семейной библиотеке завалялся экземплярчик. Там про амурные дела всё написано.
А вот теперь самое… позорное. Я не рассчитал дозу Оборотного зелья и… Нет-нет, не пугайся, Грейнджер ничего не узнала, но только потому, что мне снова повезло. Я собирался, «сделав своё нехорошее дело», потихоньку улизнуть восвояси, но… Заснул. Так пригрелся рядом с этой… И ведь сказал же ей: «спи, а я на тебя буду смотреть, сон, твой, типа, покараулю», думал, что она заснёт, я и уйду, а сам уснул…
Меня словно что-то стукнуло… Открываю глаза – уже светает, значит – часов пять утра, шестой!.. Ого!!! Одно дело из гостиницы выбраться ночью, у них ни собак, ни охраны, прыг в окно – и все дела. Утром же, когда старая бабка наверняка уже встала, это совсем другое дело. И вот встаю я, смотрю мельком в зеркало на стене и чуть не падаю в обморок… Из зеркала на меня смотрит не Ричи Лавлесс, а Драко Малфой!!! И вот тут-то у меня чуть не сдали нервы… А если бы Грейнджер проснулась раньше меня? Когда я стал собой? Дозу, видимо, не рассчитал! А вдруг она меня видела, но решила не подавать виду, а потом шантажировать, или что нибудь в это роде? Я не помню, как я оделся, как выбрался через окно на улицу, не помню, как добрался до замка… Я пришёл в себя, только когда хватил полстакана огневиски из дедовых запасов. Не думал, что такая в принципе мелочь может вывести меня из равновесия, какой то я слабонервный… Или сказалось всё это напряжение, «даст – не даст»… Ведь два месяца на всю операцию убил. Но расслабляться было некогда. Поздним утром я сбегал в больницу под видом бабкиного слуги, якобы проверить, как там Ричи, принёс ему его любимые конфеты, нашпигованные белладонной, чтобы он спал как убитый во время нашего визита, а потом пришлось аккуратненько нашептать деду, что конюху полезно немного поваляться в маггловской больнице, чтобы в следующий раз не задирался перед всяким хулиганьём и не позорил доброе имя хозяев, а то добренький лорд Малфой уже решил было любимого слугу самостоятельно вылечить...
Короче – это был не день, а сплошные хлопоты. Я ещё еле отвертелся от того, чтобы меня дед с бабкой не брали на день рождения кого-то из маминой родни, ну, я сказал, что мне будет скучно среди старперов, и что я планировал готовиться к школе, они и отстали. Папаша мне за это, конечно, взвесит, ну да ладно, от одного Круцио ещё никто не умирал. Сознание того, что я – «Великий Дефлоратор Малфой» того стоит!
Ох, это был насыщенный день, в следующий раз напишу, что было дальше, а то мне не терпится написать обо всём Нотту и Эйвери, пусть ка собирают денежки. Не волнуйся, им тоже не скажу никаких подробностей, я не извращенец, только сам факт, и всё. И… вопрос тебе на засыпку. Как я докажу, что лишил грязнокровку девственности?
Пока, Драко».


Глава 23


Глава 23

Она открыла глаза, сонно уставившись на пятно солнечного зайчика на потолке, и подумала, что что то не так… Что то изменилось. Тело неприятно ломило, ныли мышцы, как обычно бывает, когда заболеваешь гриппом, вставать не хотелось. Гермиона полежала ещё с минуту с закрытыми глазами и вдруг резко повернула голову влево, дёрнувшись и привстав. На кровати кроме неё никого не было. Совершенно никого.
«Неужели мне всё приснилось?..» – она пощупала лоб и убедилась в том, что температуры нет. – «Ф фух, чего только не приснится, с нервами явно надо что то делать…» – девушка села на кровати и спустила ноги на пол, откинув одеяло. Впившись глазами в подозрительные бурые пятна на белоснежной простыни, она бессильно привалилась к стенке и закрыла лицо руками. Нет, ничего ей не приснилось, это всё правда… Ри… то есть Рэнди был здесь, был с ней в эту ночь, и они… Мерлин…
Гермиона прошлёпала голыми ногами в ванную и включила холодную воду с целью сунуть под неё голову. Ну, конечно, вот и свечка, которую она зажигала, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Значит, всё это правда… Она внезапно выскочила из ванной в комнату, потому что ей пришло в голову, что бабушка, которая частенько будила её утром, зайдёт в комнату и увидит испачканную кровью простынь.
Девушка лихорадочно стягивала бельё с кровати трясущимися руками, когда обнаружила на наволочке светлый волос. Вот оно, очередное доказательство того, что здесь был Рэнди… Стоп. Это волос гораздо длиннее и светлее, почти седой… Это ещё что за ерунда?.. Бабушкин, что ли? Аккуратно положив волосок на стол, Гермиона сняла простыню, свернула её комом и сунула в свой пустой чемодан, намереваясь ночью сунуть её в кучу мусора на заднем дворе, потом осторожно прокралась в кладовку, где хранилось всё гостиничное бельё, и выудила из стопки белую накрахмаленную простынку. Как хорошо, что кладовка находилась напротив её комнаты!.. Наскоро перестелив постель, девушка спустилась на кухню, где бабушка уже почти закончила готовить завтрак для постояльцев.
– Ой, кого я вижу, Гермиона, ты выздоровела? – бабушка обняла внучку и расцеловала в обе щёки.
– Да, бабушка Кэтрин, я в порядке. Скажи, это ты вчера открыла окно в моей комнате на ночь?
– Да, милая, ночь обещала быть душной, я волновалась за тебя и зашла проведать и поцеловать на ночь, а заодно и открыла окно.
– Так это твой волос я обнаружила утром на своей подушке? – лукаво улыбнулась девушка. – Ты лысеешь?
– Наверное моя, милая. Что поделаешь, старость – не радость, где мои каштановые локоны? А ведь коса была в руку толщиной… Вот всего и осталось, что жалкий пучок седых косм… – бабушка поправила на голове пекарскую шапочку, которую надевала, когда готовила. – Что то ты сегодня рано вскочила, стрекоза, тебя же с утра не добудишься.
– Выспалась, наверное, – улыбнулась Гермиона и пошла накрывать столы в ресторанчике к завтраку, ломая голову над тем, как восполнить запас простыней, ведь наверняка они у бабушки счётом. Придётся, видимо, купить бельё где нибудь в городе и незаметно сунуть в стопку.

***
– Привет, – сказала она и отчаянно покраснела, опустив голову. Мороженое таяло в вазочке, потому что от волнения она не смогла съесть ни ложечки, вкуснятина таяла и превращалась в неприглядную жиденькую кашицу, руки дрожали.
– Детка, на твоём лице можно жарить яичницу, – ухмыльнулся Рэнди и обнял её, поцеловав в лоб и присев на соседний стул. – Что то не так?
– Всё так, но… Пойдём, поговорим там, где никого нет.
Они покинули летнее кафе мороженое и свернули к маленькой набережной, пустынной в это время дня.
– Ты не знаешь, как теперь себя со мной вести, потому что за одну ночь всё изменилось, и наши отношения стали чем то большим? – возобновил прерванный разговор Рэнди.
– Да, то есть… нет… Вернее, ну, вдруг ты стал как то по другому ко мне относиться из за того, что… произошло? Т ты перестал меня уважать или ещё что… Или я тебя разочаровала и… – Гермиона до крови закусила дрожащую нижнюю губу и уставилась себе под ноги.
– Гермиона, да ты что!.. – Рэнди так искренне расхохотался, враз разметав все её опасения, что Гермионе стало стыдно уже за собственную глупость и недоверчивость. – Я же тебя люблю, как я могу тебя не уважать? Ты подарила мне счастье, мне было хорошо с тобой, поверь…
Гермиона облегчённо выдохнула, потому что она, оказывается, не дышала целую вечность, и уткнулась носом Рэнди в плечо, изо всех сил прижимаясь к нему, как будто видела его в последний раз в жизни.
– Девочка моя, всё нормально, всё хорошо, в наших отношениях ничего ровным счётом не изменилось, разве что они стали взрослее и… серьёзнее, – Рэнди растерял всю свою уверенность в себе и стал каким то сконфуженным и смущённым. – Если ты думаешь, что ты одна боялась сегодня идти на свидание, то ты очень ошибаешься. Я шёл сюда с замиранием сердца, боялся, что ты вообще не придёшь. Вдруг тебе что то не понравилось, вдруг ты во мне разочаровалась, вдруг ты ещё не готова к таким отношениям… Эти сомнения сводили меня с ума до тех пор, пока я не увидел тебя здесь, в моём любимом платье, с этими косичками, такую юную, хрупкую и трогательную. У меня сердце ушло в пятки, когда я подумал о том, что сделал с тобой… Наверное, ты была ещё не готова, и я поспешил. Я… я должен извиниться, не надо было…
– Рэнди, что ты, не смей так говорить! Я люблю тебя и тоже очень хотела этого. И мне почти семнадцать, так что ничего я не юная, кто то занимается этим с тринадцати, сейчас конец двадцатого века! Тебе незачем извиняться, всё хорошо. Я просто не представляю, что это мог бы быть кто то другой. Ты – мой первый настоящий парень, я люблю тебя – чего ещё желать? Давай, давай забудем это глупый разговор и будем наслаждаться оставшимся до моего отъезда временем…
Рэнди ничего не ответил, просто обнял Гермиону так, что у неё затрещали рёбра.
«Наверное, это и есть счастье», – подумала она, уткнувшись носом ему в шею.
***

– Эй, а где же Ричи? – вдруг опомнилась Гермиона, вспомнив, что вчера Рэнди обещал познакомить её со своим братом близнецом.
– Ой, у меня же совсем вылетело из головы… Вот, что ты со мной делаешь! Как только вижу тебя, так сразу всё остальное просто забываю. Дело в том, что случилась беда. Нет нет, не бойся, всё нормально, но это довольно неприятная история. Вчера Ричи избили эти два хулигана, Сэм и Дон, который тогда приставали к тебе на ярмарке. Напились, наверное, как свиньи, для храбрости и набросились на него вдвоём… Короче – лёгкое сотрясения мозга, перелом руки, синяки…
– Ой, это же всё из за меня! – Гермиона в ужасе прикрыла рот ладонью. – Если бы я не потерялась на ярмарке, они бы ко мне не пристали, ты бы не поставил их на место, и они не затаили бы на тебя злобу… Они ведь Ричи с тобой перепутали, да?
– Да, детка, но у них и на Ричи зуб был, она пару раз возвращал владельцам отнятые у них этими хулиганами сумочки, ещё какую то мелочь… Но они теперь в полиции, избиение человека до полусмерти – это не мелкое хулиганство.
– Мне так жаль, если бы не я… – Гермиона себя очень неприятно чувствовала. Ещё бы – из за неё пьяные подонки чуть человека не убили.
– Гермиона, говорю же, не расстраивайся. Вот вернутся Малфои с чьего то там дня рождения, хозяйка его вылечит. Она в зельях хорошо разбирается, раз уж меня на ноги после тройного Круциатуса поставила за день, перелом то она срастит не хуже любого колдомедика.
– Всё равно мне очень неприятно. Подставила твоего брата…
– Хочешь извиниться сама? Можно ведь пойти в больницу, к Ричи пускают, он же не умирающий. Заодно и познакомитесь, – Рэнди обнял Гермиону за талию и ехидно прошептал ей на ушко:
– Только, чур, с ним не больно то улыбайся, а то я буду ревновать.
– Рэндальф Лавлесс, как не стыдно! После всего того, что у нас было, заигрывать с кем то другим… – Гермиона сделала вид, что жутко разобиделась за такие подозрения в ветрености и легкомыслии, но оба понимали, что это просто шутка. Чтобы совсем уж убедить любимого в своей искренности, девушка поцеловала его так, что у неё самой голова закружилась.
– Эй, полегче, подружка, после таких поцелуев требуют продолжения, и пристань в центре города в дневное время – не самое лучшее для этого время и место.
Гермиона только довольно хихикнула и отметила про себя, что она, кажется, научилась прилично целоваться.
***

Больницей оказалось серое двухэтажное здание недалеко от центра городка, выглядело оно далеко не лучшим образом – с грязными окнами, обшарпанное, в каких то странных потёках, будто стены облили кислотой… Гермиона сравнила его с той больницей, в которой работали её родители в Лондоне, и подумала, что она ни за что в жизни не захотела бы лечиться в таком заведении…
Пустили их без проблем, записав лишь фамилии посетителей и попросив, чтобы они не засиживались, потому что больному был нужен покой.
Гермиона настояла на том, чтобы купить букет цветов, а Рэнди всю дорогу издевался над ней, говоря, что Ричи ещё не умер, поэтому обойдётся и без букета.
Как бы ни представляла себе Гермиона здорово избитого парня, к такому она была явно не готова… Заплывший фиолетовый глаз, почти чёрный синяк на скуле, загипсованная рука на перевязи, капельница… Она старалась изо всех сил сдержать слёзы, но не могла избавиться от чувства, что это – Рэнди, её Рэнди, весёлый, красивый, жизнерадостный, живой и здоровый Рэнди. Ричи спал сном младенца и, видимо, не собирался просыпаться.
Парни были просто фантастически похожи – одинаковые черты лица, одинаково выгоревшие волосы, даже родинки – и то одинаковые. Девушка в недоумении переводила взгляд с одного на другого, сравнивая их и невольно пытаясь найти хоть какое то отличие между ними. Ни че го.
– Не мудрено, что вас не различает родной отец… У вас есть хоть одно различие? – спросила Гермиона, поставив букет в безвкусную вазу на столике и отодвинув пустую коробку из под конфет.
– У меня есть шрам, которого нет у Ричи, где – не скажу, сама найдёшь, – хитренько ухмыльнулся Рэнди, – но об этом мало, кто знает. Так, два десятка девушек, приезжавших отдыхать, пара местных домохозяек, три четыре смазливенькие медсестрички, делающие уколы, и врач… Кажется, никого не забыл, если вспомню, то скажу.
– Рэнди, как не стыдно так меня дразнить? – Гермиона вплотную подошла к нему, ткнув пальчиком в грудь и прошептав на ухо:
– А вот если я обижусь и откажусь искать этот твой загадочный шрам, находящийся где нибудь на попе? Кстати, как ты его получил? Таскал по весне клубнику с огорода какого нибудь фермера и получил заряд соли из ружья в мягкое место?
– М м м… что то вроде того, не щекочи мне губами ухо, а то я забуду, что в мы в палате моего больного брата, скину его с кровати на пол и использую её по назначению, предварительно уложив на неё тебя!.. – обнял Гермиону парень одной рукой, другой поглаживая её узкую спину, прикрытую лишь тонкой тканью летнего платья.
Гермиона приглушённо фыркнула ему в шею и резко обернулась, потому что в палату вошёл кругленький, как мячик, врач. Рэнди отпустил Гермиону, отошёл и сделал вид, что смотрит в окно, а потом взял пустую коробку из под конфет со столика и бочком выбрался из палаты, чтобы выбросить её.
– Ну, девушка, визит закончен, тем более, что больной спит. Ничего определённого сказать не смогу, но с месяц он у нас пробудет, так и передайте Мистеру Малфою, вы ведь с ним знакомы?
– А… Э э э… да, – растерявшись, солгала Гермиона.
– Вы его подружка? А это кто с вами был? Я не разглядел.
– Это был его брат. А я э э э… знакомая Ричи, не очень близкая, но…
– Ладно, неважно. Но передайте его отцу, чтобы зашёл сегодня вечером, Ричард о нём спрашивал. До свидания.
Врач довольно бесцеремонно выставил Гермиону из палаты и закрыл за ней дверь. Если бы она не отошла, то услышала бы, как врач пробормотал вполголоса:
– Брат, какой ещё брат? У Лавлесса отродясь не было брата…

***

– Всё, располагайся, чувствуй себя как дома, но не забывай, что ты в гостях! – Рэнди первой пропустил её в свою комнату в крыле для слуг. Против ожиданий Гермионы, комната вовсе не была маленькой, тёмной и тесной, она то представляла себе форменный чулан для мётел. Узковатая кровать была аккуратно застелена тёмно зелёным покрывалом, у стены стоял письменный стол, на стене над ним висели полки с книгами, в углу стоял платяной шкаф, на широком подоконнике цвели две фиалки… Не шикарно, конечно, но очень уютно, чистенько и аккуратно. Девушка не припомнила, чтобы у неё самой в комнате было так тщательно прибрано.
– Эй, ты специально готовился к моему визиту и так тут всё вылизал? – пошутила она, присев на краешек кровати, потому что ни стула, ни кресла в комнате не оказалось.
– Да, конечно, а заодно и очень предусмотрительно убрал кресло, чтобы единственной альтернативой для тебя оставалась кровать, – в тон ей ответил Рэнди, присев рядом. – Вообще то я сам по себе аккуратный, да и эльфы убираются. Здесь почти нет людей слуг, потому что эльфы не могут ухаживать за животными, кроме нас здесь живёт ещё пара садовников – ядовитые растения также не доверяют эльфам.
– А здесь… мило, – с трудом подобрала эпитет Гермиона, потому что сейчас ей показалось, что комната какая то нежилая. На столе не было ни единой бумажки, ни обрывка пергамента, ни перьев, ни даже маггловских ручек, на стуле не было домашней одежды, и ещё – в комнате не было зеркала!
Ричи увидел её замешательство и поспешно объяснил:
– Это моя, так сказать, официальная комната. У меня есть каморка при конюшне, и я частенько остаюсь там, здесь редко ночую. Вот там у меня творится Мерлин знает что, поэтому тот беспорядок тебе не покажу, – он обнял девушку и поцеловал её в шею, пытаясь аккуратно, но настойчиво опрокинуть её на кровать.
Гермиона настороженно глянула на него и отодвинулась подальше.
– Эй, что то не так? Я… Ну, я подумал, что… – Рэнди вздохнул.
– Нет, всё хорошо, но… Между прочим, от этого бывают последствия, – буркнула Гермиона недовольно. Она понятия не имела, как обсуждать такие вещи с парнями.
– Ой, да, прости, я совсем забыл… У меня идея. Можно по почте заказать в Косом переулке одно зелье, Абсентум Прегнатиум, я про него в каком то справочнике по зельеварению прочитал, и всё будет в порядке.
– Это ты хорошо придумал… Но… – Гермиона всё ещё сидела на другом краю кровати.
– Да придвинься ты ко мне, глупая! Я вовсе не думаю, что с прошлой ночи ты стала нимфоманкой и теперь всенепременно должна доставлять мне ежедневно, вернее – еженощно, море удовольствия! Я понимаю, что ко всему нужно привыкнуть, давай просто полежим рядом…
– Ага, – радостно кивнула Гермиона и забралась на узкую кровать, с ногами, стараясь занимать как можно меньше места. Рэнди примостился рядом, обняв девушку и подставив плечо под её голову.
– Скажи, ты не жалеешь о том, что произошло этой ночью? – спросил парень как бы между делом, но Гермиона почувствовала его напряжение.
– Нет, что ты… Я почти никогда не делаю то, чего не хочу делать, ну, разве что, когда обстоятельства вынуждают.
– Пойми, я вовсе не хочу выбивать из тебя признание, что это была лучшая ночь в твоей жизни, тебе ведь не с чем сравнивать, но ночью ты была какая то расстроенная, что ли… Вот я и решил спросить.
– Нет, нет, всё было нормально… Вернее, я не знаю, как это обычно бывает, но я думаю, что так и должно было быть, только… это было больно.
– Ой, прости, я не…
– Да нет же, ты не виноват, – рассмеялась Гермиона, – это совершенно нормально. Первый раз почти всем больно, а потом уже нормально, но надо пару дней подождать, чтобы э э э… зажило… – почему то её жутко смутило слово «зажило», как будто оно как то неприлично звучало, и она покраснела, отвернувшись в стенке. Рэнди только крепче обнял её, пробормотав:
– Хорошо, что я не девчонка…
Гермиону рассмешила эта фраза.
– Зато вам надо бриться, и вы стесняетесь, когда ходите в общественный туалет!
– Вот ещё! Мне нечего стесняться в общественном туалете, наоборот, мне есть, чем гордиться! Ты разве не в курсе? – перенял он её насмешливый тон.
– Нет, не в курсе. Я вообще не думала, что ЭТИМ можно гордиться. Гордятся своими знаниями, достижениями, но этим…
– Эх, женщины, что вы вообще понимаете в мужской гордости! – хмыкнул Рэнди. – Знания… Вот в этом ты вся, Гермиона Грейнджер! Думаешь, что книжные знания – этот всё! Разве можно научиться целоваться по книгам? Разве узнаешь, что такое любовь, прочитав о ней? Эх ты, книжный червь…
– Эй, что тебе не нравится?! Да я лучшая ученица на курсе, мне, между прочим, сам Драко Малфой завидует!
– Да?.. – скорчил недоверчивую рожицу Рэнди. – Пока сам от него это не услышу, не поверю.
– Не… Малфой такой упрямый, даже если он будет не прав, всё равно не признает.
– Н да? А ты сама, разве, не такая? Вот я тебе говорю, что книги – это ещё не всё в жизни, а ты мне о своих школьных успехах рассказываешь. Разве знания могут сделать тебя счастливой? Вот скажи – тебе сейчас хорошо? Вот тут, рядом со мной, валяться на этой узенькой неудобной койке… Хорошо?
– Ну да, очень хорошо… – Гермиона не совсем понимала к чему клонит её любимый.
– А вот представь, что ты была бы не отличницей, а посредственной ученицей, кое как переходящей из класса в класс. Ты сейчас была бы менее счастлива? Сейчас, лёжа рядом со мной?
– Нет, конечно! Но я не понимаю, почему…
– Почему я тебе всё это говорю? Да потому, что насколько я понимаю, ты посвящаешь учёбе и получению знаний всю свою жизнь. Зачем? Чтобы доказать всему миру, что ты самая умная? Миру до этого нет дела. А настоящее счастье не имеет к учёбе и знаниям никакого отношения. Скажи – когда ты была больше счастлива, когда получила отличные оценки за С.О.В.ы или когда я сказал, что люблю тебя?
– Конечно, когда ты признался мне в любви! Разве это можно сравнивать?
– Тогда зачем ты тратишь свою жизнь на то, что не приносит истинного счастья? Вся эта учёба… Можно относиться к ней серьёзно, конечно, даже нужно, но зачем делать её самоцелью?
– Может, ты и прав… Я подумаю над этим… А то вот так вот учишь, учишь, отдаёшь учёбе всю себя, а потом выходишь замуж, как Миссис Уизли, рожаешь семерых детей и занимаешься только домом… И зачем, спрашивается, ты учил наизусть руны?
– Вот именно. Кстати, кто такая эта Миссис Уизли? Знакомая фамилия… – Рэнди чуть отодвинулся, у него затекла рука.
– Это мать моего лучшего друга, Рона Уизли. А фамилия знакомая, потому что её муж работает в Министерстве, наверное, ты что то читал в «Пророке»...
– Скорее всего… Расскажи мне о своих друзьях. У тебя есть подруги в Хогвартсе? Какие они? Ведь не зря же говорят: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Может, ты мне тут лапшу на уши вешаешь, какая ты хорошая, а на самом деле – твои лучшие друзья – головорезы почище Дона и Сэма.
– Нет, что ты, Рэнди! У меня совершенно нормальные друзья. Подруг у меня нет… Наверное потому, что я такая… заучка. Умничала много с первого курса, вот, никто со мной дружить и не захотел… Но у меня есть два друга – Гари Поттер и Рон Уизли…
– Постой ка, тот самый ГАРРИ ПОТТЕР! – Рэнди аж приподнялся на локте от удивления. – Чего же ты раньше молчала? Во даёшь…
– Да, тот самый Гарри Поттер. Он мой лучший друг. Он и Рон. Гарри совсем не такой, каким его описывают в газетах, он… нормальный. Совершенно обычный. Я не воспринимаю его как супергероя. Для меня он просто друг, который меня хорошо понимает, который всегда придёт на помощь и отдаст за меня жизнь, если понадобится. Я могу рассказать ему абсолютно всё и могу быть уверена, что он меня поймёт и не осудит…
– Ну ну, друг, говоришь, Рэнди недоверчиво нахмурился. – Бьюсь об заклад, ты была в него без памяти влюблена, но у вас ничего не вышло, и вы решили остаться друзьями… А потом…
– Ой, Рэндальф Лавлесс, да ты, никак, ревнуешь! – хихикнула девушка и поцеловала его в кончик носа. – Ничего подобного, пальцем в небо, никогда у нас с Гарри ничего не было, не будет и быть не может, мы просто друзья. Нет, мы – больше, чем друзья. Мы – как родственники, как астральные близнецы – вот! Я могу сколько угодно кричать на него, обзывая его идеи бредовыми, ворчать, что он делает домашку спустя рукава, поучать его, дуться на него и обижаться по пустякам, но когда мне плохо, я приду к нему за помощью и советом, а он точно так же придёт ко мне.
– Ой, какие нежные отношения вас связывают… – Гермионе показалось, что в голосе Рэнди прозвучало ехидство. – Ну, а что же Уизли? Как его там? Рин?
– Не Рин, а Рон, и, по моему, ты прекрасно запомнил его имя, ты просто ревнуешь! Ну, Рон, это немного не то, что Гарри. Гарри мне ближе по духу, что ли… Рон – он… Даже не знаю. Во первых, он в меня влюблён. Это я знаю совершенно точно, он ведёт себя так, что это уже в глаза бросается, но при этом он такой упрямый, что нипочём этого не скажет, никак не проявит. Он как будто злится на меня из за того, что неравнодушен ко мне. Словно я в этом виновата… Вот Гарри исправно пишет мне раз в неделю, Рон же за всё лето прислал три письма… Гарри обязательно подарит мне что то милое на день рождения, Рон – ага, щаз, если Гарри вовремя не напомнит ему, то он и вовсе забудет! Но при всём при этом Рон жутко принципиальный, прямо благородный рыцарь! Сколько раз были стычки с Малфоем из за того, что тот ко мне цеплялся… Рон с разбегу кидается защищать мою честь, даже под угрозой вылета их школы. Гарри не такой, он, спокойнее, что ли, или безразличнее? Скажет только: «Это же сволочной Малфой, что с него взять, не расстраивайся, не обращай внимания». Но при этом он мог бы Драко хоть гадость какую в ответ сказать… Нет, он не станет кидаться на Малфоя с кулаками, зачем, если завтра же тот снова оскорбит меня? Гарри умудряется спокойно принимать неизбежное, возможно, потому, что он много пережил. Сирота, живёт с каким то ужасными магглами, у него никого кроме крёстного не было, да и того убили… Мы с Роном – его семья, у него больше никого нет, поэтому, наверное, мы такие дружные. У меня нет от них секретов…
– И ты готова рассказать друзьям, что ты… со мной… этой ночью… – Рэнди лукаво улыбнулся, целуя её в шею и щекоча длиннющими ресницами.
– Да ну тебя, Лавлесс, я ему душу раскрываю, понимаешь, а он… – хихикнула Гермиона. – Нет, конечно, ничего такого я им не скажу. Зачем? Нет, я скажу, м м м… что нашла свою любовь, вот, что у меня всё чудесно… Но о нашей ночи… Зачем им знать об этом? – пожала плечами девушка.
– Стесняешься? Или стыдишься?
– Нет, ну у у… не то, чтобы… Но они же парни. Конечно, они мои лучшие друзья, но рассказывать о том, что я гм, не девушка… это уже слишком…
– Вот, видишь, это лишний раз говорит о том, что парнем быть лучше, чем девушкой, мы, по крайней мере, таких вещей не стесняемся! – вспомнил Рэнди начало их разговора.
– Значит, ты всем на свете расскажешь, что ты со мной переспал, да? – разозлилась Гермиона.
– Ну, да, конечно, дам объявления на первую полосу «Ежедневного Пророка»: «Гермиона Грейнджер – больше не девушка!!!» И пусть твои друзья отвернулся от тебя, учителя косо смотрят и занижают оценки, а волшебники, встречающие тебя на улицах плюют тебе вслед и бормочут заклинания! – он рассмеялся. – Гермиона, да мне и рассказывать то некому, кроме брата у меня никого нет… К тому же, не думаю, что кого то это волнует, девушка ты или нет.
– Поклянись страшной клятвой, что никому не расскажешь, – Гермиона продолжала улыбаться, но глаза у неё были серьёзными.
– Да что ты, в самом деле, – с лица Рэнди сползла улыбка.
– Клянись, какая тебе разница, раз уж тебе всё равно некому говорить! Повторяй за мной: клянусь, что потеряю самое дорогое, что у меня есть, если не сдержу своё слово и кому нибудь проболтаюсь о том, что лишил девственности грязнокровку Гермиону Грейнджер на острове Уайт в ночь с семнадцатого на восемнадцатое августа сего года. Давай.
Рэнди со вздохом пробубнил клятву, и тут словно прогремел отдалённый раскат грома, хотя небо было не по августовски чистым, и вовсю светило солнце.
– Наверное, это означает, что твоя клятва принята, – чмокнула его в губы Гермиона и довольно улыбнулась, игриво заглядывая парню в глаза.
– Что ж, очень может быть… – Рэнди вовсе не испытывал энтузиазма девушки. – Пошли, что ли, покажу тебе оранжереи, пока хозяев нет.
– Пошли, – с готовностью согласилась Гермиона. – Надеюсь, они того стоят.



Глава 24


«29 августа, Лондон
Привет, Гарри.
Я вчера вернулась с острова Уайт, написать уже не успела, поэтому пишу сегодня, с утра пораньше. Насколько я понимаю, вы с Роном и Джинни ещё не покупали учебники к школе, да? Давайте завтра встретимся где нибудь в Косом переулке и пройдёмся по магазинам вместе, в кафешке посидим, поболтаем. Так хочется всех вас увидеть, даже не верилось, что я буду так скучать. На острове у меня был Рэнди, а вот сегодня я дома, одна, родители на работе… Разобрала чемоданы, разложила вещи, и вот мне уже скучно, грустно и одиноко… Сразу же чувствую себя несчастной и осиротевшей, привыкла, что рядом всегда кто то есть – друг, любимый человек… Сидела, страдала, грустила, скучала, думала, теряла время… и вот – решила написать письмо.
Мерлин, как же я скучаю по Рэнди… И суток не прошло с тех пор, как мы расстались, а мне уже умереть хочется, я глупая, да? Он подарил мне на прощание флакон духов, которые сам для меня создал в малфоевской лаборатории, и когда я нашла флакон в чемодане сегодня утром, у меня прямо слёзы из глаз брызнули… От нашей любви остался всего то флакон духов… «Лунный свет»…
Да, духи действительно пахнут так, как мог бы пахнуть лунный свет, такой серебристый прозрачный аромат, грустный и летний, будто призрачный свет луны заключён в стеклянную оболочку... Они пахнут разлукой, расставанием, чем то, что навсегда потеряно.
…Я стояла на борту парома, отходящего из Сандауна, и смотрела на уменьшающуюся фигурку Рэнди на берегу. Он стоял на мостках, сунув руки в карманы, широко расставив ноги, буду противопоставляя себя всему миру: вот есть он, а есть всё остальное, а я как будто должна выбрать. Наверное, он хотел, чтобы я запомнила его именно таким…
От слёз у меня всё расплывалось перед глазами, будто пелена их застилает, я даже помахать ему на прощание не могла, потому что руки словно налились свинцом… Так мне тяжко было, что хоть волком вой... хоть топись.
…На прощание он не целовал меня так, что я чуть не задохнулась, не стискивал в объятьях, словно пытаясь переломать мне все рёбра, и не заглядывал преданно в глаза, клянясь в вечной любви. Он только сказал, что будет писать, и крепко сжал мою руку… Этот жест был таким… искренним, настоящим… Я боялась, что он устроит что-нибудь мелодраматичное и демонстративное прямо на мостках, ну, знаешь, как в фильмах. Но нет. Я полюбила именно того человека, которого должна была полюбить: искреннего, спокойного, сдержанного и строгого, не стремящегося поведать о своих чувствах всему миру. А ещё он дёрнул меня легонько на прощание за косичку и сказал, чтобы я и дальше ходила с такой «детской» причёской, потому что мне идёт.
…Я стояла на борту парома и молча глотала слёзы. Как же мне хотелось плюнуть на всё, сбросить туфли, отшвырнуть чемоданы и прыгнуть в воду, поплыть в берегу, к нему… И чёрт с ней, со школой, с родителями, пусть всё катится в тартарары, только бы быть с ним, с ним рядом, с ним одним… Но я слабая… Я не смогла, не решилась, я так и стояла, намертво вцепившись в леер и закусив губу до крови. Я казалась самой себе жалкой и ничтожной, ни на что не способной магглой. Я стояла и вглядывалась в очертания берега до тех пор, пока можно было различить силуэт моего любимого на мостках…
В кино и в книгах в такие моменты всегда начинает идти дождь, вроде как погода соответствует настроению главного героя. Но либо я не главная героиня, либо жизнь – не книга, не фильм… Солнце светило весь день так ярко, будто был не конец августа, а май. Если бы пошёл проливной дождь, мне было бы легче. Я плачу, и небо плачет, сочувствует мне, жалеет меня… Я и мир вокруг – одно целое, я нахожусь с ним в гармонии, и от этого мне было бы легче. Но нет, меня никто не жалел, никто не расстраивался и не плакал вместе со мной, я была одна. Одна в своём горе, одна в разлуке, одна в своём одиночестве.
Говорят, что когда человек уезжает, то первую половину пути он думает о тех, кого оставил, а вторую – о тех, кого встретит. Может и так, но не для меня. Я всю дорогу думала о Рэнди.
Мы не договаривались встретиться, не знаю, когда это произойдёт и произойдёт ли… Если всё будет хорошо, то я поеду на Уайт в рождественские каникулы, а до тех пор мы не увидимся. Не представляю, как я это переживу, буду усиленно учиться, чтобы выкинуть любовь из головы, чтобы не думать о нём каждую минуту, каждую секунду, каждый миг своей жизни… Ну, вот, я снова плачу, сама себя довела, дура сентиментальная. Прости, вылила на тебя ведро своих переживаний, как будто ты обязан всё это знать.
Всё, пока, Гарри, передавай всем привет, надеюсь, завтра встретимся.
С любовью, Гермиона».
***
«29 августа, о. Уайт
Привет, Нев!
Ну, можно сказать, что моё заключение на острове в обществе грязнокровки закончилось… Она уехала вчера, а через пару часов дед сделает для меня одноразовый портал для перемещения домой, в Поместье…
Да, ты был прав, эти летние каникулы стали самыми развесёлыми в моей жизни, они действительно стоили того, чтобы провести их на маленьком провинциальном островке и получить при этом массу удовольствия.
Что ж, расскажу, как я добывал доказательства того, что переспал с Грейнджер… Ты, вредина, отказался помочь мне даже советом, сказав, что есть лишь один способ, и надо быть совсем уж тупым, чтобы не додуматься до этого. Ну, я не совсем тупой, догадался, что надо как то заполучить простыню, ведь наверняка на ней осталась её кровь. Для начала я решил, что Гермиона вряд ли отнесёт испачканную простыню в прачечную, ведь маггловскими средствами кровь не отстирается, зачем ей зря рисковать? Бабка узнает, матери сообщит, та скандал закатит, ух, что начнётся… Значит, Грейнджер спрячет бельё или выбросит, надо только выяснить – куда.
О, я начал издалека. Сначала аккуратненько, чтобы не смутить её, расспросил, действительно ли «это» было больно, потом – не осталось ли каких следов моего «дружеского» ночного визита, затем – как она от этих следов избавилась. Как всё просто! Грязнокровка как миленькая рассказала мне, что не придумала ничего умнее, как свернуть простыню комом и сунуть в кучу мусора на заднем дворе, которую скоро должны сжечь. Ха, в ту же ночь я нашёл простыню и отнёс в свою комнату. Уф, если бы ты знал, как противно копаться в гнилых отбросах, объедках с кухни, каком то мерзком тряпье… Бе-е-е, меня чуть не стошнило, но дело я сделал. Я добыл нужные доказательства!!! Поздравь меня, друг мой Нев, пропьём выигранные деньги вместе.
Хм, помнишь, ты как-то спросил, собираюсь ли я только лишить Гермиону девственности, или же и дальше пользовать нашу недотрогу?.. Не такая уж она и недотрога, скажу я тебе, видел бы ты сейчас мою дьявольскую ухмылку… Ты много теряешь, потому что не можешь видеть выражение моего лица… Да, поначалу она стеснялась, зажималась, глазки прятала; скукожится, подберётся вся и волком смотрит исподлобья, но попой чую – хочется ей, хочется до смерти, а стесняется. Что вы, что вы, приличные девушки хотят получать знания, читать умные книги и отличаться на уроках, как это так, хотеть трахаться! Вечно морду такую скорчит, будто большое одолжение мне делает, невинная овечка, блин! Эта темпераментная особа оказалась не лыком шита, ловко она водила всех за нос, притворяясь святой невинностью. Наша милая маленькая Гермиона чуть ли не нимфоманка! Ладно ладно, может, я чуть погорячился, обозвав её так, но она даст фору любой хогвартской потаскушке их Слизерина. Поверишь, я на свой страх и риск заказывал на дедов адрес Абсентум Прегнатиум по совиной почте, потому как милая детка заботится о том, чтобы не было последствий наших постельных утех. А сама она заказывать такое стесняется!!! Как это так, Гермиона Грейнджер, лучшая ученица школы и самая примерная девочка будет покупать себе противозачаточные капли! Так она себе весь свой имидж испортит. Нет нет, она только и может заказать, что пособие по обучению на аврора, Мерлин её дери!
Мне надоело видеть её наивные глазёнки и невинное непорочное личико. Теперь, думаю, она выглядит собой – достаточно опытной и искушённой. Я помог вчерашней недотроге распоясаться и явил миру её настоящий лик, поаплодируем Драко Малфою, Великому Дефлоратору, ура, ура, ура!
…Я поимел её у стеклянной стены оранжереи Замка и на песке пляжа, на сене в конюшне пегасов и на жёсткой скамейке в парке, на узких качелях и на островке Киррин, прямо в море, у скал… Она меня не разочаровала, эта детка…
Это лето весьма обогатило мой личный опыт, я и не знал, что способен на такие выкрутасы, а уж глядя на эту недотрогу и вовсе не подумаешь, что ей придёт в голову вытворять такое. В старости, если доживу, конечно, напишу свою собственную хронику любовных приключений: «Любовные похождения Драко Малфоя, или опыт интимного общения с грязнокровками». Как тебе? По моему – забавно. Бестселлером будет!
…Вчера я распрощался с безумно влюблённой Гермионой, проводив её на паром, обещал писать каждый день и даже подарил ей на прощание духи…
Я сам создал духи в бабкиной лаборатории, представляешь? Да, запах действительно получился чудесный, тонкий, едва заметный, нежный и прозрачный, чуть холодноватый, с горькой ноткой, но в то же время светлый и какой-то грустный. Он ей удивительно подходит. Я подумал, что духи пахнут не чем- нибудь прозаичным, типа просто розы или лилии, они пахнут уходящим детством... Вообще-то эта затея с духами случайно пришла мне в голову. Я просто валял в лаборатории дурака после того, как нашёл в библиотеке трактат 18 века об изготовлении духов какого то итальяшки Бальдини. Намешал цветочных эссенций – каплю того, каплю сего, чуть чуть винного спирта, стираксовое масло – и вуаля! Я и сам не ожидал, что будет такой приятный запах. Духи в трактате назывались «Лунный свет», это название я и оставил, раз уж всё у нас связано с луной… И флакончик хрустальный подобрал, и название палочкой вывел серебристыми буковками… Я вообще не припомню, чтобы хоть раз кому то так тщательно подарок готовил, разве что – матери, когда мне было лет семь…
Ладно, грязнокровка того стоила, я славно развлекался с ней всё лето. Н-да, мне будет не хватать этого в Хогвартсе…
Не буду затягивать письмо, всё равно на днях встретимся. Всё, пока, Нев, придумай, на что потратишь денежки. Скоро увидимся.
Драко».


Глава 25


Глава 25

– Мерлин, кого я вижу… Неужели это Великий Дефлоратор Драко?.. – осклабился Нотт, разведя руки, словно собираясь обнять его. – Мистер Малфой, это такая честь для меня – быть знакомым с вами… О, я преклоняюсь перед вашими многочисленными талантами, а особенно – перед способностью соблазнять грязнокровок!.. – он оттолкнул свою тележку с вещами и кинулся ловить руку Драко, делая вид, что собирается её почтительно облобызать.
– Не будет ли благородный сэр Драко Малфой столь неблагороден, чтобы поведать нам все подробности его Великого Постельного Подвига? – с ухмылкой вторил Теодору Нотту Николас Эйвери, подобострастно кланяясь, будто китайский болванчик.
Драко заскрипел зубами – на них пялилось добрая половина платформы, разве что пальцами не показывали.
– Вы бы мне ещё ботинки лизать бросились! – огрызнулся он зло. – Хватит паясничать, вы слизеринцы, а не гриффиндорские клоуны! Что, собрались занять вакантные места этих придурков – близнецов Уизли? Свято место пусто не бывает… Не можете дождаться, когда расстанетесь с вашими денежками? Пошли в вагон, а то сейчас мелюзга все купе позанимает, ищи потом свободной место. Эйвери, иди, подыщи нам места, да прихвати мелкие вещи, чтобы в купе оставить.
– Драко, а можно с тобой? – кто то потянул его за рукав мантии. Пэнси… Вот липучка. Ведь дал же ей отставку ещё в прошлом году, так ведь нет же, как будто человеческого языка не понимает, дура.
– Нет, дорогуша, нельзя. Драко будет решать вопросы на миллион галлеонов, вернее – на две тысячи. А ты пока садись с Крэббом и Гойлом, они сейчас наши вещи в багаж сдают, проверь, как они подготовились к новому учебному году. – Пэнси скривилась. – Ты не думай, что я хочу от тебя отделаться, я даю тебе важной задание. Мы с тобой увидимся, когда пойдём патрулировать поезд. Я ведь не поручаю этих двух придурков Миллисенте, хотя мог бы. Ведь правда же? – На некрасивом лице Пэнси расцвела кривозубая улыбка, Драко передёрнуло: неужели это он в прошлом году с ней… О о о, лысый Мерлин… Хотя надо же было с кем то начинать… – Ну, не капризничай, иди же, – и он легонько подтолкнул девушку к вагону. – Эй, Нев, помоги леди с чемоданам, – обратился он к МакНейру. Тот послушно пошёл с Пэнси к багажному вагону.
– Драко, я нашёл свободное купе во втором вагоне, но там полно гриффиндорцев, прямо как собак нерезаных. Идём? – вернулся посланный на разведку Нотт.
– Фу, медвежонок Тедди, что за манеры… Аристократ, нечего сказать… Надо говорить – Авадой недобитых! – вставил своё веское слово Николас, с удовольствием рассмеявшись собственной шутке.
– Очень смешно… – поморщился Драко. – Благородство из вас так и прёт изо всех щелей… Один другого сто́ите.
– Да не занудствуй ты, Драко! Не успели встретиться, как ты уже начал на нас своё плохое настроение срывать. Что тебе не так? в школу не хочется? мало отдохнул? проиграл пари? – Теодор заговорщицки подмигнул Николасу.
– Вы что, не получали моих писем? – Драко возмущённо вскинул брови. – Я надеюсь, вы не станете оспаривать то, что я выиграл пари. Малфои никогда не лгут.
– Угу, разве что привирают, да? – усмехнулся МакНейр. – Что ж, проверим.
– С тебя – доказательства, с нас – денежки, – хмыкнул Нотт. – Всё по честному. Вот это мой проигрыш, – он запустил руку во внутренний карман мантии и выудил оттуда увесистый кожаный мешочек. – Если я, конечно, проиграл.
– Проиграл, проиграл, будь уверен. И доказательства у меня есть. Пошли садиться, где там наше купе…
Они вошли во второй вагон, в узком коридоре была пробка.
– Эй, вот это, это я занимал… – вдруг закричал Эйвери. Драко завертел головой, пытаясь понять, отчего это Николас так развозмущался. Всё ясно… В их купе собирались зайти Поттер, Уизли и Грейнджер. Как будто больше во всём поезде свободных мест не осталось.
– Ну, и чего это мы лезем в чужое купе, а? – ехидно окликнул троицу Драко, пробравшись вперёд. Те обернулись с недоумённым видом, возмущение словно сочилось из каждой поры на их честненьких, открытых лицах. При виде того, как Поттер и Уизли рефлекторно закрыли собой Грейнджер, оттеснив её чуть назад, Драко стало противно. Можно подумать, он её убить собрался!
– Меня подводит неважное зрение, Малфой? Или здесь действительно нет надписи «Собственность Драко Малфоя, Теодора Нотта и Николаса Эйвери»? – нахмурился Поттер.
– Здесь нет надписи, но в купе есть наши вещи, Поттер. Если ты плохо видишь, попроси своих верных друзей помочь тебе. Уизли, Грейнджер? Слабо помочь другу? Мерлин, Грейнджер, что это с твоей причёской? Сменила воронье гнездо на две какаш… гм, приличные люди и слова́ то такие вслух не произносят… – Драко насмешливо глянул на Гермиону, и сердце вдруг пропустило удар. Грязнокровка равнодушно посмотрела на него как на пустое место, даже не изменившись в лице. Раздался гудок паровоза, значит – Хогвартс экспресс отходит через пять минут.
– Ну, Малфой, ты нарвался! – мы ещё не в школе, баллы с нас никто не снимет, поэтому я со спокойной совестью могу расквасить тебе нос! Пошли, выйдем, здесь мало места! – Уизли уже закатывал рукава новенького, с иголочки, бордового свитера, всерьёз намереваясь устроить драку, но Гарри схватил его за плечо:
– Рон, не дури, хочешь, чтобы поезд ушёл? Тебе мало наших прошлых приключений? Пошли, найдём другие места, всё равно вы с Гермионой всю дорогу будете патрулировать поезд, зачем нам целое купе? А я себе место всегда найду, успокойся.
– Успокойся? Что значит успокойся? Эта шваль будет выгонять нас, оскорблять Гермиону, а я должен спокойно это выслушивать?..
– Мне очень неприятно прерывать вашу дружескую беседу, но не могли бы вы пропустить нас в наше купе, а потом хоть поубивайте тут друг друга, можем даже помочь, если что, – Драко счёл своим долгом вмешаться, потому что ему порядком надоело смотреть на этих гриффиндорских идиотов, которые между собой то договориться не могут, до него ли им сейчас?.. – Может, вы потом выясните, кто из вас трепетнее относится к Грейнджер? – он раздвинул их плечом и прошёл в купе, тем более, что был уже третий гудок – поезд отправлялся.
– Ник, закрой за собой дверь, – попросил Нотт Эйвери, и скользящая створка купе плавно закрылась с приятным щелчком, отсекая от них всё ещё спорящих в коридоре Поттера и Уизли и надувшуюся как мышь на крупу Грейнджер с новой причёской – толстыми короткими косичками, которые так нравились Рэндальфу Лавлессу...
***
– Ну с, уважаемые господа слизеринцы, на повестке дня у нас вопрос о лишении девственности грязнокровки мисс Гермионы Грейнджер на спор мною, мистером Драко Малфоем, и о вашей плате за проигранное пари. Председатель – мистер Эйвери, ответчик – мистер Малфой, следователь –мистер Нотт, секретарь – временно отсутствующий мистер МакНейр, – произнёс официальным тоном Драко, глядя в окно, чтобы не расхохотаться от собственной деловитости. Иногда они проводили такие вот шуточные заседания, с умным видом решая всякие вопросы и подражая судебным заседаниям Уизенгамота, на одном из которых однажды побывал Невус МакНейр с дядей. – Ваши вопросы, мистер Нотт.
Нотт хмыкнул:
– Просим привести вещественные доказательства содеянного вами, господин Малфой.
– Протестую! Эй, медвежонок Тедди, не буду же я размахивать окровавленным полотнищем прямо сейчас, а… Ты с головой дружишь? – сбросил с себя всю серьёзность Драко, собираясь начать возмущаться, потому что был и ответчиком, и адвокатом в одном лице.
– Ну, я не требую доказательств прямо сейчас, просто хочу удостовериться, что они у тебя есть, Драко, – в голосе Теодора больше не было насмешки.
– Есть, есть, в багажном отделении. Лежат себе на дне одного из чемоданов и в ус не дуют. Ждут, пока за них денежки выложат.
– Насколько я понимаю, у тебя есть простыня с кровавыми пятнами, да? – деловито осведомился Эйвери.
– Ты правильно понимаешь, сэр Николас.
– Не зови меня сэр Николас, а то я чувствую себя Почти Безголовым Ником, этим карикатурным гриффиндорским привидением с недоотрубленой башкой! Мою последнюю фразу прошу в протокол не заносить как не относящуюся к делу, – уточнил Эйвери.
Во время вошедший Невус МакНейр, сразу же подключившийся к беседе, кивнул с улыбкой.
– А насколько мы можем быть уверены, что это: а) именно кровь, а не какой нибудь яблочный сок; б) кровь Грейнджер, а не цыплячья, например; в) та самая кровь Грейнджер, мало ли, может, она палец порезала? – язвительно поинтересовался Нотт.
Драко начал потихоньку закипать, он не рассчитывал, что будет так сложно убедить их расстаться с денежками, которые он честно заработал.
– Ладно, если вы не верите моему слову, слову Малфоя… Палец она порезала… Ага, а я бегал за ней по всему острову с простынёй, предлагая ей этот пальчик перевязать… Это просто нелепо! – прорвало его, возмущениям не было предела.
– Мы верим, верим, Драко, ты не горячись. Просто предпочитаем проверить, – Теодор подмигнул Николасу и ухмыльнулся. Они явно договорились заранее как следует достать его, прежде, чем отдать ему деньги.
И тут Драко совсем некстати подумал, что полжизни отдал бы за настоящего друга, такого, как Поттер или даже ненавистный Уизли, друга, который доверял бы ему без всяких там проверок, не ухмылялся в лицо и не строил козни за его спиной, всегда готов был поддержать в трудную минуту и, если надо, отдать за него жизнь. Тяжело вздохнув, тряхнув головой и уверенно вытряхнув из неё все крамольные мысли, он резко встал и с гордым видом прислонился спиной к двери, как бы противопоставляя себя остальным.
– Что ж, раз доверие для вас – пустой звук, я предоставлю вам требуемые доказательства по всем трём пунктам. На пункт «а» – стащу ночью у нашего любимого декана зелье, окрашивающее кровь в зелёный, но оставляющее неизменным цвет любой другой жидкости. Есть у него такое зелье, я в прошлом году в шкафчиках убирался на отработке наказания, ещё подумал, зачем Снейпу такой раствор? Вот, он и пригодился. Так вы убедитесь, что это – кровь. Насчёт доказательства того, что это человеческая кровь, и принадлежит она именно Грейнджер, у меня тоже есть кое какие намётки. Есть, вроде, такое зелье, которое можно капнуть на что нибудь окровавленное, и выделится пар или дым, не помню точно, формирующийся в очертания человека, которому принадлежит кровь. Вряд ли у Снейпа есть такое зелье в готовом виде, значит, я сам его изготовлю. А что касается третьего пункта… Что ж, вы меня озадачили… Каким образом я смогу это доказать?
– Ну… – Нотт прищурился, – можешь устроить нам маленькое пип шоу… Зажмёшь грязнокровку в какой нибудь кладовке для мётел и…
– Чего? – непонимающе уставился на него Драко, недослушав. – Это ещё что такое?
– Темнота! Таких вещей не знает! – хмыкнул Эйвери. – Магглы придумали такое шоу с подглядыванием. Ну, девушка раздевается красиво, типа стриптиза, или кто делами посерьёзнее занимается в специальном помещении, а несколько человек за ними смотрят, ну, подглядывают, в маленькие отверстия в стене или окошечки, – он облизнул губы.
– Мерлин, и этих извращенцев я ещё называю своими друзьями… – искренне округлил глаза Драко. – Вечно эти магглы какую нибудь гадость придумают…
– Ничего и не гадость! – перебил его Нотт. – Я летом с папашей ходил в одно злачное местечко, «Притон весёлых магов» называется, в Лютном переулке, так там тоже было пип шоу, очень забавно, между прочим. Неужели тебя твой родитель в такие места ни разу не водил, а, Драко? – подозрительно прищурился Теодор.
– Нет, – брезгливо скривил тот губы, как будто ему было до одури противно. Не мог же Драко, в самом деле, признаться, что отец его вообще никогда никуда не водил, ни в волшебный зоопарк, ни в театр, ни в гости, и уж тем более, ни в какие бордели и пип шоу, как их там… – Нет уж, Малфои, в отличие от вас, плебеев, предпочитают всё натюрель, – наигранно усмехнулся он, намеренно употребив французское слово, зная, что эти придурки иностранных языков не знают.
– Ой ой, плебеи… Мой предок был близким другом самого Мерлина, а твой предок купец Молифлур пятьсот лет назад женился на наследнице разорившегося древнего рода ради длинной родословной, с готовностью приняв фамилию Малфой, благо, она созвучная была! Это всем известно! – запальчиво выкрикнул Нотт, вскакивая с места. – Тоже мне, аристократишка…
– Что ты сказал? – прошептал Драко внезапно севшим голосом, в упор глядя на приятеля и тяжело привалившись к двери. Он не ожидал такого ножа в спину, и от кого, от друга. Хотя, в общем то, в узких кругах было известно, как Малфои стали аристократами, но их семья пользовалась достаточным влиянием, чтобы сей позорный факт псевдоисторической биографии не упоминался вслух даже в шутку. И уж тем более не в упрёк.
– Всё всё, парни, хватит, – спокойно встал между ними самый спокойный и благоразумный из всех Невус, разом прервав едва не разгоревшуюся драку. – Чуть было вторая драка не началась за последний час! Кажется, мы пытались выяснить, как именно господин Малфой сможет доказать нам, что он лишил девственности в ночь с 18 на 19 августа сего года шестнадцатилетнюю магглорожденную мисс Гермиону Грейнджер, уроженку славного города Лондон, ученицу школы чародейства и волшебства Хогвартс… – в этот момент дверь резко дёрнулась и отлетела в сторону, Драко чуть не упал, потому что всё ещё стоял, прислонившись к ней спиной. В купе ворвалась Пэнси, старательно пряча злые глаза – видимо, она слышала последнюю фразу МакНейра, умудрившись выделить в ней главные слова – Драко лишил кого то девственности.
– Драко, нам пора патрулировать поезд, говорят, где то в последнем вагоне уже успели подраться будущие первокурсники. Остальные старосты уже там, – она стояла, закусив губу и смаргивая непрошеные слёзы. Всё же Пэнси упорно продолжала считать себя девушкой Драко и никак не могла смириться с тем, что он дал ей отставку ещё в прошлом учебном году.
– Ты иди, иди, Пэнси, я сейчас, – собрался, было, заговорить ей зубы Драко, а потом подумал, что эта отсрочка даёт ему прекрасный шанс поразмыслить над необходимым доказательством. Ему не придётся исхитряться и чего то придумывать на ходу, а то дурацкое пип шоу какое то… По сути, надо было сказать Пэнси спасибо, она спасла его от принятия опрометчивого решения. Пообещав себе подарить девушке какую нибудь милую безделушку, в конце концов, у него же будут две тысячи галлеонов – трать – не хочу! вслух Драко сказал:
– Впрочем, пойдём, милая, разберёмся, что там произошло, – и он улыбнулся своей бывшей девушке самой что ни на есть лучезарной улыбкой. Лицо Пэнси враз просветлело. – Ладно, парни, как только вернусь, мы продолжим наш деловой разговор, – кивнул он на прощание всем и никому в отдельности и вышел из купе как ни в чём не бывало. – Так кто там, говоришь, подрался? – вновь обратился он к Паркинсон, изображая искреннюю заинтересованность.
– Ловко он вывернулся, жук! Припёрлась же невовремя эта корова… – донёсся до Драко недовольный голос Теодора, прежде, чем он успел закрыть за собой скользящую дверь. С лёгким щелчком дверь встала на место, и Драко смог вдохнуть полной грудью.
– Ну, как там успехи Крэбба и Гойла, хоть по Зельеварению то они подготовились? Или опять придётся отливать им часть наших зелий, чтобы эти тупицы весь факультет не опозорили? – он как бы невзначай обнял Пэнси, преисполнившись благодарности.
– Боюсь, что они ничего не сделали, проваляв дурака всё лето…





Глава 26



Глава 26

«2 сентября, Хогвартс
Здравствуй, Рэнди.
Так странно писать тебе письмо, так непривычно. Очень много хочется сказать, а я вынуждена это писать, это же совсем не то… Ты не увидишь моего раскрасневшегося от радости лица, глупой счастливой улыбки, блестящих глаз, дрожащих рук, ты увидишь всего лишь жалкий кусочек пергамента, желтоватый, тонкий, безликий пергамент, исписанный голубыми чернилами. Пергамент – это не я… Что он может сказать тебе о моей любви?
Мы расстались всего-то ничего, а я уже вся извелась, как ты там? что делаешь? Вспоминаешь меня или уже загулял с красоткой Селиной под видом своего брата? Да, милый, я ревнивая, извини, могу и глупостей наговорить, не обращай внимания, это всё нервы.
Сегодня первый день учёбы, а я не заработала ни одного балла для своего факультета, представляешь? Это просто что то из ряда вот выходящее, чтобы за первый же учебный день в моей копилке не появилось баллов 30. Никак не могу сосредоточиться, голова забита воспоминаниями, я словно в облаках витаю… Нет, не на седьмом небе, скорее, в тумане. Хорошо хоть, никто из учителей высказывания не назначил, потому что…»

– Гермиона, Гермиона ты уснула? – кто то толкнул её локтем в бок.
– Так какого же ингредиента среди вышеперечисленных не хватает, а, мисс Грейнджер? Вы оглохли? Я второй раз к вам обращаюсь. Извольте отвечать на заданный вопрос! – Мерлин, Снейп! Как же она так замечталась, что всё на свете пропустила? Не хватало только, чтобы весь класс и Снейп в придачу узнали о том, что она пишет на уроке любовные письма! Гермиона Грейнджер, отличница и заучка, пишет на уроке самого злобного учителя любовное письмо… Где-то медведь сдох! Она точно сошла с ума… – Чем это вы заняты, мисс Грейнджер? И извольте встать и смотреть на меня, когда я к вам обращаюсь!
«О, нет, только не это… Я всё проморгала, и вопрос, и объяснение темы, я понятия не имею, о чём идёт речь… И угораздило же Снейпа спросить именно меня…» Гермиона запаниковала, неловко вскочила, зацепившись за стул подолом мантии и опрокинув его, по всему классу разнёсся грохот. Снейп поморщился, какая же она неловкая!..
– Я… я… э э э… ничего, профессор Снейп, я только… – Мерлин, как же она ненавидела свой детский лепет, но в присутствии профессора Зельеварения у неё словно язык прилипал к гортани. Тем более что чуть ли не впервые в жизни ей было действительно нечего сказать в своё оправдание.
В ожидании разноса зубриле Грейнджер класс пришипился.
– Сэр, она выводила формулу сухой воды, – тишину разорвал уверенный голос Гарри.
– Мистер Поттер, когда я захочу услышать вас, я скажу об этом. Минус десять баллов Гриффиндору. Ну с, мисс Грейнджер, дайте мне пергамент с этой вашей формулой.
Гарри сунул в её онемевшую от ужаса руку какой то клочок, это было явно не её письмо. Гермиона протянула пергамент Снейпу, затаив дыхание. Тот пристально изучал листок несколько бесконечных минут, водя длинным крючковатым носом по строчкам.
– Гм, мисс Грейнджер, формула выведена верно, но вот одного не пойму, с каких это пор вы стали писать почерком мистера Поттера? Минус двадцать баллов за обман преподавателя. И минул двадцать баллов мистеру Поттеру, за пособничество, – Снейп недобро глянул на неё из-под полуопущенных век, развернулся и медленно прошёл за свой стол. – Я вот тут подумал, что, наверное, я слишком придираюсь к факультету Гриффиндор… Что ж, я строг, но справедлив... Пять баллов Гриффиндору за правильно выведенную формулу. Вот только не знаю, кому их дать – мистеру Поттеру или мисс Грейнджер. Посему, Гриффиндор обойдётся без этих пяти баллов, как вы думаете, мистер Малфой, я справедлив?
– Да, сэр, как всегда, сэр, – без особой уверенности в голосе промямлил Драко, который, казалось, не слишком внимательно прислушивался к разгромной речи преподавателя.
– Урок окончен. Сдайте ваше летнее домашнее задание и не забудьте пометить колбы с раствором, сосуды без фамилии я просто выброшу. И не стоит дуться, мисс Грейнджер, вы ещё дёшево отделались. Поблагодарите вашего дружка. Все свободны.
Рон пошёл ставить на учительский стол их колбы с раствором «Здорового сна» и кровоостанавливающим зельем, решив, что Гарри и Гермионе лучше лишний раз не подходить к Снейпу.
– Мерзкая летучая мышь, грязный урод, худший из всех преподавателей, которые когда либо существовали… – бубнила Гермиона себе под нос, яростно заталкивая учебники в сумку.
– Гермиона, а ты не думаешь, что он, в данном случае, совершенно прав? Ты совсем очумела – писать любовные письма на уроке!? И на чьём уроке – Снейпа! Чем ты думаешь? – зашипел Гарри, округлив глаза, и уже громче добавил:
– Очнись, ты в школе, лето кончилось! Всё, учёба, тяжёлые трудовые будни. Где ты витаешь?
– Да да, извини, знаю… – конфузливо кивнула Гермиона. – Спасибо. А как ты…
– Пергамент подменил? Уронил твой стул с помощью отбрасывающих чар и таким образом отвлёк ваше со Снейпом внимание, незаметно сунув тебе под нос мой пергамент и убрав твой. Всего и делов то…
– Нет, как ты догадался, что я пишу?
– А что ещё ты могла писать с таким задумчивым видом? Когда ты выводишь формулу, вид у тебя гораздо увереннее и умнее, – хмыкнул Гарри, поправив сползшие с носа очки. – Ладно, не страдай так, а то ты, того и гляди, расплачешься… Год только начался, наберёшь ты эти злосчастные баллы. И вот твоё письмо, убирай быстрее, Рон возвращается.
Гермиона торопливо сунула пергамент в сумку, думая, что они с Гарри ведут себя как пара заговорщиков. Впервые в жизни у них двоих появился совместный секрет от Рона…
Как раз в это время тот вернулся, хмурясь.
– Гермиона, чем ты думаешь? Ведь ты же староста! Какой пример ты подаёшь другим? Заниматься на уроке Мерлин знает чем! И на чьём уроке! Это же тебе не Биннс! Потерять пятьдесят очков за раз, и это в первый же учебный день… Чем ты занималась? Скажи спасибо, что я не снимаю с тебя баллы на нарушение дисциплины на уроке!
– Спасибо за моральную поддержку, Рон, ты настоящий друг, только твоей проповеди мне сейчас и не хватало, – сквозь зубы проговорила девушка, неловко схватила сумку, едва не уронив её на пол, и торопливо вышла из кабинета.
«Какой же он… бесчувственный! Бестактный чурбан! Нет бы поддержать, ободрить… Но нет! Староста, Мерлин его подери! Да уж, это вам не Гарри, который всё поймёт, подбодрит и поможет, не задавая лишних вопросов. Вот это настоящий друг, а Рон… И он ещё смеялся над Перси, когда тот был Главным Старостой Школы. Да Перси и то был… человечнее! Влюблённый Рон, ха! Малфой, и тот ничего не сказал, хотя просто обязан был прокомментировать потерю такого количества баллов по моей вине в первый же день учёбы. Но нет, это Ронни отличился. Язва! Пусть только попробует подойти, пусть только сунется, чтобы домашку ему проверила, да ни за что! Вот Гарри проверю, а ему – нет! Невиллу – и то с удовольствием проверю, а Рону – ни за что!!! Будто он сам никогда баллы у Снейпа не терял… А ведь я ещё собиралась дать ему раствор из малфоевских запасов, благо, что не понадобилось… Дура, так мне и надо! С такими друзьями и враги не нужны!»
Ворча, злобствуя и накручивая себя, Гермиона дошла до библиотеки, хлопнув дверью так, что Мадам Пинс аж подпрыгнула на своей кафедре.
– Что вы себе позволяете, юная леди! Если вы на седьмом курсе, и вам осталось учиться всего год, это вовсе не означает, что вам можно грохать дверью так, что слышно в подземельях! Тем более, что – библиотекарша подслеповато глянула на Гермиону сквозь очки, – вы – староста! Какой пример вы подаёте первокурсникам?!
«И эта туда же… Сговорились они все, что ли? И где она тут видит первокурсников?..» – застонала про себя Гермиона, но в слух пролепетала извинения елейным голоском, сдерживаясь из последних сил:
– Ох, простите, Мадам Пинс, это… это просто сквозняк! – девушка указала на открытое окно. А там… Напротив окна за самым первым столиком как ни в чём не бывало сидел Драко Малфой и что то старательно выписывал из тонкой серой книжечки.
– Ну и манеры у сегодняшней молодёжи… Да моя б воля, сняла бы баллов пятьдесят… Это же библиотека… Здесь должна неукоснительно соблюдаться тишина, – ворчала Мадам Пинс якобы себе под нос, а на самом деле так, чтобы её было слышно всем немногочисленным посетителям библиотеки.
Сжав зубы, Гермиона пошла за свободный столик. Она должна была неминуемо пройти мимо Малфоя.
– Эй, грязнокровка, ты чего так бесишься, месячные что ли? – Гермиона окаменела, услышав такое в спину. Малфой, кто же ещё… Кому ещё придёт в голову окончательно добить её, сказав очередную пошлость в её адрес? Резко остановившись и развернувшись на сто восемьдесят градусов, девушка решила сказать этому ублюдку всё, что она о нём думает:
– Нет у меня никаких ме… – в последний момент Гермиона осеклась, не решаясь произнести это слово до конца. Ведь, что бы там ни утверждали Снейп и Мадам Пинс, она всё же была хорошо воспитанной девушкой, не обсуждавшей такие дела ни с кем, тем более – с Драко Малфоем, и вообще не произносившей такие слова вслух.
– Нет месячных? И ты не беспокоишься по этому поводу? Вот это выдержка… Наверное, тебя можно поздравить с отлично проведёнными каникулами? Хорошо развлеклась, грязнокровка? – сама язвительность с изящно приподнятой бровью, чёрт бы его побрал. Если бы Гермиону попросили описать Драко Малфоя одной единственной фразой, это, несомненно, была бы «насмешливо приподнятая бровь». Сколько она помнила, по другому Малфой свои эмоции выражать просто не умел. И были ли у него эти эмоции вообще? Кажется, его невозможно было вывести из себя, поколебать ту самодовольную уверенность, в которой все Малфои пребывают с рождения. А с рождения ли? Ей вдруг вспомнился заплаканный мальчуган с огромными голубыми глазами и светлыми локонами, в которых так не хватало ленточек…
– Слушай, Малфой, давай заключим договор, пакт о ненападении. Ты оставляешь меня в покое, а взамен я никому не скажу, что в детстве ты был так похож на девчонку, что тебе даже бантики не были нужны! Такая очаровательная пухлая кроха, щёчки с ямочками, голубые глазищи, локоны до плеч… Только юбочки не хватает… Малфои, случайно, не из Шотландии? Килт сошёл бы за юбку, наверное… Нет, не из Шотландии? В таком случае… Я вот всё думаю, что как-то это странно, даже удивительно… По моему, у тебя до сих пор нет девушки… Подозрительно, ты не находишь? – пошла ва-банк Гермиона. И когда это она научилась так язвить?
Малфой несколько секунд смотрел на неё в упор с таким видом, будто собирался её убить, а потом… расхохотался ей в лицо.
– Мерлин, неужели ты, тупая маггловская грязнокровка, вообразила, что если ты назовёшь меня девчонкой и бросишь вскользь пару грязных намёков, то я сразу же кинусь доказывать тебе обратное? Мечтать… Дура. Скажу тебе по секрету, почему у меня до сих пор нет девушки… Наклонись ка ко мне, не бойся, не съем, палочка у меня в сумке, здесь достаточно народу, да и Мадам Пинс на нас смотрит.
Гермиона несмело наклонилась к нему, убедившись, что Мадам Пинс действительно посматривает на них краем глаза. Драко прошептал ей на ухо, щекоча дыханием нежную кожу:
– У меня нет девушки, потому что все те, кто мне нравился, уже женщины… с моей помощью.
Гермиона отпрянула от него, словно её током ударило.
– Ты просто отвратителен, Малфой! И как только таких земля носит? Да будь ты последним парнем на планете…
– Ты бы первой заняла очередь ко мне, но вряд ли она когда нибудь дошла бы до тебя. Извини, но грязнокровки не в моём вкусе… Всё, иди куда шла, не мешай, – и Драко невозмутимо уткнулся в ветхую брошюрку с пожелтевшими листами, не обращая на девушку больше никакого внимания, как будто это не он остановил её пять минут назад.
Гермиона просто кипела от возмущения. Вот злобная тварь! Как же он умудряется так её доводить?! Её б воля, Малфой уже валялся бы бездыханным в луже крови! Почему любое его замечание в её адрес доводит её до белого каления, а ему хоть бы хны, что бы она ни сказала? Она в первый же день учёбы выложила бережно лелеемый козырь, который берегла на самый крайний случай, а он и ухом не повёл, зараза! Вот непрошибаемый! Гермиона нашла бы в себе силы восхититься невозмутимостью Драко, если бы не была так зла… Да никакие месячные с их гормональным расстройством не в силах были выбить её из колеи. А тут всего одна фраза – и она уже рвёт и мечет, находясь при этом на грани истерики. Ведь знает же, гадёныш, что сказать и, главное, когда сказать. А она-то порадовалась, что на уроке он промолчал. Н-да, не долго музыка играла… Сначала Снейп, потом Рон, потом Мадам Пинс и на загладочку – Малфой… Чтоб они все провалились!!! Это называется – она пришла в библиотеку, чтобы в тишине и спокойствии дописать письмо Рэнди… Дописала... Э э х… Хорошо хоть – больше сегодня уроков нет. Сейчас она плюнет на всё, пойдёт в спальню, ляжет, задёрнет полог и уснёт. Ну и что, что ещё шести нет, у неё стресс, что – Гермиона Грейнджер не имеет права отдохнуть? А письмо она потом допишет… Какая уж тут любовь и нежность, когда её до истерики довели…
«Ох, Рэнди, Рэнди, как же ты мне сейчас нужен… Как же всё отвратительно, не успела я вернуться в школу, как мне уже хочется отсюда сбежать…», – девушка вышла из библиотеки и медленно побрела в башню Гриффиндора, глотая слёзы. Она не видела, что «злобная тварь» Драко Малфой грустно посмотрел ей вслед и снова со вздохом уткнулся в книжечку.

***

Только, было, Гермиона собралась лечь и задёрнуть полог, отгородившись от всего внешнего мира, как в спальню ворвались Лаванда и Парвати, собирающиеся заняться разборкой своего гардероба, чтобы можно было похвалиться друг перед другом обновками. Ох, эти трещотки не дадут уснуть…
– А я ему говорю: не стану с тобой целоваться, пока не поклянёшься, что больше у тебя никого, кроме меня нет!
– А он?
– Вот клянусь, говорит, Лаванда, никого. Как я могу с кем-то встречаться за твоей спиной, когда у нас любовь, столько всего было и…
– А ты что?
– А я и спрашиваю: а вот если я сыворотку правды применю?
– Ой… И что он?
– Применяй, говорит, только ведь она всё равно запрещённая, у тебя, говорит, её нет!
– Ну и? Ты-то что ему ответила?..
– А я сказала, что вот и есть, потому что у меня тётя в Министерстве, в отделе дознавателей работает, и эта сыворотка у меня есть!
– А он на это что сказал?
– Говорит – неси сюда свою сыворотку, хоть целый флакон выпью, потому что никого у меня не было, Лаванда, кроме тебя, вот! Думаешь, это доказательство?
– Думаю – да. Ох, счастливая… Мне бы такого Себастьяна… француз!
…Гермиона скрипела зубами, слушая весь этот так называемый разговор и пытаясь заткнуть уши. Нет, ну неужели в другом месте нельзя поболтать об этом? Что, в гостиной места мало? Секреты Мадридского двора… Любовь Лаванды Браун… Гермиона с намеренно громким тяжким вздохом перевернулась на другой бок и сунула голову под подушку. Не помогло… Нет, никаких намёков не понимают! Именно сейчас, когда ей сдохнуть охота, этим двум неугомонным курицам приспичило ерундой страдать!
– А ещё он будет в Хогсмиде на днях! Он ведь уже закончил школу, хочет в Лондонское отделение Гринготтса устроиться, в отдел по работе с иностранцами. У него на этой неделе собеседование, а заодно и меня в выходные придёт навестить, здорово, да? Так, что мне надеть? Какую мантию? Синюю или фиолетовую?
– Одевай голубую, она самая красивая.
– Нет… Вдруг дождь пойдёт? Ещё испорчу… Лучше синюю, под цвет глаз.
– Синюю он на тебе уже видел, насколько я помню. И не будет никакого дождя, с чего ты взяла?
– А вдруг? Так… Что-то я забыла… Так-так-так… О! У меня же духи кончились! Дашь свои?
– Ой, Лаванда, ты же знаешь, что я не пользуюсь, у нас с Падмой аллергия на резкие запахи…
– Точно… Что же делать? В Хогсмиде всё не то продают, маггловские духи лучше, чем волшебные…
И тут Гермиону осенило, как спровадить этих двух болтливых кумушек.
– Лаванда, – она резко села на кровати, – хочешь, я дам тебе свои духи? Они эксклюзивные, такие точно нигде не купишь. Но взамен вы, двое, пообещаете, что выметитесь отсюда и дадите мне отдохнуть в тишине, – Гермиона проговорила всё это на одном дыхании, чтобы не передумать. Как-никак, ей было очень жалко тратить подарок Рэнди на эту гусыню. Подумать только, и это Лаванде она сочувствовала летом… Нет бы этой дурёхе подумать, что она скажет любимому парню, с каким настроением его встретит, а она только про шмотки и внешний вид думает!.. Дурочка.
– Гермиона, у тебя есть духи? Вот уж не подумала бы, что ты пользуешься духами… – протянула Парвати.
– А ты меньше думай, – огрызнулась, было, Гермиона, но потом прикусила язык. Негоже было разругаться со всей школой в первый же день учёбы. Никто ведь, на самом деле, не виноват в том, что она скучает по любимому человеку… Ни Снейп, ни Рон, на Мадам Пинс, ни эти две, ни даже Малфой, будь он неладен.
– А они хорошо пахнут? – настороженно спросила Лаванда.
– Лучше не бывает, – Гермиона неохотно свесила ноги, выбираясь из кровати, и пошла босиком к своему чемодану. Эльфы обычно доставали и раскладывали по шкафам только одежду и книги, всё остальное они не трогали, боясь положить куда-то не туда, и девушка ещё не разобрала свои вещи. – Вот, держи, – в полутьме она нащупала угловатый хрустальный флакон в чемодане, достала его и дала Лаванде.
– Ой, что-то они совсем не пахнут… – Лаванда выдернула пробку и поднесла флакон к носу. – Как хоть они называются-то? – девушка постаралась рассмотреть название, – «Абсен…», какой-то «Абсентиум…».
Гермиону буквально парализовало. Она по ошибке дала Лаванде «Абсентиум Прегнатиум», который собиралась спрятать или, в крайнем случае, выбросить! Она совсем о нём забыла.
– Ой, Лаванда, я дала тебе не то! Это… это лосьон от прыщей! Дай сюда! – и Гермиона резко выхватила бутылочку у приятельницы, не давая ей дочитать название снадобья. Это… м-м-м… «Абсентиум Фурункулюм»! – выкрутилась она, чрезвычайно довольная собой. – От прыщей.
– Разве у тебя есть прыщи? – недоверчиво спросила Парвати.
– Теперь нет, благодаря «Абсентиум Фурункулюм». Летом были, но я их быстро вывела, здоровское средство, вот бы Элоизе Миджен такое вовремя, глядишь, и нос у неё был бы на месте… – Гермиона поспешно затолкала флакон в школьную сумку, чтобы от греха подальше на следующий день выбросить злополучное зелье, а потом отыскала духи на самом дне чемодана. Тонкий свежий прозрачный, чуть горьковатый запах поплыл по комнате, когда Лаванда вынула хрустальную пробку. Гермионе показалось, что в комнате пахнуло предгрозовой свежестью. Или свежескошенным сеном? И чуть-чуть ночным морем, кажется… Морем, на спокойной чёрной глади которого отражается лунная дорожка.
– О… Что это за духи? Они маггловские или волшебные? – наперебой затараторили обе подружки, выхватывая друг у друга «Лунный свет» и нюхая. Парвати вмиг забыла о своей злополучной аллергии.
– Духи… Они и маггловские, и волшебные… – загадочно улыбнулась Гермиона, думая о том, что их для неё создал сквиб Рэнди в магической лаборатории.
– И ты дашь мне ими попользоваться? – Лаванда просто сияла, глаза у неё стали как два галлеона. – Да у Себастьяна просто дух захватит, такая я буду красивая! Парвати, пошли отсюда, пусть эта юная страдалица отдыхает здесь одна в тишине, покое и темноте. Ради таких духов я вообще согласна всю неделю спать в гостиной! Гермиона, хоть Коллопортусом дверь закрывай, раньше одиннадцати мы не вернёмся.
Гермиона удовлетворённо закрыла дверь за подружками-болтушками, юркнула в кровать, плотно задёрнув полог, и наконец-то закрыла глаза. Это был длинный день. Третий день без Рэнди.
Письмо так и осталось недописанным.


Глава 27


Глава 26

«…Ох, наконец то суббота, и я могу спокойно дописать письмо. Нет, последний курс школы Магии и Волшебства – это каторга. Задают вагон и маленькую тележку, а я никак не могу сосредоточиться на уроках, потому что всё время думаю о тебе. Всё вспоминаю твоё лицо, глаза, губы, руки… И мне сразу хочется плакать.
Я скучаю. У меня всё валится из рук, я невнимательная, рассеянная и какая то растерянная. Я не слышу, когда меня вызывают учителя, не замечаю, когда ко мне обращаются друзья, я грежу наяву, хожу как сомнамбула, всё время мысленно разговариваю с тобой, ты будто наваждение, я больна тобой, я с ума схожу...
Тебя нет рядом, и такое впечатление, что куда-то исчезла часть меня, её украли, отняли, похитили... Мне так тебя не хватает, как не хватало бы руки или ноги… Ты стал частью меня, такой же неотъемлемой, как часть тела, я сроднилась с тобой, свыклась, сжилась, срослась. А тебя… тебя будто ампутировали.
Я снова учусь жить. Жить без тебя.
Моя жизнь раскололась на две половинки – до тебя и после тебя. Теперь я просто не понимаю, как я жила ДО тебя. Как ходила, писала, училась, улыбалась, думала? Как я не понимала, что мне чего-то не хватает, что без этого я неполноценна? Наверное, я просто существовала и сама не понимала, какая я жалкая, когда я одна…
Я частенько разговариваю с тобой про себя, рассказываю новости, делюсь обидами, жалуюсь или шучу. Я придумываю за тебя ответы, представляю, как ты улыбаешься или хмуришься, как стараешься меня поддержать и наказать обидчиков…
Знаешь, меня саму пугают мои чувства к тебе… я не могу думать ни о ком и ни о чём другом. Мысль о тебе – первая, которая приходит мне в голову утром, последний, о ком я думаю перед сном – это тоже ты. Я читаю учебники, а перед глазами стоит твоё лицо, такое живое, такое осязаемое, родное, любимое… Иногда ты улыбаешься, а временами хмуришься, и тогда мне начинает казаться, что с тобой что-то не так, что-то случилось, ты в беде, тебе необходима моя помощь… Я порываюсь вскочить и бежать за порталом, который перенесёт меня к тебе. А потом мне приходит в голову, что я сумасшедшая, одержимая, я сошла с ума от любви… О любви к тебе. Чтобы успокоиться и прийти в себя, я сижу на подоконнике и крепко сжимаю в руках неровный «кусочек луны» – осязаемый туман над морем с лунным лучиком внутри, и мне становится легче.
А иногда я просыпаюсь ночью и думаю: а вдруг ничего этого не было? Вдруг это всего-навсего сон? Ты мне пригрезился, привиделся, ты – плод моего больного воображения? И вот тогда мне становится страшно, что тебя нет. Нет и никогда не было, не было в моей жизни, не было вообще, ты – химера, видение, фантом, призрак, порождение моего воспалённого разума… Это страшно. Это очень страшно. Я просыпаюсь ночью и лежу без сна, вслушиваясь в спокойное дыхание соседок по комнате и сжимаю кулончик, ведь это единственное напоминание о тебе. Только благодаря ему я знаю, что ты есть. Это помогает прийти в себя.
…Ты будешь смеяться, но я начала писать стихи. Не знаю, как это вышло. Просто был в руках кусочек пергамента, перо будто писало само, я совсем не думала, а получилось стихотворение. Потом читаю и не могу поверить, что это написала я, отродясь не писавшая ничего, кроме школьных формул и эссе. Зря ты говорил, что во мне нет романтики, оказалось, очень даже есть, только стихи странные получаются… Напишу один куплет, а дальше не пишется, и валяется этот пергамент где нибудь в моей тумбочке, а потом я просто беру его и продолжаю дальше, как будто отложила две минуты назад, чтобы подумать над рифмой…

Мы идём с тобой по лунной дорожке,
Протянувшейся отсюда в вечность,
Наши ноги омывает время,
Уводя с собою в бесконечность…

Ну, вот, я разревелась как последняя дура… Я, наверное, жуткая эгоистка. Вместо того, чтобы написать что-нибудь весёлое, радостное, я пишу о своих страданиях. А ты прочитаешь весь этот бред и будешь дёргаться, думать обо мне, переживать…Может – посмеёшься. Мне стыдно, но я не могу молчать. Я тебя люблю, и у меня просто разрывается сердце, когда я думаю, что не увижу тебя до самого Рождества… Прости меня за весь этот глупый пафос, но я так тебя люблю…

С любовью,
Гермиона».
***
«4 сентября, о. Уайт
Здравствуй, Гермиона.
Будешь смеяться, но я чуть не неделю собирался с духом, чтобы написать тебе письмо. Нет, не потому, что мне не хотелось, и не потому, что не о чем было. Просто… Я не знал, как описать то, что я чувствую, чтобы это прозвучало достаточно искренне, но с другой стороны чтобы я не стал похож в твоих глазах на нытика и слюнтяя, от которого уехала любимая девушка, и он разнюнился, рассиропился, расстрадался…
Я ведь мужчина, а не какая-нибудь тряпка, я не должен быть сентиментальным, не должен плакаться тебе и носиться со своими чувствами, но…
Я работал с утра до вечера, лишь бы не думать о тебе, но твой образ всё время стоит у меня перед глазами. Я вставал под холодный душ и надавливал пальцами на глаза, я нагружал себя непосильной работой и даже один раз напился, но мне ничего не помогает… Куда бы я ни пошёл, чтобы ни делал, всё напоминает о тебе.
Я подхожу к конюшне и вспоминаю, как мы летали на пегасе, у меня в ушах стоит твой счастливый смех… Я захожу в свою комнату в замке и буквально вижу, как обнимаю тебя, а ты лежишь, такая маленькая и хрупкая, доверчиво прижимаясь ко мне. Я спускаюсь в лабораторию в подземельях и улыбаюсь, вспоминая, как мы варили зелье для твоего учителя, а потом ты пряталась в сундуке от Хозяина. Я иду на пляж, и мне приходит на ум тот день, когда я впервые поцеловал тебя, там, на тёплом плоском камне. Я еду в город и специально сажусь за столик в кафе, где мы ели мороженое, сижу там один как дурак и пялюсь в вазочку, а мороженое тает и превращается в какую-то липкую жижу. Без тебя даже мороженое стало невкусным…
А вчера я был в городе по делам Хозяина, шёл по улицам медленно, думал о своём… Стоило мне поднять глаза, как мне везде чудилась ты. То ты покупала газету в киоске, то поливала цветы на балкончике двухэтажного дома, проехала мимо на велосипеде, выгуливала собаку, стояла в очереди за билетом в кино, переходила улицу, сидела в летнем кафе…
Это просто наваждение… Я схожу с ума… Ты мне чудишься, мерещишься, грезишься… Мне не помогает ни сонное зелье, ни холодный душ, ни тяжёлая работа… Я всё время думаю о тебе, знаешь, как в том стихотворении одного маггловского поэта:

О тебе я хочу думать. Думаю о тебе.
О тебе не хочу думать. Думаю о тебе.
О других я хочу думать. Думаю о тебе.
Ни о ком не хочу думать. Думаю о тебе.

Как будто это написал я, это мои мысли, мои чувства, моя любовь... Говорят, что любовь – это слабость, что нельзя отдаваться любви всецело, потому что тогда она погубит тебя, но мне всё равно. Пусть я слабый, ты имеешь полное право презирать меня за это, я всё равно люблю тебя и открыто говорю об этом.
Как бы банально это ни звучало, но у меня сердце в разлуке разрывается… И это не только душевная боль и тоска, но и физическая.
Перед сном я представляю, как ты лежишь рядом со мной, твои волосы щекочут мою шею, твои шелковистые ресницы отбрасывают тень на щёки, глаза искрятся от счастья. Ты такая маленькая и хрупкая по сравнению со мной, твоя узенькая ладонь лежит на моей груди, и меня переполняет чувство безграничной нежности. Хочется обнять тебя как маленького ребёнка и укачать, заплести тебе толстые косички и поцеловать в лоб перед сном… Согласись, странные желания для взрослого парня, да?.. Наверное, я совсем сошёл с ума…
Если я скажу, что каждая вторая моя мысль о тебе, то я солгу просто потому, что каждая моя мысль о тебе. Я ненормальный. Я одержимый. Я сумасшедший. Я влюблённый.
Это как приговор, не подлежащий обжалованию, ты – моя судьба, ты – моя половинка, ты – это я.
Извини за такое сбивчивое письмо, в голове кавардак, в душе сумбур, в жизни любовь…

С любовью,
Рэндальф».


Глава 28


Глава 22
«19 августа, о. Уайт
Гарри, что я тебе сейчас расскажу… ты просто не поверишь! Ричи – на самом деле никакой не Ричи!!! Он – Рэнди! На самом деле они – братья близнецы. Один – Ричи, маггл, а другой – Рэнди, сквиб. Ну, они, как Фред и Джордж Уизли, всё лето валяли дурака, водя меня за нос. Хотя – нет, не так. Меня обманывал Рэнди, назвавшись именем своего брата, потому что когда мы познакомились, ему было так удобно, а потом всё завертелось, и было уже поздно идти на попятный… Их никто не различает, даже родной отец, вот они и привыкли людей разыгрывать. Представляешь, Рэнди два дня собирался с мыслями, чтобы мне всё объяснить, всё не знал, как извиниться, чтобы я поняла, поверила и простила. Он пришёл ко мне в ночь-полночь и забрался в комнату через окно, представляешь!.. Я, конечно, не хотела верить, думала, что всё это очередные враки, но когда он пообещал познакомить меня с настоящим Ричи, я поняла, что он не лжёт.
Как раз сегодня мы должны были встретиться, но случилась беда… На Ричи напали хулиганы, те самые, от которых Рэнди отбил меня на ярмарке. Они тоже спутали близнецов, и досталось ни в чём не повинному Ричарду. Бедный парень попал в больницу без сознания, с сотрясением мозга и сломанной рукой. Мне его так жаль… И всё это произошло как раз накануне того, как Рэнди хотел нас познакомить! Вместо приятных посиделок в кафешке пришлось идти в больницу…
Нас с Рэнди с большим скрипом пропустили на пару минут, Ричи спал. Мерлин, как те два урода его отделали… Лицо в синяках, глаз заплыл, рука на перевязи, капельница… Ужас. Я как представила, что это мог быть Рэнди… Ох, мне аж дурно стало… Ведь по сути это моя вина. Не заблудись я на ярмарке, ко мне никто не пристал бы, и всё было бы нормально…
А они действительно похожи, как две капли воды. Тот же нос, такой же рот, родинки на лице в тех же местах, даже волосы выгорели одинаковыми прядями… Неудивительно, что я перепутала их, когда увидела брата Рэнди в городе вместе с лордом Малфоем…
Доктор сказал, что Ричарда ещё очень нескоро выпишут, поэтому я, наверное, так и не успею с ним познакомиться… Что ж, я ведь не последний раз на острове, ещё приеду, через год, будущим летом. Вдруг, мы станем родственниками?..
А на обратном пути из больницы Ри… тьфу ты, Рэнди, всё время я путаю, никак привыкнуть не могу, пригласил меня к себе в гости, показал свою комнату. Хозяев сегодня не было, они на праздновании дня рождения кого-то из Блэков в Лондоне, и мы решили употребить это время с пользой. Рэнди показал мне сад и знаменитые оранжереи Малфоев, потом опять провёл на экскурсию по замку, а до этого мы посидели в его комнате.
Знаешь, я ведь была в комнате Рона, сам помнишь – форменная помойка… везде разбросаны вещи, плакаты на стенах криво висят, затхлая вода с лягушачьей икрой в аквариуме, клетка Сычика сто лет не чищенная… Я думала, что все парни так живут – было бы где спать, и ладно. Что ж, для меня было приятным сюрпризом узнать, что у Рэнди в комнате всё как в аптеке. Полка с книгами, платяной шкаф, аккуратно застеленная кровать, никаких грязных носок под кроватью и завала из одежды на стуле. Я даже невольно подумала, что у меня в комнате так аккуратно не бывает. Хотя, у него, наверное, эльфы убираются, но, думаю, что живя с Малфоями, нельзя быть неаккуратным.
А ещё мы фоткались в саду! Сначала он меня, а потом – я его. А ещё мы попросили эльфа сфотографировать нас вместе на память. Хотя и говорят, что фотографироваться вдвоём с любимым парнем нельзя – это плохая примета, потому что тогда суждено расстаться, но я во всё это не верю. Ведь нагадала же мне эта мадам Зеферина или Зельда в салоне про предательство, а ничего подобного и не было, она ошиблась, вот я окончательно решила не верить во все эти предсказания. Чушь всё это!
Ой, бедный эльф, так перепугался, когда ему дали фотоаппарат… Всё дрожал и бился головой об дерево – заранее каялся, если вдруг его сломает!.. Надо будет мне взять с собой плёнку и проявить её в волшебной эмульсии, чтобы фотографии были живыми…
Ой, что-то я совсем заболталась… Сижу себе и пишу, тебе, наверное, совсем не интересно всё это читать. Просто у меня такое радужное настроение…
Ладно, закругляюсь, пока, Гарри, пиши, скоро увидимся.
Твоя Герми».

***
«20 августа, о. Уайт
Привет, Нев.
Ты уже придумал, на что потратишь свои пятьсот галлеонов? Так вот – думай быстрее, потому что числа так это первого сентября ты станешь на пятьсот галлеонов богаче!!!!! (я бы поставил ещё больше восклицательных знаков, но никакое их количество не способно выразить весь мой восторг). Великий Дефлоратор Драко… Хорошо звучит, да?
Ну, интимных подробностей рассказывать не буду, я всё-таки «благородный» Малфой, но о своих приключениях всё же поведаю, потому что это было что-то…
Надо поподробней рассказать, как я готовил пути для отступления.
Вечером тупица-Лавлесс ходит к своей девчонке в город, к той самой грудастой блондинке, я аккуратненько выспросил, что они встречаются в кафе у кинотеатра. Днём я оббегал весь город, нашёл у какой-то мусорки ту парочку громил, которые приставали к Гермионе на ярмарке, и разозлил их до белого каления с помощью нескольких нелицеприятных инцестуальных высказываний в адрес их жирных, тупых, маггловских мамаш. Дело было почти что сделано. Пообещав ответить за свои оскорбления вечером и назначив им любовное свидание у кинотеатра, я со спокойной совестью отправился домой… Я задумал так, что Ричи припрётся вечером в кино ни сном, ни духом, эти молодчики его как следует отделают, он попадёт в больницу, а я приведу туда Гермиону и покажу ей моего якобы брата… План немного путаный, признаю, зато я его сам придумал, без твоей помощи!
Правда, натяжек было много – вдруг эти местные неандертальцы набили бы мне морду днём, не дожидаясь вечера, или вообще передумали бы мстить, или Ричи и эта Селия передумали бы идти в кино, или ещё что… Да мой дед мог вообще самостоятельно вылечить Ричи, чтобы того не отвозили в больницу, или конюху поставили бы всего пару синяков, и всё, а может – и вовсе прибили бы… Но в этот день Мерлин явно был на моей стороне. У меня всё получилось!!!
Я наметил пути для отступления и со спокойной совестью пошёл к Гермионе доводить задуманное до конца. Как ты и советовал, я проник в грязнокровке в комнату ночью, чтобы ей не куда было деваться. Это было гораздо проще сделать, чем я думал, окно оказалось открыто, потому что ночь была душной. Ну, я её растолкал, она, естественно, ерепенилась, кричала, чтобы я убирался, такой сякой обманщик и сволочь, прямо скажем, мне нелегко дался этот разговор. Но в итоге она поверила!!! Она поверила в то, что я – Рэндальф, близнец Ричарда, изредка мы валяем дурака, прикидываясь друг другом, но кем бы я ни был – я люблю её. Тут она прослезилась, кинулась ко мне на шею, короче – большого труда поиметь её мне не составило. Нет, ну, я конечно был предельно аккуратным и острожным – первый раз всё-таки, хоть она и грязнокровка, а всё же живая. Кажется, ей не особо понравилось, но меня её удовольствие не сильно заботило, я делал это ради пари. Лишний раз убедился, что зажатые девственницы, которые совершенно ничего не умеют – не для меня. Увольте, всего боятся, не знают, куда деть руки, делают удивлённые глаза при виде голого парня и краснеют как помидоры. Фи… Всё, больше ничего не скажу, читай «Похождения Фалькора Веленция, любвеобильного мага», небось где-нибудь в семейной библиотеке завалялся экземплярчик. Там про амурные дела всё написано.
А вот теперь самое… позорное. Я не рассчитал дозу Оборотного зелья и… Нет-нет, не пугайся, Грейнджер ничего не узнала, но только потому, что мне снова повезло. Я собирался, «сделав своё нехорошее дело», потихоньку улизнуть восвояси, но… Заснул. Так пригрелся рядом с этой… И ведь сказал же ей: «спи, а я на тебя буду смотреть, сон, твой, типа, покараулю», думал, что она заснёт, я и уйду, а сам уснул…
Меня словно что-то стукнуло… Открываю глаза – уже светает, значит – часов пять утра, шестой!.. Ого!!! Одно дело из гостиницы выбраться ночью, у них ни собак, ни охраны, прыг в окно – и все дела. Утром же, когда старая бабка наверняка уже встала, это совсем другое дело. И вот встаю я, смотрю мельком в зеркало на стене и чуть не падаю в обморок… Из зеркала на меня смотрит не Ричи Лавлесс, а Драко Малфой!!! И вот тут-то у меня чуть не сдали нервы… А если бы Грейнджер проснулась раньше меня? Когда я стал собой? Дозу, видимо, не рассчитал! А вдруг она меня видела, но решила не подавать виду, а потом шантажировать, или что нибудь в это роде? Я не помню, как я оделся, как выбрался через окно на улицу, не помню, как добрался до замка… Я пришёл в себя, только когда хватил полстакана огневиски из дедовых запасов. Не думал, что такая в принципе мелочь может вывести меня из равновесия, какой то я слабонервный… Или сказалось всё это напряжение, «даст – не даст»… Ведь два месяца на всю операцию убил. Но расслабляться было некогда. Поздним утром я сбегал в больницу под видом бабкиного слуги, якобы проверить, как там Ричи, принёс ему его любимые конфеты, нашпигованные белладонной, чтобы он спал как убитый во время нашего визита, а потом пришлось аккуратненько нашептать деду, что конюху полезно немного поваляться в маггловской больнице, чтобы в следующий раз не задирался перед всяким хулиганьём и не позорил доброе имя хозяев, а то добренький лорд Малфой уже решил было любимого слугу самостоятельно вылечить...
Короче – это был не день, а сплошные хлопоты. Я ещё еле отвертелся от того, чтобы меня дед с бабкой не брали на день рождения кого то из маминой родни, ну, я сказал, что мне будет скучно среди старперов, и что я планировал готовиться к школе, они и отстали. Папаша мне за это, конечно, взвесит, ну да ладно, от одного Круцио ещё никто не умирал. Сознание того, что я – «Великий Дефлоратор Малфой» того стоит!
Ох, это был насыщенный день, в следующий раз напишу, что было дальше, а то мне не терпится написать обо всём Нотту и Эйвери, пусть ка собирают денежки. Не волнуйся, им тоже не скажу никаких подробностей, я не извращенец, только сам факт, и всё. И… вопрос тебе на засыпку. Как я докажу, что я лишил грязнокровку девственности?
Пока, Драко».
Глава 23

Она открыла глаза, сонно уставившись на пятно солнечного зайчика на потолке, и подумала, что что то не так… Что то изменилось. Тело неприятно ломило, ныли мышцы, как обычно бывает, когда заболеваешь гриппом, вставать не хотелось. Гермиона полежала ещё с минуту с закрытыми глазами и вдруг резко повернула голову влево, дёрнувшись и привстав. На кровати кроме неё никого не было. Совершенно никого.
«Неужели мне всё приснилось?..» – она пощупала лоб и убедилась в том, что температуры нет. – «Ф фух, чего только не приснится, с нервами явно надо что то делать…» – девушка села на кровати и спустила ноги на пол, откинув одеяло. Впившись глазами в подозрительные бурые пятна на белоснежной простыни, она бессильно привалилась к стенке и закрыла лицо руками. Нет, ничего ей не приснилось, это всё правда… Ри… то есть Рэнди был здесь, был с ней в эту ночь, и они… Мерлин…
Гермиона прошлёпала голыми ногами в ванную и включила холодную воду с целью сунуть под неё голову. Ну, конечно, вот и свечка, которую она зажигала, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Значит, всё это правда… Она внезапно выскочила из ванной в комнату, потому что ей пришло в голову, что бабушка, которая частенько будила её утром, зайдёт в комнату и увидит испачканную кровью простынь.
Девушка лихорадочно стягивала бельё с кровати трясущимися руками, когда обнаружила на наволочке светлый волос. Вот оно, очередное доказательство того, что здесь был Рэнди… Стоп. Это волос гораздо длиннее и светлее, почти седой… Это ещё что за ерунда?.. Бабушкин, что ли? Аккуратно положив волосок на стол, Гермиона сняла простыню, свернула её комом и сунула в свой пустой чемодан, намереваясь ночью сунуть её в кучу мусора на заднем дворе, потом осторожно прокралась в кладовку, где хранилось всё гостиничное бельё, и выудила из стопки белую накрахмаленную простынку. Как хорошо, что кладовка находилась напротив её комнаты!.. Наскоро перестелив постель, девушка спустилась на кухню, где бабушка уже почти закончила готовить завтрак для постояльцев.
– Ой, кого я вижу, Гермиона, ты выздоровела? – бабушка обняла внучку и расцеловала в обе щёки.
– Да, бабушка Кэтрин, я в порядке. Скажи, это ты вчера открыла окно в моей комнате на ночь?
– Да, милая, ночь обещала быть душной, я волновалась за тебя и зашла проведать и поцеловать на ночь, а заодно и открыла окно.
– Так это твой волос я обнаружила утром на своей подушке? – лукаво улыбнулась девушка. – Ты лысеешь?
– Наверное моя, милая. Что поделаешь, старость – не радость, где мои каштановые локоны? А ведь коса была в руку толщиной… Вот всего и осталось, что жалкий пучок седых косм… – бабушка поправила на голове пекарскую шапочку, которую надевала, когда готовила. – Что то ты сегодня рано вскочила, стрекоза, тебя же с утра не добудишься.
– Выспалась, наверное, – улыбнулась Гермиона и пошла накрывать столы в ресторанчике к завтраку, ломая голову над тем, как восполнить запас простыней, ведь наверняка они у бабушки счётом. Придётся, видимо, купить бельё где нибудь в городе и незаметно сунуть в стопку.

***
– Привет, – сказала она и отчаянно покраснела, опустив голову. Мороженое таяло в вазочке, потому что от волнения она не смогла съесть ни ложечки, вкуснятина таяла и превращалась в неприглядную жиденькую кашицу, руки дрожали.
– Детка, на твоём лице можно жарить яичницу, – ухмыльнулся Рэнди и обнял её, поцеловав в лоб и присев на соседний стул. – Что то не так?
– Всё так, но… Пойдём, поговорим там, где никого нет.
Они покинули летнее кафе мороженое и свернули к маленькой набережной, пустынной в это время дня.
– Ты не знаешь, как теперь себя со мной вести, потому что за одну ночь всё изменилось, и наши отношения стали чем то большим? – возобновил прерванный разговор Рэнди.
– Да, то есть… нет… Вернее, ну, вдруг ты стал как то по другому ко мне относиться из за того, что… произошло? Т ты перестал меня уважать или ещё что… Или я тебя разочаровала и… – Гермиона до крови закусила дрожащую нижнюю губу и уставилась себе под ноги.
– Гермиона, да ты что!.. – Рэнди так искренне расхохотался, враз разметав все её опасения, что Гермионе стало стыдно уже за собственную глупость и недоверчивость. – Я же тебя люблю, как я могу тебя не уважать? Ты подарила мне счастье, мне было хорошо с тобой, поверь…
Гермиона облегчённо выдохнула, потому что она, оказывается, не дышала целую вечность, и уткнулась носом Рэнди в плечо, изо всех сил прижимаясь к нему, как будто видела его в последний раз в жизни.
– Девочка моя, всё нормально, всё хорошо, в наших отношениях ничего ровным счётом не изменилось, разве что они стали взрослее и… серьёзнее, – Рэнди растерял всю свою уверенность в себе и стал каким то сконфуженным и смущённым. – Если ты думаешь, что ты одна боялась сегодня идти на свидание, то ты очень ошибаешься. Я шёл сюда с замиранием сердца, боялся, что ты вообще не придёшь. Вдруг тебе что то не понравилось, вдруг ты во мне разочаровалась, вдруг ты ещё не готова к таким отношениям… Эти сомнения сводили меня с ума до тех пор, пока я не увидел тебя здесь, в моём любимом платье, с этими косичками, такую юную, хрупкую и трогательную. У меня сердце ушло в пятки, когда я подумал о том, что сделал с тобой… Наверное, ты была ещё не готова, и я поспешил. Я… я должен извиниться, не надо было…
– Рэнди, что ты, не смей так говорить! Я люблю тебя и тоже очень хотела этого. И мне почти семнадцать, так что ничего я не юная, кто то занимается этим с тринадцати, сейчас конец двадцатого века! Тебе незачем извиняться, всё хорошо. Я просто не представляю, что это мог бы быть кто то другой. Ты – мой первый настоящий парень, я люблю тебя – чего ещё желать? Давай, давай забудем это глупый разговор и будем наслаждаться оставшимся до моего отъезда временем…
Рэнди ничего не ответил, просто обнял Гермиону так, что у неё затрещали рёбра.
«Наверное, это и есть счастье», – подумала она, уткнувшись носом ему в шею.
***

– Эй, а где же Ричи? – вдруг опомнилась Гермиона, вспомнив, что вчера Рэнди обещал познакомить её со своим братом близнецом.
– Ой, у меня же совсем вылетело из головы… Вот, что ты со мной делаешь! Как только вижу тебя, так сразу всё остальное просто забываю. Дело в том, что случилась беда. Нет нет, не бойся, всё нормально, но это довольно неприятная история. Вчера Ричи избили эти два хулигана, Сэм и Дон, который тогда приставали к тебе на ярмарке. Напились, наверное, как свиньи, для храбрости и набросились на него вдвоём… Короче – лёгкое сотрясения мозга, перелом руки, синяки…
– Ой, это же всё из за меня! – Гермиона в ужасе прикрыла рот ладонью. – Если бы я не потерялась на ярмарке, они бы ко мне не пристали, ты бы не поставил их на место, и они не затаили бы на тебя злобу… Они ведь Ричи с тобой перепутали, да?
– Да, детка, но у них и на Ричи зуб был, она пару раз возвращал владельцам отнятые у них этими хулиганами сумочки, ещё какую то мелочь… Но они теперь в полиции, избиение человека до полусмерти – это не мелкое хулиганство.
– Мне так жаль, если бы не я… – Гермиона себя очень неприятно чувствовала. Ещё бы – из за неё пьяные подонки чуть человека не убили.
– Гермиона, говорю же, не расстраивайся. Вот вернутся Малфои с чьего то там дня рождения, хозяйка его вылечит. Она в зельях хорошо разбирается, раз уж меня на ноги после тройного Круциатуса поставила за день, перелом то она срастит не хуже любого колдомедика.
– Всё равно мне очень неприятно. Подставила твоего брата…
– Хочешь извиниться сама? Можно ведь пойти в больницу, к Ричи пускают, он же не умирающий. Заодно и познакомитесь, – Рэнди обнял Гермиону за талию и ехидно прошептал ей на ушко:
– Только, чур, с ним не больно то улыбайся, а то я буду ревновать.
– Рэндальф Лавлесс, как не стыдно! После всего того, что у нас было, заигрывать с кем то другим… – Гермиона сделала вид, что жутко разобиделась за такие подозрения в ветрености и легкомыслии, но оба понимали, что это просто шутка. Чтобы совсем уж убедить любимого в своей искренности, девушка поцеловала его так, что у неё самой голова закружилась.
– Эй, полегче, подружка, после таких поцелуев требуют продолжения, и пристань в центре города в дневное время – не самое лучшее для этого время и место.
Гермиона только довольно хихикнула и отметила про себя, что она, кажется, научилась прилично целоваться.
***

Больницей оказалось серое двухэтажное здание недалеко от центра городка, выглядело оно далеко не лучшим образом – с грязными окнами, обшарпанное, в каких то странных потёках, будто стены облили кислотой… Гермиона сравнила его с той больницей, в которой работали её родители в Лондоне, и подумала, что она ни за что в жизни не захотела бы лечиться в таком заведении…
Пустили их без проблем, записав лишь фамилии посетителей и попросив, чтобы они не засиживались, потому что больному был нужен покой.
Гермиона настояла на том, чтобы купить букет цветов, а Рэнди всю дорогу издевался над ней, говоря, что Ричи ещё не умер, поэтому обойдётся и без букета.
Как бы ни представляла себе Гермиона здорово избитого парня, к такому она была явно не готова… Заплывший фиолетовый глаз, почти чёрный синяк на скуле, загипсованная рука на перевязи, капельница… Она старалась изо всех сил сдержать слёзы, но не могла избавиться от чувства, что это – Рэнди, её Рэнди, весёлый, красивый, жизнерадостный, живой и здоровый Рэнди. Ричи спал сном младенца и, видимо, не собирался просыпаться.
Парни были просто фантастически похожи – одинаковые черты лица, одинаково выгоревшие волосы, даже родинки – и то одинаковые. Девушка в недоумении переводила взгляд с одного на другого, сравнивая их и невольно пытаясь найти хоть какое то отличие между ними. Ни че го.
– Не мудрено, что вас не различает родной отец… У вас есть хоть одно различие? – спросила Гермиона, поставив букет в безвкусную вазу на столике и отодвинув пустую коробку из под конфет.
– У меня есть шрам, которого нет у Ричи, где – не скажу, сама найдёшь, – хитренько ухмыльнулся Рэнди, – но об этом мало, кто знает. Так, два десятка девушек, приезжавших отдыхать, пара местных домохозяек, три четыре смазливенькие медсестрички, делающие уколы, и врач… Кажется, никого не забыл, если вспомню, то скажу.
– Рэнди, как не стыдно так меня дразнить? – Гермиона вплотную подошла к нему, ткнув пальчиком в грудь и прошептав на ухо:
– А вот если я обижусь и откажусь искать этот твой загадочный шрам, находящийся где нибудь на попе? Кстати, как ты его получил? Таскал по весне клубнику с огорода какого нибудь фермера и получил заряд соли из ружья в мягкое место?
– М м м… что то вроде того, не щекочи мне губами ухо, а то я забуду, что в мы в палате моего больного брата, скину его с кровати на пол и использую её по назначению, предварительно уложив на неё тебя!.. – обнял Гермиону парень одной рукой, другой поглаживая её узкую спину, прикрытую лишь тонкой тканью летнего платья.
Гермиона приглушённо фыркнула ему в шею и резко обернулась, потому что в палату вошёл кругленький, как мячик, врач. Рэнди отпустил Гермиону, отошёл и сделал вид, что смотрит в окно, а потом взял пустую коробку из под конфет со столика и бочком выбрался из палаты, чтобы выбросить её.
– Ну, девушка, визит закончен, тем более, что больной спит. Ничего определённого сказать не смогу, но с месяц он у нас пробудет, так и передайте Мистеру Малфою, вы ведь с ним знакомы?
– А… Э э э… да, – растерявшись, солгала Гермиона.
– Вы его подружка? А это кто с вами был? Я не разглядел.
– Это был его брат. А я э э э… знакомая Ричи, не очень близкая, но…
– Ладно, неважно. Но передайте его отцу, чтобы зашёл сегодня вечером, Ричард о нём спрашивал. До свидания.
Врач довольно бесцеремонно выставил Гермиону из палаты и закрыл за ней дверь. Если бы она не отошла, то услышала бы, как врач пробормотал вполголоса:
– Брат, какой ещё брат? У Лавлесса отродясь не было брата…

***

– Всё, располагайся, чувствуй себя как дома, но не забывай, что ты в гостях! – Рэнди первой пропустил её в свою комнату в крыле для слуг. Против ожиданий Гермионы, комната вовсе не была маленькой, тёмной и тесной, она то представляла себе форменный чулан для мётел. Узковатая кровать была аккуратно застелена тёмно зелёным покрывалом, у стены стоял письменный стол, на стене над ним висели полки с книгами, в углу стоял платяной шкаф, на широком подоконнике цвели две фиалки… Не шикарно, конечно, но очень уютно, чистенько и аккуратно. Девушка не припомнила, чтобы у неё самой в комнате было так тщательно прибрано.
– Эй, ты специально готовился к моему визиту и так тут всё вылизал? – пошутила она, присев на краешек кровати, потому что ни стула, ни кресла в комнате не оказалось.
– Да, конечно, а заодно и очень предусмотрительно убрал кресло, чтобы единственной альтернативой для тебя оставалась кровать, – в тон ей ответил Рэнди, присев рядом. – Вообще то я сам по себе аккуратный, да и эльфы убираются. Здесь почти нет людей слуг, потому что эльфы не могут ухаживать за животными, кроме нас здесь живёт ещё пара садовников – ядовитые растения также не доверяют эльфам.
– А здесь… мило, – с трудом подобрала эпитет Гермиона, потому что сейчас ей показалось, что комната какая то нежилая. На столе не было ни единой бумажки, ни обрывка пергамента, ни перьев, ни даже маггловских ручек, на стуле не было домашней одежды, и ещё – в комнате не было зеркала!
Ричи увидел её замешательство и поспешно объяснил:
– Это моя, так сказать, официальная комната. У меня есть каморка при конюшне, и я частенько остаюсь там, здесь редко ночую. Вот там у меня творится Мерлин знает что, поэтому тот беспорядок тебе не покажу, – он обнял девушку и поцеловал её в шею, пытаясь аккуратно, но настойчиво опрокинуть её на кровать.
Гермиона настороженно глянула на него и отодвинулась подальше.
– Эй, что то не так? Я… Ну, я подумал, что… – Рэнди вздохнул.
– Нет, всё хорошо, но… Между прочим, от этого бывают последствия, – буркнула Гермиона недовольно. Она понятия не имела, как обсуждать такие вещи с парнями.
– Ой, да, прости, я совсем забыл… У меня идея. Можно по почте заказать в Косом переулке одно зелье, Абсентум Прегнатиум, я про него в каком то справочнике по зельеварению прочитал, и всё будет в порядке.
– Это ты хорошо придумал… Но… – Гермиона всё ещё сидела на другом краю кровати.
– Да придвинься ты ко мне, глупая! Я вовсе не думаю, что с прошлой ночи ты стала нимфоманкой и теперь всенепременно должна доставлять мне ежедневно, вернее – еженощно, море удовольствия! Я понимаю, что ко всему нужно привыкнуть, давай просто полежим рядом…
– Ага, – радостно кивнула Гермиона и забралась на узкую кровать, с ногами, стараясь занимать как можно меньше места. Рэнди примостился рядом, обняв девушку и подставив плечо под её голову.
– Скажи, ты не жалеешь о том, что произошло этой ночью? – спросил парень как бы между делом, но Гермиона почувствовала его напряжение.
– Нет, что ты… Я почти никогда не делаю то, чего не хочу делать, ну, разве что, когда обстоятельства вынуждают.
– Пойми, я вовсе не хочу выбивать из тебя признание, что это была лучшая ночь в твоей жизни, тебе ведь не с чем сравнивать, но ночью ты была какая то расстроенная, что ли… Вот я и решил спросить.
– Нет, нет, всё было нормально… Вернее, я не знаю, как это обычно бывает, но я думаю, что так и должно было быть, только… это было больно.
– Ой, прости, я не…
– Да нет же, ты не виноват, – рассмеялась Гермиона, – это совершенно нормально. Первый раз почти всем больно, а потом уже нормально, но надо пару дней подождать, чтобы э э э… зажило… – почему то её жутко смутило слово «зажило», как будто оно как то неприлично звучало, и она покраснела, отвернувшись в стенке. Рэнди только крепче обнял её, пробормотав:
– Хорошо, что я не девчонка…
Гермиону рассмешила эта фраза.
– Зато вам надо бриться, и вы стесняетесь, когда ходите в общественный туалет!
– Вот ещё! Мне нечего стесняться в общественном туалете, наоборот, мне есть, чем гордиться! Ты разве не в курсе? – перенял он её насмешливый тон.
– Нет, не в курсе. Я вообще не думала, что ЭТИМ можно гордиться. Гордятся своими знаниями, достижениями, но этим…
– Эх, женщины, что вы вообще понимаете в мужской гордости! – хмыкнул Рэнди. – Знания… Вот в этом ты вся, Гермиона Грейнджер! Думаешь, что книжные знания – этот всё! Разве можно научиться целоваться по книгам? Разве узнаешь, что такое любовь, прочитав о ней? Эх ты, книжный червь…
– Эй, что тебе не нравится?! Да я лучшая ученица на курсе, мне, между прочим, сам Драко Малфой завидует!
– Да?.. – скорчил недоверчивую рожицу Рэнди. – Пока сам от него это не услышу, не поверю.
– Не… Малфой такой упрямый, даже если он будет не прав, всё равно не признает.
– Н да? А ты сама, разве, не такая? Вот я тебе говорю, что книги – это ещё не всё в жизни, а ты мне о своих школьных успехах рассказываешь. Разве знания могут сделать тебя счастливой? Вот скажи – тебе сейчас хорошо? Вот тут, рядом со мной, валяться на этой узенькой неудобной койке… Хорошо?
– Ну да, очень хорошо… – Гермиона не совсем понимала к чему клонит её любимый.
– А вот представь, что ты была бы не отличницей, а посредственной ученицей, кое как переходящей из класса в класс. Ты сейчас была бы менее счастлива? Сейчас, лёжа рядом со мной?
– Нет, конечно! Но я не понимаю, почему…
– Почему я тебе всё это говорю? Да потому, что насколько я понимаю, ты посвящаешь учёбе и получению знаний всю свою жизнь. Зачем? Чтобы доказать всему миру, что ты самая умная? Миру до этого нет дела. А настоящее счастье не имеет к учёбе и знаниям никакого отношения. Скажи – когда ты была больше счастлива, когда получила отличные оценки за С.О.В.ы или когда я сказал, что люблю тебя?
– Конечно, когда ты признался мне в любви! Разве это можно сравнивать?
– Тогда зачем ты тратишь свою жизнь на то, что не приносит истинного счастья? Вся эта учёба… Можно относиться к ней серьёзно, конечно, даже нужно, но зачем делать её самоцелью?
– Может, ты и прав… Я подумаю над этим… А то вот так вот учишь, учишь, отдаёшь учёбе всю себя, а потом выходишь замуж, как Миссис Уизли, рожаешь семерых детей и занимаешься только домом… И зачем, спрашивается, ты учил наизусть руны?
– Вот именно. Кстати, кто такая эта Миссис Уизли? Знакомая фамилия… – Рэнди чуть отодвинулся, у него затекла рука.
– Это мать моего лучшего друга, Рона Уизли. А фамилия знакомая, потому что её муж работает в Министерстве, наверное, ты что то читал в «Пророке»...
– Скорее всего… Расскажи мне о своих друзьях. У тебя есть подруги в Хогвартсе? Какие они? Ведь не зря же говорят: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Может, ты мне тут лапшу на уши вешаешь, какая ты хорошая, а на самом деле – твои лучшие друзья – головорезы почище Дона и Сэма.
– Нет, что ты, Рэнди! У меня совершенно нормальные друзья. Подруг у меня нет… Наверное потому, что я такая… заучка. Умничала много с первого курса, вот, никто со мной дружить и не захотел… Но у меня есть два друга – Гари Поттер и Рон Уизли…
– Постой ка, тот самый ГАРРИ ПОТТЕР! – Рэнди аж приподнялся на локте от удивления. – Чего же ты раньше молчала? Во даёшь…
– Да, тот самый Гарри Поттер. Он мой лучший друг. Он и Рон. Гарри совсем не такой, каким его описывают в газетах, он… нормальный. Совершенно обычный. Я не воспринимаю его как супергероя. Для меня он просто друг, который меня хорошо понимает, который всегда придёт на помощь и отдаст за меня жизнь, если понадобится. Я могу рассказать ему абсолютно всё и могу быть уверена, что он меня поймёт и не осудит…
– Ну ну, друг, говоришь, Рэнди недоверчиво нахмурился. – Бьюсь об заклад, ты была в него без памяти влюблена, но у вас ничего не вышло, и вы решили остаться друзьями… А потом…
– Ой, Рэндальф Лавлесс, да ты, никак, ревнуешь! – хихикнула девушка и поцеловала его в кончик носа. – Ничего подобного, пальцем в небо, никогда у нас с Гарри ничего не было, не будет и быть не может, мы просто друзья. Нет, мы – больше, чем друзья. Мы – как родственники, как астральные близнецы – вот! Я могу сколько угодно кричать на него, обзывая его идеи бредовыми, ворчать, что он делает домашку спустя рукава, поучать его, дуться на него и обижаться по пустякам, но когда мне плохо, я приду к нему за помощью и советом, а он точно так же придёт ко мне.
– Ой, какие нежные отношения вас связывают… – Гермионе показалось, что в голосе Рэнди прозвучало ехидство. – Ну, а что же Уизли? Как его там? Рин?
– Не Рин, а Рон, и, по моему, ты прекрасно запомнил его имя, ты просто ревнуешь! Ну, Рон, это немного не то, что Гарри. Гарри мне ближе по духу, что ли… Рон – он… Даже не знаю. Во первых, он в меня влюблён. Это я знаю совершенно точно, он ведёт себя так, что это уже в глаза бросается, но при этом он такой упрямый, что нипочём этого не скажет, никак не проявит. Он как будто злится на меня из за того, что неравнодушен ко мне. Словно я в этом виновата… Вот Гарри исправно пишет мне раз в неделю, Рон же за всё лето прислал три письма… Гарри обязательно подарит мне что то милое на день рождения, Рон – ага, щаз, если Гарри вовремя не напомнит ему, то он и вовсе забудет! Но при всём при этом Рон жутко принципиальный, прямо благородный рыцарь! Сколько раз были стычки с Малфоем из за того, что тот ко мне цеплялся… Рон с разбегу кидается защищать мою честь, даже под угрозой вылета их школы. Гарри не такой, он, спокойнее, что ли, или безразличнее? Скажет только: «Это же сволочной Малфой, что с него взять, не расстраивайся, не обращай внимания». Но при этом он мог бы Драко хоть гадость какую в ответ сказать… Нет, он не станет кидаться на Малфоя с кулаками, зачем, если завтра же тот снова оскорбит меня? Гарри умудряется спокойно принимать неизбежное, возможно, потому, что он много пережил. Сирота, живёт с каким то ужасными магглами, у него никого кроме крёстного не было, да и того убили… Мы с Роном – его семья, у него больше никого нет, поэтому, наверное, мы такие дружные. У меня нет от них секретов…
– И ты готова рассказать друзьям, что ты… со мной… этой ночью… – Рэнди лукаво улыбнулся, целуя её в шею и щекоча длиннющими ресницами.
– Да ну тебя, Лавлесс, я ему душу раскрываю, понимаешь, а он… – хихикнула Гермиона. – Нет, конечно, ничего такого я им не скажу. Зачем? Нет, я скажу, м м м… что нашла свою любовь, вот, что у меня всё чудесно… Но о нашей ночи… Зачем им знать об этом? – пожала плечами девушка.
– Стесняешься? Или стыдишься?
– Нет, ну у у… не то, чтобы… Но они же парни. Конечно, они мои лучшие друзья, но рассказывать о том, что я гм, не девушка… это уже слишком…
– Вот, видишь, это лишний раз говорит о том, что парнем быть лучше, чем девушкой, мы, по крайней мере, таких вещей не стесняемся! – вспомнил Рэнди начало их разговора.
– Значит, ты всем на свете расскажешь, что ты со мной переспал, да? – разозлилась Гермиона.
– Ну, да, конечно, дам объявления на первую полосу «Ежедневного Пророка»: «Гермиона Грейнджер – больше не девушка!!!» И пусть твои друзья отвернулся от тебя, учителя косо смотрят и занижают оценки, а волшебники, встречающие тебя на улицах плюют тебе вслед и бормочут заклинания! – он рассмеялся. – Гермиона, да мне и рассказывать то некому, кроме брата у меня никого нет… К тому же, не думаю, что кого то это волнует, девушка ты или нет.
– Поклянись страшной клятвой, что никому не расскажешь, – Гермиона продолжала улыбаться, но глаза у неё были серьёзными.
– Да что ты, в самом деле, – с лица Рэнди сползла улыбка.
– Клянись, какая тебе разница, раз уж тебе всё равно некому говорить! Повторяй за мной: клянусь, что потеряю самое дорогое, что у меня есть, если не сдержу своё слово и кому нибудь проболтаюсь о том, что лишил девственности грязнокровку Гермиону Грейнджер на острове Уайт в ночь с семнадцатого на восемнадцатое августа сего года. Давай.
Рэнди со вздохом пробубнил клятву, и тут словно прогремел отдалённый раскат грома, хотя небо было не по августовски чистым, и вовсю светило солнце.
– Наверное, это означает, что твоя клятва принята, – чмокнула его в губы Гермиона и довольно улыбнулась, игриво заглядывая парню в глаза.
– Что ж, очень может быть… – Рэнди вовсе не испытывал энтузиазма девушки. – Пошли, что ли, покажу тебе оранжереи, пока хозяев нет.
– Пошли, – с готовностью согласилась Гермиона. – Надеюсь, они того сто́ят.

Глава 24

«29 августа, Лондон
Привет, Гарри.
Я вчера вернулась с острова Уайт, написать уже не успела, поэтому пишу сегодня, с утра пораньше. Насколько я понимаю, вы с Роном и Джинни ещё не покупали учебники к школе, да? Давайте завтра встретимся где нибудь в Косом переулке и пройдёмся по магазинам вместе, в кафешке посидим, поболтаем. Так хочется всех вас увидеть, даже не верилось, что я буду так скучать. На острове у меня был Рэнди, а вот сегодня я дома, одна, родители на работе… Разобрала чемоданы, разложила вещи, и вот мне уже скучно, грустно и одиноко… Сразу же чувствую себя несчастной и осиротевшей, привыкла, что рядом всегда кто то есть – друг, любимый человек…Сидела, страдала, грустила, скучала, думала, теряла время… и вот – решила написать письмо.
Мерлин, как же я скучаю по Рэнди… И суток не прошло с тех пор, как мы расстались, а мне уже умереть хочется, я глупая, да? Он подарил мне на прощание флакон духов, которые сам для меня создал в малфоевской лаборатории, и когда я нашла флакон в чемодане сегодня утром, у меня прямо слёзы из глаз брызнули… От нашей любви остался всего то флакон духов… «Лунный свет»…
Да, духи действительно пахнут так, как мог бы пахнуть лунный свет, такой серебристый прозрачный аромат, грустный и летний. Они пахнут разлукой, расставанием, чем то, что навсегда потеряно.
…Я стояла на борту парома, отходящего из Сандауна, и смотрела на уменьшающуюся фигурку Рэнди на берегу. Он стоял на мостках, сунув руки в карманы, широко расставив ноги, буду противопоставляя себя всему миру: вот есть он, а есть всё остальное, а я как будто должна выбрать. Наверное, он хотел, чтобы я запомнила его именно таким…
От слёз у меня всё расплывалось перед глазами, будто пелена повисла, я даже помахать ему на прощание не могла, потому что руки словно налились свинцом… Так мне тяжко было, что хоть волком вой, хоть топись.
…На прощание он не целовал меня так, что я чуть не задохнулась, не стискивал в объятьях, словно пытаясь переломать мне все рёбра, и не заглядывал преданно в глаза, клянясь в вечной любви. Он только сказал, что будет писать, и крепко сжал мою руку… Этот жест был таким… искренним, настоящим… Я боялась, что он устроит что нибудь мелодраматичное и демонстративное прямо на мостках, ну, знаешь, как в фильмах. Но нет. Я полюбила именно того человека, которого должна была полюбить: искреннего, спокойного, сдержанного и строгого, не стремящегося поведать о своих чувствах всему миру. А ещё он дёрнул меня легонько на прощание за косичку и сказал, чтобы я и дальше ходила с такой «детской» причёской, потому что мне идёт.
…Я стояла на борту парома и молча глотала слёзы. Как же мне хотелось плюнуть на всё, сбросить туфли, отшвырнуть чемоданы и прыгнуть в воду, поплыть в берегу, к нему… И чёрт с ней, со школой, пусть всё катится в тартарары, только бы быть с ним, с ним рядом, с ним одним… Но я слабая… Я не смогла, не решилась, я так и стояла, намертво вцепившись в леер и закусив губу до крови. Я казалась самой себе жалкой и ничтожной, ни на что не способной магглой. Я стояла и вглядывалась в очертания берега до тех пор, пока можно было различить его силуэт на мостках…
В кино и в книгах в такие моменты всегда начинает идти дождь, вроде как погода соответствует настроению главного героя. Но либо я не главная героиня, либо жизнь – не книга, не фильм… Солнце светило весь день так ярко, будто был не конец августа, а май. Если бы пошёл проливной дождь, мне было бы легче. Я плачу, и небо плачет, сочувствует мне, жалеет меня… Я и мир вокруг – одно целое, я нахожусь с ним в гармонии, и от этого мне легче. Но нет, меня никто не жалел, никто не расстраивался и не плакал вместе со мной, я была одна. Одна в своём горе, одна в разлуке, одна в своём одиночестве.
Говорят, что когда человек уезжает, то первую половину пути он думает о тех, кого оставил, а вторую – о тех, кого встретит. Может и так, но не для меня. Я всю дорогу думала о Рэнди.
Мы не договаривались встретиться, не знаю, когда это произойдёт и произойдёт ли… Если всё будет хорошо, то я поеду на Уайт в рождественские каникулы, а до тех пор мы не увидимся. Не представляю, как я это переживу, буду усиленно учиться, чтобы выкинуть любовь из головы, чтобы не думать о нём каждую минуту, каждую секунду, каждый миг своей жизни… Ну, вот, я снова плачу, сама себя довела, дура сентиментальная. Прости, вылила на тебя ведро своих переживаний, как будто ты обязан всё это знать.
Всё, пока, Гарри, передавай всем привет, надеюсь, завтра встретимся.
С любовью, Гермиона».
***
«29 августа, о. Уайт
Привет, Нев!
Ну, можно сказать, что моё заключение на острове в обществе грязнокровки закончилось… Она уехала вчера, а через пару часов дед сделает для меня одноразовый портал для перемещения домой, в Поместье…
Да, ты был прав, эти летние каникулы стали самыми развесёлыми в моей жизни, они действительно стоили того, чтобы провести их на маленьком провинциальном островке и получить при этом массу удовольствия.
Что ж, расскажу, как я добывал доказательства того, что переспал с Грейнджер… Ты, вредина, отказался помочь мне даже советом, сказав, что есть лишь один способ, и надо быть совсем уж тупым, чтобы не додуматься до этого. Ну, я не совсем тупой, догадался, что надо как то заполучить простыню, ведь наверняка на ней осталась её кровь. Для начала я решил, что Гермиона вряд ли отнесёт испачканную простыню в прачечную, ведь маггловскими средствами кровь не отстирается, зачем ей зря рисковать? Бабка узнает, матери сообщит, та скандал закатит, ух, что начнётся… Значит, Грейнджер спрячет бельё или выбросит, надо только выяснить – куда.
О, я начал издалека. Сначала аккуратненько, чтобы не смутить её, расспросил, действительно ли «это» было больно, потом – не осталось ли каких следов моего «дружеского» ночного визита, затем – как она от этих следов избавилась. Как всё просто! Грязнокровка как миленькая рассказала мне, что не придумала ничего умнее, как свернуть простыню комом и сунуть в кучу мусора на заднем дворе, которую скоро должны сжечь. Ха, в ту же ночь я нашёл простыню и отнёс в свою комнату. Уф, если бы ты знал, как противно копаться в гнилых отбросах, объедках с кухни, каком то мерзком тряпье… Бе е е, меня чуть не стошнило, но дело я сделал. Я добыл нужные доказательства!!! Поздравь меня, друг мой Нев, пропьём выигранные деньги вместе.
Хм, помнишь, ты как то спросил, собираюсь ли я только лишить Гермиону девственности, или же и дальше пользовать нашу недотрогу?.. Не такая уж она и недотрога, скажу я тебе, видел бы ты сейчас мою дьявольскую ухмылку… Ты много теряешь, потому что не можешь видеть выражение моего лица… Да, поначалу она стеснялась, зажималась, глазки прятала; скукожится, подберётся вся и волком смотрит исподлобья, но попой чую – хочется ей, хочется до смерти, а стесняется. Что вы, что вы, приличные девушки хотят получать знания, читать умные книги и отличаться на уроках, как это так, хотеть трахаться! Вечно морду такую скорчит, будто большое одолжение мне делает, невинная овечка, блин! Эта темпераментная особа оказалась не лыком шита, ловко она водила всех за нос, притворяясь святой невинностью. Наша милая маленькая Гермиона чуть ли не нимфоманка! Ладно ладно, может, я чуть погорячился, обозвав её так, но она даст фору любой хогвартской потаскушке их Слизерина. Поверишь, я на свой страх и риск заказывал на дедов адрес Абсентум Прегнатиум по совиной почте, потому как милая детка заботится о том, чтобы не было последствий наших постельных утех. А сама она заказывать такое стесняется!!! Как это так, Гермиона Грейнджер, лучшая ученица школы и самая примерная девочка будет покупать себе противозачаточные капли! Так она себе весь свой имидж испортит. Нет нет, она только и может заказать, что пособие по обучению на аврора.
Мне надоело видеть её наивные глазёнки и невинное непорочное личико. Теперь, думаю, она выглядит собой – достаточно опытной и искушённой. Я помог вчерашней недотроге распоясаться и явил миру её настоящий лик, поаплодируем Драко Малфою, Великому Дефлоратору, ура, ура, ура!
…Я поимел её у стеклянной стены оранжереи Замка и на песке пляжа, на сене в конюшне пегасов и на жёсткой скамейке в парке, на узких качелях и на островке Киррин, прямо в море, у скал… Она меня не разочаровала, эта детка…
Это лето весьма обогатило мой личный опыт, я и не знал, что способен на такие выкрутасы, а уж глядя на эту недотрогу и вовсе не подумаешь, что ей придёт в голову вытворять такое. В старости, если доживу, конечно, напишу свою собственную хронику любовных приключений: «Любовные похождения Драко Малфоя, или опыт интимного общения с грязнокровками». Как тебе? По моему – забавно.
…Вчера я распрощался с безумно влюблённой Гермионой, проводив её на паром, обещал писать каждый день и даже подарил ей на прощание духи…
Я сам создал духи в бабкиной лаборатории, представляешь? Да, запах действительно получился чудесный, тонкий, едва заметный, нежный и прозрачный, чуть холодноватый, с горькой ноткой, но в то же время светлый и какой то грустный. Он ей удивительно подходит. Я подумал, что духи пахнут не чем нибудь прозаичным, типа просто розы или лилии, они пахнут уходящим детством... Вообще то это эта затея с духами случайно пришла мне в голову. Я просто валял в лаборатории дурака после того, как нашёл в библиотеке трактат 18 века об изготовлении духов какого то итальяшки Бальдини. Намешал цветочных эссенций – каплю того, каплю сего, чуть чуть винного спирта, стираксовое масло – и вуаля! Я и сам не ожидал, что будет такой приятный запах. Духи в трактате назывались «Лунный свет», это название я и оставил, раз уж всё у нас связано с луной… И флакончик хрустальный подобрал, и название палочкой вывел серебристыми буковками… Я вообще не припомню, чтобы хоть раз кому то так тщательно подарок готовил, разве что – матери, когда мне было лет семь…
Ладно, грязнокровка того стоила, я славно развлекался с ней всё лето. Н да, мне будет не хватать этого в Хогвартсе…
Не буду затягивать письмо, всё равно на днях встретимся. Всё, пока, Нев, придумай, на что потратишь денежки. Скоро увидимся.
Драко».

Часть 2
Кукловод

Глава 25

– Мерлин, кого я вижу… Неужели это Великий Дефлоратор Драко?.. – осклабился Нотт, разведя руки, словно собираясь обнять его. – Мистер Малфой, это такая честь для меня – быть знакомым с вами… О, я преклоняюсь перед вашими многочисленными талантами, а особенно – перед способностью соблазнять грязнокровок!.. – он оттолкнул свою тележку с вещами и кинулся ловить руку Драко, делая вид, что собирается её почтительно облобызать.
– Не будет ли благородный сэр Драко Малфой столь неблагороден, чтобы поведать нам все подробности его Великого Постельного Подвига? – с ухмылкой вторил Теодору Нотту Николас Эйвери, подобострастно кланяясь, будто китайский болванчик.
Драко заскрипел зубами – на них пялилось добрая половина платформы, разве что пальцами не показывали.
– Вы бы мне ещё ботинки лизать бросились! – огрызнулся он зло. – Хватит паясничать, вы слизеринцы, а не гриффиндорские клоуны! Что, собрались занять вакантные места этих придурков – близнецов Уизли? Свято место пусто не бывает… Не можете дождаться, когда расстанетесь с вашими денежками? Пошли в вагон, а то сейчас мелюзга все купе позанимает, ищи потом свободной место. Эйвери, иди, подыщи нам места, да прихвати мелкие вещи, чтобы в купе оставить.
– Драко, а можно с тобой? – кто то потянул его за рукав мантии. Пэнси… Вот липучка. Ведь дал же ей отставку ещё в прошлом году, так ведь нет же, как будто человеческого языка не понимает, дура.
– Нет, дорогуша, нельзя. Драко будет решать вопросы на миллион галлеонов, вернее – на две тысячи. А ты пока садись с Крэббом и Гойлом, они сейчас наши вещи в багаж сдают, проверь, как они подготовились к новому учебному году. – Пэнси скривилась. – Ты не думай, что я хочу от тебя отделаться, я даю тебе важной задание. Мы с тобой увидимся, когда пойдём патрулировать поезд. Я ведь не поручаю этих двух придурков Миллисенте, хотя мог бы. Ведь правда же? – На некрасивом лице Пэнси расцвела кривозубая улыбка, Драко передёрнуло: неужели это он в прошлом году с ней… О о о, лысый Мерлин… Хотя надо же было с кем то начинать… – Ну, не капризничай, иди же, – и он легонько подтолкнул девушку к вагону. – Эй, Нев, помоги леди с чемоданам, – обратился он к МакНейру. Тот послушно пошёл с Пэнси к багажному вагону.
– Драко, я нашёл свободное купе во втором вагоне, но там полно гриффиндорцев, прямо как собак нерезаных. Идём? – вернулся посланный на разведку Нотт.
– Фу, медвежонок Тедди, что за манеры… Аристократ, нечего сказать… Надо говорить – Авадой недобитых! – вставил своё веское слово Николас, с удовольствием рассмеявшись собственной шутке.
– Очень смешно… – поморщился Драко. – Благородство из вас так и прёт изо всех щелей… Один другого сто́ите.
– Да не занудствуй ты, Драко! Не успели встретиться, как ты уже начал на нас своё плохое настроение срывать. Что тебе не так? в школу не хочется? мало отдохнул? проиграл пари? – Теодор заговорщицки подмигнул Николасу.
– Вы что, не получали моих писем? – Драко возмущённо вскинул брови. – Я надеюсь, вы не станете оспаривать то, что я выиграл пари. Малфои никогда не лгут.
– Угу, разве что привирают, да? – усмехнулся МакНейр. – Что ж, проверим.
– С тебя – доказательства, с нас – денежки, – хмыкнул Нотт. – Всё по честному. Вот это мой проигрыш, – он запустил руку во внутренний карман мантии и выудил оттуда увесистый кожаный мешочек. – Если я, конечно, проиграл.
– Проиграл, проиграл, будь уверен. И доказательства у меня есть. Пошли садиться, где там наше купе…
Они вошли во второй вагон, в узком коридоре была пробка.
– Эй, вот это, это я занимал… – вдруг закричал Эйвери. Драко завертел головой, пытаясь понять, отчего это Николас так развозмущался. Всё ясно… В их купе собирались зайти Поттер, Уизли и Грейнджер. Как будто больше во всём поезде свободных мест не осталось.
– Ну, и чего это мы лезем в чужое купе, а? – ехидно окликнул троицу Драко, пробравшись вперёд. Те обернулись с недоумённым видом, возмущение словно сочилось из каждой поры на их честненьких, открытых лицах. При виде того, как Поттер и Уизли рефлекторно закрыли собой Грейнджер, оттеснив её чуть назад, Драко стало противно. Можно подумать, он её убить собрался!
– Меня подводит неважное зрение, Малфой? Или здесь действительно нет надписи «Собственность Драко Малфоя, Теодора Нотта и Николаса Эйвери»? – нахмурился Поттер.
– Здесь нет надписи, но в купе есть наши вещи, Поттер. Если ты плохо видишь, попроси своих верных друзей помочь тебе. Уизли, Грейнджер? Слабо помочь другу? Мерлин, Грейнджер, что это с твоей причёской? Сменила воронье гнездо на две какаш… гм, приличные люди и слова́ то такие вслух не произносят… – Драко насмешливо глянул на Гермиону, и сердце вдруг пропустило удар. Грязнокровка равнодушно посмотрела на него как на пустое место, даже не изменившись в лице. Раздался гудок паровоза, значит – Хогвартс экспресс отходит через пять минут.
– Ну, Малфой, ты нарвался! – мы ещё не в школе, баллы с нас никто не снимет, поэтому я со спокойной совестью могу расквасить тебе нос! Пошли, выйдем, здесь мало места! – Уизли уже закатывал рукава новенького, с иголочки, бордового свитера, всерьёз намереваясь устроить драку, но Гарри схватил его за плечо:
– Рон, не дури, хочешь, чтобы поезд ушёл? Тебе мало наших прошлых приключений? Пошли, найдём другие места, всё равно вы с Гермионой всю дорогу будете патрулировать поезд, зачем нам целое купе? А я себе место всегда найду, успокойся.
– Успокойся? Что значит успокойся? Эта шваль будет выгонять нас, оскорблять Гермиону, а я должен спокойно это выслушивать?..
– Мне очень неприятно прерывать вашу дружескую беседу, но не могли бы вы пропустить нас в наше купе, а потом хоть поубивайте тут друг друга, можем даже помочь, если что, – Драко счёл своим долгом вмешаться, потому что ему порядком надоело смотреть на этих гриффиндорских идиотов, которые между собой то договориться не могут, до него ли им сейчас?.. – Может, вы потом выясните, кто из вас трепетнее относится к Грейнджер? – он раздвинул их плечом и прошёл в купе, тем более, что был уже третий гудок – поезд отправлялся.
– Ник, закрой за собой дверь, – попросил Нотт Эйвери, и скользящая створка купе плавно закрылась с приятным щелчком, отсекая от них всё ещё спорящих в коридоре Поттера и Уизли и надувшуюся как мышь на крупу Грейнджер с новой причёской – толстыми короткими косичками, которые так нравились Рэндальфу Лавлессу...
***
– Ну с, уважаемые господа слизеринцы, на повестке дня у нас вопрос о лишении девственности грязнокровки мисс Гермионы Грейнджер на спор мною, мистером Драко Малфоем, и о вашей плате за проигранное пари. Председатель – мистер Эйвери, ответчик – мистер Малфой, следователь –мистер Нотт, секретарь – временно отсутствующий мистер МакНейр, – произнёс официальным тоном Драко, глядя в окно, чтобы не расхохотаться от собственной деловитости. Иногда они проводили такие вот шуточные заседания, с умным видом решая всякие вопросы и подражая судебным заседаниям Уизенгамота, на одном из которых однажды побывал Невус МакНейр с дядей. – Ваши вопросы, мистер Нотт.
Нотт хмыкнул:
– Просим привести вещественные доказательства содеянного вами, господин Малфой.
– Протестую! Эй, медвежонок Тедди, не буду же я размахивать окровавленным полотнищем прямо сейчас, а… Ты с головой дружишь? – сбросил с себя всю серьёзность Драко, собираясь начать возмущаться, потому что был и ответчиком, и адвокатом в одном лице.
– Ну, я не требую доказательств прямо сейчас, просто хочу удостовериться, что они у тебя есть, Драко, – в голосе Теодора больше не было насмешки.
– Есть, есть, в багажном отделении. Лежат себе на дне одного из чемоданов и в ус не дуют. Ждут, пока за них денежки выложат.
– Насколько я понимаю, у тебя есть простыня с кровавыми пятнами, да? – деловито осведомился Эйвери.
– Ты правильно понимаешь, сэр Николас.
– Не зови меня сэр Николас, а то я чувствую себя Почти Безголовым Ником, этим карикатурным гриффиндорским привидением с недоотрубленой башкой! Мою последнюю фразу прошу в протокол не заносить как не относящуюся к делу, – уточнил Эйвери.
Во время вошедший Невус МакНейр, сразу же подключившийся к беседе, кивнул с улыбкой.
– А насколько мы можем быть уверены, что это: а) именно кровь, а не какой нибудь яблочный сок; б) кровь Грейнджер, а не цыплячья, например; в) та самая кровь Грейнджер, мало ли, может, она палец порезала? – язвительно поинтересовался Нотт.
Драко начал потихоньку закипать, он не рассчитывал, что будет так сложно убедить их расстаться с денежками, которые он честно заработал.
– Ладно, если вы не верите моему слову, слову Малфоя… Палец она порезала… Ага, а я бегал за ней по всему острову с простынёй, предлагая ей этот пальчик перевязать… Это просто нелепо! – прорвало его, возмущениям не было предела.
– Мы верим, верим, Драко, ты не горячись. Просто предпочитаем проверить, – Теодор подмигнул Николасу и ухмыльнулся. Они явно договорились заранее как следует достать его, прежде, чем отдать ему деньги.
И тут Драко совсем некстати подумал, что полжизни отдал бы за настоящего друга, такого, как Поттер или даже ненавистный Уизли, друга, который доверял бы ему без всяких там проверок, не ухмылялся в лицо и не строил козни за его спиной, всегда готов был поддержать в трудную минуту и, если надо, отдать за него жизнь. Тяжело вздохнув, тряхнув головой и уверенно вытряхнув из неё все крамольные мысли, он резко встал и с гордым видом прислонился спиной к двери, как бы противопоставляя себя остальным.
– Что ж, раз доверие для вас – пустой звук, я предоставлю вам требуемые доказательства по всем трём пунктам. На пункт «а» – стащу ночью у нашего любимого декана зелье, окрашивающее кровь в зелёный, но оставляющее неизменным цвет любой другой жидкости. Есть у него такое зелье, я в прошлом году в шкафчиках убирался на отработке наказания, ещё подумал, зачем Снейпу такой раствор? Вот, он и пригодился. Так вы убедитесь, что это – кровь. Насчёт доказательства того, что это человеческая кровь, и принадлежит она именно Грейнджер, у меня тоже есть кое какие намётки. Есть, вроде, такое зелье, которое можно капнуть на что нибудь окровавленное, и выделится пар или дым, не помню точно, формирующийся в очертания человека, которому принадлежит кровь. Вряд ли у Снейпа есть такое зелье в готовом виде, значит, я сам его изготовлю. А что касается третьего пункта… Что ж, вы меня озадачили… Каким образом я смогу это доказать?
– Ну… – Нотт прищурился, – можешь устроить нам маленькое пип шоу… Зажмёшь грязнокровку в какой нибудь кладовке для мётел и…
– Чего? – непонимающе уставился на него Драко, недослушав. – Это ещё что такое?
– Темнота! Таких вещей не знает! – хмыкнул Эйвери. – Магглы придумали такое шоу с подглядыванием. Ну, девушка раздевается красиво, типа стриптиза, или кто делами посерьёзнее занимается в специальном помещении, а несколько человек за ними смотрят, ну, подглядывают, в маленькие отверстия в стене или окошечки, – он облизнул губы.
– Мерлин, и этих извращенцев я ещё называю своими друзьями… – искренне округлил глаза Драко. – Вечно эти магглы какую нибудь гадость придумают…
– Ничего и не гадость! – перебил его Нотт. – Я летом с папашей ходил в одно злачное местечко, «Притон весёлых магов» называется, в Лютном переулке, так там тоже было пип шоу, очень забавно, между прочим. Неужели тебя твой родитель в такие места ни разу не водил, а, Драко? – подозрительно прищурился Теодор.
– Нет, – брезгливо скривил тот губы, как будто ему было до одури противно. Не мог же Драко, в самом деле, признаться, что отец его вообще никогда никуда не водил, ни в волшебный зоопарк, ни в театр, ни в гости, и уж тем более, ни в какие бордели и пип шоу, как их там… – Нет уж, Малфои, в отличие от вас, плебеев, предпочитают всё натюрель, – наигранно усмехнулся он, намеренно употребив французское слово, зная, что эти придурки иностранных языков не знают.
– Ой ой, плебеи… Мой предок был близким другом самого Мерлина, а твой предок купец Молифлур пятьсот лет назад женился на наследнице разорившегося древнего рода ради длинной родословной, с готовностью приняв фамилию Малфой, благо, она созвучная была! Это всем известно! – запальчиво выкрикнул Нотт, вскакивая с места. – Тоже мне, аристократишка…
– Что ты сказал? – прошептал Драко внезапно севшим голосом, в упор глядя на приятеля и тяжело привалившись к двери. Он не ожидал такого ножа в спину, и от кого, от друга. Хотя, в общем то, в узких кругах было известно, как Малфои стали аристократами, но их семья пользовалась достаточным влиянием, чтобы сей позорный факт псевдоисторической биографии не упоминался вслух даже в шутку. И уж тем более не в упрёк.
– Всё всё, парни, хватит, – спокойно встал между ними самый спокойный и благоразумный из всех Невус, разом прервав едва не разгоревшуюся драку. – Чуть было вторая драка не началась за последний час! Кажется, мы пытались выяснить, как именно господин Малфой сможет доказать нам, что он лишил девственности в ночь с 18 на 19 августа сего года шестнадцатилетнюю магглорожденную мисс Гермиону Грейнджер, уроженку славного города Лондон, ученицу школы чародейства и волшебства Хогвартс… – в этот момент дверь резко дёрнулась и отлетела в сторону, Драко чуть не упал, потому что всё ещё стоял, прислонившись к ней спиной. В купе ворвалась Пэнси, старательно пряча злые глаза – видимо, она слышала последнюю фразу МакНейра, умудрившись выделить в ней главные слова – Драко лишил кого то девственности.
– Драко, нам пора патрулировать поезд, говорят, где то в последнем вагоне уже успели подраться будущие первокурсники. Остальные старосты уже там, – она стояла, закусив губу и смаргивая непрошеные слёзы. Всё же Пэнси упорно продолжала считать себя девушкой Драко и никак не могла смириться с тем, что он дал ей отставку ещё в прошлом учебном году.
– Ты иди, иди, Пэнси, я сейчас, – собрался, было, заговорить ей зубы Драко, а потом подумал, что эта отсрочка даёт ему прекрасный шанс поразмыслить над необходимым доказательством. Ему не придётся исхитряться и чего то придумывать на ходу, а то дурацкое пип шоу какое то… По сути, надо было сказать Пэнси спасибо, она спасла его от принятия опрометчивого решения. Пообещав себе подарить девушке какую нибудь милую безделушку, в конце концов, у него же будут две тысячи галлеонов – трать – не хочу! вслух Драко сказал:
– Впрочем, пойдём, милая, разберёмся, что там произошло, – и он улыбнулся своей бывшей девушке самой что ни на есть лучезарной улыбкой. Пэнси враз просветлела. – Ладно, парни, как только вернусь, мы продолжим наш деловой разговор, – кивнул он на прощание всем и никому в отдельности и вышел из купе как ни в чём не бывало. – Так кто там, говоришь, подрался? – вновь обратился он к Паркинсон, изображая искреннюю заинтересованность.
– Ловко он вывернулся, жук! Припёрлась же невовремя эта корова… – донёсся до Драко недовольный голос Теодора, прежде, чем он успел закрыть за собой скользящую дверь. С лёгким щелчком дверь встала на место, и Драко смог вдохнуть полной грудью.
– Ну, как там успехи Крэбба и Гойла, хоть по Зельеварению то они подготовились? Или опять придётся отливать им часть наших зелий, чтобы эти тупицы весь факультет не опозорили? – он как бы невзначай обнял Пэнси, преисполнившись благодарности.
– Боюсь, что они ничего не сделали, проваляв дурака всё лето…


Глава 26

«2 сентября, Хогвартс
Здравствуй, Рэнди.
Так странно писать тебе письмо, так непривычно. Очень много хочется сказать, а я вынуждена это писать, это же совсем не то… Ты не увидишь моего раскрасневшегося от радости лица, глупой счастливой улыбки, блестящих глаз, дрожащих рук, ты увидишь всего лишь жалкий кусочек пергамента, желтоватый, тонкий, безликий пергамент, исписанный голубыми чернилами. Пергамент – это не я… Что он может сказать тебе о моей любви?
Мы расстались всего-то ничего, а я уже вся извелась, как ты там? что делаешь? Вспоминаешь меня или уже загулял с красоткой Селиной под видом своего брата? Да, милый, я ревнивая, извини, могу и глупостей наговорить, не обращай внимания, это всё нервы.
Сегодня первый день учёбы, а я не заработала ни одного балла для своего факультета, представляешь? Это просто что то из ряда вот выходящее, чтобы за первый же учебный день в моей копилке не появилось баллов 30. Никак не могу сосредоточиться, голова забита воспоминаниями, я словно в облаках витаю… Нет, не на седьмом небе, скорее, в тумане. Хорошо хоть, никто из учителей высказывания не назначил, потому что…»

– Гермиона, Гермиона ты уснула? – кто то толкнул её локтем в бок.
– Так какого же ингредиента среди вышеперечисленных не хватает, а, мисс Грейнджер? Вы оглохли? Я второй раз к вам обращаюсь. Извольте отвечать на заданный вопрос! – Мерлин, Снейп! Как же она так замечталась, что всё на свете пропустила? Не хватало только, чтобы весь класс и Снейп в придачу узнали о том, что она пишет на уроке любовные письма! Гермиона Грейнджер, отличница и заучка, пишет на уроке самого злобного учителя любовное письмо… Где-то медведь сдох! Она точно сошла с ума… – Чем это вы заняты, мисс Грейнджер? И извольте встать и смотреть на меня, когда я к вам обращаюсь!
«О, нет, только не это… Я всё проморгала, и вопрос, и объяснение темы, я понятия не имею, о чём идёт речь… И угораздило же Снейпа спросить именно меня…» Гермиона запаниковала, неловко вскочила, зацепившись за стул подолом мантии и опрокинув его, по всему классу разнёсся грохот. Снейп поморщился, какая же она неловкая!..
– Я… я… э э э… ничего, профессор Снейп, я только… – Мерлин, как же она ненавидела свой детский лепет, но в присутствии профессора Зельеварения у неё словно язык прилипал к гортани. Тем более что чуть ли не впервые в жизни ей было действительно нечего сказать в своё оправдание.
В ожидании разноса зубриле Грейнджер класс пришипился.
– Сэр, она выводила формулу сухой воды, – тишину разорвал уверенный голос Гарри.
– Мистер Поттер, когда я захочу услышать вас, я скажу об этом. Минус десять баллов Гриффиндору. Ну с, мисс Грейнджер, дайте мне пергамент с этой вашей формулой.
Гарри сунул в её онемевшую от ужаса руку какой то клочок, это было явно не её письмо. Гермиона протянула пергамент Снейпу, затаив дыхание. Тот пристально изучал листок несколько бесконечных минут, водя длинным крючковатым носом по строчкам.
– Гм, мисс Грейнджер, формула выведена верно, но вот одного не пойму, с каких это пор вы стали писать почерком мистера Поттера? Минус двадцать баллов за обман преподавателя. И минул двадцать баллов мистеру Поттеру, за пособничество, – Снейп недобро глянул на неё из-под полуопущенных век, развернулся и медленно прошёл за свой стол. – Я вот тут подумал, что, наверное, я слишком придираюсь к факультету Гриффиндор… Что ж, я строг, но справедлив... Пять баллов Гриффиндору за правильно выведенную формулу. Вот только не знаю, кому их дать – мистеру Поттеру или мисс Грейнджер. Посему, Гриффиндор обойдётся без этих пяти баллов, как вы думаете, мистер Малфой, я справедлив?
– Да, сэр, как всегда, сэр, – без особой уверенности в голосе промямлил Драко, который, казалось, не слишком внимательно прислушивался к разгромной речи преподавателя.
– Урок окончен. Сдайте ваше летнее домашнее задание и не забудьте пометить колбы с раствором, сосуды без фамилии я просто выброшу. И не стоит дуться, мисс Грейнджер, вы ещё дёшево отделались. Поблагодарите вашего дружка. Все свободны.
Рон пошёл ставить на учительский стол их колбы с раствором «Здорового сна» и кровоостанавливающим зельем, решив, что Гарри и Гермионе лучше лишний раз не подходить к Снейпу.
– Мерзкая летучая мышь, грязный урод, худший из всех преподавателей, которые когда либо существовали… – бубнила Гермиона себе под нос, яростно заталкивая учебники в сумку.
– Гермиона, а ты не думаешь, что он, в данном случае, совершенно прав? Ты совсем очумела – писать любовные письма на уроке!? И на чьём уроке – Снейпа! Чем ты думаешь? – зашипел Гарри, округлив глаза, и уже громче добавил:
– Очнись, ты в школе, лето кончилось! Всё, учёба, тяжёлые трудовые будни. Где ты витаешь?
– Да да, извини, знаю… – конфузливо кивнула Гермиона. – Спасибо. А как ты…
– Пергамент подменил? Уронил твой стул с помощью отбрасывающих чар и таким образом отвлёк ваше со Снейпом внимание, незаметно сунув тебе под нос мой пергамент и убрав твой. Всего и делов то…
– Нет, как ты догадался, что я пишу?
– А что ещё ты могла писать с таким задумчивым видом? Когда ты выводишь формулу, вид у тебя гораздо увереннее и умнее, – хмыкнул Гарри, поправив сползшие с носа очки. – Ладно, не страдай так, а то ты, того и гляди, расплачешься… Год только начался, наберёшь ты эти злосчастные баллы. И вот твоё письмо, убирай быстрее, Рон возвращается.
Гермиона торопливо сунула пергамент в сумку, думая, что они с Гарри ведут себя как пара заговорщиков. Впервые в жизни у них двоих появился совместный секрет от Рона…
Как раз в это время тот вернулся, хмурясь.
– Гермиона, чем ты думаешь? Ведь ты же староста! Какой пример ты подаёшь другим? Заниматься на уроке Мерлин знает чем! И на чьём уроке! Это же тебе не Биннс! Потерять пятьдесят очков за раз, и это в первый же учебный день… Чем ты занималась? Скажи спасибо, что я не снимаю с тебя баллы на нарушение дисциплины на уроке!
– Спасибо за моральную поддержку, Рон, ты настоящий друг, только твоей проповеди мне сейчас и не хватало, – сквозь зубы проговорила девушка, неловко схватила сумку, едва не уронив её на пол, и торопливо вышла из кабинета.
«Какой же он… бесчувственный! Бестактный чурбан! Нет бы поддержать, ободрить… Но нет! Староста, Мерлин его подери! Да уж, это вам не Гарри, который всё поймёт, подбодрит и поможет, не задавая лишних вопросов. Вот это настоящий друг, а Рон… И он ещё смеялся над Перси, когда тот был Главным Старостой Школы. Да Перси и то был… человечнее! Влюблённый Рон, ха! Малфой, и тот ничего не сказал, хотя просто обязан был прокомментировать потерю такого количества баллов по моей вине в первый же день учёбы. Но нет, это Ронни отличился. Язва! Пусть только попробует подойти, пусть только сунется, чтобы домашку ему проверила, да ни за что! Вот Гарри проверю, а ему – нет! Невиллу – и то с удовольствием проверю, а Рону – ни за что!!! Будто он сам никогда баллы у Снейпа не терял… А ведь я ещё собиралась дать ему раствор из малфоевских запасов, благо, что не понадобилось… Дура, так мне и надо! С такими друзьями и враги не нужны!»
Ворча, злобствуя и накручивая себя, Гермиона дошла до библиотеки, хлопнув дверью так, что Мадам Пинс аж подпрыгнула на своей кафедре.
– Что вы себе позволяете, юная леди! Если вы на седьмом курсе, и вам осталось учиться всего год, это вовсе не означает, что вам можно грохать дверью так, что слышно в подземельях! Тем более, что – библиотекарша подслеповато глянула на Гермиону сквозь очки, – вы – староста! Какой пример вы подаёте первокурсникам?!
«И эта туда же… Сговорились они все, что ли? И где она тут видит первокурсников?..» – застонала про себя Гермиона, но в слух пролепетала извинения елейным голоском, сдерживаясь из последних сил:
– Ох, простите, Мадам Пинс, это… это просто сквозняк! – девушка указала на открытое окно. А там… Напротив окна за самым первым столиком как ни в чём не бывало сидел Драко Малфой и что то старательно выписывал из тонкой серой книжечки.
– Ну и манеры у сегодняшней молодёжи… Да моя б воля, сняла бы баллов пятьдесят… Это же библиотека… Здесь должна неукоснительно соблюдаться тишина, – ворчала Мадам Пинс якобы себе под нос, а на самом деле так, чтобы её было слышно всем немногочисленным посетителям библиотеки.
Сжав зубы, Гермиона пошла за свободный столик. Она должна была неминуемо пройти мимо Малфоя.
– Эй, грязнокровка, ты чего так бесишься, месячные что ли? – Гермиона окаменела, услышав такое в спину. Малфой, кто же ещё… Кому ещё придёт в голову окончательно добить её, сказав очередную пошлость в её адрес? Резко остановившись и развернувшись на сто восемьдесят градусов, девушка решила сказать этому ублюдку всё, что она о нём думает:
– Нет у меня никаких ме… – в последний момент Гермиона осеклась, не решаясь произнести это слово до конца. Ведь, что бы там ни утверждали Снейп и Мадам Пинс, она всё же была хорошо воспитанной девушкой, не обсуждавшей такие дела ни с кем, тем более – с Драко Малфоем, и вообще не произносившей такие слова вслух.
– Нет месячных? И ты не беспокоишься по этому поводу? Вот это выдержка… Наверное, тебя можно поздравить с отлично проведёнными каникулами? Хорошо развлеклась, грязнокровка? – сама язвительность с изящно приподнятой бровью, чёрт бы его побрал. Если бы Гермиону попросили описать Драко Малфоя одной единственной фразой, это, несомненно, была бы «насмешливо приподнятая бровь». Сколько она помнила, по другому Малфой свои эмоции выражать просто не умел. И были ли у него эти эмоции вообще? Кажется, его невозможно было вывести из себя, поколебать ту самодовольную уверенность, в которой все Малфои пребывают с рождения. А с рождения ли? Ей вдруг вспомнился заплаканный мальчуган с огромными голубыми глазами и светлыми локонами, в которых так не хватало ленточек…
– Слушай, Малфой, давай заключим договор, пакт о ненападении. Ты оставляешь меня в покое, а взамен я никому не скажу, что в детстве ты был так похож на девчонку, что тебе даже бантики не были нужны! Такая очаровательная пухлая кроха, щёчки с ямочками, голубые глазищи, локоны до плеч… Только юбочки не хватает… Малфои, случайно, не из Шотландии? Килт сошёл бы за юбку, наверное… Нет, не из Шотландии? В таком случае… Я вот всё думаю, что как-то это странно, даже удивительно… По моему, у тебя до сих пор нет девушки… Подозрительно, ты не находишь? – пошла ва-банк Гермиона. И когда это она научилась так язвить?
Малфой несколько секунд смотрел на неё в упор с таким видом, будто собирался её убить, а потом… расхохотался ей в лицо.
– Мерлин, неужели ты, тупая маггловская грязнокровка, вообразила, что если ты назовёшь меня девчонкой и бросишь вскользь пару грязных намёков, то я сразу же кинусь доказывать тебе обратное? Мечтать… Дура. Скажу тебе по секрету, почему у меня до сих пор нет девушки… Наклонись ка ко мне, не бойся, не съем, палочка у меня в сумке, здесь достаточно народу, да и Мадам Пинс на нас смотрит.
Гермиона несмело наклонилась к нему, убедившись, что Мадам Пинс действительно посматривает на них краем глаза. Драко прошептал ей на ухо, щекоча дыханием нежную кожу:
– У меня нет девушки, потому что все те, кто мне нравился, уже женщины… с моей помощью.
Гермиона отпрянула от него, словно её током ударило.
– Ты просто отвратителен, Малфой! И как только таких земля носит? Да будь ты последним парнем на планете…
– Ты бы первой заняла очередь ко мне, но вряд ли она когда нибудь дошла бы до тебя. Извини, но грязнокровки не в моём вкусе… Всё, иди куда шла, не мешай, – и Драко невозмутимо уткнулся в ветхую брошюрку с пожелтевшими листами, не обращая на девушку больше никакого внимания, как будто это не он остановил её пять минут назад.
Гермиона просто кипела от возмущения. Вот злобная тварь! Как же он умудряется так её доводить?! Её б воля, Малфой уже валялся бы бездыханным в луже крови! Почему любое его замечание в её адрес доводит её до белого каления, а ему хоть бы хны, что бы она ни сказала? Она в первый же день учёбы выложила бережно лелеемый козырь, который берегла на самый крайний случай, а он и ухом не повёл, зараза! Вот непрошибаемый! Гермиона нашла бы в себе силы восхититься невозмутимостью Драко, если бы не была так зла… Да никакие месячные с их гормональным расстройством не в силах были выбить её из колеи. А тут всего одна фраза – и она уже рвёт и мечет, находясь при этом на грани истерики. Ведь знает же, гадёныш, что сказать и, главное, когда сказать. А она-то порадовалась, что на уроке он промолчал. Н-да, не долго музыка играла… Сначала Снейп, потом Рон, потом Мадам Пинс и на загладочку – Малфой… Чтоб они все провалились!!! Это называется – она пришла в библиотеку, чтобы в тишине и спокойствии дописать письмо Рэнди… Дописала... Э э х… Хорошо хоть – больше сегодня уроков нет. Сейчас она плюнет на всё, пойдёт в спальню, ляжет, задёрнет полог и уснёт. Ну и что, что ещё шести нет, у неё стресс, что – Гермиона Грейнджер не имеет права отдохнуть? А письмо она потом допишет… Какая уж тут любовь и нежность, когда её до истерики довели…
«Ох, Рэнди, Рэнди, как же ты мне сейчас нужен… Как же всё отвратительно, не успела я вернуться в школу, как мне уже хочется отсюда сбежать…», – девушка вышла из библиотеки и медленно побрела в башню Гриффиндора, глотая слёзы. Она не видела, что «злобная тварь» Драко Малфой грустно посмотрел ей вслед и снова со вздохом уткнулся в книжечку.

***

Только, было, Гермиона собралась лечь и задёрнуть полог, отгородившись от всего внешнего мира, как в спальню ворвались Лаванда и Парвати, собирающиеся заняться разборкой своего гардероба, чтобы можно было похвалиться друг перед другом обновками. Ох, эти трещотки не дадут уснуть…
– А я ему говорю: не стану с тобой целоваться, пока не поклянёшься, что больше у тебя никого, кроме меня нет!
– А он?
– Вот клянусь, говорит, Лаванда, никого. Как я могу с кем-то встречаться за твоей спиной, когда у нас любовь, столько всего было и…
– А ты что?
– А я и спрашиваю: а вот если я сыворотку правды применю?
– Ой… И что он?
– Применяй, говорит, только ведь она всё равно запрещённая, у тебя, говорит, её нет!
– Ну и? Ты-то что ему ответила?..
– А я сказала, что вот и есть, потому что у меня тётя в Министерстве, в отделе дознавателей работает, и эта сыворотка у меня есть!
– А он на это что сказал?
– Говорит – неси сюда свою сыворотку, хоть целый флакон выпью, потому что никого у меня не было, Лаванда, кроме тебя, вот! Думаешь, это доказательство?
– Думаю – да. Ох, счастливая… Мне бы такого Себастьяна… француз!
…Гермиона скрипела зубами, слушая весь этот так называемый разговор и пытаясь заткнуть уши. Нет, ну неужели в другом месте нельзя поболтать об этом? Что, в гостиной места мало? Секреты Мадридского двора… Любовь Лаванды Браун… Гермиона с намеренно громким тяжким вздохом перевернулась на другой бок и сунула голову под подушку. Не помогло… Нет, никаких намёков не понимают! Именно сейчас, когда ей сдохнуть охота, этим двум неугомонным курицам приспичило ерундой страдать!
– А ещё он будет в Хогсмиде на днях! Он ведь уже закончил школу, хочет в Лондонское отделение Гринготтса устроиться, в отдел по работе с иностранцами. У него на этой неделе собеседование, а заодно и меня в выходные придёт навестить, здорово, да? Так, что мне надеть? Какую мантию? Синюю или фиолетовую?
– Одевай голубую, она самая красивая.
– Нет… Вдруг дождь пойдёт? Ещё испорчу… Лучше синюю, под цвет глаз.
– Синюю он на тебе уже видел, насколько я помню. И не будет никакого дождя, с чего ты взяла?
– А вдруг? Так… Что-то я забыла… Так-так-так… О! У меня же духи кончились! Дашь свои?
– Ой, Лаванда, ты же знаешь, что я не пользуюсь, у нас с Падмой аллергия на резкие запахи…
– Точно… Что же делать? В Хогсмиде всё не то продают, маггловские духи лучше, чем волшебные…
И тут Гермиону осенило, как спровадить этих двух болтливых кумушек.
– Лаванда, – она резко села на кровати, – хочешь, я дам тебе свои духи? Они эксклюзивные, такие точно нигде не купишь. Но взамен вы, двое, пообещаете, что выметитесь отсюда и дадите мне отдохнуть в тишине, – Гермиона проговорила всё это на одном дыхании, чтобы не передумать. Как-никак, ей было очень жалко тратить подарок Рэнди на эту гусыню. Подумать только, и это Лаванде она сочувствовала летом… Нет бы этой дурёхе подумать, что она скажет любимому парню, с каким настроением его встретит, а она только про шмотки и внешний вид думает!.. Дурочка.
– Гермиона, у тебя есть духи? Вот уж не подумала бы, что ты пользуешься духами… – протянула Парвати.
– А ты меньше думай, – огрызнулась, было, Гермиона, но потом прикусила язык. Негоже было разругаться со всей школой в первый же день учёбы. Никто ведь, на самом деле, не виноват в том, что она скучает по любимому человеку… Ни Снейп, ни Рон, на Мадам Пинс, ни эти две, ни даже Малфой, будь он неладен.
– А они хорошо пахнут? – настороженно спросила Лаванда.
– Лучше не бывает, – Гермиона неохотно свесила ноги, выбираясь из кровати, и пошла босиком к своему чемодану. Эльфы обычно доставали и раскладывали по шкафам только одежду и книги, всё остальное они не трогали, боясь положить куда-то не туда, и девушка ещё не разобрала свои вещи. – Вот, держи, – в полутьме она нащупала угловатый хрустальный флакон в чемодане, достала его и дала Лаванде.
– Ой, что-то они совсем не пахнут… – Лаванда выдернула пробку и поднесла флакон к носу. – Как хоть они называются-то? – девушка постаралась рассмотреть название, – «Абсен…», какой-то «Абсентиум…».
Гермиону буквально парализовало. Она по ошибке дала Лаванде «Абсентиум Прегнатиум», который собиралась спрятать или, в крайнем случае, выбросить! Она совсем о нём забыла.
– Ой, Лаванда, я дала тебе не то! Это… это лосьон от прыщей! Дай сюда! – и Гермиона резко выхватила бутылочку у приятельницы, не давая ей дочитать название снадобья. Это… м-м-м… «Абсентиум Фурункулюм»! – выкрутилась она, чрезвычайно довольная собой. – От прыщей.
– Разве у тебя есть прыщи? – недоверчиво спросила Парвати.
– Теперь нет, благодаря «Абсентиум Фурункулюм». Летом были, но я их быстро вывела, здоровское средство, вот бы Элоизе Миджен такое вовремя, глядишь, и нос у неё был бы на месте… – Гермиона поспешно затолкала флакон в школьную сумку, чтобы от греха подальше на следующий день выбросить злополучное зелье, а потом отыскала духи на самом дне чемодана. Тонкий свежий прозрачный, чуть горьковатый запах поплыл по комнате, когда Лаванда вынула хрустальную пробку. Гермионе показалось, что в комнате пахнуло предгрозовой свежестью. Или свежескошенным сеном? И чуть-чуть ночным морем, кажется… Морем, на спокойной чёрной глади которого отражается лунная дорожка.
– О… Что это за духи? Они маггловские или волшебные? – наперебой затараторили обе подружки, выхватывая друг у друга «Лунный свет» и нюхая. Парвати вмиг забыла о своей злополучной аллергии.
– Духи… Они и маггловские, и волшебные… – загадочно улыбнулась Гермиона, думая о том, что их для неё создал сквиб Рэнди в магической лаборатории.
– И ты дашь мне ими попользоваться? – Лаванда просто сияла, глаза у неё стали как два галлеона. – Да у Себастьяна просто дух захватит, такая я буду красивая! Парвати, пошли отсюда, пусть эта юная страдалица отдыхает здесь одна в тишине, покое и темноте. Ради таких духов я вообще согласна всю неделю спать в гостиной! Гермиона, хоть Коллопортусом дверь закрывай, раньше одиннадцати мы не вернёмся.
Гермиона удовлетворённо закрыла дверь за подружками-болтушками, юркнула в кровать, плотно задёрнув полог, и наконец-то закрыла глаза. Это был длинный день. Третий день без Рэнди.
Письмо так и осталось недописанным.


Глава 27

«…Ох, наконец то суббота, и я могу спокойно дописать письмо. Нет, последний курс школы Магии и Волшебства – это каторга. Задают вагон и маленькую тележку, а я никак не могу сосредоточиться на уроках, потому что всё время думаю о тебе. Всё вспоминаю твоё лицо, глаза, губы, руки… И мне сразу хочется плакать.
Я скучаю. У меня всё валится из рук, я невнимательная, рассеянная и какая то растерянная. Я не слышу, когда меня вызывают учителя, не замечаю, когда ко мне обращаются друзья, я грежу наяву, хожу как сомнамбула, всё время мысленно разговариваю с тобой, ты будто наваждение, я больна тобой, я с ума схожу...
Тебя нет рядом, и такое впечатление, что куда-то исчезла часть меня, её украли, отняли, похитили... Мне так тебя не хватает, как не хватало бы руки или ноги… Ты стал частью меня, такой же неотъемлемой, как часть тела, я сроднилась с тобой, свыклась, сжилась, срослась. А тебя… тебя будто ампутировали.
Я снова учусь жить. Жить без тебя.
Моя жизнь раскололась на две половинки – до тебя и после тебя. Теперь я просто не понимаю, как я жила ДО тебя. Как ходила, писала, училась, улыбалась, думала? Как я не понимала, что мне чего-то не хватает, что без этого я неполноценна? Наверное, я просто существовала и сама не понимала, какая я жалкая, когда я одна…
Я частенько разговариваю с тобой про себя, рассказываю новости, делюсь обидами, жалуюсь или шучу. Я придумываю за тебя ответы, представляю, как ты улыбаешься или хмуришься, как стараешься меня поддержать и наказать обидчиков…
Знаешь, меня саму пугают мои чувства к тебе… я не могу думать ни о ком и ни о чём другом. Мысль о тебе – первая, которая приходит мне в голову утром, последний, о ком я думаю перед сном – это тоже ты. Я читаю учебники, а перед глазами стоит твоё лицо, такое живое, такое осязаемое, родное, любимое… Иногда ты улыбаешься, а временами хмуришься, и тогда мне начинает казаться, что с тобой что-то не так, что-то случилось, ты в беде, тебе необходима моя помощь… Я порываюсь вскочить и бежать за порталом, который перенесёт меня к тебе. А потом мне приходит в голову, что я сумасшедшая, одержимая, я сошла с ума от любви… О любви к тебе. Чтобы успокоиться и прийти в себя, я сижу на подоконнике и крепко сжимаю в руках неровный «кусочек луны» – осязаемый туман над морем с лунным лучиком внутри, и мне становится легче.
А иногда я просыпаюсь ночью и думаю: а вдруг ничего этого не было? Вдруг это всего-навсего сон? Ты мне пригрезился, привиделся, ты – плод моего больного воображения? И вот тогда мне становится страшно, что тебя нет. Нет и никогда не было, не было в моей жизни, не было вообще, ты – химера, видение, фантом, призрак, порождение моего воспалённого разума… Это страшно. Это очень страшно. Я просыпаюсь ночью и лежу без сна, вслушиваясь в спокойное дыхание соседок по комнате и сжимаю кулончик, ведь это единственное напоминание о тебе. Только благодаря ему я знаю, что ты есть. Это помогает прийти в себя.
…Ты будешь смеяться, но я начала писать стихи. Не знаю, как это вышло. Просто был в руках кусочек пергамента, перо будто писало само, я совсем не думала, а получилось стихотворение. Потом читаю и не могу поверить, что это написала я, отродясь не писавшая ничего, кроме школьных формул и эссе. Зря ты говорил, что во мне нет романтики, оказалось, очень даже есть, только стихи странные получаются… Напишу один куплет, а дальше не пишется, и валяется этот пергамент где нибудь в моей тумбочке, а потом я просто беру его и продолжаю дальше, как будто отложила две минуты назад, чтобы подумать над рифмой…

Мы идём с тобой по лунной дорожке,
Протянувшейся отсюда в вечность,
Наши ноги омывает время,
Уводя с собою в бесконечность…

Ну, вот, я разревелась как последняя дура… Я, наверное, жуткая эгоистка. Вместо того, чтобы написать что-нибудь весёлое, радостное, я пишу о своих страданиях. А ты прочитаешь весь этот бред и будешь дёргаться, думать обо мне, переживать…Может – посмеёшься. Мне стыдно, но я не могу молчать. Я тебя люблю, и у меня просто разрывается сердце, когда я думаю, что не увижу тебя до самого Рождества… Прости меня за весь этот глупый пафос, но я так тебя люблю…

С любовью,
Гермиона».
***
«4 сентября, о. Уайт
Здравствуй, Гермиона.
Будешь смеяться, но я чуть не неделю собирался с духом, чтобы написать тебе письмо. Нет, не потому, что мне не хотелось, и не потому, что не о чем было. Просто… Я не знал, как описать то, что я чувствую, чтобы это прозвучало достаточно искренне, но с другой стороны чтобы я не стал похож в твоих глазах на нытика и слюнтяя, от которого уехала любимая девушка, и он разнюнился, рассиропился, расстрадался…
Я ведь мужчина, а не какая-нибудь тряпка, я не должен быть сентиментальным, не должен плакаться тебе и носиться со своими чувствами, но…
Я работал с утра до вечера, лишь бы не думать о тебе, но твой образ всё время стоит у меня перед глазами. Я вставал под холодный душ и надавливал пальцами на глаза, я нагружал себя непосильной работой и даже один раз напился, но мне ничего не помогает… Куда бы я ни пошёл, чтобы ни делал, всё напоминает о тебе.
Я подхожу к конюшне и вспоминаю, как мы летали на пегасе, у меня в ушах стоит твой счастливый смех… Я захожу в свою комнату в замке и буквально вижу, как обнимаю тебя, а ты лежишь, такая маленькая и хрупкая, доверчиво прижимаясь ко мне. Я спускаюсь в лабораторию в подземельях и улыбаюсь, вспоминая, как мы варили зелье для твоего учителя, а потом ты пряталась в сундуке от Хозяина. Я иду на пляж, и мне приходит на ум тот день, когда я впервые поцеловал тебя, там, на тёплом плоском камне. Я еду в город и специально сажусь за столик в кафе, где мы ели мороженое, сижу там один как дурак и пялюсь в вазочку, а мороженое тает и превращается в какую-то липкую жижу. Без тебя даже мороженое стало невкусным…
А вчера я был в городе по делам Хозяина, шёл по улицам медленно, думал о своём… Стоило мне поднять глаза, как мне везде чудилась ты. То ты покупала газету в киоске, то поливала цветы на балкончике двухэтажного дома, проехала мимо на велосипеде, выгуливала собаку, стояла в очереди за билетом в кино, переходила улицу, сидела в летнем кафе…
Это просто наваждение… Я схожу с ума… Ты мне чудишься, мерещишься, грезишься… Мне не помогает ни сонное зелье, ни холодный душ, ни тяжёлая работа… Я всё время думаю о тебе, знаешь, как в том стихотворении одного маггловского поэта:

О тебе я хочу думать. Думаю о тебе.
О тебе не хочу думать. Думаю о тебе.
О других я хочу думать. Думаю о тебе.
Ни о ком не хочу думать. Думаю о тебе.

Как будто это написал я, это мои мысли, мои чувства, моя любовь... Говорят, что любовь – это слабость, что нельзя отдаваться любви всецело, потому что тогда она погубит тебя, но мне всё равно. Пусть я слабый, ты имеешь полное право презирать меня за это, я всё равно люблю тебя и открыто говорю об этом.
Как бы банально это ни звучало, но у меня сердце в разлуке разрывается… И это не только душевная боль и тоска, но и физическая.
Перед сном я представляю, как ты лежишь рядом со мной, твои волосы щекочут мою шею, твои шелковистые ресницы отбрасывают тень на щёки, глаза искрятся от счастья. Ты такая маленькая и хрупкая по сравнению со мной, твоя узенькая ладонь лежит на моей груди, и меня переполняет чувство безграничной нежности. Хочется обнять тебя как маленького ребёнка и укачать, заплести тебе толстые косички и поцеловать в лоб перед сном… Согласись, странные желания для взрослого парня, да?.. Наверное, я совсем сошёл с ума…
Если я скажу, что каждая вторая моя мысль о тебе, то я солгу просто потому, что каждая моя мысль о тебе. Я ненормальный. Я одержимый. Я сумасшедший. Я влюблённый.
Это как приговор, не подлежащий обжалованию, ты – моя судьба, ты – моя половинка, ты – это я.
Извини за такое сбивчивое письмо, в голове кавардак, в душе сумбур, в жизни любовь…
С любовью,
Рэндальф».
Глава 28

Суббота. Мерлин, какое блаженство… Можно поваляться в постели подольше и вообще целый день ничего не делать, можно встать с утра пораньше и переделать кучу домашнего задания на месяц вперёд, чтобы потом быть свободным по вечерам. А можно сходить в Хогсмид, пока ещё тепло, погулять по узким кривым провинциальным улочкам, посидеть в кафешке, пройтись по магазинам… Но нет, у Драко была миссия, в эту субботу ему было не до глупостей.
…Они шли по Мейн роуд шумной развесёлой слизеринской компанией, громко смеясь, задирая и поддразнивая деревенских ребятишек, которые ещё не ходили в школу, пихались и толкались, как будто были не золотой молодёжью волшебного мира, а кучкой тупых маггловских подростков. Но им было всё равно, просто настроение было хорошее. У всех, кроме Драко. Он шёл чуть поодаль, не принимая участия в общей забаве. Со вчерашнего дня он корил себя за то, что накануне не сдержался и высказал грязнокровке всё, что о ней думает… Как же он теперь её соблазнит? Ведь даже на Зельеварении сдержался, хотя Снейп его только похвалил бы за язвительность, а вот в библиотеке… Эта маленькая зараза решила поддразнить его, на девочку он в детстве был похож, видите ли… Ага, он ей покажет… девочку! Сама забудет, что когда-то была девочкой, ха, невридимка, блин. Бывшая.
Драко мрачно улыбнулся своим мыслям, поддев носком ботинка камешек и зло пнув его, словно вымещал на нём злость на самого себя. Драко соображал, как бы половчее отделиться от остальной компании и незаметно отправиться по своим делам.
Они остановились на деревенской центральной площади, решая, куда направиться. Блейз Забини предложил сходить в «Три Метлы», но у Нотта не было настроения устраивать посиделки, Эйвери спешил на свидание с какой то местной замужней кумушкой старше него лет на восемь.
Миллисента и Пэнси собрались глянуть мантии в магазинчике под смешным названием «Приоденься», их однокурснице Мораг МакДугал позарез понадобились новые перья, а Лоре Мун и Салли Энн Перкс захотелось перекусить, и они убежали в «Замори червячка». Драко очень обрадовался, что все разбрелись по своим делам, и ему не пришлось что-то врать и изворачиваться, выдумывая предлог, чтобы исполнить свою миссию.
По правде говоря, это, конечно же, была никакая не миссия, ему просто надо было отправить письмо Гермионе от имени Рэндальфа Лавлесса. Своего филина он, естественно, использовать не мог, потому что его знала вся школа, в совятню Драко также не пошёл, потому что его могли заметить знакомые и поинтересоваться, зачем ему школьная сова, если у него есть филин. Единственным выходом оставалось воспользоваться услугами Хогсмидской совиной почтовой конторы.
Он чуть отстал и юркнул в проулок между двумя старыми заброшенными складами, чтобы срезать путь, а заодно и пробраться к почте незамеченным. Было жарковато, и он снял мантию, свернув её и повесив на локоть. Так было даже удобнее – теперь по его внешнему виду нельзя было узнать, что он слизеринский староста.
Чтобы не испачкаться, Драко осторожно пробирался вдоль стен двух старых деревянных складов, стоящих почти вплотную друг к другу. Краска на стенах облупилась, окна были заколочены, кажется, один из них превратили в конюшню для пегасов и гиппогрифов, но так как ни тех, ни других в Хогсмиде давно не было, здание пустовало.
Парень уже вышел в проулочек прямо напротив почты, но тут из-за угла вывернулись Поттер с Уизли, которые о чем-то увлечённо спорили, размахивая руками и стараясь переубедить друг друга. Гермионы с ними не было.
«Лысый Мерлин, почему этим двум придуркам не погулять в другом месте? Принесла же их нелёгкая именно сейчас!»
Драко стал лихорадочно соображать, куда бы ему деться, потому что кроме почты здесь ничего не было, это чёртовы гриффиндорцы сразу же догадаются, куда он идёт… Возможно, Поттер и Уизли вообще не заметили бы его в пылу спора или не придали бы значения тому, что по сути Драко здесь нечего делать, но кто их знает… Хорошенько подумать он не успел.
И тут он заметил, что ворота одного из сараев приоткрыты как раз настолько, что он может юркнуть внутрь и отсидеться там, никем не замеченный, пока эти два остолопа не пройдут мимо. Втянув на всякий случай живот, Драко боком проскользнул в сарай склад, постаравшись не задеть явно скрипучую дверь на ржавых петлях. Он сделал это совершенно бесшумно.
Внутри было темно и пыльно, сквозь узкие щели меж косо прибитых досок падали пыльные лучи не по осеннему яркого солнца, пронизывая сумрак и оставляя на полу неровные пятна. Глаза медленно привыкали к полумраку, он смутно различал пустые стойла вдоль стены, какие то полки в углу, тюки столетнего сена, сваленные у самого входа. Пахло пылью, чем-то прелым, сухим деревом и… чем-то ещё. Тонкий прозрачный запах коснулся его ноздрей, дразня и словно хватая за нос тонкими ароматными пальчиками. Запах свежести, ночного моря и… «Лунный свет»! Этот запах Драко ни с чем бы ни спутал, ведь он сам создал эти духи и подарил их Гермионе.
Не смея шелохнуться и стараясь не дышать, он весь превратился в слух, сердце билось где-то в горле, в голове зашумело от волнения.
Так и есть, он здесь не один! Из ближайшего стойла доносились едва различимые стоны, как будто кому-то заткнули рот подолом мантии, потом послышалась возня, зашуршала солома и раздался не то стон, не то вздох погромче, как будто, как будто… Нет… Этого просто не может быть. Запах её духов. Она. С кем-то. На соломе в заброшенной конюшне. И этот стон, полный удовлетворения.
У него потемнело в глазах. Пришлось опереться на стену, чтобы ноги не подкосились. Маленькая шлюха. Грязная потаскушка. Признавалась ему, то есть Рэнди, в любви буквально три дня назад, и теперь с кем-то на соломе в старом пыльном сарае… Как она могла?! Дрянь!!! А ведь ему было её жалко, он ещё сомневался, устраивать ли друзьям слизеринцам шоу с показательным соблазнением, чтобы они расплатились… Маленькая насквозь лживая сучка!
Огромным усилием воли он сдержался, чтобы со всей дури не садануть по трухлявым доскам стены, сглатывая угловатый комок в горле и медленно выдыхая сквозь сжатые зубы.
Это не Поттер и не Уизли, ведь он видел их обоих в переулке, но тогда кто же это? Кому ещё будет не противно связываться с грязнокровкой, маггловским отродьем? Хотя, грязнокровка она или нет, она всё же девушка… Да и сам он, вообще-то, не сильно возражал…
Драко отвернулся. Уткнувшись лбом в шершавые доски стены, он закусил руку, чтобы ненароком не выдохнуть слишком громко или не всхлипнуть, другой рукой смял письмо в кармане мантии так, что побелели костяшки пальцев, сжал зубы с такой силой, что стало больно, зажмурился до противных синих точек, мельтешащих перед глазами…
Как она могла?! Предать его, изменить, трахаться в каком-то ужасном сарае неизвестно с кем, так удовлетворённо стонать… Сама невинность, маленькая чистая непорочная девочка, лишившаяся девственности всего-то неделю назад… Она ведь признавалась Рэнди в любви, так проникновенно на него смотрела, искренняя, открытая, настоящая… Неужели слово «любовь» ничего не значит не только для него, прожжённого слизеринского циника Драко Малфоя, но и для славной честной чистенькой гриффиндорки Гермионы Грейнджер?
В горле снова встал ком, дышать было тяжело, глаза заслезились.
«Это от пыли», – подумал он. – «Это просто старая детская аллергия, сенная лихорадка даёт о себе знать… Летом, ну, в начале осени, это всегда происходит, каждый год, сейчас я ещё и чихать начну…» – Драко старательно забивал себе голову какими-то глупыми ненужными мыслями, стараясь не думать о ней, там, в стойле, удовлетворённо стонущей и мечущейся под кем-то, с лихорадочно блестящими глазами, с трудом переводящей дыхание…
… – Нет же, Рон, я ничего не знаю, честное слово. Я же говорил, что…
– Гарри, я достаточно хорошо тебя изучил за эти шесть лет, и я знаю, когда ты врёшь. Вы с Гермионой что-то от меня скрываете, я чувствую. Она… Она изменилась за лето, причём у меня создалось такое впечатление, что ты вовсе не удивился этой перемене, как будто заранее знал.
Драко открыл глаза, прищурившись и глядя на улицу в щёлку между досками. Поттер и Уизли остановились посреди пустынной улочки прямо напротив двери в почтовую контору, всё так же споря и размахивая руками.
– Рон, послушай меня. Мы… мы выросли, у нас уже не те отношения, что были пять лет назад, мы не дети и уже не делимся друг с другом абсолютно всем, как раньше, у нас свои тайны, какая-никакая личная жизнь. Почему ты думаешь, что Гермиона рассказывает мне больше, чем тебе? По-моему, у тебя паранойя. Да даже если Гермиона с кем-то и встречается, это её личное дело. Неужели она должна всю жизнь ждать, пока ты созреешь и скажешь ей о своих чувствах? И, если уж на то пошло, почему ты думаешь, что она отвечает тебе взаимностью?
Гарри стоял к сараю спиной, и Драко не было видно его лицо, но вот конопатую рожу Уизли ему было видно очень хорошо. При этих словах Гарри у Подлизли просто челюсть отвалилась, как будто до него только сейчас дошло, что грязнокровка может отказать ему. Он выглядел так по-дурацки, что Драко позлорадствовал про себя, на секунду забывая о парочке в стойле за своей спиной.
У Рона был до того удивлённый вид, будто ему никогда и в голову не приходило, что Гермиона могла бы встречаться с кем-то другим. Он так уставился на Гарри, словно собирался в нём дырку прожечь взглядом.
– Это… это не ты, Гарри? Это не ты с ней встречаешься? Потому что это точно не Крам, они перестали переписываться, я знаю. Это ты?! Отвечай!
Поттер оторопел, вздрогнув так, как будто Рон застал его на месте преступления, целующим взасос полуголую Грейнджер посреди гриффиндорской гостиной.
– Рон, не сходи с ума… Учебный год начался меньше недели назад, мы с Гермионой не виделись всё лето, да при всём желании…
– При всём желании?! Значит, такое желание у тебя было, да? У тебя или у неё? Или, может быть, у обоих сразу? Я ведь знаю, что вы переписывались всё лето, а мне пришло каких-то два жалких пис ьма…
– О, Мерлин! Рон Уизли, да ты, вообще, в своём уме? Что ты несёшь? – Гарри двинулся, было, к Уизли, но тот отшатнулся от друга как от прокажённого.
– Нет, Гарри, отвечай, когда я тебя спрашиваю! Я задал тебе конкретный вопрос, и будь добр ответить, не заговаривая мне зубы, не разглагольствуй о нашей многолетней дружбе и, главное, не ври! Ты её любишь? Отвечай!
Драко напрягся так, словно это жалкий Подлизли спрашивал не Поттера, а его, Драко Малфоя. Словно это ему надо было ответить на вопрос, после которого теряешь либо любовь, либо дружбу, третьего не дано.
А Гарри вдруг… рассмеялся. Рассмеялся так весело и беззаботно, будто у него с гора свалилась с плеч.
– Нет, Рон, что ты, мы с Гермионой только друзья. Я люблю её как сестру, она мне дорога, я за неё жизнь отдам, но я её не люблю. Я… мне…
Драко в своём закутке навострил уши. Авось, Поттер сейчас проболтается, кто ему нравится, и тогда можно будет устроить какую-нибудь славную гадость, уведя у него девчонку или ещё что.
– Тебе всё ещё нравится эта косогла…
– Рон! Не смей так называть Чжоу! Это всё равно, что обозвать Гермиону грязнокровкой!
– Ладно, ладно, извини, я не хотел. Просто вырвалось. Как ты не поймёшь, что эта вертихвостка не для тебя? Она уже с половиной школы перев…
– Замолчи, Рон, иначе я тебе сейчас врежу! Не лезь в мою личную жизнь, пожалуйста, если никак не можешь разобраться со своей. Не для меня она, видите ли… Прикажешь мне с Луной Лавгуд встречаться, что ли? Вот уж кто точно до сих пор… девушка, – и Поттер смущённо хихикнул, поправляя очки. Уизли расплылся в улыбке и тоже одобрительно хохотнул, хлопнув Гарри по плечу и показав тем самым, что глупый спор окончен, и они помирились.
Драко стал припоминать, кто такая Луна Лавгуд, которой, видимо, ещё долго придётся ходить в девушках, раз уж над ней даже эти мальчики колокольчики смеются. Он готов был поклясться, что ни тот, ни другой и целоваться то как следует не умеют, не говоря уже обо всём остальном.
Поттер и Уизли ушли вниз по улице, свернув за угол, Драко можно было выбираться. Из стойла снова раздавались какие-то приглушённые стоны и ахи вздохи, похоже, парочка начала второй раунд. Ему захотелось заткнуть уши.
«Вот сволочь… – подумал он зло. – Ладно, Рэнди, пострадал и забыл бы, утешившись в объятьях Селии Селины, но ведь Поттер с Уизли чуть не поубивали друг друга из-за неё… А она мало того, что всё лето развлекалась, так ещё и меньше, чем через неделю, завела себе нового хахаля… И я ещё сомневался, соглашаться ли на эту аферу с лишением девственности, наивный. Эта девица нас всех сделала…»
Подождав ещё пару минут, Драко бесшумно выскользнул из конюшни и вышел на залитый солнцем переулок, щурясь и моргая от яркого солнца.
«Что ж, мисс маленькая развратная потаскушка, я тебе устрою весёлую жизнь, я тебя на всю школу оставлю, гриффиндорская девственница… Не будь я Драко Малфой».
***

Ему повезло, на маленькой провинциальной почте никого не было. В конторе пахло птичьим помётом, перьевым жиром и совиным кормом, а также горячим красным воском для запечатывания писем, волшебным клеем и чем-то ещё. Драко сморщил нос, искренне недоумевая, как можно работать в помещении, где так ужасно воняет.
Молодой прыщавый служащий, клюющий носом, читал вчерашний «Вечерний пророк», положив голову на согнутую в локте руку. На его форменную куртку был пристёгнут бейджик с именем «М р Добсон». Драко кашлянул, привлекая его внимание, и попросил сову, которую привезли совсем недавно. Ему было важно, чтобы птица не успела примелькаться, ведь она должна была сойти за сову с острова Уайт. Служащий удивился, потому что посетители обычно просили опытных сов, которые хорошо себя зарекомендовали, ни разу не потеряв почту и не заблудившись в поисках адресата. Но хозяин – барин, и мистер Добсон протянул руку к небольшой серенькой сове, сидящей на жёрдочке прямо за его спиной, поясняя:
– Эту только вчера привезли из питомника по обучению почтовых сов, вам подойдёт, сэр?
– Да, спасибо. Вот письмо, – Драко сунул руку в карман и достал сильно измятый конверт. – Проследите, чтобы оно было отправлено в Хогвартс завтра утром.
– В Хогвартс? – переспросил удивлённый Добсон, искренне недоумевая, зачем кому то надо было писать туда письмо, если можно было за 20 минут дойти самому. – Но…
– Делайте, что вам велено, вы ведь почтовый служащий, не так ли, мистер э э э… Добсон.
– Да, сэр, хорошо, сэр, – сквозь зубы пробормотал тот.
– Вот так-то лучше, – Драко кинул на стол монету в галлеон, хотя почтовые услуги стоили в 10 раз дешевле, а потом, чуть наклонившись над конторкой, спросил:
– Э э э… Мистер Добсон, а что происходит с письмом, если сова не нашла адресата? Ну, допустим, человек написал на конверте не то имя, или адресат умер… Сова приносит письмо обратно?
Мистер Добсон озадаченно поскрёб голову, задумавшись.
– Насколько я знаю, то да, если это частная сова, а если она принадлежит учреждению, типа Министерства Магии, или же почтовой конторе, то есть специальный ящик, куда сова сбрасывает недоставленное не по её вине письмо, вот – как этот, – и служащий указал на небольшой ящик в углу комнаты, сейчас пустой. – Вы этом случае мы ищем адресанта и возвращаем письмо ему.
– Что ж, спасибо, – Драко сухо поблагодарил Добсона и оставил на конторке ещё один галеон, который тут же благополучно исчез в кармане служащего.
«Осталось только вовремя перехватывать письма Гермионы, ведь она наверняка будет писать Рэнди, а раз такого человека не существует, то школьные совы будут сбрасывать её письма в какой то ящик в совятне…» – Драко задумался, выходя из здания, и с размаху в кого-то врезался, в какую-то парочку, собирающуюся войти. Светленькая девушка в шёлковой темно-синей мантии ойкнула и схватилась за руку высокого парня, обнимавшего её.
– Эй, смотрите, куда идёте, – огрызнулся Драко, не извинившись. Кажется, эта девица из Гриффиндора… Не дай Мерлин она кому-нибудь сдуру ляпнет, что видела его на почте. О о ох… Вся конспирация коту под хвост.
– Вот нахал, – услышал он возмущённый голос парня с лёгким французским акцентом, но разбираться не стал.
Драко быстрым шагом пошёл вниз по улице, старательно делая вид, что просто гуляет. Ему казалось, что запах духов Гермионы его просто преследует, потому что вновь почувствовал его. Он не обратил внимания, что дверь в склад сарай открыта гораздо шире, чем он её оставил.






Глава 29


Глава 29

Понедельник – день тяжёлый. Гермиона в очередной раз убедилась в этом с самого раннего утра: день явно не задался. Она с трудом проснулась под напевающий будильник, обнаружив, что все уже встали, и что она явно опаздывала на завтрак. Потом Гермиона уронила стопку учебников с тумбочки, пытаясь этот самый будильник выключить, затем обожгла руку в душе, спросонья перепутав краны с горячей и холодной водой и дважды открутив горячий. Пытаясь подкрасить ресницы, она по неосторожности ткнула себя щёточкой в глаз и заморгала от боли, естественно, тушь размазалась так, словно она посмотрела в подзорную трубу с приколом. Окуляр такой трубы мазался чем-то чёрным, типа ваксы, и после того, как кто-нибудь в неё посмотрит, у него оставался чёрный круглый след вокруг глаза, который было не так-то легко стереть. Как-то раз в детстве попавшись на эту шутку, она и до сих пор помнила, как глупо себя чувствовала. Сейчас же пришлось умываться заново, и подкраситься она уже не успевала.
Ко всему прочему что-то произошло с сумкой, в которую никак не хотели помещаться все учебники. Гермиона уж было решила, что кто-то нарочно решил над ней пошутить, немного уменьшив сумку с помощью Редуцио, но тут она вспомнила, что ещё в пятницу сунула на самое дно Абсентум Прегнатиум с целью незаметно выбросить его. Бутылочка была довольно объёмной, вот учебники и не лезли.
«Зачем я вообще взяла это в школу? – задалась она риторическим вопросом, недоумевая, почему не выбросила флакон сразу же или не оставила дома, в каком-нибудь укромном местечке. Её будто кто под руку подтолкнул, шепнув на ушко интимным голоском: «А вдруг пригодиться?» Гермиона тряхнула головой, собираясь выбросить из неё все смутные неясные недооформившиеся мысли, и стала расчёсывать волосы, чтобы заплести косички. «Крак!» – сказала расчёска, запутавшись в густых немного спутанных со сна волосах и оставляя в них зубья.
Гермионе захотелось плакать. Вот просто сесть на пол и разрыдаться, глупо, горько, безутешно, совсем по детски, расплакаться от обиды на весь окружающий мир, который, казалось, сегодня строит ей бесчисленные козни. С трудом вспомнив Распутывающее заклинание, она с большим опозданием спустилась на завтрак, решив, что даже для понедельника злоключений было достаточно. Но она явно поспешила с выводами.
За завтраком исключительно «ловкий» Невилл, сидевший напротив, опрокинул кувшин с тыквенным соком на стол, и все, кроме неё, успели вскочить со своих мест и отойти от стола. Гермиона же трясущимися руками открывала чуть мятый конверт с долгожданным письмом от Рэнди, ничего вокруг не замечая, поэтому добрый литр сока оказался на её мантии, стекая потом на пол издевательски тоненькими ярко жёлтыми струйками, образуя лужу у её ног. Кто-то из слизеринцев, ещё остававшихся в Большом зале, начал смеяться, показывая пальцами на неё и лужу…
Мерлин, так паршиво она себя точно ещё ни разу не чувствовала. Какой идиоткой она, должно быть, выглядела в глазах всей школы… Так опозориться… И хотя стоящий рядом Гарри сразу же убрал лужу и даже высушил одним махом её мантию, умудрившись с первого раза правильно применить заклинание Аэр, всё равно Гермиона чувствовала себя так, как будто у неё внезапно исчезла вся одежда, или ещё что похуже. Хотя, что уж может быть хуже… Зазнайка Гермиона Грейнджер сделала лужу посреди Большого зала…
Гермиона торопливо поднималась в башню Гриффиндора, чтобы сменить мантию, потому что хотя Гарри её и высушил, какие-то непонятные разводы всё же остались. Девушка спешила, потому что первым уроком было, естественно, Зельеварение, и надо было успеть переодеться, а потом спуститься в подземелья. И какой садист придумал, что первым уроком в понедельник обязательно должно быть Зельеварение? Двойное Зельеварение. Двойное Зельеварение со Слизерином…
Прыгая через три ступеньки и держа разбухшую сумку в руках, Гермиона почти добежала до коридора, ведущего в подземелья. Видимо, звонок на урок уже прозвенел, потому что в зал был пустым. И тут – на тебе – послышался какой-то подозрительный треск, сумка разошлась по шву и… Учебники и тетрадки лавиной хлынули на пол, растекаясь по всему холлу.
Гермиона просто опустилась на пол там, где стояла. С судьбой бороться было бесполезно, сегодня был самый неудачный день на свете. Горестно сморщившись и вздохнув, она собралась заплакать от обиды на всю эту чёртову жизнь, но потом передумала и стала ползать на четвереньках, собирая разлетевшиеся листы пергамента.
– Знаешь, Грейнджер, есть такое уникальное наисложнейшее заклинание – Акцио, – прозвучал совсем рядом знакомый насмешливый голос. – Что, грязнокровка, не могла додуматься, как быстрее собрать упавшие вещи?
Она подняла голову, чувствуя себя униженной, стоя в этой дурацкой позе в раскорячку.
– Лови! – и, чуть не попав ей в голову, Малфой бросил Гермионе учебник по Трансфигурации, отлетевший дальше всех к самой стене. Девушка мимоходом подумала, не случайно ли он промахнулся, и выпрямилась, не глядя на Драко. У неё действительно совершенно вылетело из головы, что проще всего было бы собрать разлетевшиеся вещи простеньким заклинанием.
– Спа… – начала было она, собираясь сказать что-нибудь едкое вроде «Спасибо за трогательную заботу, но я не нуждаюсь в твоей помощи», а потом подняла глаза и просто окаменела.
– Та а ак, что это тут у на а ас, – противно протянул Малфой в своей обычной манере. В руках он держал флакон с «Абсентиум Прегнатиум». Как назло, он оказался небьющимся.
– Дай сю… – у неё горло перехватило от ужаса. Уж в зельеварении то Драко хорошо соображал, по названию он вмиг поймёт, что это за средство, и для чего оно предназначено. Она инстинктивно протянула руку и стояла как дура с вытянутой рукой, пока этот слизеринский гадёныш пристально изучал этикетку.
– У тебя что – дефект речи? Или тебя не научили, что слова надо до конца договаривать, а то всё «спа…» да «сю…».
Гермиона побагровела, она просто не знала, что сказать, а Драко всё вертел бутылочку в руках, поболтал жидкость, посмотрел на свет, мерзко ухмыльнулся:
– О ля ля, а наша гриффиндорская простушка не так проста, как кажется, – довольно осклабился Малфой, оглядывая её нарочито оценивающим взглядом. – А ты действительно хорошо провела лето, как я посмотрю, и даже в школе не собираешься отказываться от любимых забав… – Он подбросил вверх бутылочку и шутя поймал её чётким тренированным жестом ловца. – Неплохое средство, как я слышал, никаких побочный действий, никаких последствий, пара моих девушек тоже таким пользуются, говорят – действует безупречно. Один недостаток – дорого стоит, ну, да у Поттера денег много, или это тебе Уизли преподнёс? Небось, свой сарай продал, или сестрёнку стал сдавать во временное пользование...
И тут у Гермионы словно что-то взорвалось в голове, будто она внезапно проснулась, вышла из комы. Ни слова не говоря, она просто вышибла флакончик из рук Драко, а потом со всего размаху залепила ему пощёчину.
– Не смей так говорить о Роне, ты, скотина! – от гнева её била дрожь, глаза сверкали, ноздри раздувались, руки сжаты в кулаки. Слова Драко стали последней каплей. Один Мерлин знал, как у неё чесались руки, чтобы смазать, стереть эту наглую ухмылку с его довольного лица… Ударить так, чтобы пошла из носа кровь, чтобы растрепались его белоснежные волосы, как всегда уложенные в безупречную причёску, потом расцарапать его морду так, чтобы на лице остались длинные красные полосы от её ногтей. Гермиона сама испугалась силы своих чувств, ух, как же она была зла… Вот только на кого? На Малфоя, за его язвительность и способность доводить её до белого каления одной фразой, или же на себя, за свою неловкость и несдержанность? И так ли уж ей дорога была честь семьи Уизли, чтобы убивать за неё Драко? Может, она обиделась на него за справедливые слова в её адрес?
Малфой совершенно не ожидал от Гермионы такой бурной реакции. Опешив и глядя на неё во все глаза, он стоял, держась рукой за бледную щёку, на которой явственно проступал красноватый след от её ладони. Драко на какое-то время просто лишился дара речи, в светлых глазах застыло безмерное удивление.
– Если ты ещё раз хоть пальцем тронешь мои вещи или скажешь что-нибудь плохое о Гарри или Роне и его семье, ты за это поплатишься, ясно? Плевать мне, пусть хоть Гриффиндор потеряет все очки, с начала года прошло не так много времени, но ты пожалеешь, что родился волшебником, а не сквибом, Малфой. Ты понял меня?
– Понял, – сдержанно сквозь зубы проговорил он. – Значит, ты объявляешь мне открытую войну, грязнокровка? – Что ж, я принимаю твой вызов. – Его бледные глаза потемнели от гнева и стали злыми. – Но имей в виду, что я использую любое средство, чтобы победить. И, на будущее, если хочешь дать кому-то пощёчину, не замахивайся так сильно, руку себе отобьёшь, а толку мало. Делай вот так, – и он молниеносным движением вроде бы совсем легонько шлёпнул её по щеке, отчего Гермионе стало не столько больно, сколько досадно, а на глаза невольно навернулись слёзы обиды и злости. – Приятно оставаться, грязнокровка. Ты хотела войны, ты её получила. – Драко развернулся и спокойненько, прогулочным шагом и чуть ли не насвистывая, направился, почему-то, к входной двери.
Всё ещё кипя от злости, Гермиона с пятой попытки кое-как починила сумку с помощью Репаро, расширила её заклинанием Энгоргио и, наскоро запихав туда учебники, бегом кинулась на Зельеварение. Подлетев к нужному кабинету, она уже толкнула, было, дверь, как увидела на дверях записку:

«Учеников седьмого курса (особенно девушек) просят срочно пройти к хижине Хагрида. Вместо урока по Зельеварению состоится занятие по Уходу за Волшебными Существами.
Заведующая учебной частью
Минерва МакГоннагалл.»

«Вот, почему Малфой вышел из замка», – подумала Гермиона, – «он пошёл на замену. Мог бы и меня предупредить, зараза! Что ему стоило?»
Снова схватив сумку в охапку, она побежала обратно, резко толкнула тяжеленную дубовую входную дверь, чуть не растянув руку, и понеслась к хижине Хагрида, на ходу соображая, почему могли отменить Зельеварение.
Около хижины были не только гриффиндорцы и слизеринцы, но и семикурсники из Хаффлепаффа и Рейвенкло, самого великана не было видно, но было слышно, как он с кем-то разговаривает в загоне позади дома.
– Ты чего опаздываешь, Гермиона? – спросил её Рон, уставившись на здоровенную сумку в её руках.
– Сумка неожиданно порвалась, а потом я как дура бегала в подземелья, потому что проходящий мимо Малфой не предупредил меня о замене, – огрызнулась она. – Может, снимешь с меня баллы за опоздание, а, староста? Или оштрафуешь за разговор с Малфоем?
Рон изумлённо посмотрел на неё и счёл за лучшее промолчать, пробормотав что-то очень похожее на «месячные» себе под нос. Гермиона с трудом удержалась, чтобы не съездить ему по носу, подумав: «И этот туда же! Что – у девушек не может быть повода для плохого настроения, кроме месячных? Откуда они вообще такие слова знают? Ну, Малфой – это ещё понятно, но Рон?.. У него отродясь девушки не было, Джинни его, что ли, посвящает в особенности женской физиологии?..» Уже пора было успокоиться и перестать злиться на весь белый свет, но у раздражённой Гермионы это плохо выходило.
Её мысли были прерваны появлением Хагрида, который вышел из-за хижины, вытирая руки, испачканные чем-то серебристым, о белоснежную ткань.
– Доброе утро. Не удивляйтесь, что вас всех здесь собрали вместо Зельеварения. У меня экстренный случай. Произошло нечто совершенно невероятное. Буквально полчаса назад из леса к моей хижине вышёл сильно раненый единорог, потерявший много крови…
Все одновременно ахнули, по рядам пробежал шепоток, кто-то прижал руку ко рту, кто-то вздрогнул, некоторые начали переглядываться, Гермиона инстинктивно схватила за руку стоявшего рядом Рона, помня о том, как на первом курсе Волдеморт, обосновавшийся в теле профессора Квиррелла, пил кровь единорога, убив таким образом двух животных.
– Не волнуйтесь, это не то, что некоторые из вас могли подумать, – великан многозначительно посмотрел на Гарри, который уставился на Хагрида во все глаза. – Просто у единорогов это… ну, – великан покраснел, – брачный период в августе – начале сентября, самцы зачастую сильно ранят друг друга рогом, иногда даже до смерти. Этому сильно повредили грудь, но он оклемается, надеюсь, да.
Я попросил собрать всех вас, чтоб вы помогли, я имею в виду девушек. Как вы сами знаете, единороги не подпускают к себе мужчин и женщин, поэтому ни я, ни учителя, ни мадам Помфри не можем ему помочь, а ученицы младших курсов не владеют нужными заклинаниями. Я не смог даже осмотреть его рану, чуть отскочить успел, лягается он, сердешный, а кровь только сильнее идёт… Только и смог, что рогожку ему кинуть, чтоб не на траве лежал, а то ещё простудится, земля-то ночью уже холодная.
У Гермионы слегка закружилась голова, мысли перегоняли одна другую, наступая на хвосты. Вот сейчас Хагрид попросит кого-нибудь из них подойти к единорогу и наложить залечивающее заклинание или смазать рану какой-нибудь целебной мазью. На дополнительные занятия по колдомедицине в прошлом году ходили семь девушек, припомнила Гермиона – она сама, Миллисента Булстроуд, Сьюзан Боунс, Ребекка Смитсон, Саманта Морли, Салли Энн Перкс и Салли Ланн. Булстроуд весь год валяла дурака, у Сьюзан плохо получалось, Перкс проболела полгода и пропустила много занятий, Ланн по слухам переспала с половиной школы… Голос Хагрида доносился до неё как сквозь туман:
– Вообще-то я собирался позвать только девушек, но учителя настояли, чтобы юноши пришли также, потому что видеть взрослого единорога вблизи – это все же редкий шанс, мало кому выпадающий. Сейчас Мадам Помфри принесёт нужную мазь, а пока расскажу вам, что да как, – речь Хагрида стала будто складнее. – Вам никогда не приходило в голову, откуда берут кровь единорога, и как вообще узнали, что она целебная? Самцы часто ранят друг друга во время гона и инстинктивно приходят за помощью к людям, при обработке ран кровь попадает на руки и одежду, откуда её отчищают и выпаривают, а потом собирают во флакон. Раньше Министерство разрешало держать вылеченных единорогов как доноров, раз в полгода у них осторожно брали кровь в небольших количествах, не причиняя никакого вреда животном. Но это было довольно давно. Один единорог умер от старости, второй же умер вслед за первым по неизвестной причине, это было совершенно здоровое сильное молодое животное. Министерство взяло вину на себя, и с тех пор единорогов больше не держали в неволе. Запасов крови практически не осталось. Поэтому сейчас используется любая возможность собрать её…
Гермиона, стоявшая в первом ряду, стала бочком-бочком потихоньку отходить назад, стараясь спрятаться за спины парней и не дожидаясь просьбы Хагрида о помощи. Не то, чтобы она отказалась помочь, но… Гермиона не успевала спрятаться: Мадам Помфри уже шла по тропинке к хижине, держа в руках какую-то баночку.
– Ну, так, девушки, кто из вас готов помочь? – бодрым голосом окликнул их Хагрид. Шушуканье и болтовня разом смолкли, как будто кто-то выключил звук.
– Девушки, неужели никто не хочет помочь бедному животному и оказать услугу Министерству Магии? – удивился Хагрид. Казалось, он искренне не понимает, в чём, собственно говоря, проблема. – Ведь некоторые из вас занимались в прошлом году на курсах колдомедиков и достигли успехов, по словам Мадам Помфри… Что же вы?
Хохотушка Саманта Морли, у которой обычно не закрывался рот, угрюмо смотрела на учителя исподлобья, Ребекка Смитсон глупо хихикнула и уставилась на свои ботинки, делая вид, что она тут совершенно ни при чём. Сьюзан Боунс искоса поглядывала на Джастина Финч Флетчтли, Миллисента демонстративно взяла за руку Малфоя, всем своим видом показывая, что она-то уж точно не может подойти к единорогу, потому что какая она девушка?
И тут Рон отчётливо прошептал:
– Гермиона, что же ты, ты же ходила в прошлом году на курсы! Иди!
Ей показалось, что у неё ноги приросли к земле, лёгкие разрывались от недостатка кислорода, потому что она выдохнула и забыла вдохнуть заново, а сердце билось где-то в горле так громко, что заглушало все другие звуки. На неё начали оглядываться, Драко повернул голову, глянув на неё в упор, и громко хмыкнул, обняв Миллисенту, Сьюзан Боунс вздохнула с видимым облегчением и громко сказала:
– Гермиона Грейнджер была лучшей на прошлогодних курсах. – Мадам Помфри согласно закивала.
– Отлично, Гермиона, иди сюда, я скажу, что тебе надо будет делать, – казалось, она даже не слышала, что Хагрид обращается к ней.
– Эй, Гермиона, ты что – уснула? Иди же! – Гарри услужливо вытолкнул её вперёд из общей толпы, и ей показалось, что земля ушла из-под ног.
– Пойдём, Гермиона, я дам тебе чистую ткань, чтобы оттирать кровь. Эй, с тобой всё хорошо?
– Д-да… – язык словно присох к гортани, коленки дрожали, в висках стучало. – То есть нет… Я… я не могу… я…
– Не бойся, я объясню, что тебе надо будет делать, Мадам Помфри подскажет нужные заклинания, всё будет в порядке. Ты боишься ответственности, да, деточка? Не беспокойся, всё будет хорошо. Министерство объявит тебе благодарность, может, даже в газете про тебя напишут… Если что-то случится, в этом не будет твоей вины, правда…
Драко с трудом сдерживал смех, переглядываясь с Теодором Ноттом и Николасом Эйвери. От этих его взглядов Гермионе стало ещё хуже. Неужели этот недоносок уже успел разболтать дружкам о флаконе, выпавшем из её сумки? Вот сейчас она подойдёт в раненому единорогу, а он вскочит и из последних сил умчится от неё в лес, потому что… потому что…
– Эй, грязнокровка, что же ты? В соляной столб превратилась? Тебе оказывают великую честь, а ты ещё кочевряжишься? – насмешливо окликнул её Малфой. – Может, твоя кровь станет почище после того, как на твои руки попадёт кровь единорога?
– Минус двадцать баллов, Малфой! Ещё одно слово, и тебе будет впору самому ухаживать за единорогами, ты понял, о чём я? Я не шучу! – грозно оборвал его Хагрид, который отродясь не снимал со студентов баллы. – Идём, Гермиона, помой в хижине руки и возьми лечебную мазь у Поппи.
Вздохнув так, будто на её плечах лежали все тяготы мира, Гермиона, не глядя, протянула руку за мазью, а потом поплелась за великаном в хижину, желая провалиться сквозь землю и, по возможности, остаться там навсегда.
– Хагрид, Хагрид, а что будет, если к единорогу подойдёт не… не девственница? – затаив дыхание спросила Гермиона великана, пока от доставал белоснежные пелёнки.
– Не знаю, Гермиона, а чё эт ты вдруг спросила? – обернулся Хагрид.
– Да так… Об этом нигде не написано… Я думала, может ты знаешь…
– Не а, не знаю. Помыла руки? Всё, пошли. Время не терпит. Держи пелёнки… кровь промокнёшь тканью и руки ей вытрешь, поняла? Мазь смотри, экономно расходуй, а то может не хватить. И подорожник на, потом его сверху приклеишь. Я его кипятком сверху ошпарил уже, чтобы чистый был… как это называется? Прострельнизовал, что ли? Ладно, не помню я это слово. Я с тобой не пойду, чтоб животинку не нервировать.
– Угу… – кивнула Гермиона. У неё было такое чувство, что её ведут на публичную казнь, на заклание, и нет никакой возможности сбежать. От волнения её затошнило, перед глазами всё расплывалось. На ватных ногах она вышла через заднюю дверь в открытый загон, вокруг которого уже собрались все ученики. Недалеко от двери на новой рогоже лежал на боку белоснежный единорог, его грудь была залита серебристой кровью, дышал он тяжело, с каким-то хрипом, крутые бока ходили ходуном, влажные голубые глаза смотрели настороженно и испуганно. Гермиона, не помня себя, подошла и опустилась перед животным на колени. Отложив пелёнки и баночку с мазью, она медленно протянула руку, чтобы погладить его. Единорог дёрнулся и заржал, порываясь вскочить. От этого на его груди открылась глубокая рваная рана, и струйка серебристой крови потекла вниз по широкой мощной груди. Гермиона зажмурилась, молясь всем богам, чтобы животное не попыталось подняться. Она хотела погладить его по морде, чтобы успокоить, но единорог захрипел и снова дернулся, задевая длинным рогом за деревянную ограду. Стоявшие за ней одновременно отпрянули, как будто это был не единорог, а, по меньшей мере, мантикора.
– Гермиона, ну, что там? – окликнул её Хагрид.
– У него рваная рана на груди, вроде бы не очень глубокая и с виду чистая, но сильно идёт кровь… Что мне делать, он дёргается, ему же больно… – Гермионе вспомнились маггловские врачи в зелёных халатах, которые успокаивающе разговаривают с пациентом перед операцией, потом дают наркоз, и больной засыпает… Наркоз? Сон! Конечно же! Она просто его усыпит, и всё! А потом обработает рану, соберёт кровь и смажет повреждённое место целебной мазью. Как просто, почему до этого никто не догадывался так поступить? Наверное, спящему единорогу всё равно, кто его лечит, девственница или нет, женщина или мужчина…
– Дормио, – еле слышно прошептала она, сконцентрировавшись и направив палочку на морду животного. Единорог захрипел и опустил голову на рогожу, закрыв глаза. У Гермионы получилось первого раза, хотя раньше она не применяла это заклинание к крупным животным, всего-то пару раз попробовав на Живоглоте для тренировки.
– Мисс Грейнджер, используйте для обезболивания Долорес Ремитто, помните движение кисти? – окликнула её Мадам Помфри.
Гермиона кивнула, произнесла обезболивающее заклинание и потянулась за тканью.
– Эй, Гермиона, всё в порядке? – окликнул её Хагрид. – Чегой-то не шевелится он… – Ученики примолкли, следя за её действиями затаив дыхание, даже слизеринцы притихли.
– Всё в порядке. Он успокоился.
Гермиона промокнула шкуру вокруг раны тканью, которая сразу же окрасилась в серебристый. Пелёнка быстро намокла и пропиталась кровью, но страшно Гермионе совсем не было, наверное потому, что кровь не была красной. Вообще то она побаивалась вида крови и ран, но сейчас работала автоматически, думая о том, как бы единорог не проснулся и не дёрнулся, почувствовав прикосновение женских рук.
Полностью собрав всю кровь и протерев уже третьей по счёту пелёнкой шкуру вокруг раны почти досуха, Гермиона по подсказке медсестры применила Кларус для очистки раны, а потом сдвинула её края вместе и использовала Куро Максимус – заклинание, заставляющее раны заживать быстрее. На её глазах повреждённые ткани начали покрываться плёночкой, сквозь которую сначала проглядывали неровные рваные края. Гермиона напряжённо следила за тем, чтобы плёночка равномерно затягивала рану, время от времени указывая палочкой на участок, заживающий хуже, и корректировала слой. Когда рана достаточно затянулась, девушка нанесла сверху целебную мазь, потом прикрыла повреждённое место здоровенными листами лопушиного подорожника, заставив их держаться заклинанием Длительной Липкости. Всё, дело было сделано. Гермиона вздохнула свободно. И в этот момент словно включили звук.
– А она неплохо справилась, эта последняя девственница Хогвартса, – послышался противный голос Миллисенты Булстроуд. Гермиона резко подняла голову и посмотрела в её сторону – Малфой что-то зло шептал на ухо своей подружке, Рон и Гарри весело улыбались и махали ей, мол так держать, Мадам Помфри сияла от гордости за свою ученицу, а Хагрид уже вышел из хижины через заднюю дверь и спешил к ней, чтобы узнать, как дела. В самый последний момент Гермиона незаметно разбудила животное с помощью Энервейт. Единорог сразу же попытался встать, но у него не хватило сил.
– Ну, детка, ты была на высоте, у профессионального колдомедика не получилось бы лучше! Гермиона, ты молодец, я тобой горжусь! – Хагрид обнял её, хлюпнув носом. – Если б не ты, пришлось бы вызывать какую-нибудь министерскую старую деву, и ещё неизвестно, что бы у неё вышло… А, может, к тому времени единорог и того… помер бы. Я обязательно сообщу Дамблдору о том, что ты сделала. Это… это просто подвиг, вот как пить дать подвиг, без преувеличения… Единорогов то совсем мало, даже смерть одного из них – это большая потеря, а ты…
– Спасибо, Хагрид… Можно… можно, я пойду? Я очень устала и хочу побыть одна, хорошо? – Гермиона будто только сейчас поняла, как она на самом деле устала, и как много времени ушло на залечивание раны. Лечебные заклинания отняли много сил, потому что у неё не было возможности практиковаться в их применении, с непривычки она сильно выложилась. Руки дрожали, глаза слезились, ноги были словно ватными, в голове была блаженная пустота.
– Да, Гермиона, да, конечно же, иди, я ж учитель, значит… того, могу освободить тебя от сегодняшних занятий, ты это заслужила. Вернее, ты заслужила гораздо больше… То есть, я имею в виду, что… это… Иди, ладно, только руки вытри о ткань, я всё это профессору Снейпу отдам, он знает, как собрать кровь, с пару бутылочек наберётся. И ещё это, не забудь, тебе его надо будет самой проверять, ну, как рана заживает и всё такое, хорошо?
Гермиона не ответила. Уже не слушая до смерти довольного Хагрида, она прошла через хижину, ей казалось, что её немного пошатывает от усталости и облегчения. Она справилась… У неё всё получилось… Никто не догадался, что она уже не девственница, хотя нет, не никто, плевать ей на кого-то, а вот Рон и Гарри… Вообще-то Гарри – это ещё ладно, но вот Рон… – мысли путались в голове, не желая выстраиваться в стройную логическую цепочку. – А что, собственно говоря, Рон? Кто он такой, что не должен знать, что она уже не девушка? Почему её вообще должно волновать его мнение? Да плевать ей на то, что он о ней подумает, пусть хоть шлюхой её считает, ей-то что?.. Она что – чем-то ему обязана? Что-то ему обещала? – она медленно шла по направлению к замку. Гарри и Рон, вроде бы, порывались увязаться за ней, но Хагрид остановил их, сказав, что она устала, и ей надо побыть одной. Те остались у загона. Краем уха Гермиона слышала, что Малфой говорит что-то недовольным голосом, но не разобрала, что именно.
Ноги сами привели её к озеру. Гермиона опустилась на берег у самой воды, бросила сумку и растянулась на траве, глядя в небо. Оно было не по-осеннему светлое, синее, яркое, как глаза Рэнди. Высоко-высоко плыли барашки облачка, похожие на комья сахарной ваты, которую они ели на ярмарке, облака, белые, как шкура единорога...
«Облака цвета непорочности…» – улыбнулась своему сравнению Гермиона и вдруг рассмеялась, резко, отрывисто, истерично. – «И зачем я согласилась спасать этого единорога? Потому что я искренне хотела помочь? Или потому, что стеснялась признаться всем, что я уже не девственница? Мерлин, какая глупость… Кому какое до этого дело? Булстроуд и вовсе посчитала это позорным… Или я всё же поступила правильно? Интересно, почему у Малфоя такое лицо злое было? Ах, да, он рассчитывал, что я крупно опозорюсь, ведь по его расчётам единорог не дал бы мне приблизиться, эх, такая забава Драко не удалась… Подняв бутылочку с «Абсентиум Прегнатиум» он, небось, думал, что я им пользуюсь. Ха! Так, пока не забыла, надо её выбросить, а то вдруг ещё кто её заметит?»
И Гермиона, недолго думая, вытащила флакон из сумки и, как следует размахнувшись, бросила его в озеро. Пузырёк глухо булькнул и пошёл ко дну, оставляя на поверхности ровные расходящиеся круги.
Всё. Теперь уже точно никто не узнает о том, что Гермиона не девушка.

ЕСЛИ ЧЕСТНО, ТО МНЕ ГЛАВА НЕ СИЛЬНО НРАВИТСЯ, ПОЭТОМУ ТАК ДОЛГО И НЕ ВЫВЕШИВАЛА... А ВЫ ЧТО ДУМАЕТЕ?

Глава 30


«12 сентября, Хогвартс

Привет, Рэнди.
Мерлин, как же я по тебе скучаю… Я не виделась с тобой почти две недели, это же вечность… Нет, вечность короче.
Расставаясь с родственниками и друзьями на какой-то не очень длинный срок, я всегда по ним скучала, но только сейчас я поняла, что вообще не знала, что такое тоска по любимому человеку. Мне кажется, что ещё чуть-чуть, и я брошу всё и пешком пойду к тебе... И пусть меня исключат из школы, пусть от меня отрекутся родители, мне всё равно, ничего не имеет значения, кроме тебя. Я думаю о тебе день и ночь, я вся извелась, я сама на себя не похожа…
Говорят же, что разлука для любимых как ветер для огня – сильную любовь только разожжёт, слабую потушит. Пусть это звучит банально, но это именно так, моя любовь словно пожар сжигает меня изнутри, я не могу есть, не могу спать, не могу думать… Когда же я думаю о тебе, в какие-то мгновения я тебя так люблю, что даже ненавижу, ненавижу за то, что так к тебе привязалась и готова бежать за тобой как собачонка хоть на край света. Без тебя я – не я, без тебя меня просто нет, и это пугает...
Я никогда не верила в любовь, всегда думала, что это глупости, заблуждение, что это то, что случится с кем угодно, только не со мной… Что ж, я заблуждалась.
Ты лучшее, что случалось со мной в этой жизни…
Друзья друзьями, но никогда раньше я не чувствовала тепло и радость в душе только оттого, что рядом есть кто-то, кто может просто сидеть и смотреть на тебя, не говоря ни слова, ни о чем не спрашивая, ничего не требуя. Я, глупая, только сейчас осознала, насколько хорошо мне было рядом с тобой. Даже молчание приносило радость, когда ты был рядом, когда мы были вместе. Только сейчас я поняла, что двое – это не просто два человека, это гораздо больше.

Перед тем, как уснуть, я каждую ночь выполняю один ритуал: я закрываю глаза и вспоминаю твоё лицо, будто рисую его воображаемым карандашом: сначала лоб, потом брови, нос, губы, подбородок, щёки… родинку… глаза дорисовываю последними, твои улыбающиеся глаза. Ты смотришь куда-то помимо меня, убираешь привычным жестом волосы со лба и улыбаешься. А потом я штрихами набрасываю на воображаемом листе бумаги твои плечи, сильные руки, грудь… Твой образ как будто чуть-чуть размытый, словно я смотрю на тебя сквозь очки с диоптриями, которые мне не подходят, или как будто я плачу... Это так странно, то, что я делаю. Будто я с завидным упорством каждую ночь сдираю корочку со свежей душевной раны, это больно, но в то же время в этом есть что-то приятное. Я, наверное, мазохистка…
Я долго думала кое над чем, и мне пришло в голову, что я хочу поблагодарить тебя. Не смейся и не делай удивлённое лицо, сейчас я всё объясню.
Я почти 17 лет была ничем не примечательной девчонкой Гермионой Грейнджер, мне нечем было похвалиться – ни красотой, ни характером, ни каким-то особым умением, да хотя бы банальным чувством юмора! Заучка и зубрила – этим всё сказано. За всю жизнь у меня не было ни одной подруги. Я не могу сказать, что я замкнутая или плохо схожусь с людьми, но в компании девчонок я всегда чувствовала себя какой-то чужой, жалкой, что ли… ничтожной, вообще никакой. Да и скучно мне было с ними. Я всю жизнь ощущала себя синим чулком, нелепым, несуразным, нескладным… с дырочкой на пятке.
Как будто я везде чужая, я никому не нужна, меня никто не любит, потому что меня не за что любить… Вот исчезни я, и никто не заметит, кроме Гарри и Рона, наверное. Что была я – что нет, никакой разницы. Думаешь – это был просто пунктик, детские пелёнки? А вот и нет.
Я пару раз попадала в больничное крыло на довольно длительный срок, и что же? Кто-то приходил меня проведать? Ага, первые пару дней, а потом оставались только Гарри и Рон, да ещё Невилл иногда забегал, из гриффиндорской солидарности, наверное. А вот если в больничное крыло попадает Гарри… О о о… там собирается весь факультет, если не вся школа (за исключением слизеринцев, конечно), тумбочка его ломится от сладостей, открытки с пожеланием скорейшего выздоровления лежат пачками, он их даже прочитать не успевает, прежде, чем его выписывают, а конфеты нам раздаёт… У меня же ни разу не было больше трёх открыток… Нет, я совсем не жалуюсь, в конце концов, кто я, по сравнения с Гарри? Я же не Девочка Которая Выжила и Спасла При Этом Всю Вселенную… Просто я думала, что я никто. Глупая мысль, но она долго не давала мне покоя. Я не могла похвалиться какой-то особенной красотой или умениями, и тогда я стала лучшей ученицей, чтобы хоть в чем-то быть лучше других. Я не упускала случая продемонстрировать свои знания, ткнуть окружающих носом в то, что я умнее (читай – начитаннее), мне льстило, когда у меня просили списать или, хотя бы, проверить их домашнюю работу. Так я чувствовала себя значительнее, важнее, я была нужной, но в то же время понимала, что греха таить, что просто позволяла себя использовать. Выгодно было всем – у тех же Рона и Гарри была домашняя работа без ошибок, а я была «востребована» (читай – хоть на что-то годилась).
Впервые я стала чувствовать себя нужной не в качестве ходячей энциклопедии, только когда познакомилась с тобой. Тебе не нужны были мои знания, не нужна была моя помощь, тебе была нужна я сама. Я стала для тебя целью, а не средством достижения какой-то цели, я стала нужной сама по себе.
Когда ты появился в моей жизни, всё изменилось. Нет, не всё, больше. Я изменилась. Звучит так банально, что скулы сводит, но это чистейшая правда. Я стала увереннее в себе, почувствовала себя нужной, желанной, я словно вышла из тени на свет, расправила плечи, подняла голову… Гермиона девочка умерла, на свет появилась Гермиона женщина. Сначала мне не верилось, неужели я повзрослела за одно лето? Я сама заметила, что стала по-другому ходить – медленнее и как-то вальяжнее, что ли, по-другому разговаривать – тише и спокойнее, по-другому относиться к людям – меня уже не так волнует, что обо мне подумают и скажут. Я чувствую перемену в себе, и не только я, это многим очевидно. Девчонки однокурсницы перешёптываются за моей спиной, полагая, что я пью какое-то хитрое зелье или хожу на приём к целителю душ (это что-то типа маггловского психоаналитика), многие мальчики, которые раньше и не подозревали о моём существовании, начали на меня заглядываться. Мне льстят заинтересованные или чуточку недоумённые взгляды, шепоток, откровенное удивление: разве это наша Гермиона – заучка? Что-то с ней не то…
Больше всех не повезло моим друзьям – бедные Гарри с Роном просто теряются в догадках, что со мной произошло. Хотя Гарри, кажется, понял, в чём дело, но Рону явно невдомёк. Смешно наблюдать за ними украдкой, когда они сидят в углу гостиной, смотрят на меня исподтишка и что-то горячо обсуждают, вернее не что-то, а кого-то – меня. Даже учителя, кажется, удивились перемене во мне, хотя, кто их знает? Наверное, я просто льщу себе, ведь столько учеников в школе, за всеми им не углядеть.
…Единственным, чьё отношение ко мне не изменилось – это Малфой, но этот дальше собственного носа не видит. Отрасти у меня вторая голова – он бы и этого не заметил, потому что самое главное для него то, что я – магглорожденная, всё остальное не имеет значения. Он всё так же достаёт меня и издевается. Только шутки стали более взрослыми, что ли… Наверное, я сама даю повод, всё время витая в облаках…
Ладно, не буду вспоминать и лишний раз расстраиваться, я ведь пишу, чтобы сказать тебе спасибо.
Спасибо, что ты есть, Рэнди. Я люблю тебя.

Гермиона».

«13 сентября, о. Уайт

Здравствуй, Гермиона.
Получил твоё письмо, и так он меня растрогало, что даже стыдно стало… Я не сентиментален и не умею красиво писать о любви, поэтому использовал чужие слова, извини, но они так верно передают всё то, что я чувствую…

Любовь - это желание сделать любимого человека счастливым.
Любовь - это способность пожертвовать ради любимого всем, в том числе собой.
Любовь - это когда тебе ничего не нужно от любимого.
Любовь - это умение принять любимого таким, как есть.
Любовь - это способность понимать и прощать.
Любовь - это единственное чувство, которое не зависит ни от чего.
Любовь - это умение отдавать и не брать.
Любовь - это когда один человек не может быть счастливым, если другой не счастлив.
Любовь - это самое огромное чувство на земле.

Я люблю тебя.

Рэнди».




Глава 31


Глава 31

Гермиона сидела как на иголках, нервно поглядывая на двери Большого зала. Ну, куда же запропастились эти мальчишки? Завтрак уже подходит к концу, а их всё нет. Могли хотя бы в такой день ей настроение не портить! Сегодня же 19 сентября, её день рождения! Она сегодня стала совершеннолетней, совсем взрослой, что им стоило поздравить её первыми, ещё в гостиной? Но нет… этих балбесов не было ни в общей гостиной Гриффиндора, ни в Большом зале. С утра её уже поздравили Лаванда с Парвати, Джинни и Невилл, потом братья Криви и даже Луна Лавгуд.
…Куда же они провалились? И этот Малфой ещё… Ну, чего он на неё пялится? Можно подумать, что она не замечает его косых взглядов. От его кривой ухмылки у неё тыквенный сок прокиснет. И так настроение почти на нуле, и ещё этот… И совы, как на зло, нет! Всё одно к одному.
Ну, наконец то!..
В зал ворвались Рон и Гарри, оба раскрасневшиеся, запыхавшиеся, волосы у обоих растрёпанные, они явно бежали, у Гарри в руках какая-то небольшая коробка в разноцветной обёртке. Парни прямиком направились к Гермионе, та встала.
– С днём рождения! – Гарри улыбнулся и обнял её, чмокнув в щёку и сунув в руки подарок. Гермионе показалось, что у неё в душе расцветают незабудки.
– Ой, вы не забыли! Спасибо, Гарри.
– Ты что, как мы могли забыть? – потупился Рон. – Это же совершеннолетие – один из самых важных дней в жизни волшебников! – Гарри отстранился и отступил на шаг, Рон неловко обнял её, чуть не заехав локтем в кувшин с тыквенным соком.
– Как вы могли забыть? Да запросто могли. Как на пятом курсе забыли! А на третьем? Да от вас и открытки не дождёшься…
– Ну-ну, не ворчи, Гермиона, ты лучше посмотри, что я тебе подарил! – Гарри явно не терпелось услышать её восторги по поводу подарка.
– Рон, а ты мне ничего подарить не хочешь? – спросила его Гермиона со смешком, разрывая обёртку и разворачивая подарок.
– Я… это, потом, ну, в смысле, вечером, когда праздновать будем, – Рон всё ещё был красным, волосы торчали в разные стороны.
– Праздновать? – Гермиона удивлённо переводила взгляд с одного друга на другого.
– Конечно. Совершеннолетие раз в жизни бывает! И день рождения Гарри мы довольно шумно отметили в «Норе», жаль, что тебя не было. А когда у меня в марте день рождения будет, мы тоже вечеринку закатим!
– Мы чего опоздали, думаешь? – перебил Рона Гарри. – Мы же у эльфов в кухне были, договаривались, чтобы они нам на вечер что-нибудь вкусненькое приготовили! Ты же любишь мухоморчики из марципанов, да? Вот их и сделают специально для тебя.
– А… А я-то думала – куда вы пропали… – протянула Гермиона.
– Ну, ты мой подарок когда-нибудь откроешь, или нет? – Гарри уже весь извёлся.
– Ой, прости, – девушка, наконец, полностью сорвала разноцветную хрустящую обёртку и сняла крышку с коробки, из которой… послышался недовольный голос:
– Ну, и кому это я досталось, интересно… О, девушка! – Гермиона от неожиданности чуть не уронила подарок на пол: волшебное зеркало!
– Посмотрись в него, – сказал Гарри, – только имей в виду, оно… э э э… немного ворчливое.
Гермиона послушалась, вынула из коробки овальное зеркало, взяв его за длинную серебряную ручку, и глянула в него.
– Ну-с, дамочка, что мы тут имеем?.. Ага, один глаз неровно подведён, помада эта вам не идёт, потому что вы смуглая или загорелая, так сразу не разберёшь, тушь пора бы купить новую, потому что эта немного сыпется, вот тени почти не видно, это хорошо… А что это за причёска? Нет, держите меня, я сейчас разобьюсь!.. Это… Это же воронье гнездо! Вы когда-нибудь причёсываетесь?
– Причёсываюсь, даже регулярно, – немного невпопад ответила ошеломлённая Гермиона, держа говорящее зеркало на вытянутых руках. – Гарри, что это?
– Ну, это зеркало такое… Оно специально заколдовано так, чтобы помогать красоту наводить, подсказывать там, как лучше накраситься и и и… ну, не знаю я, для чего ещё. Это такая девчачья штукенция, я не сильно разобрался, но подумал, что тебе пригодится. Разве нет? – Гарри смутился.
– Спасибо, молодой человек, что взяли на себя труд и представили меня владелице. Да, юная леди, я – специальное волшебное зеркало, помогу создать вам имидж, подскажу, как краситься, причёсываться, ухаживать за собой, дам совет, порекомендую, что надеть. Разве я не нужная и удобная вещь?
– Да, удобная, – согласилась Гермиона, вот только ты – мой подарок на день рождения, а уже сходу успело наговорить, что помада не такая и причёска ужасная. Всё настроение мне испортило.
– Ой, простите, юная леди, но ведь это не недостатки, а досадные мелочи. Как я посмотрю, вы довольно миленькая! Это хорошо, вот моего собрата купила какая-то жуткая молодящаяся грымза лет сорока, на голове ужасный шиньон, помада кошмарного розового цвета, а мантия – вы не поверите, малиновая с чёрными кружевами! Это же…
– Гарри, как его заткнуть? – отчаянно взмолилась Гермиона, не в силах слушать ещё про каких-то тёток бальзаковского возраста, которые предпочитают малиновые мантии с отделкой как у гроба.
– Просто положи его зеркалом вниз на стол, оно и замолчит, – ответил вместо Гарри Рон. – Знаю я такие штучки…
Гермиона поспешно раздвинула тарелки и сунула между ними зеркало, замолчавшее на середине фразы.
– Тебе… э э э… понравилось? – конфузливо спросил Гарри. – Я не думал, что оно сразу начнёт про помаду и про всё такое, ну…
– Конечно, понравилось! – успокоила его Гермиона и поцеловала в щёку. – Спасибо большое! Я вообще не подозревала, что есть такие необычные и очень нужные вещи. О том, что у меня тушь потекла, пусть уж лучше мне зеркало скажет, чем Пэнси Паркинсон.
– Ну, тогда ладно. А то я всю голову сломал, не знал, что тебе подарить. Не книгу же, в самом деле, – и Гарри насмешливо глянул на неё, поправив очки. Гермиона сделала вид, что не услышала этой шпильки в свой адрес.
Пока они разговаривали, Рон подозрительно молчал.
– Эй, хватит вам глазки друг другу строить, пошли уже на урок, нам в тринадцатую теплицу, а то опоздаем.
– Сейчас, да, сейчас идём… – Гермиона хотела дождаться сову, ведь должна же прийти весточка от Рэнди, не может же он не поздравить её с днём рождения! Он специально спрашивал, когда ей исполняется семнадцать. Где же эта чёртова сова?.. Заблудилась она, что ли? Ведь она уже приносила ей письма… Почему она задерживается именно в такой день? Ну, как всегда!..
Гермиона вся изозлилась. Всё, завтрак закончился, больше можно не ждать, значит, надо будет потом пойти в совятню, сова наверняка оставила её письмо там, если оно вообще пришло, конечно.
За соседним столом поднялся Малфой, всё так же искоса поглядывая на неё и кривя губы в усмешке. Он будто знал, что она чего-то ждёт, и тоже медлил, не уходил из Большого зала.
У дверей как обычно был небольшой затор, задержавшиеся на завтраке ученики стремились выйти все одновременно, толкаясь и мешая друг другу. Гарри, Рон и Гермиона тоже подошли к дверям, но встали чуть поодаль, чтобы не толкаться.
Вдруг в зал влетела небольшая серая сова с узкой продолговатой коробкой в лапах. Сердце Гермионы подскочило и ухнуло вниз, на секунду застряв в горле, а потом учащённо забилось. Это та самая сова! Рэнди что-то прислал ей, он не забыл, он прислал не просто письмо, а подарок! Настроение резко поднялось, глаза заблестели, помада не того тона и осыпающаяся тушь были сразу же забыты.
Сова сделала круг над залом и, сбросив Гермионе в руки коробку, вылетела.
– От кого это подарок? – недоверчиво спросил Рон.
– Наверное, от родителей, – поспешно ответил вместо Гермионы Гарри. – А, может, – от Виктора. – Гермиона, ты ещё переписываешься с Крамом?
Вопрос Гарри остался без ответа, Гермиона словно оглохла. Не помня себя от счастья, она сорвала блестящую обёрточную бумагу и открыла коробку. Внутри неё в иссиня чёрной бархатной пещере лежало что-то прозрачное… что-то…
– Вау, хрустальная роза… – благоговейно произнёс Дин Томас, заглянув в коробку через плечо Гермионы.
– Ну же, не тяни, доставай! – рядом откуда-то оказалась Луна Лавгуд, рядом с ней топталась Джинни, вытягивая шею.
Гермиона осторожно, двумя пальцами взялась за хрупкий стебель и осторожно освободила хрустальную розу из её бархатного плена, не глядя сунув коробку в руки Рона.
– Какая красота… – заахали вокруг. – Кто это ей прислал? А она пахнет? Она живая или искусственная? – Гермиона ничего этого не слышала, всё её внимание было поглощено чудесным подарком.
День был ясным, и через витражные окна лился разноцветный свет, отражаясь от сотен хрустальных граней цветка и играя солнечными зайчикам на лицах учеников, столпившихся вокруг Гермионы. Роза была в точности как живая, нежные тонкие полураскрытые лепестки были покрыты хрустальными капельками, словно утренней росой, ещё не высохшей на солнце. Девушка невольно поднесла прекрасный цветок к лицу… Но увы, роза не пахла.
– Что вы тут столпились, как стадо маггловских баранов? – донёсся до Гермионы недовольный голос, – проходите! Что встали в самом проходе? – Малфой и его дружки проталкивались сквозь плотную толпу к выходу из зала, они неминуемо должны были пройти мимо Гермионы. – Что это тут у нас? Ох-ты, ох-ты, кто это Грейнджер прислал такой подарок? – Драко протиснулся к самым дверям. Ученики окружили их плотным кольцом. – Между прочим, это дорогой подарок, грязнокровка. Дай-ка сюда! – р-раз – и он выдернул цветок из рук растерявшейся Гермионы, поцарапав ей ладонь хрустальными колючками.
– А ну, верни! – Рон протянул, было, руку, но Малфой сделал вид, что уронит розу, если Рон сделает попытку забрать её. Гермиона побелела, как полотно. Она смотрела на Драко во все глаза, безмолвно умоляя вернуть хрустальный цветок ей. Он с брезгливым видом вытер кровь из её поцарапанной руки с колючек белоснежным платком и сунул его в карман мантии, взяв цветок в другую руку.
– Боишься, что я её разобью, а, Грейнджер? – Малфой зажал стебель розы двумя пальцами и сделал вид, что нюхает её. – Ты, грязнокровка, небось, даже не знаешь, что это такое. Прочту небольшую лекцию, потому что кому, как ни мне, знать о них, такие цветы растут в оранжереях поместий Малфоев. Это редчайший вид искусственно выведенных хрустальных растений, они в точности как живые, но при этом вечные, если так можно выразиться. Если поставить её в воду, бутон станет раскрываться утром, полностью расцветая к трём часам дня, а ближе к вечеру лепестки снова закроются, к ночи снова сжимаясь в плотный бутон. И так каждый день. Всё как у настоящих растений, за исключением одного – этот цветок не пахнет. Его красота мёртвая, холодная, бездушная… Ненастоящая, неживая. Говорят, что подарки похожи на дарителей. Интересно, кто тебе прислал такой…
Малфой не договорил, потому что Рон, давно выбирающий момент, резко выбросил руку вперёд, намереваясь перехватить руку Драко, в которой тот держал розу. – Дзинь! – Малфой усмехнулся и разжал пальцы, хрупкий хрустальный цветок упал на каменный пол. Гермиона не видела, что случилось с её подарком, она зажмурилась и закрыла руками глаза, привалившись к стене, чтобы не упасть. В висках стучала кровь, в ушах шумело, перед глазами плясали синие точки.
«Я убью его… Если я открою глаза, я убью этого… этого… Я его просто убью, безо всякой палочки, голыми руками, и пусть меня посадят в Азкабан, пусть приговорят к поцелую дементора за сынка Малфоя, будь что будет, я его убью».
Она боялась открыть глаза и увидеть лишь осколки. Осколки её подарка, осколки её любви. Ей показалось, что прошла вечность, прежде, чем она услышала чей-то голос:
– Гермиона, Гермиона, – кто-то пытался силой убрать её руки от лица. – Эй, всё нормально, ничего не случилось, держи же, вот она, возьми! – девушка сделала усилие, чтобы открыть глаза, перед ней стояли Невилл и Джинни. Парень протягивал ей хрустальную розу. – Ничего не случилось, такие розы не бьются, ведь они на самом деле как живые, только не пахнут. Обычный цветок ведь нельзя разбить… Ты, наверное, не знала, да?..
– Где он, – только и смогла выговорить сквозь зубы Гермиона, с трудом переводя дыхание. Оказалось, что всё то время, что она стояла, закрывая глаза руками, она не дышала. Невилл вложил розу в её руку и вышел из Большого зала.
– Малфой? Не знаю, – пожала плечами Джинни, – наверное, уже в больничном крыле. А вот у Гарри с Роном будет очередное наказание… Ты не могла открыть подарок где-нибудь в другом месте?
– Что? – не поняла Гермиона.
– Обязательно было открывать это при всех? – Джинни казалась странно раздражённой.
– Но я же не знала, что в коробке… И Малфой… – Гермиона снова растерялась, просто не зная, что сказать.
– А по-моему, ты захотела всем показать, что кто-то прислал тебе дорогой подарок! И этот кто-то – не Рон и не Гарри! Так бы и сказала, что ты с кем-то встречаешься, и нечего водить Рона за нос! – выкрикнула Джинни, резко развернулась и выбежала вслед за Невиллом.
«Час от часу не легче…» – сокрушённо подумала Гермиона и медленно побрела на урок, бережно положив розу на место в коробку от греха подальше. – «Я же ещё и виновата…» – На ладони осталась длинная кровавая царапина.

***

– Эй, дайте мне ещё бутылочку сливочного пива, – попросил Симус Финниган, засунув марципановый мухоморчик в рот целиком и пытаясь его прожевать.
– Да ну тебя, Симус, – ткнула его в бок локтем Лаванда. – Хватит уже, что это за удовольствие – накачаться пивом! И прекрати лопать мухоморчики, это не для тебя, а для Гермионы, Гарри специально утром заказывал их домовикам.
– Ну, милая, я же их тоже очень люблю… Герми, ты не обидишься, если я съем ещё один?
– Нет, Сим, не обижусь, но вот если ты станешь звать меня Герми, то я просто рассвирепею! – улыбнулась одними губами Гермиона, она терпеть не могла, когда её имя сокращали не самые близкие ей люди, хотя сама любила подписывать так письма.
– Всё, всё, намёк понят! – Симус в шутливом жесте поднял руки вверх, как будто сдаваясь. Вечеринка в гостиной Хогвартса была в самом разгаре. Были все шести и семикурсники, кроме особо везучего Невилла, которому Снейп назначил очередное наказание за взорвавшийся котёл. – Рон, Гарри, расскажите ещё раз, как вы отвертелись от наказания за то, что чуть не угробили Малфоя?
– Симус, мы уже три раза рассказывали, – запротестовал, было, Гарри, но Рон вмиг оживился:
– О, мы гнали этого хорька до самого кабинета МакГонагалл, ну, того, на первом этаже, знаешь, и загнали его в тупик. Я успел только по носу ему съездить, как Минерва…
– Рон, она старше тебя в четыре раза, будь добр, не зови её по имени, а! – раздражённо перебила его Гермиона, сидящая между ним и Гарри.
– Ладно, ладно, в честь твоего дня рождения я и не такое ради тебя сделаю, – многозначительно улыбнулся ей Рон, Парвати с Лавандой захихикали, переглянувшись. Гермиона опустила глаза и насупилась. По раскрасневшемуся лицу Рона было видно, что пива он выпил уже достаточно. – Ну, так вот. Только я собрался накостылять ему по первое число…
– Постой, а Гарри что делал? – снова перебил его Симус.
– Караулил, чтобы этот слюнтяй не сбежал, – ответил Гарри с набитым ртом, стараясь быстро прожевать и проглотить сахарную мышку.
– Вы перестанете меня перебивать, или нет? – притворно возмутился Рон. Ему чертовски нравилось, когда его расспрашивали про подробности их с Гарри подвига. Ведь они смогли-таки отомстить Малфою да ещё и выйти сухими из воды.
– Молчу, молчу, рассказывай, – у Симуса горели глаза, как будто это он сам врезал ненавистному слизеринцу.
– Короче, я только пару раз успел дать ему по морде, как из кабинета вышла МакГонагалл и сходу сняла с нас с Гарри по 20 баллов, даже не спросив, что случилось. Мы, естественно, начали объяснять, что произошло, заканчивать пришлось уже в её кабинете, у этого маменькиного сынка кровь из носа шла, Мерлин, как из резаного поросёнка…
– Рон, мы за столом, можно не живописать, пожалуйста?.. – на это раз его перебила Джинни, укоризненно глядя на брата.
– Хорошо, хорошо, сестрёнка, но без этих деталей совсем не интересно получится…
Гермиона вздохнула и откинулась на спинку дивана, устало прикрывая глаза и стараясь не слушать очередную версию рассказа Рона «Как круто мы отметелили Драко Малфоя». Какой он, оказывается, тщеславный... Хотя она и раньше знала, что Рон использует любую возможность, чтобы хоть как-то выделиться, стать заметнее, но так упорно тянуть одеяло на себя… Казалось, они отмечали не её совершеннолетие, а праздновали разбитый нос Малфоя. Гарри тоже сыто откинулся на спинку дивана, глянув на девушку:
– Эй, ты чего такая грустная? Это же твой праздник!
– Я устала. Сегодня был длинный и трудный день… – Гермиона вздохнула и посмотрела на заваленный сладостями и заставленный бутылками со сливочным пивом стол, в центре которого стояла ваза с её хрустальной розой. – Знаешь, я вообще не сильно люблю свои дни рождения. Дело даже не в том, что ощущаешь себя на год старше, обычно я весь день чувствую себя какой-то разбитой. В детстве дни до праздника считаешь, а сейчас… Да ещё всё это волнение…
– И о чём ты волнуешься? – не понял Гарри, удивлённо приподняв брови.
Гермиона хотела, было, сказать, что переживала, что Рэнди не поздравит её, как весь день гадала о том, что за таинственный подарок приготовил ей Рон, но отчего-то передумала:
– Как о чём? А вдруг мне никто ничего не подарит, или вообще поздравить забудут?! – улыбнулась она, но улыбка вышла вялой и неестественной. В это время раздался взрыв хохота, Гермиона поморщилась – Рон добрался до того места в рассказе, когда МакГонагалл назначила Драко наказание, а их отпустила, хотя Малфой явно рассчитывал на прямо противоположное решение.
– Видели бы вы его рожу! Ух, как же он удивился и разозлился… Это надо было видеть, жаль, что там были только мы с Гарри...
Гермиона вновь отвлеклась.
– Эй, может, вы не пойдёте сегодня с Роном дежурить, ты выглядишь усталой, – Гарри сочувственно сжал её руку. – Я ведь предлагал тебе отпроситься у МакГонагалл. Поменялись бы с когтевранцами разок.
– Да ладно, какая разница, идти дежурить или здесь сидеть? Меня бы всё равно не отпустили, пока бы всё не доели и пиво не допили. А Рону, по-моему, уже хватит. И не только ему… – она покосилась на Симуса и Лаванду, которые вовсю целовались, никого не стесняясь.
– Вот так вот мы с Гарри вышли сухими из воды, а Малфой сначала отправился в больничное крыло, а вечером – на отработку наказания. Интересно, что его Филч заставить делать? Надеюсь – драить утки в больничном крыле, – и Рон не очень трезво хохотнул, допив бутылку пива и поставив её на стол.
– Рон, – потянула его за рукав Гермиона, – нам пора на вечерний обход замка.
– Да ну его, мы так хорошо сидим, пойдём позже… – заартачился тот.
– Уже двенадцать, позже будет совсем поздно, ты захочешь спать и вообще никуда не пойдёшь, и завтра уже мы будем драить утки в больничном крыле за пропуск дежурства! – по правде говоря, Гермионе просто хотелось уйти, ей было как-то неуютно в этой шумной компании её же однокурсников. Она ощущала себя лишней, настроение было совсем не праздничное, да ещё Джинни бросала на неё исподтишка какие-то странные взгляды. И вообще, не любила Гермиона свои дни рождения.
– Ладно, ребята, мы пойдём. Но вы не расходитесь, мы всего на часок, да? – Рон подмигнул Гарри и встал из-за стола, протянув руку Гермионе. Идём, красавица, распугаем всех нарушителей, всыплем хулигану Пивзу по первое число и вернёмся!
– Такое впечатление, Рон Уизли, что ты, по меньшей мере, завалил трёхголового огнедышащего дракона, а не расквасил нос какому-то Малфою, – съязвила Парвати, кормившая с ложечки бланманже довольного Колина Криви.
– Какому-то? Ах, какому-то? – встал в позу Рон. Ох, как он не любил, когда кто-то не оценивал его заслуги по достоинству. – Да этот случай ещё войдёт в анна… анальн… тьфу ты, в анналы истории! Не каждый может похвастаться тем, что дал по морде одному из Малфоев! Мужчин рода Уизли лучше не трогать! Джинни, Гарри, вы помните, как в книжном магазине мой отец съездил Люциусу по физиономии пять лет назад и поставил ему фингал под глазом?
– Пошли уже, «мужчина рода Уизли»… – хихикнула Гермиона и вытянула Рона за рукав мантии через портретный вход. Гарри с усмешкой покачал головой и пожелал про себя Рону удачи, скрестив пальцы, как-никак, тот ещё не сделал Гермионе свой подарок.


Глава 32


Глава 32

Мерлин, как же он был зол… Он схлопотал по физиономии, и ему же назначили наказание. Наказание! Драко Малфою назначили наказание… Нет, это просто неслыханно! И кто – не Снейп, который лучше всех разбирался, кто прав, а кто виноват (традиционно гриффиндорцы, кто ж ещё!), а МакГонагалл, какая то старая драная кошатина МакГонагалл! И за что она его наказала? Да вообще ни за что, Моргану вашу за ногу! Если бы Уизли не совался, Драко бы в конце концов просто вернул Грейнджер её цветок, и всё, инцидент был бы исчерпан. Ведь кому, как ни ему, было знать, что он небьющийся, раз сам послал в подарок грязнокровке от имени Рэндальфа Лавлесса… И теперь из за этого рыжего тупицы Уизли и долбаного очкарика Поттера он полночи напролёт должен вручную отчищать птичий помёт от плит открытой площадки Астрономической башни, вот уж повезло так повезло…
Драко обречённо поднимался на высоченную башню, еле волоча ноги и по ходу прокручивая в голове события предыдущих дней
…А ведь как всё хорошо шло. Письма, которые отправляла грязнокровка несуществующему Рэнди Лавлессу, действительно возвращались обратно в Хогвартс, школьные совы сбрасывали их в ящик в самом дальнем углу совятни. Ох и сентиментальная девица, кто бы мог подумать… Вот смотришь – зубрила зубрилой, кроме заклинаний и составов зелий ничего в голове быть не должно, ан нет! Стихи писать начала, прямо Сильвана Мазурски, королева классик волшебного пера! Что там было в последнем письме? – Драко напряг память:

В чёрном проёме окна
Манящая тишина –
Ночь и луна.

Это о том, как она сидит ночью на подоконнике, смотрит на луну, и от тоски по любимому ей выть хочется.
Вообще то у грязнокровки неплохо получалось, и не скажешь, что никогда раньше стихи не писала. Видимо, любовь кого угодно сделает поэтом. И про волчицу, на его взгляд, довольно сносно вышло. Как там было?.. Нет, забыл. Может, немного по-детски, да и вообще он стихи не любил, но раз уж они написаны от тоски по нему… Это кардинально меняло всё дело. Да, он не лишён чисто мужского тщеславия, разве это плохо? В конце концов, коме неё ему стихов ещё никто не посвящал.
Драко остановился под факелом, вытащил мятое письмо из кармана и нашёл в письме стихотворение, которое не смог вспомнить:

Луна, ну отчего я не волчица?
Мне б воем разорвать ночную тишину…
Тоска и боль в моей груди теснится,
У девичьего тела я в плену.

Эй, круглая, что дразнишься ты, право,
Укрылась в облаках ты ото всех.
…Какая это подлая забава
К себе манить и не пускать наверх.

***

…Первое письмо Драко выудил из коробки в совятне в тот день, когда у этой дурёхи порвалась сумка, из которой вывалилась знакомая бутылочка «Абсентиума Прегнатиума». Он возвращался из совятни, торопясь на урок Хагрида, когда застал эту дурочку на карачках посреди холла. Нет, ну что с грязнокровки возьмёшь – даже не догадалась, что можно собрать всё элементарнейшим заклинанием! И чего она этот флакон с собой таскает? В перерывах между занятиями кому даёт, что ли?
«Ночью в Хогвартсе подоконники широкие» – любили шутить старшекурсники про свои амурные дела, когда он был ещё на первом втором курсе. Тогда он ещё не понимал, что это значит, а теперь… Теперь он знал точно.
…Отец рассказывал, что в его бытность у старост были отдельные комнаты, но после того, как несколько девушек из хороших семей «скоропостижно» вышли замуж сразу же после выпускного, а пару девушек просто забрали родители посреди учебного года безо всяких объяснений, на школьном педагогическом совете было решено лишить старост их привилегии и выселить их из отдельных комнат. С тех пор приходилось как то выкручиваться.
…А как ловко она провернула дельце с единорогом! У Драко до сих пор это в голове с трудом укладывалось. Не приснилось же ему, в самом деле, он ведь переспал с ней летом. Простыня с побуревшими каплями крови до сих пор лежала у него в чемодане до поры до времени, когда будет полностью готов раствор Мейлиса, идентифицирующий человека по крови.
Зелье было довольно сложным по составу, ох, сколько усилий ушло на то, чтобы незаметно стащить у Снейпа те ингредиенты, которые он не смог купить. А чего стоил котёл, кипящий на «вечном огне» в седьмой лаборатории! Драко пришлось использовать все свои актёрские способности, чтобы убедить Снейпа, в том, что ему позарез надо поставить один эксперимент, потому что его, кажется, интересует карьера зельевара. Декан недоверчиво усмехнулся, внимательно посмотрев на Драко своими пронизывающими насквозь чёрными глазами, но ключ от подходящего кабинета и котёл для работы всё же выдал, пообещав со всей тщательностью проверить результат его изыскательской работы. Но и на том спасибо – Драко не пришлось прятать котёл в собственном шкафу для мантий в спальне. Всё таки жаль, что у старост нет своих комнат…
В идеале на данном этапе оставалось ещё достать образец крови Грейнджер, но это было необязательно, так, для подстраховки.
…А какой разговор ожидал его после той «лечебной» выходки грязнокровки. Ух! В тот день он до последнего тянул, не желая уходить из общей гостиной, потому что догадывался, что ждёт его в спальне – Эйвери и Нотт весь день бросали на его многообщающие взгляды и нехорошо усмехались. В первом часу ночи, когда все разошлись, сделав домашнюю работу, и даже уже камин догорел, ему всё же пришлось идти в спальню семикурсников, тянуть дальше не имело смысла, а то ещё решили бы, что он струсил!
Не успел Драко войти в тёмную комнату, как чьи то руки грубо схватили его и с силой толкнули к стенке между шкафами. Драко больно ударился затылком, но смолчал, исподлобья уставившись на «сокамерников», как они друг друга в шутку называли. На него смотрел разъярённый Нотт, угрожающе размахивая палочкой с зажжённым на конце огоньком Люмоса. Кажется, он был не слишком трезвым. Эйвери тут же запер дверь Коллопортусом и наложил на комнату заглушающие чары, вставая рядом с Теодором. Драко понял, что его ожидает весьма и весьма серьёзный разговор.
– Слушай, ты, трепло, чем ты измазал простыню, которой размахивал перед нами неделю назад? Поимел грязнокровку, говоришь?! И чего тогда она в загоне рядом с единорогом делала? – Нотт и так никогда не отличался сдержанностью, а сейчас просто рассвирепел. – Слизеринский принц, Моргану твою… Мерлина лысого, трепло ты хорошее, а не принц! Имей в виду, что за враньё ты нам не по тысяче, а по две тысячи галлеонов отдашь, а то мы тебя на всю школу ославим, Великий Дефлоратор Драко Малфой!!!
– Тише, тише, медвежонок Тедди, – пытался успокоить разошедшегося Теодора Невус МакНейр, мирно сидящий на своей кровати, – подожди, может, он сможет объяснить, что случилось. Ты ведь не для того весь день ждал, чтобы сходу его прибить, не дав объясниться, а?
– Да, Драко, мы слушаем, – подал голос Николас Эйвери. – Может, у тебя есть какое то объяснение? Не зря же ты так долго в гостиной сидел, наверное, сочинял себе оправдание, – насмешливо спросил он, сложив руки на груди.
– Нет у меня никакого объяснения… – разозлился Драко, непроизвольно сжав руки в кулаки. – Это что – допрос? Что вы пристали, как с палочкой к горлу? Я сам от удивления чуть в обморок не упал, когда она таки вошла в загон с охапкой каких то тряпок и баночкой. Но вид у неё был неважнецкий, краше в гроб кладут, губы – и те побелели. Если бы она была девственницей, она бы так не тряслась!
– Может, она просто волновалась? Единорог, как никак, это тебе не флоббер-червь. А если бы он умер? Она же не профессиональный колдомедик… – урезонил его Нотт.
– Ну, не знаю, этот остолоп Хагрид сказал ей, что если что то произойдёт, в этом не будет её вины, – припомнил Драко.
– Ну, знаешь ли, тупица-Хагрид – это одно, а Министр Фадж – это другое, – не сдавался Теодор. Хотя, по части ума один от другого не далеко ушёл, надо сказать, – насмешливо фыркнул он.
– Ладно, парни, что вы к Малфою пристали, отпустите его, а то так вы до завтра будете выяснять, отчего грязнокровка дёргалась. Если вы его сейчас прибьёте, деньги он вам, тем более, не отдаст, – поспешил разрядить обстановку Невус. – Эй, а вы видели как, все девчонки задёргались? А как Булстроуд на Драко вешалась? Вот умора! Типа «К единорогу я не пойду, потому что я уже давно не девушка, все претензии вот к нему!» – хохотнул он, ткнув пальцем в сторону Драко.
– Ко мне? – наигранно возмутился тот, но в то же время у него отлегло от сердца. Раз разговор плавно перетёк в другое русло, значит, прямо сейчас с него никто денег требовать не будет, и силу к нему применять тоже никто не станет. – Не е е, сей чести я не удостоился, не знаю, кого и когда эта страхолюдина осчастливила, и сколько он выпил, чтобы не опозориться. На такую гоблиниху позариться… – все рассмеялись. Вскинув голову и расправив плечи, как будто ничего не произошло, Драко отошёл от стены и присел на свою кровать, незаметно выдохнув от облегчения. Ладно, этот маленький инцидент он стерпит и виду не подаст, надо держать марку, но, видит Мерлин, он об этом не забудет. Зря, что ли, шутят, что Малфои не злопамятны, просто они злые, и память у них хорошая… Пригодится ещё этим воды напиться… Друзья… ха! Ну и ладно, что Миллисенту гоблинихой обозвал, хотя какое то время назад он сам был весьма не прочь с ней поразвлечься. Она же не узнает о его маленьком предательстве, значит – не обидится…
– Ладно, речь сейчас не о Булстроуд и даже не о том, что к седьмому курсу уже ни одной девственницы не осталось, а конкретно о Грейнджер. Как она это провернула? Может, она какое заклинание обманное знает? – спросил Николас, ни к кому особенно не обращаясь.
– Ага, заклинание восстановления утраченной девственности, – съязвил Драко, хмыкнув. – Хотя, мне и правда показалось, что она что то очень тихо произнесла, я не расслышал. Надо будет вот что сделать: порыться в книгах о единорогах, почитать, к каким заклинаниям они особенно чувствительны. Мало ли, как она могла его заколдовать, эта заучка, она столько всего знает, дай Мерлин любому учителю. Наложила на него какой нибудь Империус и внушила, чтобы он не двигался…
– Скажешь тоже, Империус, – возразил Невус, – чтобы в Азкабан загреметь? Ни один дурак не станет при толпе людей использовать непростительные заклинания!
– Да ладно тебе, я же просто так ляпнул, – примирительно сказал Драко. Ещё он собирался, было, рассказать, что застал Грейнджер с каким то типом на старом складе конюшне в Хогсмиде, и они там явно не стихи друг другу читали, следовательно грязнокровка ну никак не могла быть девственницей, но передумал, вовремя сообразив, что это подмочит его же репутацию. Грейнджер-то, типа, безумно влюблена в него, как он говорил, и вот всего через пару дней уже вовсю развлекается с другим... Не е е, так дело не пойдёт. И Драко предпочёл не портить себе репутацию великого соблазнителя и не упоминать тот случай от греха подальше.
…Все следующие выходные он провёл в библиотеке, перелистав кучу книг о единорогах, а Мадам Пинс очень неодобрительно поглядывала на него поверх очков, спустив их на самый краешек длинного носа. Видимо, ученики были для неё столь незначительными и неприглядными субъектами, что смотреть на них сквозь очки она не желала.
Только в каком то древнем рассыпающемся по листочкам трактате, переведённом с китайского, в крошечной сноске Драко нашёл, что при транспортировке нервничающих не дающихся животных временно усыпляли с помощью простейшего заклинания Дормио, использование любых других заклинаний считалось незаконным.
Так вот, что использовала грязнокровка, скорее всего – наугад... Ладно, одна загадка разрешилась. Но насчёт этого Драко не сильно переживал, вот как претворить в жизнь третий пункт плана, то есть соблазнить Грейнджер, доведя дело до постели, да ещё при свидетелях? Эта мысль постоянно грызла его, не давала покоя, мучила. Одно дело – переспать с ней в обличии красавца и героя девичьих грёз Рэндальфа Лавлесса, а другое дело – соблазнить её, будучи ненавистным слизеринцем Драко Малфоем. К тому же, его поведение отнюдь не способствовало тому, чтобы наладить с ней хоть какие то отношения. Она раздражала его, выводила из себя. При виде неё он терял контроль над собой – неимоверно хотелось сделать или хотя бы сказать ей какую нибудь гадость, унизить, обидеть, оскорбить! Поначалу с этим чувством ещё можно было как то справляться. Он подначивал грязнокровку и издевался над ней, но умеренно, по его меркам. Но после того, как он застал эту дрянь с кем то в конюшне, захотелось её просто уничтожить, размазать, стереть с лица земли, показать всем, что она из себя представляет, эта притвора, мнимая тихоня и недотрога! А Поттер с Уизли пляшут под её дудку, авось, надеются, что им что нибудь обломится. Хотя Поттер – нет, это всё страдает по своей косоглазой китаёзе, а вот Уизли… Да уж, тяжёлый случай, с четвёртого курса хвостом за этой бегает, как кобель за течной сучкой, а она его за нос водит, развлекаясь неизвестно с кем… – тут поток мыслей Драко внезапно прекратился, потому на верхней площадке Астрономической башни он увидел знакомую чуть полноватую фигуру на фоне оконного проёма, зияющего пустотой.
– Нев? Ты что тут делаешь? Ты же должен как примерный ученик сидеть в гостиной и делать домашнюю работу! – удивился Драко.
– Да? – усмехнулся парень. – А я вот как непослушный ученик стою здесь, курю и думаю о жизни…
– А в гостиной думать о жизни нельзя? – ехидно осведомился Драко.
– Можно. В гостиной курить нельзя, – серьёзно ответил тот.
– И то верно. Ладно, угости друга, будем вместе думать о жизни. Мне, можно сказать, повезло, что я застал тебя здесь. Я с самого лета не мог с тобой поговорить толком, вечно кто-нибудь рядом околачивался, а ты мне тогда так помог своими советами… – Драко со вкусом затянулся, облокотившись на подоконник раскрытого окна и глядя в угрюмую чернильную ночь. – Знаешь ведь, с грязнокровкой ничего не выходит, сам я виноват, конечно, наломал дров, да ещё и наказание за сегодняшнюю выходку получил. Мерлин, не могу себя контролировать, как её вижу, всё внутри аж переворачивается, глаза б мои на неё не глядели… Недавно не сдержался, пощёчину ей дал, в ответ на её, правда, но на душе от этого легче не стало. Моргану за ногу, ведь знаю же, что мне Грейнджер ещё соблазнять, а сдержаться не могу… Как будто на меня что то находит. Это что то сильнее меня. И… и мне становится страшно, – голос Драко стал глухим, невидящие глаза уставились в бесконечную темноту за окном.
– Хм, однако, сильные чувства она у тебя вызывает…
– Нев, не издевайся, мне и так тяжело! Я должен каким то образом её соблазнить, да ещё так, чтобы были свидетели! Иначе я попал на деньги. На большие деньги, Мерлин побери! Что мне делать? Ты же умный, посоветуй! Ведь ты всё это затеял!
– Я придумал, как тебе развлечься летом, а вовсе не предлагал спорить с этими избалованными папенькиными сынками на большие деньги! Если ты сумел сам вляпаться в дерьмо, сам и отмывайся! Великий Дефлоратор… – и парень брезгливо поджал губы, неодобрительно глянув на растерянного Драко.
– Но Нев… У меня уже и раствор Мейлиса для идентификации по крови почти готов, завтра показать могу, в седьмой лаборатории… Ты же мне так помог летом, и я решил…
– Ты решил, что я стану всю жизнь менять тебе подгузники, да? Это с какой же это радости? Тебе 17 лет, а ты не можешь затащить в постель девку своими силами! Маменькин сынок! Тьфу! Мне вот дядька как то не на самую трезвую голову рассказывал, как они в своё время здесь развлекались в нашем возрасте: подмешивали девчонкам в сливочное пиво Глоток Путаницы и Дурмана, делали с ними всё, что угодно, а потом память им стирали – элементарно! Нормальная такая забава была, пока одна девица вот с этой самой башни не сиганула, потому что память ей плохо стёрли спьяну. Она на утро вспомнила, какую оргию с её участием устроили, и от стыда прыгнула – в лепёшку. – Драко посмотрел вниз, за окном пугающе чернела бездонная пустота. Он невольно вздрогнул. – Замяли это дело, типа – упала она по собственной неосторожности, смотровую площадку тогда надолго закрыли… Это я к чему рассказываю то – вон, на что фантазии у людей хватало, а ты… Я крутой Драко Малфой, я Великий Дефлоратор… Угу, круче поросячьего хвоста на втором изгибе от анального отверстия, а сам придумать ничего дельного не можешь. Ладно, вон там ведро с тряпкой, Филч предусмотрительно оставил, иди помёт птичий отмывай, а я пока напрягу мозги, раз уж ты не умеешь.
– Так ты всё таки мне поможешь! – враз просветлел Драко, щелчком послал окурок в окно, взял ведро с тряпкой и обречённо поплёлся отмывать каменные плиты смотровой площадки, думая про себя, что Филч, наверное, намеренно подкармливает птиц, чтобы они гадили здесь как можно больше…




Глава 33


Глава 33

Свою часть школы, где они должны были всё проверить, Гермиона и Рон обошли довольно быстро. Редкие факелы отбрасывали неверный свет на пол и стены, тени скользили по древним камням, и от этого казалось, что их сопровождают призраки. Гермиона шла немного впереди Рона, буквально ощущая его взгляд на своей спине.
Так они и шли – она впереди, он – на пару шагов поодаль, оба молчали, только их шаги гулко раздавались по пустынным коридорам, да живые доспехи изредка поскрипывали плохо смазанными латами.
Они молча поднялись на четвёртый этаж и дошли до коридора, ведущего в Астрономическую башню. Глухое молчание уже стало тяготить Гермиону, неспроста Рон молчал, будто собирался с мыслями. А она сама с одной стороны она делала вид, что обижается на Рона, что он выпил, да ещё вёл себя как клоун на её же дне рождения, а с другой стороны, она буквально чувствовала, что Рон чего-то ждёт, выбирает какой-то благоприятный момент, чтобы сказать ей…
– Гермиона. Эй, куда ты так несёшься? Ну, подожди же…
Но Гермиона лишь невольно ускорила шаг.
«Я убегаю от тебя», – хотелось сказать ей. – «Молчи, не говори ничего, что осложнит жизнь нам обоим. Молчи, иначе ты всё испортишь…» – но она не сказала этого вслух. Она промолчала.
– Гермиона, – Рон нагнал её, схватил за руку и силой остановил под факелом. – Гермиона, что случилось? Ты всю дорогу молчишь, на праздновании была какая-то невесёлая, что происходит? Что-то не так?
Она зажмурилась, мысли вихрем проносились в голове.
«Да, Рон, всё не так. Да, случилось. Случилось то, что я не хочу слушать всё то, что ты собираешься мне сейчас сказать. Я не хочу, чтобы ты стоял рядом и держал меня за руку, я не хочу никаких подарков от тебя, не хочу твоего внимания, я не хочу тебя и ничего не хочу от тебя… Я так устала от притворства, мне так надоело делать всё с оглядкой на то, что ты скажешь или подумаешь обо мне…»
– Гермиона, – Рон неловко обнял её, проведя тыльной стороной руки по её щеке. – Ты плачешь? – он совсем растерялся.
Плачет? Она плачет? Хотя, раз Рон говорит, значит, она плачет, сама того не замечая… Она так и стояла, боясь открыть глаза и посмотреть на него.
– Ты из-за чего-то расстроилась? Это из-за Малфоя и из-за той хрустальной розы? или из-за того, что я весь вечер хвалился, не давая тебе и слова вставить? Извини, я малость… ну, хватил лишку и перенервничал, потому что… – Рон всё время сбивался, чувствовалось, что он действительно сильно нервничает. – Я, ну, я обещал тебе подарок утром, там, в Большом зале… ну, вот… Сейчас… – зашелестела мантия, Рон судорожно рылся по карманам, видимо, пытаясь найти что-то маленькое. – Вот. Приподними волосы.
Гермиона нерешительно открыла глаза и тут же пожалела, что сделала это, сердце дёрнулось в груди, словно оторвавшись и упав куда-то вниз…
На раскрытой ладони Рона лежал кусочек луны – кулон из отшлифованного лунного камня, почти такой же, как тот, что подарил ей Рэнди… Половинка сердца.
– Нравится? – Рон доверчиво заглядывал ей в глаза, ожидая хоть какой-то реакции на его подарок. У Гермионы же будто язык отсох, она лишь молча и будто под гипнозом убрала волосы с шеи, упорно глядя в пол, и Рон неловко застегнул замочек цепочки, чуть оцарапав нежную кожу. Она вздрогнула, почувствовав боль и его неровное дыхание на обнажённой коже, и чуть подалась назад, оказавшись прижатой к стене. Сердце глухо бухало о рёбра, руки и ноги словно налились свинцом, маленький кулон камнем лёг на грудь, словно это был, по меньшей мере, огромный мельничный жернов.
Рон стоял совсем рядом, почти вплотную к ней, она чувствовала, как колотится его сердце, надо же какой он высокий… Ей никогда не приходило в голову, что он гораздо выше неё, да она же ему едва ли не по плечо…
– Гермиона, – она сделал над собой чудовищное усилие и подняла на него глаза, изо всех сил стараясь не расплакаться. Рон чуть нагнулся и поцеловал её, осторожно и не очень умело, Гермиона вздрогнула и подалась назад, почувствовав спиной холодную стену. Деться было некуда, она чуть отвернулась, не в силах сказать что-либо, и Рон, поняв это по-своему, стал целовать её щёку, висок, шею… Его губы были сухими и чуть шершавыми, одной рукой он обнимал Гермиону, а другая мягко, но настойчиво легла ей на затылок.
Нет, ей не было противно, но и приятно тоже не было. Ей было никак. Она совсем ничего не чувствовала, как будто была неживой, словно превратилась в манекен. Её охватила какая-то апатия, словно это не её целовал в пустом коридоре Рон Уизли, словно это не она стояла, прижавшись к холодной каменной стене. Она молчала, просто молчала, не в силах сказать ни слова, словно на неё наложили заклинание немоты.
Гермиона смотрела на их неровные тени, нелепо дёргающиеся на полу у ног, ей не хватало духа, чтобы оттолкнуть Рона, сказать, чтобы он прекратил, чтобы забыл о том, что только что произошло. Происходящее казалось ей сном, вот сейчас она крепко ущипнёт себя и проснётся, это всё происходит не с ней, это сон, морок, видение, это... Она незаметно ущипнула себя за руку – стало больно.
Рон придвинулся вплотную к ней, и она почувствовала, что он слегка дрожит, странно, что она не почувствовала этого раньше. Он снова поцеловал Гермиону в губы, на этот раз уже смелее, а рука с её талии медленно поползла вверх. Гермиона будто очнулась, отмерла, дёрнулась и схватила Рона за руку, одновременно уворачиваясь от его губ. Рон недоумённо посмотрел на неё, и …
– О, кого я вижу… Гриффиндорские старосты неплохо проводят время на дежурстве, как я посмотрю… – они оба одновременно вздрогнули и повернулись на голос. В паре шагов стоял Малфой собственной персоной и мерзко ухмылялся. – Вот не знаю, являются ли обжимания ночью в пустом коридоре нарушением дисциплины, пойду, спрошу у нашего декана профессора Северуса Снейпа, наверняка он сведущ в такого рода делах. Хотя, я бы с удовольствием сам снял с вас баллы, но увы, не уверен в правомерности своих действий. Вроде бы вы не так уж далеко зашли, чтобы ваше поведение считалось аморальным…
Рон и Гермиона молчали, медленно приходя в себя. Рон очнулся первым.
– А ты что тут делаешь, Малфой? Может, это нам снять с тебя баллы за ночные шатания по школе? Некоторым всё можно, да?
– Нет, Уизли, не выйдет, я возвращаюсь после выполнения взыскания, наложенного на меня, кстати, по твоей вине, так что тут ты просчитался. А насчёт того, что некоторым всё можно, то ты, наверное, прав. Например, некоторым особям женского пола можно водить за нос своих многочисленных приятелей… – холодный взгляд Малфоя неприязненно скользнул по Гермионе, которую Рон всё ещё обнимал одной рукой. Слизеринец развернулся и исчез в темноте коридора.
– Вот слизняк… – пробормотала девушка. – Пошли отсюда, – и, не дожидаясь Рона, она пошла вперёд по направлению к Главной лестнице.
– Гермиона, а… э э э…
– Что? – она резко развернулась и так сердито глянула на Рона, что тот осёкся:
– Нет, ничего, если ты хочешь уйти, то давай пойдём.
– Да, я хочу уйти и уже ухожу.
– Гермиона, что произошло? Ведь всё было нормально, до того как…
«До того, как тебе пришло в голову лезть ко мне со своими поцелуями!» – хотелось закричать ей на весь коридор, а потом безутешно разрыдаться в голос, вдребезги разбить пару ваз, со всей дури кинув их в стенку, и придушить вездесущего Драко Малфоя, даже ночью не дающего ей покоя. А заодно и Рона Уизли.
Парень вздохнул и поплёлся за ней следом, недоумевая, сколько раз за день у девушек может кардинально меняться настроение. Только что всё было хорошо, и вот, на тебе…
Дойдя до входа в гостиную, Гермиона зло буркнула пароль, испытывая огромное желание пнуть портрет, потому что Полная Дама неохотно впустила их, спросонья начав выяснять, где они были в два часа ночи.
В гостиной уже никого не было, на столе была гора грязных тарелок, стояли пустые бутылки из-под сливочного пива и одна из-под Огневиски Огдена («А это ещё откуда?» – походя подумала Гермиона, наивно полагавшая, что все пили исключительно сливочное пиво), везде валялись обёртки от конфет. Никто и не подумал убраться, в расчёте на домашних эльфов.
– Ну, вот… – разочарованно протянул Рон, ведь просил же никого не расходиться, важное заявление сделать собирался, а они…
– Какое ещё заявление? – спросила Гермиона, тут же прикусив язык, потому что догадалась, о чём идёт речь. – Хотя, ладно, раз никого нет, то и мне не говори, скажешь завтра… А, может, и вовсе передумаешь, утро вечера мудренее. Ну, спокойной ночи, я пошла, – она торопилась уйти, пока Рон не сказал, что… Пока он не…
– Эй, Гермиона, куда ты всё время так спешишь? А поблагодарить за подарок? – он перехватил её у самой лестницы, ведущей в спальни девушек и игриво обнял, заглядывая ей в глаза.
– Ой, да, прости, спасибо большое… Мне… мне очень нравится. Правда, это… мило. Спасибо, – Гермиона теребила маленький удивительно холодный кулон, свисающий на серебряной цепочке поверх мантии.
– Ну уж нет, простым «спасибо» ты не отделаешься, – улыбнулся Рон, заправляя прядь её непослушных волосы за ухо и приподнимая её лицо за подбородок. – Поблагодари меня получше.
– Рон! – Гермиона старательно выворачивалась из его крепких рук и мотала головой. – Я устала, пусти меня, я…
Рон внезапно посерьёзнел:
– Я люблю тебя, – сказал он тихо и вздохнул так, как будто наконец сказал то, на что давно не мог решиться. Рон отпустил её и с обречённым видом стал смотреть куда-то вбок, закусив губу.
У Гермионы закружилась голова. Зачем, ну зачем он сказал это и всё испортил? Чего он от неё ждёт? Что она сейчас должна сделать? Тоже признаться ему в любви? Но ведь она его не любит, и, кажется, это достаточно очевидно. Его слова стали последним гвоздём в крышку её гроба.
– Рон, я… я лучше пойду.
– Нет, пожалуйста, не уходи вот так, ничего не сказав. Ведь моё признание не стало для тебя неожиданным, это был только вопрос времени, ведь ты нравилась мне с третьего курса, на четвёртом я понял, что люблю тебя…
– И только на седьмом ты созрел для того, чтобы признаться? Чего ты ждал? Знака свыше? Какого-то знамения? Вдохновения? Благоприятной ситуации? Разрешения Гарри? Признайся ты мне на каких-то полгода раньше, всё могло бы быть по-другому…
– По-другому? Что могло бы быть по-другому? Ты хочешь сказать, что у тебя уже кто-то есть? – Рон с неподдельным ужасом смотрел на неё во все глаза.
– Нет, Рон, я ничего не хочу сказать. Я лишь говорю, что девушки существуют не для того, чтобы осчастливить их признанием в любви тогда, когда вам, парням, это удобно.
– Ты… так ты просто упрямишься, да? – Рон обрадовался, цепляясь за соломинку, снова обнимая её, прижимая к себе, запуская руки в распущенные волосы, покрывая её лицо лёгкими поцелуями. Гермиона не успела отпрянуть, и снова оказалась в тисках его крепких рук.
– Нет, не надо, ты не понял… – но казалось, что Рон не слышит её, прижимая к себе всё крепче и целуя всё неистовее. – Отпусти меня! – Гермиона умудрилась извернуться и упёрлась ему в грудь двумя руками, отталкивая от себя. – Перестань, Рон! – он словно отрезвел и неохотно отпустил её, удивлённо хлопая глазами.
– Ладно, я не буду требовать от тебя ответа прямо сейчас, ты устала, переволновалась… мы поговорим завтра. Хорошо?
– Нет, мы поговорим тогда, когда мне будет, что сказать, – тихо но твёрдо произнесла Гермиона.
Рон снисходительно улыбнулся, принимая её слова за очередную девичью причуду, поцеловал её в щёку и тихонько прошептал на ушко:
– Спокойной ночи, любимая, пусть тебе приснится что-нибудь хорошее, – и поднялся по лестнице в свою спальню. А Гермиона стояла, словно оглушённая, медленно соображая, во что же ещё она влипла…

***

Она ещё долго возилась в постели, не в силах уснуть. Ей было тошно.
Уже под утро Гермиона догадалась снять кулон и обмотала цепочку вокруг шеи Нюхлика, хотя испытывала огромное желание выбросить подарок Рона в форточку.
Потом она забылась беспокойным сном, сжимая игрушку в руках.


Глава 34


Глава 34

– Поттер, Грейнджер, останьтесь после урока, – отрывисто приказал профессор Снейп, когда ученики постепенно подтягивались к его столу, чтобы сдать колбы с Согревающим зельем, сваренным только что.
Гарри и Гермиона нервно переглянулись – что ещё они успели натворить?
– Гарри…
– Понятия не имею, – ответил он на незаданный вопрос, пожимая плечами.
– Эй, а почему вас вызывают, а меня нет? – удивился Рон. – Подозрительно как-то…
– Знаешь, я бы с тобой с удовольствием поменялся местами, но, думаю, профессору это не понравится… – вздохнул Гарри и неохотно поплёлся к преподавательскому столу, осторожно сжимая в руках открытую колбу с ярко-оранжевой жидкостью. Гермиона молча пошла за ним. Где-то в глубине души зашевелился маленький противный червячок догадки, почему Снейп мог вызвать именно их двоих и не вызвать Рона.
– Что, Грейнджер, опять что-то успели натворить с Поттером? – не преминул задеть её Драко, отходящий от учительского стола.
– Малфой, вы также останьтесь, – неожиданно сказал Снейп, как будто только что сообразил, что забыл назвать его фамилию. Драко изумлённо посмотрел на Снейпа, словно не веря своим ушам: как, его, Драко Малфоя, оставляет после урока его же декан, ко всему прочему вынуждая находиться в обществе этих… – Да-да, Драко, не надо делать столь удивлённое лицо, я нисколько не сомневаюсь в твоих актёрских способностях, в умственных, кстати, тоже, поэтому думаю, ты уже догадался, зачем я вас всех оставляю. Мистер Лонгботтом, – Снейп чуть повысил голос. – Не соблаговолите ли, также, и вы проследовать к моему столу и присоединиться к нашей компании? Потом выльете в канализацию то, что должно было в умелых руках стать Согревающим зельем. – Невилл вздрогнул и обречённо поплёлся к учительскому столу, ни на кого не глядя. Рон вышел из кабинета последним, подмигнув на прощание Гарри и улыбнувшись Гермионе. Тяжёлая дверь со скрипом закрылась за ним, словно навсегда изолируя их в тёмном сыром полуподвале.
– Сэр, но что…
– Мистер Малфой, я всё сейчас скажу, имейте терпение и не ставьте телегу впереди лошади. Итак, уважаемые господа семикурсники, вы ещё не догадались, почему я собрал здесь именно вас?
Все четверо отрицательно помотали головами, старательно делая вид, что ничего знать не знают и даже не догадываются. Гарри тщетно пытался поймать взгляд Гермионы, поглядывая на неё искоса и в то же время делая вид, что крайне заинтересован мухой, ползущей по парте.
– Что ж… Это касается вашего летнего домашнего задания, – продолжил Снейп. – Я только сейчас закончил проверять зелья, приготовленные вами на каникулах, и заметил одну странную вещь. Такое впечатление, что зелья, якобы, повторяю, якобы сваренные вами, на самом деле довольно старые. Им несколько лет, но никак не три месяца, если бы вы вдруг выполнили домашнее задание в самом начале лета. Ваши зелья действуют, но они чуть-чуть отличаются по цвету и запаху от недавно приготовленных. В отношении Мисс Грейнджер и Мистеров Поттера и Лонгботтома я могу сказать это по поводу пяти зелий, не считая зелья «Здоровый Сон», а в отношении вас, Мистер Малфой – всех шести. Как вы можете это объяснить?
Все молчали, дружно уставившись в пол. Было слышно, как жужжит та злополучная муха, за которой наблюдал Гарри.
– Я вас спрашиваю! – резкий окрик разорвал тишину. – Молчите? – Заложив руки за спину, Снейп отвернулся и пристально уставился в окно, можно подумать, что из окон подземелья было что-нибудь видно, кроме травы. – Что ж, я отвечу за вас всех. Не вы одни додумались покупать готовые зелья где-нибудь в Косом или Лютном переулках… Студенты всегда так делали… И ваши родители, Мистер Поттер, и ваши, Мистер Лонгботтом. Так делали все, у кого не хватало ума сварить зелье самостоятельно. А вот ваши родители, Мистер Малфой, такого не делали, потому что у ваших бабушек и дедушек с обоих сторон были прекрасные домашние лаборатории, поэтому ваши родители привозили готовые зелья из дома.
…И все они точно так же попадались на обмане, потому что учи́теля Зельеварения не так-то легко провести, а потом отрабатывали заслуженные наказания. – Снейп повернулся, теперь уже глядя на них и чуть опираясь на стол:
– Ну, Мисс Грейнджер, было такое? Почему вы, прилежная ученица, и вдруг опустились до того, чтобы покупать готовые зелья, да ещё непроверенные, старые? Ну, Лонгботтом – это я понимаю, он и зелья, состоящего из двух ингредиентов не сварит, куда уж ему из тридцати двух, Поттер – это тоже ясно, привык лгать и изворачиваться. Но вы?..
Гермиона не знала, что сказать. В голове метались обрывочные беспорядочные мысли – что придумать? Что соврать? Как отвертеться? А главное – как выгородить Гарри и Невилла, которые пострадали по её вине, ведь это она привезла старые зелья из лаборатории Малфоев и по дружбе поделилась с ними, подставив и оказав медвежью услугу. Она молчала, уставившись на кончики чёрных узконосых ботинок Снейпа.
«Надо же, а обувь у него модная», – совершенно невпопад подумала девушка.
– Сэр… – послышался вдруг тихий хриплый голос Невилла, – сэр, это… это я во всём виноват. Это я купил зелья в Лютном переулке, а некоторые взял у бабушки, и… и отлил часть им, – он мотнул головой в сторону Гарри и Гермионы. Те просто остолбенели, у Малфоя глаза стали по галлеону. Снейп недоверчиво приподнял брови. – Дело в том, что…
– Меня не волнуют ваши оправдания и объяснения, – отрывисто отчеканил Снейп. – Вы все обманули преподавателя, все не выполнили домашнее задание, а почему вы это сделали – уже не моё дело.
– Но сэр, это не их вина, дело в том, что Гарри негде было готовить зелья, ему родственники не разрешают, а Гермиона уезжала, и там не было антимаггловской защи… – затараторил Невилл, желая в одной фразе высказать всё то, что он должен был объяснить учителю.
– Хватит! – резко прервал его Снейп. – Хватит пустых оправданий, мистер Лонгботтом. Знаю я эти гриффиндорские традиции – выгородить друзей, взять всю вину на себя... Если бы у Мистера Поттера и Мисс Грейнджер не отсох язык, и они объяснили бы мне в самом начале учебного года или в конце прошлого, что с заданиями проблема, я предоставил бы им седьмую лабораторию, предназначенную специально для самостоятельных занятий учеников, но они предпочли пойти на обман, что ж… Это очень благородно с вашей стороны, Мистер Лонгботтом, что вы сейчас сказали правду, если это, конечно, правда, – взгляд Снейпа медленно скользил с Гермионы на Гарри, с Гарри на Невилла, задержавшись на нём. Невилл чихнул, профессор поморщился от отвращения. – Потому что ещё в традициях гриффиндорцев брать вину на себя, чтобы помочь так называемым друзьям, любящим отсидеться за чужой спиной. – Снейп снова посмотрел на Гермиону неприятным пронизывающим до костей взглядом, вызывающим колючие мурашки по всему телу, а потом уставился на Гарри, у которого был самый обескураженный вид из всех провинившихся. – Итак, господа, каждому из здесь присутствующих минус двадцать баллов, Мистеру Лонгботтому – минус тридцать как инициатору обмана. Вечером в десять добро пожаловать на отработку наказания. Общий сбор в этом кабинете, до вечера я придумаю подходящее для вашего умственного развития занятие.
– И для меня, сэр? – удивлёно спросил Драко, по привычке приподнимая брови.
– С каких это пор вы стали исключением, Мистер Малфой? Или учащимся факультета Слизерин позволено безнаказанно обманывать собственного декана? Да, вы не покупали зелья в Лютном переулке, как некоторые, вы воспользовались домашними запасами, по неосторожности взяв старинные колбы с крохотным вензелем Малфоев на дне. Вы также придёте к десяти для получения и отработки наказания. До свидания, господа, – и Снейп снова отвернулся к окну. Гермиона вздохнула. Что ж, могло бы быть и хуже… хотя куда уж хуже… Они разом потеряли семьдесят баллов на троих, и будет просто чудом, если им не объявят бойкот.

***
– Интересно, какое наказание он нам придумает? – размышлял вслух Гарри, когда они вдвоём с Гермионой спускались вниз, в подземелья. Было почти десять вечера, Рон пожелал им удачи, но проводить не захотел, бросив напоследок на Гарри ревнивый взгляд и хмуро уткнувшись в учебник по Трансфигурации. Гермиона тщательно избегала Рона весь день, не желая оставаться с ним наедине, и в конце концов он кое-как смирился с тем, что Гермиона пока ничего не хочет ему сказать.
– Вот уж не знаю… – пожала плечами Гермиона. – Наверняка убирать какой-нибудь заброшенный чулан для мётел, как обычно. Мне интересно, откуда в этой школе так много комнатушек, битком забитых всяким хламом? Ведь кто бы ни провинился, с первого по седьмой курс, обычно его заставляют разбирать старьё без помощи магии, и так на протяжении всей нашей учёбы. Тебе никогда не приходило в голову, что ночью Филч не спит, а специально стаскивает в них всякую уже убранную ранее рухлядь, чтобы было, что разбирать наказанным? – спросила Гермиона со смехом.
Гарри улыбнулся, в его круглых очках отражалось пляшущее пламя факелов.
– Эй, подождите, стойте, вы чего меня не подождали? – нагнал их Невилл, недовольно сопя. Или он сопел из-за насморка? – Ну, я же просил без меня не уходить… Или вы… хотели побыть наедине? – он кинул настороженный взгляд сначала на Гарри, потом на Гермиону, убедившись в том, что они стояли на значительном расстоянии друг от друга и за руки не держались.
– Нет, что ты, – отмахнулся Гарри, просто заболтались и вышли из гостиной, совсем забыв о тебе… Пытались угадать, что нас Снейп заставит делать, опять, небось, какую-нибудь рухлядь в заброшенной кладовке разбирать…
– Или отмывать изгаженные птицами стропила в совятне, – невесело подхватил Невилл. – Я теперь гожусь исключительно на то, чтобы убирать птичьи экскременты.
– Невилл, – Гермиона только сейчас вспомнила, что Невилл взял её вину на себя, а она его даже не поблагодарила за целый день. – Невилл, зачем ты сказал Снейпу, что это ты дал нам старые зелья? Зачем решил меня выгородить?
Парень нахмурился, немного помолчав.
– Понимаешь, Гермиона, ты ведь отличница, лучшая ученица школы, а я – никто. Мне уже даже не стыдно, когда надо мной издевается Снейп, я давно привык. Ну, подумаешь, тупица Невилл, который ничегошеньки не понимает в Зельеварении, купил пару готовых зелий и даже в этом умудрился лопухнуться… И я решил, что пусть уж лучше он ругает меня, пусть издевается, пусть оторвётся на мне, чем на вас двоих… И потом, я ведь не во всём солгал. Не по своей вине вы с Гарри не смогли сварить всё, что нужно. Что ж, не вышло помочь вам… Я… мне захотелось в кои-то веки быть нужным, действительно помочь, сделать хоть что-то хорошее для друзей. Ты, Гермиона, всегда помогала мне с домашней работой, подсказывала на Зельеварении, всегда поддерживала, а про Гарри и говорить нечего, вы – настоящие друзья, других у меня никогда не было. Я лишь хотел в какой-то мере вернуть вам долг, но увы – видимо мне на роду написано – оказал очередную медвежью услугу… – Невилл совсем сник.
– Что ты, Невилл, не расстраивайся, ты сделал всё, что мог. Спасибо тебе большое, – Гермиона с благодарностью сжала его руку, и тот несмело улыбнулся ей.
– Ладно, ребята, уже время, пошли в кабинет, а то ещё Снейп снимет нас очки за опоздание на отработку наказания, с него станется, – сказал Гарри.
– И то верно… – пробормотал Невилл, зевая. – Раньше начнём, раньше закончим, а то я уже вторую ночь не могу выспаться, вчера отрубился прямо в гостиной, когда с отработки вернулся, даже до спальни не дошёл.
Но Гарри Гермиона его уже не слышали, они вошли в кабинет.
***
Снейп уже сидел за своим столом, с недовольным видом поджидая их, Малфой мялся рядом, переступая с ноги на ногу и явно придумывая, как бы отвертеться от наказания. Гарри и Гермиона несмело подошли к учителю, за ними плёлся Невилл.
– Ну, явились, наконец? Ещё чуть-чуть, и я снял бы с вас баллы за опоздание на отработку наказания, – Снейп так скривился, будто жалел, что они пришли вовремя и испортили ему всё удовольствие, лишив его возможности снять ещё несколько баллов с Гриффиндора. – Могу предложить вам на выбор отмывать птичий помёт на открытой площадке Астрономической башне или же наводить порядок в шестой лаборатории, так называемом холодильнике, где на холоде хранятся определённые зелья и ингредиенты. Начнём с вас, Мистер Малфой, где бы вы хотели отработать ваше наказание?
– По милости профессора МакГонагалл я уже вчера наводил чистоту в Астрономической башне, поэтому сегодня предпочёл бы холодную лабораторию.
– Ладно. А вы, Мистер Лонгботтом ? – Снейп поджал губы.
– Я я… – заикнулся Невилл и кашлянул, – лучше Астрономическая башня, я болею, мне нельзя на холод.
– Хорошо. А вы, Мистер Поттер, Мисс Грейнджер?
«Только не к Малфою, только не к Малфою…» – повторяла про себя Гермиона.
– Сэр! – вдруг очнулся Драко, – сэр, но я не хочу работать ни с Поттером, ни с Грейнджер! Профессор Снейп, сэр, можно, я тогда лучше буду с Лонгботтомом в башне?
– Дело ваше, Мистер Малфой, я ведь предоставил вам право выбора. Вот Мистер Поттер и Мисс Грейнджер были его лишены, поэтому имеют полное право возмутиться… Ну, Поттер, вы согласны работать в холодной лаборатории? – Снейп пронзил его взглядом.
– Да, сэр, – буркнул Гарри, неприязненно посмотрев на Драко. – Где угодно, сэр, лишь бы подальше от Малфоя.
– А вы, мисс Грейнджер? – Гермионе было совершенно всё равно, где отрабатывать наказание, лишь бы подальше от Малфоя, и она кивнула:
– Да, сэр.
– Что ж, в таком случае, Малфой и Лонгботтом, вы идите к Филчу, он выдаст вам вёдра и тряпки, а вы двое, – обратился он к Гарри и Гермионе, – сейчас пойдёте со мной. – Снейп встал из-за стола. – Ах, да, чуть не забыл… – неприятно улыбнулся он, – оставьте здесь свои палочки. Не надо, чтобы у вас появился лишний соблазн использовать их.
Все наказанные одновременно вздохнули, потому что каждый надеялся про себя, что Снейп забудет о палочках, вытащили их из карманов, шурша мантиями, и оставили на столе.
Взяв связку ключей со стола, профессор вышел из кабинета, подгоняя их, и запер его.
– Всего хорошего, Мистер Лонгботтом, Мистер Малфой, завхоз сам проверит вашу работу. А вы двое идите за мной, я покажу вам лабораторию.
Гарри и Гермиона понуро побрели за Снейпом. Если разбирать придётся целую лабораторию, то этой ночью спать им точно не придётся. Они довольно долго шли по коридору в подземельях мимо запертых дверей, Снейп два раза свернул налево и один раз направо. Тусклые факелы нещадно чадили, видимо, из-за сырости. Воздух был тяжёлый и какой-то нездоровый, в подземелье было промозгло, как на улице в дождливый октябрьский день. Гермионе казалось, что сырость оседает крохотными капельками не только на её волосах и одежде, а и в лёгких тоже. Противные влажные пальцы сырости дотрагивались до её шеи, щёк, лба, всё время хотелось вздрогнуть или зябко передёрнуть плечами. Гарри нахохлился и ссутулился, сунув руки в карманы и втянув голову в плечи, постаравшись стать как можно меньше. Только Снейпу было всё нипочём, он знай себе шагал вперёд на негнущихся ногах, напоминая Гермионе циркуль. Ей пришло в голову, что она никогда не обращала внимания на его походку – профессор казался несгибаемым, будто аршин проглотил. Неповоротливый с виду, он, тем не менее, двигался быстро, легко и бесшумно, мантия развивалась за ним точно крылья летучей мыши.
Ну, наконец-то… Снейп остановился у двери, окованной светло серым металлом, применил какое-то неизвестное Гермионе заклинание, а потом довольно долго отпирал дверь маггловским ключом. Дверь открылась, скрип при этом раздался препротивнейший, какой-то ржавый, будто запер дверь ещё сам Салазар Слизерин. Снейп вошёл первым, освещая лабораторию огоньком Люмоса
– Поттер, Грейнджер, входите. Фронт работ на сегодня – разобрать ингредиенты и флаконы с зельями по полкам в этом шкафу, – он указал палочкой на стеклянный шкаф, – протереть в нём полки, все разбитые флаконы отобрать и выбросить. Если увидите хемулей, не пугайтесь, они кусаются, но не ядовитые. На столике в углу возьметё перчатки. Когда всё разберёте, можете идти к себе, утром я проверю, как вы справились. Дверь сильно не открывайте, в лаборатории должна поддерживаться низкая температура, – и, не дожидаясь ответа, Снейп ушёл, не забыв зажечь немногочисленные свечи с помощью заклинания Инфлэмарэ. Он оставил дверь слегка приоткрытой.
Некоторое время Гарри и Гермиона стояли молча, глаза привыкали к полумраку. Гермиона очнулась первой:
– Гарри, а кто такие хемули?
– Не знаю. Я никогда про них не слышал. Ты тоже не знаешь? – спроси Гарри, не глядя на неё. Он осматривался, зябко потирая руки и дыша на них. Изо рта вылетело облачко пара. – Мерлин и Моргана, как же тут холодно!
– Угу. Малфоя он спросил, где тот хочет отрабатывать наказание, а нас – нет!.. Ещё бы, это же его величество Малфой, Принц Слизеринский! Да ещё эти хемули… Ни в одной энциклопедии о них не читала… Что бы это могло быть? Может – какие тараканы волшебные?
– Может и тараканы, а может – пауки, или вообще змеи какие. В этих подземельях любая дрянь водиться может. А что касается Малфоя, то скажи спасибо, что ему вообще назначили наказание, Снейп мог бы и вовсе простить своему любимцу, сидел бы Драко сейчас у тёплого камина с девчонкой на коленях и в ус не дул, а так он птичье дерьмо на ветру отмывает. Тоже неплохо.
– Это единственное утешение и компенсация, – невесело хмыкнула Гермиона. – Ладно, пошли, что ли, разбираться… Холодно-то как… – она поёжилась, подышав на руки, и подошла к стеклянному шкафу. Зрелище было удручающее: за прозрачными створками на широких стеклянных полках были просто навалены какие-то бутылочки вперемешку с сухой травой, лежали осколки флаконов и какие-то странного вида тряпки, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся холщовыми сумками типа небольших кисетов, видимо, в них первоначально лежала вся эта непонятная трава.
– Лучше бы мы разбирали очередной чулан для мётел, честное слово… – недовольно буркнул Гарри, – там всё просто – вытащил всё и выбросил не глядя, а тут разбирайся, что это за флаконы, что за трава, что выбросить, а что оставить…
– Ладно, не ворчи, Гарри, если бы твоё брюзжание помогало делу…
– Молчу, молчу… Давай, что ли, сначала всё на пол вывалим, полки протрём, а потом расставим по ним целые бутылочки.
– На пол, какой ты шустрый, надо их на что-то вывалить, а то всю эту траву растащим по полу ногами, ещё и пол придётся мыть…
– Н-да… Газетку бы какую, слушай, что там в углу на столе валяется? Пошли, глянем. – На привинченном к полу столике лежало несколько пар не самых чистых перчаток и выцветшая отсыревшая подшивка «Вечернего пророка» столетней давности. – Как раз пригодится, – Гарри сгрёб газеты со стола и разложил их на полу. Они решили на одну газету складывать целые бутылочки, на другую – осколки, а на третью сыпать траву. Когда Гермиона разворошила горку травы на средней полке, над ней поднялись какие-то мелкие насекомые, не то крошечная моль, не то мошки.
– Ай, наверное, это и есть хемули! Один меня укусил, – Гермиона потрясла рукой, быстро покрасневший палец чесался, как от укуса комара.
– Не мог, что ли, этот Снейп нам доксицид какой оставить? Как он там называется? «Доксифос»? «Антидоксин»? Эти мелкие твари нас искусают, пока мы тут порядок наведём. Придётся надевать те грязные перчатки…
Палец у Гермионы чуть раздулся, но неприятно зудеть перестал. С тяжким вздохом она натянула тонкие вязаные перчатки и опустилась на корточки перед газетой, уставленной флаконами с разными наклейками, Гарри начал выгребать траву и ссыпать её на газету, тоже не забыв надеть перчатки.
Так они и работали, молча, как можно быстрее, и то и дело поёживаясь от холода.
***

– Гарри, мне надо протереть верхнюю полку, но я не дотягиваюсь, помоги мне, – Гарри поднялся и подошёл к Гермионе, встал на цыпочки, но тоже не дотянулся.
– Да ну её, протирай следующую, не полезет же Снейп её проверять, – зевнул парень, глядя на Гермиону осоловевшими глазами. – Мне на холоде всегда спать хочется, – пояснил он.
– Ты что – Снейпа не знаешь? Ещё как полезет, и, если обнаружит пыль, заставит нас убираться ещё одну ночь, а я все-таки выспаться хочу… Подсади меня, – голос у Гермионы был весьма решительный.
– Чего?
– Подсади, говорю. Ну, приподними, и я быстренько протру полку.
Гарри заколебался.
– Ну, что ты смотришь? Я что – такая толстая, что ты никак не решишься приподнять меня? – разозлилась Гермиона. Она порядком промёрзла, устала и тоже хотела спать. – Чем быстрее ты это сделаешь, тем быстрее мы уберёмся отсюда. Нам осталось всего-то расставить целые флаконы по полкам и выбросить траву и осколки. Сдаётся мне, что дырки в мешках прогрызли эти противные хемули, отчего вся трава высыпалась… – сказала она задумчиво, глядя на серебристое облачко мелких насекомых, висящее над газетой с высыпанной на неё травой.
– Ага, и бутылочки разбили тоже они… – пробормотал Гарри вполголоса, безбожно зевая.
– Не спи, замёрзнешь, – толкнула его локтем в бок девушка, – давай, приподними меня, и дело с концом. Ещё полчасика, и ты окажешься в своей тёплой мягкой постели, это ли не стимул?
– Ну, ладно, – он всё же решился, сражённый наповал последним аргументом Гермионы и предвкушением оказаться в своей постели. – Как тебя поднять?
– Как-как, за талию… Я бы села тебе на плечи, но раз ты не уверен, удержишь ли ты меня… субтильный ты наш…
– Это я субтильный? У меня, между прочим, тренированное тело ловца! – гордо заявил Гарри, отчего Гермионе захотелось расхохотаться. Все-таки Гарри так и оставался худощавым, будто его тело не желало обрастать мышцами, несмотря ни на какие тренировки. Невольно ей вспомнился мускулистый Рэнди, рядом с которым Гарри – увы – безнадёжно проигрывал.
– Хорошо, силач, держи, как умеешь, мне просто надо пару раз махнуть тряпкой.
Гарри кое-как приподнял её, едва не уронив, и при этом чуть не упал сам.
– Слушай, ты неуклюжий как… как я не знаю, кто! Ты же ловец, неужели это не тренирует ловкость? – разозлилась Гермиона.
– Во время квиддича я ловлю снитч, а не поддерживаю девушек! – возразил Гарри.
– И снитч ловить, конечно же, гораздо приятнее, да? – съязвила Гермиона.
– В любом случае он меньше по размеру и легче, – не остался в долгу парень. – Ладно, давай ещё раз, я попробую держать тебя по-другому. Смотри, я встану к тебе лицом, а к шкафу – спиной, ты чуть подпрыгнешь, я и приподниму тебя на вытянутых руках…
– Ага, а потом я плавно врежусь в стеклянный шкаф головой со всего размаха, – закончила за него Гермиона с невесёлым смехом. – Ты на девочек чирлидеров по телевизору насмотрелся? – Гарри тоже рассмеялся.
– Н-да, неудачный план… Может, я просто чуть нагнусь и сцеплю руки в замок, а ты встанешь на них ногами, держась за шкаф?.. Он же тоже привинчен к стене, значит, на нас не упадёт… Я тебя немного приподниму, и ты вытрешь полку, а? – неуверенно спросил он.
– Хм, пожалуй, это лучшее, что мы можем сделать. Давай. Я взяла тряпку.
Гарри встал к Гермионе лицом, немного помедлил, как будто собираясь с духом, потом чуть нагнулся и подставил ей руки. Девушка встала на них ногами, держась одновременно за верхнюю полку, и на счёт три Гарри выпрямился. Ура, у них получилось!
Гермиона наскоро вытерла пыль, хорошо ещё, что на верхней полке ничего не было, а потом попросила Гарри опустить её. Тот стал осторожно нагибаться, и на секунду ему показалось, что у двери кто-то есть. Гарри дёрнулся, девушка потеряла равновесие, и он в последний момент отпустил руки, перехватив Гермиону за талию и не дав ей упасть.
– Ну, кто-то говорил, что я неловкий? – Гарри посмотрел на девушку с видом победителя, всё ещё держа её за талию.
– Всё, всё, беру свои слова назад, – ты самый ловкий из всех неловких людей, которых я знаю. Спасибо, что не уронил, – улыбнулась Гермиона, отступая назад.
– Эй, я не виноват, что ты совсем не умеешь держать равновесия! – возмутился Гарри, а потом хмыкнул:
– Мы все-таки это сделали! Мы протёрли эту дурацкую полку!
– Мы? Это я её протёрла! И не присваивай себе чужие лавры! Тебе что, своих мало, Мальчик-Который-Выжил?
– Угу, Мальчик-Который-Выжил-Для-Того-Чтобы-Навести-Порядок- Во-Всех-Заброшенных-Кладовках-Замка-Хогвартс… Я вовсе не для этого выживал, между прочим, хотя некоторые, кажется, в этом абсолютно уверены.
– Ладно тебе, не прибедняйся, не так уж часто тебе приходится отрабатывать наказания, – урезонила его Гермиона. – Всё, осталось расставить по полкам флаконы, и мы свободны… Ух, вроде часа два тут провозились, а такое впечатление, что уже далеко за полночь…
– Мне, почему-то, тоже так кажется… Ладно, чтобы не мешать друг другу, ты выбирай флаконы с Охлаждающим Зельем Пустмана и ставь их на вторую полку сверху, а я буду расставлять пузырьки с Настойкой Колдуэлла на вторую полку снизу, знать бы ещё, зачем эта настойка нужна… Договорились? – Гарри посмотрел на неё, сонно хлопая глазами.
– Да, хорошо. Подожди-ка, – Гермиона вдруг протянула руку и сняла с него очки. – У тебя на очках паутина, и как ты что-то ещё видишь? – Гарри ещё раз хлопнул глазами, а потом зажмурился, медленно открыв глаза. – Чем бы их протереть… тут нет ничего чистого… А, вот, у меня же есть чистый носовой платок, но руки грязные…
– Да ладно, протри их хоть чем-нибудь, какая разница? – недовольно пробурчал он.
– Ты неловко чувствуешь себя без очков, да? – Гарри смущённо кивнул. – Странно… Я только сейчас поняла, что никогда не видела тебе без очков… Между прочим, у тебя красивые глаза.
– Спасибо за комплимент, пусти завтра слух об этом в Большом зале за завтраком, и все девчонки от 11 до 18 уже к обеду будут моими, – съязвил Гарри и отвернулся, сделав вид, что обиделся.
– Да ладно тебе ехидничать, держи свои очки, можешь вообще до конца жизни их не снимать, мне не жалко. Только без очков тебе лучше. Правда, – и Гермиона очень осторожно надела на Гарри его дурацкие круглые очки, поправляя их на носу, чтобы лучше сидели.
– Что ж, я буду иметь это в виду, – ухмыльнулся Гарри и по-дружески дёрнул её за косичку. У Гермионы появилось дикое желание показать этому зануде язык, но она удержалась, просто улыбнувшись.
Тут со стороны двери послышался какой-то скрежет, и она с противным скрипом закрылась.


Глава 35


Глава 35

Гарри и Гермиона одновременно вздрогнули и переглянулись, бросившись к двери – она не поддавалась, будто была заперта.
– Эй, что это ещё за шуточки? – Гарри стукнул в оббитую металлическими листами дверь кулаком, раздался гулкий звук, вряд ли, впрочем, слышимый по ту сторону двери. – Откройте дверь, эй, вы, там!!! – Гарри повернулся к двери спиной и со всей силы двинул по ней каблуком. Дверь обиженно загудела, но даже и не подумала открываться.
– Кажется, мы заперты… – пробормотала упавшим голосом Гермиона.
– …и мне это совсем не нравится, – добавил Гарри, с ненавистью глядя на дверь. – Кто же это сделал? Кто будет мотаться ночью по этим мрачным сырым коридорам?
– Может – это сквозняк?.. Что будем делать?
– А я почём знаю? – огрызнулся Гарри. – У нас нет палочек, чтобы применить заклинание или, хотя бы, позвать на помощь. – Придётся Снейпа ждать.
– Но Снейп придёт только утром… Я хочу спать… И здесь холодно, – возразила Гермиона.
– У тебя есть предложение получше? – Гарри с недовольным видом сунул руки в карманы мантии и присел на краешек стола, уставившись в пол. – Спать я не меньше твоего хочу и замёрз как собака… Здесь простудиться и слечь с воспалением лёгких проще простого…
– Гарри, не ной, ты никогда в жизни не болел, – скептически прищурилась Гермиона, подышав на замёрзшие руки.
– Самое время начинать… Всё когда-нибудь бывает в первый раз, – хмыкнул тот, недобро уставившись на дверь. – Хотел бы я открывать двери взглядом… Волшебник я или нет, в конце концов?
Они немного помолчали.
– …Один раз меня тётя Петуния постригла, когда я маленький был, надоело ей, что у меня волосы во все стороны торчат. Ну, она взяла ножницы и обкромсала меня… Чуть не на лысо, как новобранца …А на утро я проснулся со своей обычной причёской, волосы были такими же растрёпанными и торчащими в разные стороны. А ещё я один раз каким-то непонятным образом оказался на крыше школы, в которой я учился до 11 лет, когда за мной гонялся кузен Дадли и его дружки. Но самое замечательное, что я сделал – это случайно убрал в зоопарке стекло вольера с удавом, и тот уполз, – Гарри хихикнул, с явным удовольствием вспоминая крики испуганных Дурслей. А про надутую тётушку Мардж ты, наверное, знаешь, об этом в газете писали.
– Н-да, ты отличился больше, чем я… – вздохнула Гермиона, тоже присев на стол рядом с Гарри. – Один раз я разозлилась так, что лампочка лопнула, меня же осыпав осколками. В другой раз вроде как без причины сломался папин компьютер, когда он отказался вести меня в цирк, потому что был слишком занят… А ещё я всегда с лёгкостью находила потерянные вещи. Родители могли искать их сутками, вроде как знают, что вещь в этой комнате, а никак не ищется. Стоило мне чуть-чуть напрячься, как я безошибочно указывала место, где находится потерянное. Бабушка шутила, что я – маленькая ведьма, вот и дошутилась… Правда, так получалось только в детстве.
Жалко, что никто из нас не умеет силой мысли открывать двери… – она снова поёжилась, глубже засовывая руки в карманы мантии.
– …Сейчас где-то час ночи, – сказал вслух Гарри, немного помолчав, – Снейп раньше часов семи утра сюда не придёт. Да мы же просто околеем! Я уже задубел… Смотри, – Гарри выдохнул, и изо рта вырвалось облачко пара. – Мне кажется, что после того, как дверь закрылась, стало холоднее…
– Наверное, ты прав. Скорее всего, на комнату наложены такие чары, чтобы поддерживать в ней определённую температуру – например – десять градусов тепла. Если вдруг теплеет, мы же выделяем тепло, то воздух в комнате сам охлаждается до нужной температуры…
– Не так я представлял свою смерть, если честно, – хмыкнул Гарри, с ненавистью уставившись на дверь. – В пророчестве ни слова не было о том, что я умру от переохлаждения в какой-то грязной комнатёнке…
– Так, никто из нас не умрёт от переохлаждения, по крайней мере – этой ночью. Раздевайся! – Гермиона вскочила со стола и принялась расстёгивать мантию Гарри, явно что-то задумав.
– Ты что делаешь?! – воскликнул ошарашенный парень, хватая Гермиону за руку. – С ума сошла? Если меня раздеть, то теплее ни мне, ни тебе явно не будет.
– Нет, с ума я не сошла, я фильм один вспомнила!
– Что? – недоверчиво скривился Гарри, всё ещё держа её за запястья и не давая прикоснуться к застёжке на своей мантии.
– Ты никогда фильмы про войну не смотрел?
– Нет. Я вообще никакие не смотрел, Дурсли из вредности не подпускали меня к телевизору, специально в кладовке запирали, если что-то брали в прокате. Когда телевизор работал громко, я фильмы и шоу всякие слушал, как радио.
– Ладно, тогда объясню. Во время войны, когда было холодно, а госпитали нечем было отапливать, санитарки раздевались и ложились рядом с больными и ранеными, чтобы согреть их теплом своего тела. Ведь тело – оно как хорошая батарея, тепло выделяет, по одиночке может быть холодно, а вместе – теплее…
Глаза у Гарри стали по галлеону:
– И что ты предлагаешь в связи с этой твоей теорией экзотического обогрева? Раздеться, прижаться друг к другу и так греться, что ли? Э-э-э… ты меня, конечно, извини, но что-то мне твой план кажется немного… м-м-м… странным…
– Мало ли, чего тебе там кажется, это ты никогда не болел, а я очень даже болела, поэтому не хочу заработать воспаление лёгких. Раздевайся, или я тебе сейчас помогу! – девушка была настроена весьма решительно. Гарри тяжело вздохнул, с грустью глядя на Гермиону.
– По-моему, ты с ума сошла… Ладно, представь, что я разделся. Что мы будем делать дальше? – парень скептически посмотрел на Гермиону, всем своим видом изображая желание покрутить пальцем у виска.
– Я тоже разденусь, мы сложим одежду на стол, чтобы не холодно было сидеть, потом сядем на неё рядышком, накрывшись сверху мантиями.
– И будет нам тепло… – задумчиво пробормотал Гарри с глубоким вздохом. – И как я должен раздеться? Может – полностью?
Гермиона сделала вид, что не замечает его иронии, спокойно сказав:
– До нижнего белья.
Гарри закатил глаза:
– Я так и понял, что тебе просто захотелось полюбоваться на гордость волшебного мира без штанов, но ты всегда стеснялась мне об этом сказать.
– Да ну тебя, – рассмеялась Гермиона, шутливо толкнув его в грудь. – У меня уже зуб на зуб о холода не попадает, а ты вздумал шутить и стесняться. – Хочешь, я глаза закрою и вообще отвернусь? Я не любопытная.
– Отвернись, отвернись, и сама раздеться не забудь, а то я буду стоять посреди комнаты чуть ли не в чём мать родила, весь посиневший и в мурашках, а ты повернёшься и скажешь, что классно меня разыграла.
Гермиона нервно рассмеялась.
– Не волнуйся, я тоже разденусь. Давай так. Я отворачиваюсь, ты раздеваешься, складываешь свою одежду на стол, садишься на неё и накрываешься мантией. Потом ты закрываешь глаза, раздеваюсь я, кладу свою одежду рядом со своей, подсаживаюсь к тебе под мантию и сверху накрываю нас ещё своей мантией. Ну, как тебе мой план, пойдёт?
– Мерлин… Побежит, – Гарри тяжело вздохнул и с обречённым видом взялся за верхнюю застёжку мантии. – Отворачивайся.
– Угу, только ты быстрее, а то я уже просто закоченела… – Гермиона притоптывала, пытаясь согреться.
Послышался звук расстёгиваемой молнии на брюках, и она невольно покраснела, зажмурившись, хотя и стояла к Гарри спиной. За этим последовала какая-то возня – видимо, он раскладывал одежду. Потом столик жалобно скрипнул под тяжестью Гарри, ботинки с грохотом упали на пол, и стало тихо.
– Всё, можешь поворачиваться и раздеваться, я готов.
– И к чему же это ты, интересно, готов? – не удержалась от язвительности Гермиона.
– К обогреву моего замёрзшего раненого тела твоим, почётная санитарка, – не остался в долгу тот. – Я даже глаза закрыл в предвкушении, раздевайся быстрее.
Гермиона повернулась к столу, быстро расстёгивая пуговицы на мантии и стягивая с себя ледяными руками одежду. Гарри сидел на столе чуть сбоку, поставив ноги скамеечкой и положив на них подбородок. Глаза у него были добросовестно закрыты, лицо спокойное, очки сдвинуты на кончик носа. Со стороны казалось, что он спит.
Гермиона не припоминала, чтобы она когда-нибудь так быстро раздевалась, обычно она возилась по полчаса, аккуратно складывая одежду на стуле и вешая в шкаф. Сейчас же свитер, блузка, юбка и колготки полетели в кучу на стол, ботинки шлёпнулись на пол, а девушка уселась на узенький стол, оставшись в одном нижнем белье. Она быстро юркнула под мантию к Гарри, накинув свою мантию на них обоих сверху.
– Всё, можешь открывать глаза, почётная санитарка готова согревать твоё замёрзшее раненое тело своим, – девушка тоже согнула ноги и поставила их скамеечкой, обняв колени руками и положив на них подбородок. Под мантией уже было довольно тепло, Гарри успел нагреть ей местечко.
Он открыл глаза и искоса посмотрел на Гермиону.
– Ну, тебе тепло? – спросил он как-то подозрительно.
– Да. А тебе, хочешь сказать, нет?
– Представь себе, мне тоже тепло. Даже странно… Ладно, снимаю шляпу перед вашей изобретательностью, Мисс Грейнджер, так действительно гораздо теплее. Можешь придвинуться ближе, если не хочешь упасть.
Гермиона вздохнула, немного поёрзала и придвинулась к Гарри на пару сантиметров ближе, коснувшись своим голым плечом его. Повисло какое-то неловкое молчание.
– Знаешь, – сказал вдруг Гарри таким тоном, будто изрёк что-то очень глубокомысленное, – ты тёплая…
Девушка хмыкнула:
– Естественно, я тёплая – я же живая. Объективно температура твоего тела приблизительно такая же, как и моего, – припомнила она слова Рэнди, когда она, точно так же, как сейчас Гарри, удивилась, что он – тёплый.
– Это понятно… Но всё равно ощущение… странное.
– Странное? По-моему – совершенно нормальное и обычное, – удивилась Гермиона и тут же прикусила язык, потому что Гарри искоса глянул на неё и отвёл глаза. Ей не понравилось выражение его лица.
– Эй, – ткнула она его локтем в бок, не рассчитав силу и чуть не столкнув при этом парня со стола, – ты чего?
– Я? Я – ничего. Я совсем ничего. Совсем. А ты… Ну… Ты знаешь, что люди тёплые… Ладно, проехали. Это твоя жизнь, – он осёкся, тяжело вздохнул и как-то сразу погрустнел.
– Я что-то никак не пойму, о чём ты говоришь, Гарри Поттер. Вернее, нет, я понимаю, но… Да, это моя жизнь, и нечего делать такое лицо, как будто ты меня осуждаешь. Я никому ничего не должна, и уж тем более я не должна отчитываться за то, что я делаю и чего не делаю, – разозлилась Гермиона.
– Да, конечно… Но Рон…
– Рон!!! Снова Рон… Да причём здесь вообще Рон! – Гермиону словно прорвало. Она бы с радостью начала сейчас размахивать руками, жестикулируя, но приходилось сидеть спокойно, чтобы не свалиться со стола и не уронить мантии. – Я ещё поняла бы, если бы ты говорил за себя, но за Рона… С какой такой радости я должна всё время думать о том, что он скажет, что подумает, как отнесётся к тому или иному моему поступку? Кто он вообще такой? – Гарри даже зажмурился от её гневной тирады. А потом неожиданно спокойно сказал, глядя куда-то в сторону:
– Он твой близкий друг, и он тебя любит.
– Ах, он меня любит, и, как совсем недавно выяснилось, аж с третьего курса, тогда почему он не мог мне сказать об этом раньше? Тогда, когда мне была нужна его любовь, когда я ждала этих слов… Два года, год назад, полгода… Но нет, Рону лучше знать, когда осчастливить меня своим чувством… Мужчина рода Уизли… – мрачно буркнула Гермиона, словно выплюнув последнюю фразу.
– Он ведь признался тебе вчера, так? – Гарри словно не слышал её последних слов.
– Так, так… Уже успел похвастаться тебе? Думал, наверное, что сделает меня счастливейшей из смертных...
– А ты? Что ответила ты? – пытливо уставился на неё Гарри, в стёклах его очков отражались отблески свечей, отчего казалось, что в глазах пляшут языки пламени.
– Я… Я ничего не ответила. Я не знаю, что сказать, – Гермиона уткнулась в свои колени, ещё крепче обняв их руками.
– Ты не любишь его?
– Нет. Я люблю Рэнди.
– А если бы ты не познакомилась с ним этим летом? Ты стала бы встречаться с Роном?
– Откуда мне знать? – вновь вспылила Гермиона. – Если бы небо упало на землю, мы все кинулись бы ловить жаворонков, а если бы у МакГонагалл была борода, она была бы Дамблдором. Если бы да кабы… Рон… Рон – это Рон, а Рэнди – это Рэнди. Они совершенно разные. Рэнди больше похож… на тебя, чем на Рона, если уж на то пошло.
– На меня? – удивлённо поднял брови Гарри. – А какой я?
– Ты?.. – Гермиона улыбнулась и задумалась. Почему-то захотелось плакать. – Ты родной и какой-то очень домашний. ...Как старые разношенные тапочки, как тёплый махровый халат, как клетчатый плед, как любимая кружка с трещинкой, как Нюхлик, без которого я не могла заснуть в детстве… У тебя доверчивый вид, с тобой хорошо. С тобой можно просто посидеть рядом и помолчать, не чувствуя при этом неловкости, можно обсудить что-то такое, что я не смогла бы рассказать никому другому… Порой я забываю, какого ты пола, ты – друг.
Раньше, ну, когда мы были младше, вы с Роном были для меня единым целым, просто мальчишки – и всё. Я не различала, где кончался ты и начинался Рон, вы казались мне одинаковыми. А потом я поняла, что вы совсем разные… по характеру, по манере вести себя… просто ничего общего. И постепенно до меня дошло, что ты мне гораздо ближе Рона… – Гермионе захотелось взять Гарри за руку, чтобы как-то приободрить его, уж больно грустным он выглядел, наверное, расстраиваясь из-за друга, но ей не хотелось искать под мантиями его руку наощупь. Гарри сидел, ссутулившись, положив подбородок на колени и смотря куда-то в стену напротив, его по-девчачьи длинные ресницы отбрасывали густые тени на щёки, покрытые чуть заметным румянцем. Гермиона улыбнулась. В Гарри было что-то умильное, что-то детское, такое, что хотелось обнять его и погладить по голове, утешить, сказать, что всё будет хорошо… В носу защипало, наверное, от пыли... Насколько всё было бы проще, если бы… Если… Жаль, что история не знает сослагательного наклонения.
Медленно, будто во сне, Гермиона выпрямилась, чуть вытянула ноги, высвободила руку из-под мантии и погладила Гарри по голове, чуть приминая непокорный хохолок на затылке, а потом опустила руку ему на шею. Шея была тёплой и гладкой. Гарри вздрогнул и как-то странно посмотрел на неё, глаза, увеличенные стёклами очков, казались просто огромными, широко распахнутыми от удивления. Он вдруг повернулся к ней и поцеловал, но не в щёку, не по-дружески, а по-настоящему, обняв её под мантией и притянув к себе. Гермионе показалось, что она шагнула в пустоту и падает, падет в бесконечность. Засосало под ложечкой, сердце сладко заныло, как будто ей давно хо… Да нет, ерунда всё это!
…Они одновременно отстранились друг от друга, резко отпрянув, тяжело дыша, смущаясь и глядя в разные стороны, снова дружно поставив ноги скамейкой и обняв колени.
– Извини, Гермиона, извини, я…
– Нет, это… это ты извини, и… не извиняйся, сделай одолжение! Давай просто забудем… Ничего не было. Это… от холода. Ну, нашло. И всё, – она подумала, что никогда никому не расскажет о том, что произошло, запретит себе думать и вспоминать об этом. Им это привиделось, показалось, почудилось. Ничего не было. Показалось, и всё.
– Угу, всё, – словно подтвердил её мысли Гарри и вдруг рассмеялся.
– Ты чего? – не поняла Гермиона причины его весёлости.
– Вспомнил, как я в детстве переживал, что не смогу целоваться из-за очков, ну, типа, они же мешают, – он снова хмыкнул, улыбнувшись.
– А снять их нельзя? – округлила глаза Гермиона, ровным счётом не понимая, в чём проблема.
– А вдруг не успею?
– А-а-а… – Гермионе тоже стало смешно. – Я вот думала, куда нос девается? Вроде как мешать должен.
– Ага! А ещё – откуда дыхание берётся? Почему люди не задыхаются?
– Точно! – развеселилась Гермиона, былой неловкости как не бывало. Она, почему-то, себя так чувствовала, как будто ей море было по колено. Обычно такое ощущение возникало у неё после экзамена, сданного на «отлично». – Слушай, а зачем ты меня поцеловал?
– Не знаю. Хотелось. Я подумал, что умру, если этого не сделаю. Уж лучше жалеть о том, что я сделал, чем о том, что я не сделал…
Теперь-то ты знаешь, какого я пола? – Гарри улыбнулся, задумчиво, и в то же время так, что у Гермионы мелькнула мысль, что Слизерин не досчитался одного ученика. Гарри уже не казался ей таким милым, маленьким и доверчивым мальчиком, как в ту секунду, когда ей нестерпимо захотелось погладить его по голове. И тогда ей пришло в голову, что Гарри совсем взрослый, и она тоже взрослая, а с этим поцелуем из них обоих ушла последняя детская частичка, частичка их наивной дружбы, как будто бы ни расставили все точки над «i». В третий раз за последние пятнадцать минут ей захотелось плакать.
Они ещё немного помолчали, каждый о своём.
– Гермиона, а Рон? Что с ним будет? Он тебя любит. По-настоящему, по-глупому… Ты… Ты ведь должна ему что-то сказать. Он… знаешь, он вчера был такой радостный ночью… Растолкал меня и целый час рассказывал, как он наконец-то решился тебе признаться, как подарил кулон и…
– И как целовал меня, когда на нас наткнулся Малфой! – разозлилась Гермиона. – Я, конечно, понимаю, что вы – близкие друзья, но ему было совершенно необязательно докладывать тебе обо всём на свете! Я просто не понимаю, как так можно… У него что – язык маслом намазан, что за зубами не держится?
– Понимаешь, Рон – он бесхитростный, у него, что называется, язык без костей, может что угодно спросить и что угодно рассказать. Мы же друзья, вот он и… поделился со мной.
– И ты тоже поделишься с ним, как мы тут целовались, сидя на столе чуть ни в чём мать родила?
– Не-е-ет, что ты, я ему не скажу.
– Потому что ты не такой, как он?
– Да. Да и что говорить? что обсуждать? Ха, было бы что обсуждать!.. – Гарри нервно и как-то горько рассмеялся.
– Да ладно тебе, не последний год на свете живёшь…
– Это ещё как сказать… Твоими бы устами…
– Ой, извини, я от усталости чушь несу. Спать хочется, – у Гермионы слипались глаза, и она не сообразила, что допустила бестактность.
– Придвигайся ближе, иначе рискуешь свалиться со стола, – она сонно кивнула в ответ и придвинулась, испытывая огромное желание положить голову Гарри на плечо, но потом подумала, что это будет как-то неправильно. Снова положив подбородок на колени, Гермиона пригрелась и отключилась на пару минут. Неправильно, неправильно… ошибка… Хаотичные образы, скользящие под веками, обретали словесную материальность, а слова сами собой складывались в слова, слова – в строчки:

Волосы до плеч,
Славная улыбка,
Искорки в глазах –
Девочка-ошибка…

Решив, что это надо будет записать, она вдруг вздрогнула и проснулась от смеха Гарри.
– Эй, ты чего? – Гермиона недоумённо хлопала глазами, таращась на него.
– Да я тут подумал, что завтра Снейп зайдёт, а мы тут сидим в обнимку полуголые, под этими дурацкими мантиями… Представляешь, какое у него лицо будет?
Гермиона нервно хихикнула:
– Да уж, школьный синий чулок с легендой волшебного мира… Скандал на всю школу… «Вечерний Пророк» озолотился бы, заполучи он нашу фотографию в таком виде. Фотографии… Слушай, я ведь фотографировалась с Рэнди и взяла с собой плёнку… Совсем забыла! Надо её проявить и напечатать фотографии, ты хоть увидишь, как он выглядит! – оживилась Гермиона.
– О, всю жизнь мечтал увидеть твоего парня, – хмыкнул Гарри, но всё же улыбнулся. – Ладно, спи, у тебя совсем глаза сонные. Я посижу, может – до прихода Снейпа дотяну. А то если мы оба задремлем, то запросто можно свалиться, больно уж стол узенький.
– Какой ты благородный, Гарри… Ладно, я сплю, – и Гермиона снова задремала. В голове метались сонные смутные мысли о Рэнди, о Роне, о Гарри… Что происходит в её жизни? что за путаница?.. Ну, с Рэнди всё ясно – он стал её первой мечтой и её первой реальностью. Гарри… Он просто друг, ей нравилось, что между ними могло что-то быть, но этого никогда не будет. До сегодняшнего дня между ними всегда была некая недосказанность, недомолвки, которые прояснились сегодня, и она чувствовала некое странное удовлетворение. А вот Рон… Это проблема. С ним надо будет поговорить, но как? Как всё ему объяснить, чтобы не обидеть, где найти подходящие слова, чем оправдать своё безразличие? Чем подсластить пилюлю?
Мысли и образы кружились в голове, свиваясь в клубки, путаясь, как нитки-мулине, которыми любила вышивать бабушка… При воспоминании о бабушке захотелось назад, в детство, когда все было просто и понятно…
Последняя её мысль была о том, что завтра с утра у неё будет сильно ломить всё тело, потому что она спит, сидя в очень неудобной позе.



Глава 36


ЛЮДИ, У МЕНЯ, ПОЧЕМУ-ТО, ИНОГДА НЕ ОТОБРАЖАЮТСЯ ДЕФИСЫ... :(( ПОСТАРАЙТЕСЬ ПОКА НЕ ОБРАЩАТЬ ВНИМАНИЯ...

Глава 36

Неделя пролетело как маленькое легкое летнее облачко, подгоняемое порывами холодного осеннего ветра. Снова суббота… Как она раньше ждала этого дня, когда можно было выспаться, потом сделать уроки на неделю вперёд или сходить погулять в Хогсмид, просто почитать что-нибудь. А теперь… И спать она толком не спала, просыпаясь в восемь, а то и полвосьмого, как в обычные учебные дни, Хогсмид перестал привлекать, никакого желания делать домашнюю работу заранее не было... Неужели взросление всегда такое болезненное?
Гермиона лежала на своей кровати в спальне и тупо смотрела вверх, в который раз пересчитывая трещины на потолке. Делать решительно ничего не хотелось, будто из неё разом ушла вся энергия, как воздух из лопнувшего воздушного шарика. По правде говоря, ей надо было идти к хижине Хагрида, проверить единорога в последний раз перед тем, как его отпустят в лес, но ей жутко не хотелось.
…Если выйти в гостиную, то там её обязательно выловит Рон и пристанет, ведь она так и не дала ему ответа, твёрдо не сказала ни «да», ни «нет». Казалось бы – что в этом такого? Ну, не хочет она с ним встречаться, и всё тут, так бы и сказала, чего уж проще... Но Гермиона чувствовала себя не в своей тарелке всякий раз, когда собиралась поговорить с Роном. Она уговаривала себя, убеждала, что так будет лучше – сказать ему правду здесь и сейчас, не тянуть кота за хвост, не увиливать, но всякий раз в последний момент её что-то останавливало, слова будто застревали в горле, замирали самом на кончике языка, так и оставаясь невысказанными. Так Гермиона тянула с мытьём полов дома, всегда оставляя нелюбимое занятие напоследок, уговаривая себя и убеждая, что вот сейчас она дочитает ещё одну главу книги, вот сейчас досмотрит до конца ток-шоу, вот ещё допишет письмо и тотчас примется за полы… Как только, так сразу! А время-то идёт. Но полы – это, всё-таки, не разговор с Роном, за день Гермиона успевала себя уговорить заняться уборкой, неприятный разговор же она откладывала довольно давно. Гарри только вздыхал и молчал, глядя на неё с немым укором, но не рискуя открыто давить.
Гарри… Всё-таки он славный. Подумав о нём, Гермиона вспомнила, как Снейп освободил их из заточения в холодной лаборатории, открыв утром дверь заклинанием и совершенно не ожидая их там застать. Естественно, они оба спали, Гарри, так и не дождавшись прихода слизеринского декана, тоже задремал.
Как они и предполагали, Снейп просто потерял дар речи, увидев их, почти голых, кое-как устроившихся на узеньком столике, укрывшихся мантиями и сонно моргавших. Гермиона хмыкнула, вспомнив выражение лица Снейпа:
– Что вы здесь делаете? Что здесь происходит? Мистер Поттер, Мисс Грейнджер? Вам мало собственной гриффиндорской гостиной и спален, и вы решили обосноваться здесь? – тон у Снейпа был, как всегда, желчный.
– Нет, сэр, нам вполне хватает гостиной и спален, и мы предпочли бы провести ночь у себя...
– Так за чем же дело стало? – Снейп не дал Гарри договорить. – Семикурсникам захотелось экзотики? – его чёрные глаза недобро сверкнули.
– Дело в том, сэр, что дверь закрылась, – вставила Гермиона.
– И вы не знаете заклинания Алохомора? – парировал Снейп.
– Знаем, сэр, но наши палочки остались в вашем кабинете, а колдовать без них мы пока ещё не умеем и вряд ли когда научимся, с нашими-то способностями, – съязвил Гарри, глядя при этом на профессора чистыми наивными глазами. Тот почти что смутился, хотя очень постарался не подавать виду.
– Почему вы никого не позвали на помощь? – не сдавался Снейп.
– О, мы звали, но разве здесь поблизости есть жилые помещения? Нас даже привидения не слышали… Тут вообще кроме хемулей никого нет, – извиняюще пожала плечами Гермиона, хотя вряд ли под двумя мантиями её жест был заметен.
– И вы тут так всю ночь так и просидели? – недоверчиво уставился на них слизеринский декан, переводя пытливый взгляд с одного на другую.
– Нет, не всю. Мы сначала убрались в шкафу, как вы и велели, – просто ответил Гарри, выразительно глядя на Снейпа, как на совсем недогадливого. Тот вздохнул.
– Ладно. Одевайтесь и идите к Мадам Помфри, она даст согревающую настойку и что-нибудь, предотвращающее простуду. Потом можете сходить в столовую к домовикам, наверняка вы знаете, как туда пройти.
– Да, сэр, но уроки… – запротестовала для вида Гермиона, потому что ни на какие уроки после такой ночи ей не хотелось.
– Первый урок у вас сегодня мой, вместо того дня, когда вам поставили на замену Уход за Волшебными Существами из-за единорога, так уж и быть я вас… освобождаю, – скривился Снейп. – Чего вы сидите? Одевайтесь, я не собираюсь ждать вас вечно.
– Может быть, вы выйдете, сэр, – глядя Снейпу в лицо, подчёркнуто вежливо и спокойно проговорила Гермиона. Ох, ну, наконец-то тот смутился! Впервые на её памяти восковые щёки Снейпа чуть порозовели.
– У вас есть три минуты. Потом я захожу и выпроваживаю вас обоих в том виде, в котором вы будете пребывать, – отчеканил Снейп и поспешно вышел.
Гарри и Гермиона переглянулись и зажали рты, чтобы не расхохотаться, а потом, не сговариваясь, одновременно соскочили на пол и стали лихорадочно одеваться, не глядя друг на друга. Кажется, они уложились даже меньше, чем в три минуты. Снейп зашёл, когда Гарри шнуровал ботинки, а Гермиона застёгивала последнюю пуговицу на мантии.
– Мы готовы, сэр, – Гарри выпрямился, и Гермиона отметила про себя, что ростом он немного выше Снейпа. Отчего-то ей стало очень приятно.
– Тогда идите за мной, мне некогда вас караулить, – сказал Снейп отрывисто.
– Сэр, а вы разве не проверите, как мы разобрали и вычистили шкаф? – невинно поинтересовалась Гермиона, Снейп так глянул на неё, что раньше она от страха под землю провалилась бы, но теперь ей было море по колено. Внезапно она поняла, что перестала панически бояться грозного профессора, то ли после того, как умудрилась его смутить, то ли оттого, что он ростом чуть ниже Гарри.
– Ни слова больше, Мисс Грейнджер, иначе я оставлю вас обоих без завтрака и прикажу явиться на мой урок, а ещё сниму с десяток баллов за дерзость.
– Извините, сэр, – Гермиона потупилась, с трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. Она сама не понимала, что её так развеселило. Наверное, она обрадовалась, что их холодное заключение благополучно закончилось, или это из- за... Она не успела додумать, потому что Гарри потянул её из комнаты за рукав мантии, кинув на неё вопросительный взгляд, мол ты что – заснула?
Они снова шли за Снейпом по сырому затхлому коридору, и Гермиона думала, что всё не так уж и плохо, подумаешь – очередное приключение, хоть будет, что вспомнить в старости. В полутьме Гарри поймал её руку и ободряюще сжал кончики пальцев. Она глянула на друга, и ей снова захотелось рассмеяться, радостно, беззаботно, как будто она давно откладывала какое-то важное, но крайне неприятное дело, а тут всё-таки заставила себя и сделала это, чувствуя удовлетворение и гордясь собой…
Да-а-а… тогда она совсем забыла о Роне, а зря – Гермиона вновь мысленно вернулась из прошлого в спальню, на свою кровать с пологом, с неохотой захлопнув книгу воспоминаний. Она ведь что-то собиралась сделать, что-то важное… Нет, к учёбе это отношения не имело… К Рону тоже... Мысли крутились в голове, вот-вот она поймает нужную за хвост… и… нет, та самая мыслишка всё время упрямо увёртывалась от неё, словно крохотная юркая рыбка ускользала сквозь крупные ячейки сети.
«Ну же, Гермиона, напрягись, ты о чём-то говорила Гарри во время заключения в «холодильнике», это важно», – уговаривала сама себя девушка. – «Вспомни, вы что-то говорили о Снейпе, потом речь зашла о чём-то ещё… ну же!..»
Есть! Фотографии! Она собиралась сделать фотографии с Рэнди, проявив плёнку в волшебной эмульсии, чтобы изображение двигалось. Точно!
Гермиона обрадовалась, что смогла-таки расшевелить сонный ленящийся в честь выходных мозг и заставила его выдать нужную информацию. Оставалось только найти плёнку. Подумать только! С начала учёбы прошёл месяц, а она до сих пор не распечатала плёнку, на которой они с Рэнди валяют дурака у оранжерей малфоевского особняка. Что у неё с памятью? Так страдать от разлуки с любимым человеком и при этом не догадаться сделать фотографии, на которых они вместе… У неё определённо что-то с головой.
Гермиона вскочила с кровати, выволокла их шкафа пустую сумку и принялась вытряхивать её на пол в надежде на то, что плёнка завалилась куда-нибудь. Она же совершенно точно помнила, что не выкладывала коробочку с непроявленной плёнкой в тумбочку. Где же она, в таком случае, может быть? Когда девушка собирала сумки на Уайте, плёнку она точно положила… Вот только куда? Может, она в чемодане? Бросив сумку посреди спальни и вытянув из шкафа чемодан, Гермиона принялась дергать ремни, чтобы побыстрее расстегнуть его.
Нет. Плёнки и здесь нет. Мерлин, неужели потерялась… Ей захотелось затопать ногами от злости, громко закричать что- нибудь бессмысленное и шарахнуть со всей дури вазой об стенку, чтобы осколки брызнули в разные стороны с радующим сердце звуком, а потом сесть и разрыдаться от бессилия. Что у неё в последнее время с нервами? Гермиона расстроенно опустилась на кровать, закрыв лицо руками.
И вообще – ну, скажите на милость, почему всегда теряется самое нужное и важное? Нет бы потерять… м-м-м… с чем бы ей было легко расстаться?.. О, кулон Рона! Гермиона той же памятной ночью надела подарок на Нюхлика, несколько раз намотав довольно длинную цепочку на шею игрушечного медвежонка, потому что не пожелала носить кулон. Он, небось, никогда не потеряется, а вот то, что ей действительно дорого… Это как с воспоминаниями. Что-то хорошее гораздо быстрее забывается, чем то, о чём или о ком мечтаешь никогда не вспоминать… Услужливая память тотчас подсунула ей воспоминание с участием ненавистного Малфоя:
– Знаешь, Грейнджер, есть такое уникальное наисложнейшее заклинание – Акцио… – эхом отдавался его противный голос в ушах.
– Акцио… Акцио! – Гермиона вскочила на ноги и от радости чуть не начала прыгать на кровати, как в детстве, выплёскивая бурные эмоции. Конечно же, Манящие чары! Зачем ей мучаться и проверять все свои сумки – она просто применит заклинание, и плёнка притянется! Элементарно!.. Оказывается, и от Малфоя иной раз тоже бывает какая-то польза!
Она открыла свой шкаф с вещами и громко сказала «Акцио плёнка», сделав движение кистью как можно изящнее. Из маленького бокового кармашка одной из сумок буквально выпрыгнула кассета с фотоплёнкой, и Гермиона поймала её налету. Да! Это она. Осталось только спросить Колина Криви, где её можно проявить в волшебной эмульсии, ведь он просто обязан это знать, раз увлекается фотографией. С лёгким сердцем Гермиона вприпрыжку спустилась в гостиную, даже не убрав сумку и чемодан на место.

***

В гостиной было довольно много народу, почти все делали уроки, пара человек играли в волшебные шахматы, три девочки- младшекурсницы сплетничали в уголке, поглядывая на Гарри, склонившегося над пергаментом.
– Гарри, – окликнула его девушка, – Гарри, ты не видел Колина Криви? Он мне срочно нужен.
Гарри поправил очки на носу, неохотно отрываясь от свитка:
– А? Колин, говоришь? Они с Деннисом пошли в Хогсмид. Сегодня мледшекурсникам тоже можно. А что?
– Вот не везёт! Он мне срочно нужен! – Гермиона аж пританцовывала от нетерпения, сжимая и разжимая пальцами кассету в кармане мантии.
– А зачем он тебе? – удивился Гарри, потому что Гермиона, вроде бы, не особо общалась с братьями Криви.
– Я нашла плёнку! Ту самую, помнишь, ну, я тебе обещала показать фотографии с Рэнди, – сбивчиво зашептала Гермиона, присев рядом с Гарри на диван. – Я уже, было, думала, что где-то посеяла её, а потом догадалась приманить её с помощью Акцио, и всё получилось! Фотоплёнка была в кармашке одной из сумок. А Колин же фотограф, он должен знать, где можно её проявить в волшебной эмульсии.
– А, – кивнул Гарри без особого энтузиазма, – тогда тебе придётся либо ждать до вечера, когда ученики вернутся из Хогсмида, либо идти искать их там.
– Нет, я так не могу, – горячо зашептала Гермиона, – мне надо прямо сейчас! Я не могу ждать! Я… Я просто взорвусь! – она пружинисто вскочила, не в силах усидеть, не зная, куда деть руки, потом снова присела на краешек дивана, нервно барабаня пальцами по подлокотнику.
Гарри вяло уткнулся в пергамент, шевеля губами и изредка закрывая глаза, будто учил что-то наизусть. Видимо, он совсем не разделял её энтузиазма.
– Гарри! А кто ещё может знать, как ты думаешь? Ну, может, кто-то из урождённых волшебников? Ведь у них же у всех есть колдографии в семейных альбомах… – не сдавалась она.
Гарри закатил глаза и отложил в сторону пергамент, поняв, что так просто он сегодня от своей подруги не отделается.
– Кто может знать? Рон может знать, не хочешь спросить у него? – колко ответил он, глядя Гермионе прямо в глаза.
– Гарри… Зачем ты так?.. – потупилась она, невольно опуская глаза, не выдержав его тяжёлого взгляда в упор.
– Зачем я так? Нет, это зачем ты так? Неужели нельзя просто поговорить с ним? Объяснить по-человечески, а не травить душу? Он измаялся, то летает как на крыльях, настроив воздушных замков, то ходит, как в воду опущенный, решив, что все эти замки на песке… Ты не можешь сказать ему правду? Что ты тянешь? Думаешь, что само рассосётся? Как бы не так… Один Рэнди у неё на уме, – он отвернулся, губы стали в ниточку, казались сшитыми вместе. Гарри злился. На неё злился. Злился из-за Рона и вместо Рона.
– Я… поговорю с ним. Скоро. Обещаю. Я всё собираюсь и никак не могу решиться. Я боюсь его обидеть…
– Проще молчать и ничего не говорить, позволять ему тешить себя пустыми надеждами, тогда он точно не обидится, да?
– Гарри, пойми и меня тоже! Я… – в конце концов Гермиона не выдержала и решила встать на свою защиту.
– Я понимаю. И тебя, и его. Зря Рон тянул со своим признанием три года, зря думал, что ты будешь ждать его всю жизнь, но сейчас ты поступаешь не лучше него. Поговори с ним. Тебе самой же станет легче. Я ведь вижу, что ты тоже маешься.
– Да, – Гермиона коротко кивнула и собралась было уходить, закончив этот бесполезный разговор, как Гарри окликнул её:
– Подожди, насчёт плёнки. Спроси у Невилла, он должен знать.
– Правильно! – Гермиона вновь приободрилась, глаза засияли. – А где он, не знаешь?
– Не в Хогсмиде точно. Пойдём-ка, я сейчас карту Мародёров достану, и мы его вмиг обнаружим – шепнул ей Гарри и встал, сгребая со стола в охапку свои учебники и свитки пергамента. Гермиона взяла его перья и бутылочку с чернилами, делая вид, что помогает Гарри унести все вещи зараз.
Парень вошёл в спальню юношей-семикурсников, Гермиона осталась караулить его у двери. Через пару минут Гарри вышел, но без карты.
– Эй, а где…
– Я уже сам посмотрел, Невилл в Голубой гостиной на четвёртом этаже. Карту тебе давать не рискую, всё равно где- то в коридоре ей нельзя будет воспользоваться, вдруг кто увидит? Извини, это не оттого, что я тебе не доверяю, но Снейп спит и видит, чтобы наложить на неё лапу, а ещё Филч, мало ли, что… Ладно, беги, вдруг Невилл уйдёт.
– И на том спасибо, – суховато поблагодарила друга Гермиона и поспешила в Голубую гостиную.
***

Голубая гостиная была не просто комнатой для отдыха, это была волшебная музыкальная комната, в которой всегда играла музыка, подходящая по настроению тому, кто в ней находился. В этой комнате не было музыкальных инструментов, музыка звучала словно из ниоткуда, причём комната всегда безошибочно угадывала настроение забредавшего в неё.
Гермионе нравилось заходить в Голубую гостиную, чтобы погрустить там в одиночестве, хотя она и нечасто её навещала. …С музыкой было легче страдать и хандрить, волшебная комната всегда словно угадывала её чувства, эмоции и желания. Для Гермионы в Голубой гостиной всегда играла скрипка.
Скрипка стойко ассоциировалась у неё с унынием, грустью и депрессией, трудно было вообразить инструмент, чья мелодия была более жалобной и тоскливой. Временами она была лиричной, пронизанной светлой печалью, а иногда трагичной, полной чёрной меланхолии, вызывающей неприятные колючие мурашки. Под музыку скрипки было хорошо хандрить и всецело отдаваться жалости к себе. Можно было даже всплакнуть ничуть этого не стыдясь и делая вид, что это «музыка растрогала».
Подойдя к Голубой гостиной, Гермиона немного помялась у двери, не решаясь войти. Ей самой было бы очень неприятно, если бы кто-то грубо нарушил её уединение и помешал страдать втихомолку. Прижавшись ухом к двери, она попыталась сквозь плотно закрытую дверь услышать музыкальный инструмент, который играл для Невилла. Она услышала… волынку. Протяжная заунывная мелодия была наполнена таким нежеланием жить, что Гермионе на миг стало страшно. А она-то думала, что грустнее скрипки ничего быть не может… Оказалось – ещё как может. Что должно было быть на душе у Невилла, если для него играет волынка, соответствуя его настроению?
…Гермиона нерешительно топталась возле двери, не зная, войти или нет. Она уже давно выкинула из головы все свои вопросы относительно проявки плёнки, но никак не могла уйти. С одной стороны, ей было до чёртиков любопытно, отчего у Невилла такое ужасное настроение, а в том, что оно именно ужасное, девушка нисколечко не сомневалась, потому что Голубая гостиная никогда не ошибалась с музыкой. С другой стороны, у Гермионы возникло желание как-то помочь Невиллу, хотя бы узнать, что случилось. Ведь не может же человек ни с того, ни с сего начать так страдать… Может, что-то случилось с его родителями?..
И Гермиона решилась. Она пару раз стукнула в дверь, вроде как предупреждая, и вошла. В комнате отчего-то было холодно, до неё не сразу дошло, почему.
…Невилл лежал на подоконнике у распахнутого настежь окна, наполовину свесившись наружу и болтая рукой и ногой в пустоте. Он ни за что не держался, повернув голову и уставившись в свинцово-серое небо, по которому холодный северный ветер толкал сизо-чёрные кучевые облака, толпящиеся на горизонте.
У Гермионы потемнело в глазах: если она сейчас его окликнет, Невилл резко обернётся и выпадет из окна… Что же делать… Что делать? Тоскливая музыка звучала довольно громко, и девушка на цыпочках подошла к окну, чтобы схватить Невилла и резко дёрнуть его на себя, не дав ему обернуться. Она медленно протянула руки, затаив дыхание, выбирая момент. Сердце громко колотилось в груди, в ушах шумело, руки тряслись. Гермиона сглотнула, ей показалось, что этот звук было слышно аж на первом этаже, но Невилл оставался неподвижен. Она протянула руки, в одну секунду обхватив его за талию и резко дёрнув на себя. Не удержавшись на ногах, Гермиона полетела на пол, Невилл рухнул рядом, недоумённо хлопая глазами и разевая рот, как выброшенная на берег большая рыба.
– Что… Что ты сделала… Ге-гермиона… – от удивления он начал заикаться, глядя на неё огромными испуганными глазами и с трудом приходя в себя.
Гермиона потирала ушибленную ногу, исподлобья глядя на парня:
– Ничего я не сделала, просто помешала тебе… э-э-э… ну… Ты ведь хотел… – она не могла произнести это вслух, старательно пряча глаза.
– Ты подумала, что я хотел умереть, да? – горько усмехнулся Невилл, вставая и подавая девушке руку. – Нет, просто люблю так вот лежать, делать вид, что могу… На самом деле мне слабо, знаешь ли. Я слабак и неудачник, лузер.
– Невилл, ты не прав, ты отличный парень, на тебя просто нашло, у всех так бывает, и у меня тоже, – Гермиона ободряюще сжала его руку, Невилл чуть вздрогнул, но руку не убрал. Они сели на диванчик у стены. – Но что случилось? Это… это не моё дело, конечно, но... Если хочешь, можешь мне рассказать. Иногда проще с кем-то поделиться, чем носить всё это в себе. Что-то… Что-то случилось с твоими родителями? Им хуже? Или с бабушкой что? – Гермиона осторожно заглянула Невиллу в глаза, не желая навязываться и силой вытягивать из него признание, которое он не собирается делать.
– Нет, нет, это вовсе не касается моих родителей, их состояние без изменений. Всё, что могло с ними случиться, уже случилось. Это… – Невилл смотрел куда-то в сторону, будто опасаясь смотреть на Гермиону. – Это из-за девушки.
– Что? – невольно воскликнула Гермиона, громче, чем ей хотелось бы, и намного громче, чем считалось бы тактичным в такой ситуации.
– А что тебя удивляет, Гермиона? Разве я не могу… не могу любить? – парень заметно сник, глаза были безжизненными и пустыми, словно две раны подо лбом, губы дрожали.
– Ну, что ты, конечно, можешь, я… я просто удивилась… Это так непривычно… Я не имею в виду только тебя. Просто так странно осознавать себя и своих знакомых и друзей уже взрослыми, способными на серьёзные чувства… Я чуть с дивана не упала, когда увидела, что Симус и Лаванда вовсю целуются во время празднования моего совершеннолетия, это было так… непривычно. Странно. Ты помнишь?
– А-а-а, – кивнул Невилл, – ещё и с Симусом... Нет, не видел, я же был на отработке.
– Ладно, это неважно… – Гермиона хотела перевести тему на проблему Невилла. – Что же случилось с тобой?
– Со мной? – Невилл вновь как-то нехорошо усмехнулся. – Да так, мелочи… Мне… мне очень нравится одна девочка, вернее – нравилась. Она была для меня всем: моим светом в окошке, моим спасением от уныния и хандры, моей мечтой. Стоило мне взглянуть на неё, как сразу же поднималось настроение, хотелось петь. Когда я смотрел на неё, мне казалось, что в жизни не месту злу, нет грязи, порока, греха… Она была моим идеалом – красивая, умная, дружелюбная, открытая, чистая, как первый снег… Я боялся лишний раз посмотреть на неё, чтобы одним неосторожным взглядом или сорвавшимся с губ словом не выдать своих чувств… Но та девочка, о которой я мечтал бессонными ночами, оказалась выдуманной, ненастоящей, фальшивкой, подделкой… Я представлял её чистым светлым ангелом, воплощением невинности, непорочности, целомудрия, но я жестоко ошибался.
Мне говорили «доброжелатели», что она встречалась с другим, я не хотел верить. Потом один близкий человек рассказал мне, как застал её с новым парнем, хотя со старым она, вроде бы, не расставалась. Я всё надеялся, что это выдумки, ложь, мало ли, кому что показалось, мало ли, что можно наврать тупице-Невиллу из вредности, он во всё поверит. И вот, какое-то время назад, я сам видел её целующейся уже с третьим парнем, она хихикала и была весьма довольна жизнью – соблазнила очередного дурачка, опутала его своими сетями, заманила, опоила, задурила голову… Не я один их застал, говорят, она даже не потрудилась выглядеть неловко, обнимаясь с тем кавалером. И вот совсем недавно я видел, как она любезничала с очередным красавцем, открыто, беззастенчиво, откровенно. Мне стало плохо от увиденного, по-настоящему плохо. Как мог я так ошибаться в человеке, так обмануться? Как мог полюбить шлюху, принимающую в своей постели любого, даже не меняя при этом белья?
А что самое ужасное – так это то, что я её до сих пор люблю, эту гулящую тварь с невинным лицом и чёрной, насквозь прогнившей душой. Как она могла так опуститься, стать из сущего ребёнка такой неразборчивой, всеядной… Это невыносимо – каждый день видеть её невинное лицо, которое озаряет светлая улыбка, и знать, что за этим скрывается, что она из себя представляет на самом деле… Порой мне хочется убить её, а прежде сказать при всех, за что. Лживая дрянь! – лицо Невилла выражало мрачную решимость пойти и убить её прямо сейчас.
Гермиона невольно вздрогнула, заметив, как сжались его кулаки, а услужливое воображение сразу стало рисовать картинки расправы Невилла над неразборчивой возлюбленной. Но кто же это мог быть? Догадки проносились в её голове со скоростью света.
Невилл и девушка… На Святочный бал на четвёртом курсе Невилл приглашал Джинни, значит – она ему нравилась, так- так-так… Но тогда Джинни ещё нравился Гарри, и с Невиллом она не встречалась. А потом она стала встречаться с Майклом Корнером, а затем с Дином Томасом, кажется, сейчас у неё тоже кто то есть. Может – это Джинни? Или… или Лаванда! Точно! Гермиона вспомнила, как Невилл иногда смотрел на неё в Большом зале – жадно, но несмело и исподтишка, отводя глаза всякий раз, когда ему казалось, что его взгляд кто-то заметил. Лаванда же встречалась уже которое лето с каким-то французом из Шармбатона… но при этом недавно целовалась с Симусом на праздновании её дня рождения, даже не потрудившись выглядеть неловко! И на невинного ангелочка она действительно похожа – голубоглазая, светловолосая, всегда улыбчивая и неунывающая. Может, она и не слишком умна, но влюблённому парню запросто могла показаться семи пядей во лбу, много, что ли, ему надо?
Хотя, с чего это она взяла, что это Джинни или Лаванда? В школе почти тысяча человек учится, половина из них девушки, по возрасту Невиллу подходили студентки трёх последних курсов – а это уже сто человек, может – возлюбленная Невилла младше на пару лет? А то, что она успела в своём возрасте перевстречаться с кучей парней, так в этом нет ничего удивительного… Из семикурсниц к раненому единорогу ни одна не рискнула подойти, включая и саму Гермиону, так что тут пока всё логично…
– Гермиона, – вывел её голос Невилла из забытья. – Гермиона, а зачем ты пришла сюда? Хотя, это глупый вопрос. Ты ведь тоже хотела послушать музыку, а я помешал, да?
– Нет-нет, Невилл, я искала тебя, – Гермиона прикусила язык, проболтавшись, ведь Невилл мог запросто спросить, почему во всей огромной школе она искала его именно здесь, но он был слишком расстроен, чтобы обратить внимание.
– Меня?
– Да. А что тебя так удивляет? Разве ты не можешь быть полезным? Я хотела у тебя кое-что узнать, но это, в принципе, неважно, так, ерунда, – Гермиона взяла Невилла за руку и ободряюще сжала её. – Не расстраивайся так, это я насчёт девушки. В Хогвартсе полно отличных девчонок, и выкинь ту гулящую из головы, она тебя просто недостойна. Красивые девушки всегда легкомысленны и зачастую пустоголовы, сегодня им нравится один, завтра – другой, забудь ту дурочку, – Гермиона немного фальшиво улыбнулась, не зная, как ещё поднять настроение Невиллу. – Первая любовь редко бывает счастливой и взаимной… Всё будет хорошо, не расстраивайся…
Она удивилась, когда Невилл вдруг обнял её, крепко сжимая в медвежьих объятьях, а потом резко отпустив.
– Гермиона, спасибо тебе огромное… – залепетал парень, пряча глаза. – Ты мне так помогла, просто выслушав, и на душе сразу стало легче. Я… я не смогу так просто взять выкинуть её из головы, но ты права – она меня просто недостойна, – закончил он решительно и угрюмо.
– Э-э-э… пожалуйста, – девушка немного растерялась. – Я пойду, хорошо?
– Да, да, иди, – рассеянно кивнул Невилл, думая о своём.
Гермиона встала и, захлопнув окно с помощью заклинания, вышла, плотно прикрыв за собой тяжёлую дверь.
В Голубой гостиной всё так же звучала заунывная мелодия волынки.



Глава 37


Глава 37

…Опираясь на узловатую палку, по раскисшей дороге медленно брела дряхлая старуха в грязной рваной мантии. Её седые космы выбились из-под капюшона, выцветшие глаза слезились, ноги вязли в грязи, а старуха упрямо брела, не останавливаясь даже для минутного отдыха. …Это была осень.
Дожди зарядили в самом начале октября, тяжёлые тучи были похожи на темно-фиолетовые синяки на теле неба, ветер сгонял их в кучу, словно пастух овец, и они висели на Хогватсом, обильно поливая его слезами. Уже который день ливень уныло хлестал по пожухлой побуревшей траве, земля больше не впитывала воду, и земля превратилась в болото.
Настроение Гермионы было подстать погоде. Она терпеть не могла позднюю осень. Неужели нельзя было заколдовать замок так, чтобы здесь всё время светило солнце? Что Дамблдору сто́ит? Можно подумать, что кто-то любит такую погоду и стал бы возражать…
В прошлые выходные Гермиона всё же заставила себя сходить проведать единорога в последний раз, а потом с трудом дождалась прихода братьев Криви из Хогсмида. Она вручила Колину плёнку для проявки, мальчик предложил проявить её и напечатать фотографии самому, потому что недавно купил фотоувеличитель и все нужные волшебные эмульсии. Немного подумав, Гермиона согласилась, потому что на снимках не было ничего такого, что совершенно не предназначалось для чужих глаз.
Этим вечером Гарри и Рон уговорили её пойти посмотреть их квиддичную тренировку, чтобы она оценила со стороны, как справляются недавно набранные новенькие, ведь первые матчи должны были начаться всего через месяц. Гермиона долго отнекивалась, потому что ровным счётом ничего не понимала в квиддиче и вообще довольно равнодушно относилась к полётам, но эти двое могли своим нытьём и просьбами мёртвого из могилы поднять, и ей пришлось согласиться. Больно надо было ей торчать на продуваемой всеми ветрами трибуне да ещё под дождём… Чего ради она пошла? Друзья, блин.
Ах, это короткое ёмкое всёобъясняющее слово «друг», слово, которое обязывало. «Друг» – и ты вскакиваешь посреди ночи и мчишься на помощь Мерлин знает куда… «Друг» – и ты лжёшь не моргнув и глазом, подставляя шею под топор и выгораживая другого… «Друг» – и ты забываешь о своих собственных интересах, рискуешь жизнью, жертвуешь собой… Гермиона думала об этом по дороге на поле, пока Гарри и Рон спорили насчёт тактики и стратегии.
В раздевалках произошла заминка. Команда Слизерина, только что закончившая тренировку, шла переодеваться после игры, гриффиндорцы же только собирались выйти на поле и тоже шли в раздевалки. Там-то они и повстречались. Мокрые выдохнувшиеся слизеринцы во главе с Малфоем сунулись, было, в свои душевые, но из-за затяжных дождей сток засорился, и им пришлось пойти в замок не переодевшись. Гарри, у которого было паршивое настроение из-за погоды, не преминул задеть Малфоя, обозвав всех слизеринцев грязнулями, которые не удосуживаются даже душ принять после тренировки, а заодно и недобрым словом помянул Снейпа, который, видимо, обрёл последователей в лице учеников собственного факультета и вполне мог открыть фан-клуб имени себя. Усталый Малфой сначала крепился, не обращая внимания на подначивания Гарри, но когда тот с уверенностью заявил, что слизеринцы даже руки не моют, выходя из туалета, Драко хитро прищурился и выдал насмешливую тираду, что слизеринцы, в отличие от некоторых, на руки не мочатся.
Гермионе казалось, что у него есть ехидный, но вполне достойный ответ на любую гадость, сказанную в его адрес, и она не могла ни признать, что Малфой мог мастерски ответить на любое оскорбление, причём сделать словами так больно, как никогда не сделаешь силой. Гарри позеленел, потому что крыть ему было нечем, а Рон, не раздумывая, кинулся в драку, отстаивая честь факультета, ученики которого всегда моют руки после туалета.
Сначала Гермионе, стоящей в уголочке, было смешно, все-таки мальчишки всегда останутся мальчишками. Какими бы серьёзными и повзрослевшими ни казались ей Рон и Гарри, временами они были всё теми же первокурсниками, на дух не переносящими Малфоя и всеми способами старающимися досадить ему, а тот не оставался в долгу. Но когда дело дошло до взаимных оскорблений, и Рон кинулся на Драко с кулаками, забыв про палочку, она громко пообещала снять с каждого, ввязавшегося в драку, по двадцать баллов, как со слизеринцев, так и с гриффиндорцев. В принципе, Драко и Рон обладали теми же полномочиями, что и она, но раз уж в драку ввязались именно старосты, то снимать баллы друг с друга они не имели права, а вот у Гермиона вполне могла сделать это.
Пробурчав что-то насчёт тупоголовых гриффиндорских грязнокровок, которым вообще нечего делать в раздевалке, Малфой увёл команду в замок, они так и не переоделись. Гарри с Роном самодовольно улыбались, как будто это они прогнали слизеринцев и Малфоя в частности, настроение у них вмиг поднялось. Не обращая внимания на гадкий моросящий дождь, Гарри вывёл команду на поле, а Гермиона поплелась следом, кутаясь в мантию и сетуя на то, что никто не удосужился придумать такое водоотталкивающее заклинание, чтобы оно действовало на одежду.
Но поиграть им не удалось, потому что буквально через полчала начался такой сильный ливень, что игроки не видели друг друга. С неба обрушивались потоки воды, будто кто-то открыл все небесные краны, и водопад дождя сплошной стеной лился на Хогвартс. Над площадкой на полметра поднималась пелена водяной пыли, упругие струи дождя хлестали по песку, дробясь на крохотные осколки воды. Гермионе казалось, что она находится в центре огромного водопада, низвергающегося ей прямо на голову.
В грязно-сером небе хаотично метались размытые бурые фигуры, мячей не было видно вообще. Девушке надоело мокнуть, и она решила без предупреждения уйти в замок, потому что при таком ливне не было никакой возможности оценить способности новеньких.
Когда Гермиона вприпрыжку спускалась с трибун, дождь ещё усилился, и она краем глаза заметила, что игроки приземляются один за другим и бегут прятаться от дождя в раздевалку. Ладно, она не станет возвращаться и доберётся до замка, не сахарная, не растает, а там сразу же переоденется в сухое и сядет греться у камина…
Эх, самое то в такую погоду – это сидеть у камина с книгой, укрывшись большим тёплым пледом в клеточку, прихлёбывая из большой чашки сладкий чай и слушая, как потрескивают сухие смолянистые дрова. За окном будет бесноваться ветер, дождь будет барабанить мокрыми пальцами в окно, но Гермионе всё будет нипочём, она будет сидеть себе в тепле, и будет ей хорошо и уютно… А потом хорошо было бы задремать, отложив книгу и глядя на языки пламени, облизывающие дрова.
Бегом прошлёпав по лужам, Гермиона зябко передёрнула плечами и резко потянула на себя тяжёлую дубовую дверь, врываясь в Главный холл. Одежду можно было выжимать, с волос противно текло за шиворот, в ботинках мерзко хлюпало.
«И как же я теперь пойду в гостиную Гриффиндора?» – задалась риторическим вопросом девушка. – «Филч меня убьёт, скажет, что я в луже искупалась, а потом явилась в школу пачкать полы и добавлять ему проблем. Так и наказание схлопотать недолго».
Потоптавшись немного у входа, Гермиона додумалась медленно идти спиной вперёд, вытирая за собой грязные мокрые следы с помощью заклинания Скорджифай. Так она дошла до Главной лестницы, и всё было бы ничего, но в какой-то момент она не почувствовала, что упёрлась спиной во что-то мягкое. И это явно была не стена.
«Мерлин, пусть это будет не…
– Минус 10 баллов Гриффиндору, Мисс Грейнджер!
…не профессор Снейп». Мечта-а-а-ать. И чего ему в своих подземельях не сидится? Гермиона резко развернулась, уже приготовившись извиняться, но вид у Снейпа был такой, что слова застряли у девушки в горле.
– Смотрите, куда идёте, мисс Грейнджер, или идите туда, куда смотрите! – поморщился профессор, взмахом палочки убирая со своей мантии мокрое пятно, по-видимому, оставленное врезавшейся в него Гермионой. – Что у вас за вид? Вздумали купаться в озере, чтобы заболеть и пропустить ближайшую контрольную по Заживляющим Зельям?
«Ох, ну какое его собачье дело, что у меня за вид?..» – тоскливо подумала девушка, но тут же постаралась не думать плохо о профессоре, вспомнив, что он умеет читать мысли.
– Извините, сэр, я правда не хотела, сэр, – залепетала она жалобно, желая побыстрее отвязаться от Снейпа, хотя какие бы то ни было оправдания были не в её правилах. – Я была на тренировке Гриффиндора по квиддичу, а потом начался ливень, и пока я добежала сюда от площадки, я промокла насквозь… Не могла же я просто пройти в свою гостиную, наследив по всей школе, тогда Мистер Филчу пришлось бы убираться, а у него и так дел хватает.
– Похвальная забота о чистоте школы, Мисс Грейнджер, – хмыкнул Снейп, не спешивший её отпускать, тем не менее. – А как насчёт того, чтобы применить заклинание и высушить свою одежду? Ведь для этого, кажется, у вас проводит уроки профессор Флитвик? Чтобы научить вас пользоваться магией в повседневной жизни? – скривил он губы и, указав на неё палочкой, внятно, чуть ли не по буквам произнёс заклинание сушки Аэрис Максимус. Из его палочки вырвалась мощная струя тёплого воздуха, и через считанные минуты одежда Гермионы была лишь слегка влажная.
– Идите, мисс Грейнджер, и не забывайте о том, зачем вы учитесь в этой школе. За всё время обучения вам надлежит овладеть магией на практике, а не перечитать в библиотеке все книги, до которых дотянутся ваши руки.
И Снейп попросту обошёл растерянно стоящую посреди лестничной площадки девушку, спустился в холл и свернул в подземелья.
Гермиона проводила его недобрым взглядом, от злости у неё внутри просто всё кипело. Мало того, что она не просила его сушить её одежду и уж тем более не просила читать лекцию о применении заклинаний в повседневной жизни, так он ещё и походя очень тонко ткнул её носом в то, что она как последняя тугодумка не сообразила, что легче высушить одежду, а не убирать за собой мокрые следы. Уже второй раз она так позорно прокалывается, первый раз её уязвил Малфой, собрав её разлетевшиеся по всему холлу учебники с помощью Акцио. Чтоб их всех, этих урождённых волшебников!
Мерлин, грязнокровка – это диагноз…
Вздохнув, Гермиона поплелась в гостиную. И так настроение на нуле, но надо было его вконец испортить… Снейп явно считает день зря прожитым, если не испоганит кому-нибудь настроение. Ведь есть же на свете люди, который стараются сделать жизнь окружающих легче, веселее, приятнее, таких Гермиона называла солнечными зайчиками. Да та же Лаванда Браун – всегда улыбается, весёлая, у неё просто хронически хорошее настроение, вечная эйфория. Правда, её легкомысленность и ветреность граничат с глупостью, не большого ума девушка, надо сказать, но лучше, наверное, глупость, чем вечная мрачность, язвительность и насмешливость. Даже Гарри в последнее время стал удивлять её неизвестно откуда взявшимся оптимизмом, который никогда не был ему свойственен. Но Снейп – это хронический всем недовольный ворчун, неужели в детстве он был таким же? А было ли у него вообще детство?..
За этими мыслями Гермиона кое-как доплелась до гостиной Гриффиндора, устало передвигая ноги и боясь представить, как выглядят её волосы после дождя и весьма нестандартной сушки. Вот уж точно воронье гнездо, можно и в зеркало не смотреться – после дождя волосы обычно сильно вились и торчали в разные стороны сильнее, чем обычно.
Нет, никаких уроков сегодня, сейчас она примет горячий душ, чтобы согреться, а потом возьмёт книгу, любимый плед и сядет к камину, прогнав малышню с диванчика. И пусть себе возмущаются – староста тоже человек и хочет отдохнуть.
– Гермиона, что с твоими волосами?! – был первый же вопрос, когда она вошла в гостиную.
– Голову помыла, – огрызнулась она и сразу же поднялась по лестнице в спальню девочек-семикурсниц, даже не посмотрев, какая зараза заинтересовалась её причёской.
С размаху рухнув на кровать, Гермиона глубоко вздохнула, обнимая подушку и уткнувшись в неё лицом. Сырая одежда неприятно холодила кожу, но ей было всё равно. Заболеть бы сейчас и загреметь в больничное крыло на недельку, оставив за закрытой дверью страдающего Гарри, надоедливого Рона, беспомощного Невилла, сволочного Малфоя и язвительного Снейпа. Пусть поищут себе другой объект для развлечения… Пусть отрываются на ком-нибудь другом…
Вот бы сейчас на пляж! На летний пляж, вместе с Рэнди, чтобы тёплый песок приятно струился сквозь пальцы, чтобы волны с шумом накатывали на берег, а она беззаботно лежала бы, положив голову Рэнди на загорелую грудь и, прижавшись к горячей коже щекой, смотрела в ярко-синее небо. А потом вдруг вскочила бы без предупреждения и, заливисто смеясь, со всех ног побежала бы в воду, нырнув с разбега. Это ли не счастье?..
Вот бы сейчас поплавать…
«Ага, размечталась!» – зло оборвала себя Гермиона. – «По словам профессора Снейпа, ты уже поплавала в озере, хватит с тебя на сегодня. Хотя…»
Гермиона вдруг вскочила и стала лихорадочно стаскивать с себя влажную одежду, противно липнущую к телу, одновременно откапывая в шкафу махровый халат. Конечно! Ванная для старост! Она спустится туда и поплавает всласть, ванна ведь здоровенная, как бассейн. Пароль там миллион лет не менялся, «Хвойная свежесть», кажется, из одного специально заколдованного крана течёт морская вода, так что можно будет организовать настоящее купание, разве что пляжа не будет. И Рэнди…
Распутав волосы с помощью специального, совсем недавно откопанного заклинания и наскоро заплетя тугие косички, через каких-то двадцать минут Гермиона уже стояла у порога ванной для старост, произнося пароль. Она не слишком жаловала это место, предпочитая душ, потому что идти сюда через полшколы по холодным коридорам на ночь глядя обычно не хотелось, куда как проще: душ – и в постель. Сбросив в коридорчике мантию и оставшись в одном халате, Гермиона стала вешать её на крючок, наслаждаясь мокрой душистой тишиной, как вдруг увидела чью-то одежду, висящую на другой вешалке в углу. Окантовка подола мантии была зелёной. Рядом висели аккуратно сложенные брюки.
У Гермионы возникло непреодолимое желание расхохотаться в голос, а потом садануть по двери кулаком. Тролль его раздери, ну почему Малфою надо было притащиться сюда именно тогда, когда она решила в кои-то веки поплавать? За третий год пребывания старостой Гермиона пришла сюда всего-то второй раз, но прошлый раз ей искупаться так и не удалось – за ней почти сразу же прислали Рона, потому что надо было срочно прийти к МакГонагалл. А в этот раз… Её просто преследует какой-то рок. Что она натворила в этой жизни, что боги сделали Малфоя её наказанием? Н да, придётся уходить несолоно хлебавши, ещё она в одном бассейне вместе с Малфоем не плавала! Да она на одном кладбище с ним лежать не хотела бы! Малфой в плавках – угар!.. Надо уходить по-тихому, пока этот белобрысый хорёк её не засёк и не прицепился с какой-нибудь очередной гадостью.
Гермиона потянулась за мантией, как вдруг за спиной раздался знакомый голос, противно растягивающий слова:
– О, кого я вижу, сама грязнокровка Грейнджер почтила ванную старост своим присутствием… К чему бы это?
– Грязнокровке захотелось поплавать, – в тон ему ответила Гермиона, резко повернувшись. Неслышно подкравшийся Малфой стоял, вальяжно прислонившись к косяку плечом и сложив руки на груди, хозяин Вселенной, ни дать, ни взять. Слава Мерлину, он был в толстом махровом темно-зеленом халате с вышивкой золотом, ещё ей не хватало любоваться на его полуобнажённую натуру, так ведь и кошмары по ночам замучат. – Это же ванная для старост, не так ли? Я староста Гриффиндора Гермиона Грейнджер, если ты забыл об этом в приступе обострившегося склероза, я пришла сюда с полным правом, решив немного… м-м-м… расслабиться. А ты что здесь делаешь, Малфой? Ты ведь почётный член клуба слизеринских грязнуль имени профессора Снейпа, как я сегодня узнала.
– Откуда такие сведения, Грейнджер? Ты всегда веришь Поттеру на слово? Зря, ой, зря, мужчинам нельзя верить… Даже таким жалким представителям мужского пола, как Поттер. Хотя, какой он мужчина, что-то я погорячился… Расслабляться она сюда явилась, видите ли… – в голосе Малфоя слышалась явная насмешка над её фразой, которая в его устах сразу же приобрела какой-то двусмысленный оттенок.
Гермиона вспыхнула, но не придумала сходу, чтобы такое вредное ответить и одним махом поставить его на место. Малфой лениво разглядывал её откровенно оценивающим взглядом, намеренно пялясь на вырез халата, чтобы смутить её и заставить позорно ретироваться. Гермиона решила стоять насмерть.
– Слушай, – тон Малфоя чуть изменился в нём слышались какие-то новые нотки, а сам он в это время пристально изучал свои ногти, – а ты не могла бы прийти сюда как-нибудь в другой раз, а? А то мне совсем не везёт – в квиддичных раздевалках сток забился, в Слизеринских душевых очередь вымокших насквозь игроков. – Драко насмешливо взглянул на неё из-под полуопущенных век. – Видишь ли, я сам сюда только что пришёл и вовсе не намерен принимать совместную ванну с грязнокровкой, даже если эта ванна размером с бассейн. Вообще, я не уверен, что стал бы с грязнокровкой в одном море купаться, не говоря уже о какой-то ванне. Сделай милость, приди сюда как-нибудь в другой раз, по-хорошему прошу. А я, так уж и быть, не стану обращать на тебя внимания целую неделю. Прекращу отпускать на твой счёт шуточки и вообще обещаюсь тебя игнорировать, и не только тебя, но и Уизли, и Поттера в придачу. Ну, как? По рукам?
– По рукам? Ты готов дотронуться до руки грязнокровки, лишь бы выжить меня отсюда? Хотя нет, я не согласна, раз уж ты не моешь руки после туалета… – лицо Драко стало напряжённым, Гермиона позлорадствовала про себя, так как сумела удачно пнуть его самолюбие. – Этого удовольствия я тебе не доставлю, – в её голове возник один в меру авантюрный план. – Сделаем ещё лучше. Давай сплаваем на перегонки, ну, раз пять, допустим, по длине бассейна. Проигравший вообще не будет пользоваться этой ванной до конца года. Идёт? По-моему, это вполне справедливо.
– Грейнджер, да ты хоть соображаешь, что ты предлагаешь? Неужели ты думаешь, что плаваешь лучше меня, Драко Малфоя? – от возмущения он даже забыл растягивать слова и поменял позу, встав ровно и перестав подпирать косяк.
– Так тебе же лучше, Малфой – я проиграю, и ванная будет в твоём полном распоряжении. Разве не соблазнительно?
– Ещё как соблазнительно, – нехорошо усмехнулся он, снова в упор уставившись на её грудь. – Замёрзла?
– Нет! – Гермиона вспыхнула и сложила руки на груди, обняв себя за плечи и в очередной раз обозвав его про себя слизеринским гадёнышем. – Пошли, если откажешься, поделюсь этим по большому секрету с Парвати и Лавандой, а уж они-то незамедлительно растрезвонят об этом на всю школу! Драко Малфой испугался соревноваться с Грейнджер и автоматически потерял право посещения ванны старост, – прищурилась она и думая про себя, что достаточно ехидно выглядит.
– Эй, мы же ещё не договорились… – немного растерялся Драко, глядя на Гермиону, уверенно вошедшую в огромную ванную комнату и направившуюся к крану с морской водой.
– Договорились, договорились, – незаметно улыбнулась Гермиона, откручивая нужный кран, украшенный опалами, на полную мощь. Гулкий звук льющейся воды заполнил огромное помещение, эхом отражаясь от стен.
Когда Гарри нелегально побывал в этой ванной ночью на четвёртом курсе, утром он с горящими глазами сообщил, что ради одной только этой ванной можно захотеть стать старостой, и вообще – в ней хочется остаться жить. Вся комната и длинный бассейн были выложены белоснежным мрамором с голубоватыми прожилками, с потолка свисала огромная хрустальная люстра, которая могла сделать честь любому концертному залу классической музыки, добрая сотня кранов с водой и пеной были позолоченным и украшенными полудрагоценными камнями, а на высоких готических окнах были длинные, до пола, непрозрачные воздушные занавески цвета слоновой кости. В углу бассейна имелся небольшой трамплин для любителей прыжков воду, а на скамьях лежали стопки белых полотенец на случай, если кто-то забудет своё. В ванной всегда было тепло, видимо, на неё было наложено какое-то мощное заклинание, ведь никаких признаков камина в помещении не имелось.
Гермиона ещё раз дотронулась до крана, сверкающего в свете тысяч свечей люстры, думая о том, что Малфой не пойдёт на попятный, о-о-о, это же сродни бесчестью – отпрыски великих семей не позорят своё имя, не выполнив обязательство или не сдержав слово. А девушка прекрасно знала о своих возможностях, её отец всегда говорил, что она родилась в воде. Плавание – это вам не полёты на метле, это она могла.
– Разве мы спорили? – Малфой вошёл в ванную комнату вслед за ней, его отрывистые слова теннисным мячом бились о стены.
– Я всё равно не собираюсь бить с тобой по рукам, я, знаешь ли, брезгливая. Можешь уходить, но если ты сейчас уйдёшь, признавая, что я сильнее, то автоматически потеряешь своё право приходить сюда. Я бы на твоём месте хотя бы попробовала.
– А я на твоём месте, Грейнджер, не зарывался бы, – в голосе Драко послышала угроза. – И вряд ли ты когда-нибудь окажешься на моём месте, разве что во сне. На месте привлекательного богатого чистокровного слизеринца…
«…сына Пожирателя Смерти, гадкого хорька и маменькиного сынка», – добавила про себя Гермиона, подняв брови в абсолютно малфоевской манере и хмыкнула, максимально насмешливо сказав вслух:
– Привлекательного? Ну, на вкус и цвет все зелья разные…
– Что, тебя больше привлекает этот нескладный нищий рыжий Подлизли с россыпью веснушек или этот тщедушный Шрамоголовый Очкарик, спаситель человечества, который изображает из себя рокового брюнета с глазами цвета ревности?
– Нет, – Гермиона мечтательно улыбнулась себе под нос, глядя на мощную струю воды, вырывающуюся из крана под большим напором. – Я предпочитаю синеглазых блондинов атлетичного телосложения с волосами цвета спелой пшеницы. Так что извини, Малфой, ты немного не в моём вкусе. Вернее, не немного, а совсем не в моём вкусе. Будь ты последним мужчиной на земле… – но Драко её уже не слушал. По его лицу будто дымка промелькнуло какое-то самодовольное выражение, которое Гермионе совсем не понравилось. Он явно её не дослушал, думая о своём. Кажется, он что-то задумал, и ей это совсем не понравилось.
– Ладно, Грейнджер, давай соревноваться, так уж и быть. Но имей в виду, я не дам тебе форы, не посмотрю на то, что ты девчонка.
– Где уж тебе, ты же не джентльмен, – пробормотала Гермиона будто себе под нос, но постаралась, чтобы Малфой её услышал. Тот не остался в долгу и в ответ пробурчал:
– Можно подумать – ты леди…
«1:1», – усмехнулась Гермиона мрачно и тоже сделала вид, что не услышала. Неужели последнее слово всегда будет оставаться за ним? И когда он успел насмотреться классических маггловских фильмов? Хорёк…
Вслух она сказала:
– Тогда убирай свою палочку, оставь её там, в коридорчике, чтобы всё было по-честному.
– Свою палочку, Грейнджер, я убрать никак не могу, но если ты об этой, – Драко с насмешкой достал волшебную палочку из кармана халата, – то так уж и быть, оставлю её там, где ты сказала.
Гермиона поморщилась, услышав очередную пошлость, но ничего не сказала, решив не заострять на этом внимания. Пусть не думает, что она так внимательно его слушает и обращает внимание на каждое его слово.
Малфой вернулся, на ходу возясь с туго затянутым поясом халата.
– Один вопрос, Грейнджер, ты как плыть собираешься – голышом, или ты такая предприимчивая, что у тебя купальник с собой есть? Может, прямо в халате в воду прыгнешь? Здесь имеются только запасные полотенца, купальников и халатов нет.
«О, не-е-е-ет… Мерлин подери», – естественно, у неё не было купальника, кто в нём ходит в ванную и кто вообще привезёт его с собой в Хогвартс?
Малфой довольно ухмыльнулся, видя её замешательство.
– Значит, нет?.. Прекрасно. Может, ты откажешься от нашего маленького соревнования и заочно присудишь мне победу, навсегда забыв дорогу в ванную для старост? – Малфой был доволен. Он расплылся в улыбке, явно ожидая что она откажется от соревнования.
– Ни за что! – буркнула Гермиона, лихорадочно соображая, что сделать. Нет уж, этого удовольствия она ему не доставит – так просто он не выживет её отсюда. Но что же делать? Её размышления прервал чей-то гнусавый голос:
– Эй, в ванной для старост девочке и мальчику нельзя находиться вдвоём, – от их криков оживилась обычно сонная русалка на картине, висящей на стене. Она беспокойно била чешуйчатым хвостом, старательно прикрывая голую грудь длинными зелёными волосами. – Это против школьных правил, я буду вынуждена доложить об этом завхозу Филчу, когда он в следующий раз придёт сюда убираться. Я…
– Если ты, красавица, не замолчишь, я оболью тебя волшебным растворителем, и ты уже никогда никому ничего не доложишь, поняла? – угрожающим тоном сказал Малфой, хотя Гермионе показалось, что он шутит. На русалку, однако, его угроза подействовала, и зеленоволосая красавица, возмущённо плеснув хвостом, нырнула в море от греха подальше, соскользнув с покрытого водорослями камня.
«…Может, в нижнем белье плыть? Но оно телесного цвета, сразу же станет прозрачным». Как же она не сообразила сразу, что из её затеи ничего не выйдет? А ещё умная…
– Ладно, Грейнджер, долго ты своими тупыми маггловскими мозгами будешь думать, откуда взять купальник? – Малфой делал вид, что теряет терпение. Русалка заинтересованно высунула голову из воды, внимательно прислушиваясь к их пикировке.
– Эй, девочка, ты в нижнем белье?
Покраснев, Гермиона нехотя кивнула, думая, какое русалке до этого дело.
– Так сделай его тёмным цветом, чтобы не просвечивало, если ты так щепетильно к этому относишься! И всего делов-то, – пожала плечами озёрная жительница и вновь нырнула, покосившись на недовольного Драко и памятуя об обещанном растворителе.
«Чёрт, а ведь она прав, как всё просто!» – Гермиона мысленно отругала себя за несообразительность, забыв поблагодарить за дельный совет.
Малфой скривился, будто хватанул лимон, а вслух сказал:
– Хорошо, что эта зелёная решила тебе помочь, а иначе ты бы тут мялась и переступала с ноги на ногу до третьего возвращения Тёмного Лорда, я же жажду избавиться от тебя как можно скорее. Я тут уже полчаса торчу по твоей милости… Вода-то давным-давно налилась и….
– Негрус, – мрачно прервала его монолог Гермиона, указав на себя палочкой. Упс… Халат тоже стал чёрным, довольный Малфой расхохотался, старательно делая вид, что дико удивляется её тупости.
– Эх, грязнокровка, надо было сначала раздеться… Всё, что ли? Готова?
Гермиона аккуратно заглянула в вырез халата, предварительно отвернувшись; лямка бюстгальтера была чёрной, значит – получилось. Она повернулась к Малфою.
– Эй, красавица, – Драко подошёл к картине с русалкой и постучал по позолоченной раме, – покажись, сделай милость. Зеленоволосая вынырнула, снова забравшись на скользкий мокрый камень. – Мы тут соревноваться собираемся, не могла бы ты скомандовать, а заодно и проследить, чтобы никто не жульничал? Заодно убедишься, что мы ничего предосудительного не делаем.
– Ну, если ты попросишь… – безразлично пожала точёными плечиками русалка, а потом вдруг игриво подмигнула Драко, приглядевшись к нему. – А ты ничего, блондинчик. Не всегда старосты такие симпатичные… Ты мне нравишься. Кажется, я почти влюблена, и она состроила Малфою глазки.
– Грейнджер, попроси её, – бросил Драко Гермионе, отходя от картины и польщённо улыбаясь словам русалки. Пусть это комплимент и нарисованной женщины, а всё равно приятно. Гермиона хихикнула – надо же, непробиваемый Малфой, а при всём при этом тщеславный, хоть что-то человеческое ему не чуждо. Вслух же она возмутилась:
– Вот ещё! И не подумаю даже! Это ты угрожал ей растворителем, тебе и просить. Не забудь ещё извиниться перед этой намалёванной хвостатой красоткой, а то разлюбит, чего доброго. Кто тогда будет тебе комплименты делать?
– Найдутся желающие, – сквозь зубы пробормотал Драко. – Эй, ты, хвостатая, извини, – грубо сказал он русалке, Гермиона и не подумала бы прощать, извинись кто перед ней в таком тоне, но озёрную жительницу, похоже, вполне удовлетворили его слова.
– Ладно, я согласна вам помочь, чего не сделаешь для такого милого молодого человека. Вставайте по местам, я готова.
Гермиона встала у бортика бассейна, всё ещё не решаясь снять халат, Драко встал рядом метрах в полутора от неё.
– Значит, так. Заплыв – пять раз по всей длине бассейна, любым стилем, проигравший теряет право пользоваться этой ванной до конца года. Начинаем на счёт три. Всё так? – Малфой вопросительно приподнял брови.
– Да, и не жульничать, а то знаю я слизеринцев…
– Халат снимай! – прикрикнул он, внезапно рассердившись. – Слизеринцев она знает… Вот скажи мне, Грейнджер, почему любой разговор вы сводите к недостаткам слизеринцев? И после этого кто-то ещё думает, что это мы разжигаем вражду между факультетами… Да мы вообще никого не трогаем, Слизерин – самый самодостаточный факультет, мы ни к кому не лезем, никого ни в чём не обвиняем, и это всем не даёт покоя, видимо. Скажи честно, вам завидно?
– Вот ещё! – возмутилась Гермиона, от злости рванув пояс почерневшего от заклинания халата и чуть его не оторвав с мясом. Но на вполне справедливую реплику Драко возразить ей было решительно нечего. – И вообще – ты сам-то разделся? Командует он тут…
– А как же, – хохотнул Малфой, – глаза разуй! – И Гермиона непроизвольно повернула голову. Изумрудный халат с золотой вышивкой лежал на полу у бортика. Она подняла глаза: н-да, атлетом Драко назвать было сложно, скорее он был худощавым, но ладно сложенным. Вопреки ожиданиям, кожа его была не молочно белой, а чуть тронутой загаром, будто его припудрили золотистой пыльцой одуванчика. Тролль его за ногу, а он неплохо выглядел. Гермионе никогда не приходило в голову, что у Малфоя кроме бледного узкого лица есть тело, где-то там, под безупречно сшитой мантией, тело – кости, плоть, кожа...
Как во сне она отвернулась, сморгнув видение, встала на мраморный бортик и позволила халату соскользнуть с плеч, сердце тяжело забухало в груди – видимо оттого, что любое соревнование всегда волновало её, даже, можно сказать, нервировало. Дело было вовсе не в том, что ей хотелось выиграть, чтобы приходить в ванну для старост, скорее это было дело принципа – выиграть у Драко Малфоя, поставить на место заносчивого слизеринца, доказать, что грязнокровки тоже на что-то годятся. Она не видела, как Драко поднялся на бортик и встал рядом с ней, не слышала, как он сказал что-то едкое по поводу её перекрашенного нижнего белья, чтобы смутить и свести на нет её боевой настрой. Всё, что она видела – это длинный беломраморный бассейн, наполненный прозрачной зеленоватой морской водой, всё, что она слышала – это шум крови в ушах.


Глава 38


Глава 38

…И на счёт «три» они одновременно вошли в прохладную воду почти без брызг, лишь слегка потревожив её поверхность. Гермиона нырнула, резко и сильно оттолкнувшись от бортика ногами, чтобы проплыть под водой как можно дальше. Проплыв значительное расстояние, она вынырнула, выдохнула, вновь набрала воздуха в лёгкие и опять нырнула. Драко не было видно, хотя под водой она держала глаза открытыми.
Гермиона толчками быстро двигалась вперёд, загребая руками воду и отталкиваясь ногами, кругом были пузыри, отчего ей казалось, что она попала в бутылку с шампанским. Вот и противоположный бортик! Она вынырнула, чтобы вновь набрать воздуха, ей хватило секунды, чтобы оглядеться и понять, что Малфой её опережает, хотя и ненамного. Он уже плыл обратно вполне профессиональным кролем, его руки будто разрезали воду. Злость придала ей сил, и Гермиона, даже не передохнув как следует, нырнула и поплыла обратно, извиваясь всем телом, чтобы не терять скорость после толчка ногами.
Бортик… Бортик… Бортик… Бортик… Есть!
Гермиона вынырнула в последний раз, тяжело дыша и тряся головой, чуть-чуть потеряв ориентацию в пространстве. Лёгкие разрывались от недостатка кислорода, в голове шумело, перед глазами плясали синие точки.
Она устало прислонилась спиной к бортику и откинула голову, ухватившись рукой за металлический поручень лестницы, чтобы непроизвольно не уйти под воду. Сердце колотилось как безумное, в висках стучало, ноги ныли, кровь отчего-то пульсировала в руке, которой она крепко держалась за поручень. Здесь, у самого края бассейна, было мелко, но Гермиона не рисковала встать на ноги. Совсем рядом точно так же не мог отдышаться Драко, прикоснувшийся к бортику лишь какой-то секундой позже неё.
– Малфой, – прохрипела она, тряся головой, дыхание упорно не хотело восстанавливаться, – я победила. Ты признаёшь своё поражение?
– Нет, – так же хрипло ответил он, стараясь отдышаться и поставив локти на мраморный бортик – пока нас не рассудит русалка. – С его растрёпанных светлых волос прямо на лицо стекали капли воды, мокрые ресницы склеились, грудь тяжело вздымалась.
Гермиона откинулась на пологий бортик, казалось, эта часть бассейна была специально сделана так, что можно было лечь на край бассейна и расслабиться, находясь в воде.
– Ладно, пусть нас рассудит русалка, но я точно знаю, что я победила. Эй, Мелинда, кто победил?
– Откуда ты знаешь её имя? – Драко изумлённо перевёл взгляд с картины на Гермиону.
– Там в углу рамки табличка с названием картины и именем художника, на маггловских картинах всегда такие делают. Видно, художник не был волшебником. Что, маггловские знания тоже иногда бывают полезными, а? – уколола его Гермиона, но Малфой только отмахнулся, делая вид, что не услышал её.
– Эй, Малинда, или как там тебя, кто победил? – крикнул он, демонстративно отвернувшись от Гермионы.
– Извини, красавчик, но девушка права – она выиграла. Ты побеждал всё время, но в последний пятый заплыв она так рванула, что смогла обойти тебя… – русалка гордо восседала на камне, напрочь позабыв о том, что собственные прелести надо прикрывать волосами.
– Тролль тебя возьми, Грейнджер! – Драко обжёг её злым взглядом, раздосадованно хлопнув ладонью по воде. У него был такой вид, что Гермионе на секунду показалось, что он ударит её, и в то же время его гнев казался каким-то ненатуральным, наигранным, как будто он изо всех сил пытался убедить её, что жутко сердит. – Куда ты уставилась?!
– Что это? – округлившимися глазами Гермиона смотрела на кулон на его груди, маленький кулон из лунного камня на серебряной цепочке – сгусток молочного тумана с серебряной искоркой внутри… Она непроизвольно протянула руку и дотронулась до кулона пальцами, случайно задев кожу. Оба вздрогнули.
– Не смей дотрагиваться до меня, грязнокровка! – недовольно зашипел Драко, дёрнувшись. – Мне что – ещё раз мыться по твоей милости?
Гермиона отдёрнула руку, будто обжёгшись.
– Что это? – повторила она нахмурясь, будто и не услышав очередного оскорбления.
– Подарок любимой девушки, кулоны из лунного камня очень модные в этом сезоне, знаешь ли… Вон и Уизли подарил тебе такой же, – Драко указал пальцем на кусочек луны на её груди.
– А-а-а, – она опустила глаза на украшение, не желая вдаваться в подробности и объяснять Малфою, что это совсем другой кулон, подаренный совершенно другим человеком.
Драко отчего-то помрачнел, держась за поручень, резко поднялся по лесенке и будто случайно довольно сильно задел её плечом, но и не подумал извиниться, хотя сделал ей больно.
– Поздравляю с победой, счастливо оставаться, грязнокровка, бассейн в твоём распоряжении, ноги моей здесь не будет, даю слово Малфоя.
Гермиона оглянулась – он уже накинул халат и вытирал волосы белоснежным полотенцем, взятым из стопки. Она поднялась по мокрой скользкой лесенке – Малфой и не подумал подать ей руку, нахально пялясь на неё. Он стоял спиной к двери в коридорчик.
Девушка взяла свой халат и только, было, собралась его накинуть, как из коридорчика послышался какой-то непонятный шум, и в ванную комнату ворвались Рон и Гарри, размахивающие волшебными палочками. Без всяких объяснений они уложили ни о чём не подозревавшего Малфоя двойным Ступефаем в спину, он даже не успел оглянуться. Хорошо ещё, что он упал на стопку полотенец, иначе неминуемо разбил бы голову о мраморный пол.
– Гермиона, он ничего тебе не сделал? – взволновано выкрикнул Рон, подбегая к ней и обнимая. Он прижал её, мокрую, к себе, заглядывая ей в глаза и гладя по волосам, с которых неприятно текло. – Как ты, девочка моя? Всё хорошо? Он что-то тебе сделал? Скажи, не молчи! – довольно ощутимо встряхнул он её. Ничего не понимая, Гермиона отшатнулась от него, прикрываясь не надетым халатом.
– Гермиона, ты в порядке? – подскочил к ней Гарри, собираясь уже ощупывать её руки и ноги на предмет переломов и увечий. – Как этот гнусный урод умудрился заманить тебя сюда?
– Что вы сделали?.. – она никак не могла прийти в себя. – Да вы с ума сошли! – Гермиона кинулась к лежащему Малфою, он был без сознания. – Вам крупно повезло, что он ничего себе не разбил, отделаетесь выговором Дамблдора и наказанием недели так это на две, плюс вычетом каких-то ста баллов с каждого… – прошипела она. – Вы, вообще, в своём уме? Как вы тут оказались? Да вы могли запросто его убить, стукнись он головой о мраморный пол! – Гарри и Рон растерянно переводили взгляд с неё на лежащего без сознания Малфоя. – Заклинанием в спину… И это гриффиндорцы! Мне за вас стыдно.
– Но… но мы думали, что… – оправдывался Рон.
– Что Малфой заманил меня сюда обманом и удерживает, насилуя в особо извращённой форме? – фальшиво рассмеялась Гермиона. – Да мы совершенно случайно встретились здесь, не смогли поделить бассейн и решили устроить соревнование. Выигравший до конца года пользовался бы ванной старост, а проигравший терял такое право.
– И… и всё? – несмело улыбнулся Рон, вновь обнимая её.
– Ну да! – Гермиона вырвалась из его объятий и вновь наклонилась над Драко, присев на корточки. Он всё ещё был без сознания.
– Эта девочка права, я всё видела, – оживилась вдруг русалка. – Они просто плавали наперегонки, причём девочка победила, а блондинчик обиделся, вылез из бассейна и собрался уходить. Всё так и было.
– Ох, снова мы дел натворили… – насупился Гарри. – Понимаешь, после тренировки мы вернулись, когда дождь немного утих, и, не найдя тебя в гостиной, стали у всех спрашивать. Джинни сказала, что ты куда-то ушла, причём довольно давно. В библиотеке тебя не было, там мы побывали первым делом, а потом мне пришло в голову глянуть карту Мародёров, и в ванной для старост было два крестика – с твоим именем и именем Малфоя. Крестики были совсем рядом, и я… мы подумали, что… может, ну, что он оглушил тебя или ещё что, мало ли, что этому придурку в голову придёт. – Гарри сбивался и тяжело дышал, видимо, они бежали сюда со всех ног.
– Давайте так, вы уходите отсюда, а я привожу его в чувство и говорю, что он поскользнулся и упал, ударившись головой, тогда вам ничего не будет. Поняли?
– Э-э-э… Поняли, – почесав голову, сказал Рон. – А если он вспомнит, что произошло?
– Ничего он не вспомнит, вы применили заклинание, когда он стоял к вам спиной. Тоже мне, само благородство… Годрик Гриффиндор в могиле ворочается, глядя на тех, кто учится на его факультете… – буркнула Гермиона. – Всё, уходите, человеку нельзя долго оставаться без сознания. Я приведу его в чувство.
– Два пусть хоть вообще сдохнет, Гермиона, это же Малфой! – возмутился Рон.
– Рон, как ты можешь так говорить? В прошлом году, поступая на курсы целителей к Мадам Помфри, я давала клятву Асклепия, обещая помочь любому человеку, нуждающемуся в медицинской помощи, будь это хоть Пожиратель Смерти. В конце концов, Малфой совершенно ничего мне не сделал, хотя вполне мог. Всё, это не обсуждается, уходите! – Гермиона уже выталкивала их обоих в коридорчик.
Взяв палочку и вернувшись в ванную комнату, девушка уже в третий раз склонилась над Малфоем.
– Энервейт! – тот слабо застонал, но глаза не открыл. – Энервейт!
– Ай-яй-яй, что натворили эти мальчики! – Мелинда вся извелась на своей картине, переживая за симпатичного паренька, лежащего без сознания на стопке полотенец. – Я обязательно расскажу ему, что произошло, тогда он нажалуется, и тех двоих накажут! – мстительно сверкнула она глазами на Гермиону.
– Тогда я точно оболью тебя растворителем! – на полном серьёзе пообещала ей девушка. – А ещё лучше – наложу на тебя Силенцио Максимус прямо сейчас, чтобы ты замолчала навсегда, – прикрикнула на неё Гермиона. Русалка обиженно плеснула хвостом и нырнула в море, только её и видели. – Энервейт, Малфой, – Гермиона выкрикнула заклинание уже в полный голос, чуть не ткнув Драко палочкой в закрытый глаз – он что-то подозрительно долго не приходил в себя.
Гермиона решила, что нужно перевернуть его на спину, и пыхтела минут пять, пытаясь сделать это. То ли Малфой был такой тяжёлый, то ли её руки такими слабыми, но у неё никак не получалось приподнять абсолютно расслабленное тело и перевернуть его. Кое-как справившись, девушка подложила ещё пару полотенец ему под голову, отдышавшись и поймав себя на мысли, что внимательно рассматривает лицо Малфоя.
Гермиона видела его так близко первый раз в жизни. Гм, сейчас его даже можно было назвать довольно привлекательным, потому что на лице не было вечно недовольного, капризного, типично малфоевского выражения.
…Ей всегда казалось, что Драко похож на черно-белую фотографию, облитую молоком: белым было лицо, а чёрным – мантия. Он казался бесцветным, бледным, лишённым красок, будто природа забыла раскрасить его лицо. Когда остальные люди краснели от стыда или гнева, Малфой только ещё сильнее бледнел.
Гермиона внимательно смотрела на его спокойное умиротворённое лицо, не понимая толком, зачем она это делает. Казалось, что он спит, а ей всегда нравилось смотреть на спящих людей. Было в этом какое-то извращённое удовольствие…
У Драко был тонкий прямой аристократический нос с изящными нервными ноздрями. Пожалуй, у него был самый замечательный нос из всех, которые она когда-либо видела. Красивый породистый нос. Идеальный нос. Всем носам нос. Одень на Драко наволочку домашнего эльфа и не давай ему мыться целый год – за счёт своего носа он всё равно будет выглядеть аристократом до мозга костей.
Подбородок у Драко был, правда, чуть узковат, даже островат, но лицо это особо не портило, совершенный нос компенсировал этот недостаток.
Губы у него были небольшие, бледно-розовые, нижняя полнее верхней, отчего лицо приобретало капризное выражение, сохраняя при этом что-то детское. Гермионе вдруг захотелось улыбнуться: н-да, Драко с закрытым ртом и Драко, выкрикивающий какие-то очередные гадости в её адрес – это два совершенно разных человека.
Его русые ровные брови были какой-то чудной формы, не прямые, не дугой, не домиком, а какие-то… Нет, и слова не подберёшь. Какие-то удивлённые, приподнятые сами по себе, чуть вытянутые к вискам. Гермиона подумала, что это не Малфой всё время приподнимает брови, а просто они у него такие сами по себе. А ещё они показались ей странного чуть зеленоватого, прямо-таки фисташкового оттенка. Смешно – зелёный брови! Она решила, что это из-за освещения.
У Драко оказались тёмные довольно длинные прямые ресницы, как у телёнка, хотя сам он у неё ни в коей мере с телёнком не ассоциировался. Странно, она никогда не обращала внимания на то, какие у него ресницы… Глаза она помнила по памяти – серые, какие-то дождливые, осенние, как небо над октябрьским Лондоном.
И у него были мягкие светло-русые волосы, будто выгоревшие прядями. Сейчас они были мокрыми и слипшимися, но всё равно очень светлыми, хотя от воды волосы обычно темнеют. Будь Малфой девчонкой, Гермиона сразу же сказала бы, что волосы у него мелированные, тонированные, или колорированные, Мерлин его знает, что там модно в этом сезоне, но нет, Драко на такое в жизни не пошёл бы, вы что – он же мужчина!
Гермиона презрительно хмыкнула, совсем забыв, что вообще-то должна привести его в чувство как можно скорее. Спохватившись, она опять применила оживляющее заклинание.
– Энервейт! – снова никакой реакции. Ей это совсем не нравилось. А вдруг он… У неё не было с собой зеркальца, чтобы проверить, дышит ли он, поэтому девушка осторожно распахнула халат Малфоя, ещё раз мельком глянув на кулон, встала на колени и прислонилась к его груди ухом, пытаясь расслышать сердце. Гладкая кожа была чуть влажной и в то же время приятно тёплой. С сердцебиением, вроде бы, всё было нормально.
– Что ты делаешь, Грейнджер? – послышался вдруг слабый голос. Она вздрогнула, резко подняв голову и встретившись взглядом с колючими серыми глазами.
– Я… э-э-э… Ты… т-ты упал и… Мало ли, что с тобой случилось? Я испугалась и подбежала к тебе… Я хотела привести тебя в чувство, но никак не получалось, ты не реагировал на заклинание, и я подумала, что… – Гермиона поднялась с колен и села на бортик, опустив глаза и вертя палочку в руках.
– Как это я упал? Что, вот так просто взял и упал? – Драко сел, закрыв лицо руками, но был вынужден снова лечь, видимо, у него закружилась голова.
– А ты сам не помнишь? Ну, я не знаю, что именно произошло, – Гермиона скрестила пальцы за спиной. – Поскользнулся, наверное… Я отвернулась и не видела, просто услышала звук падения. Хорошо ещё, что ты упал на полотенца, иначе…– она старательно изображала растерянность.
– Можно подумать, что ты искренне сожалеешь о том, что я не разбил голову или что вообще не умер, раскроив себе башку о мраморный бортик.
– Честно говоря, Малфой, мне плевать на это, просто я давала клятву помогать любому, нуждающемуся в медицинской помощи. Если бы не это, ты бы валялся здесь до тех пор, пока Филч не пришёл бы убирать ванную, – разозлилась Гермиона. А чего она, собственно, хотела? Слов благодарности? Щаз! Это же Малфой!
– Спасибо на откровенность, Грейнджер. Всё, ты выполнила свою миссию по спасению и можешь идти, – голос у Малфоя был всё ещё слабый, но от этого не менее злобный. Слизеринец умудрился-таки встать и сейчас присел на одну из скамеек, стоявших вдоль бассейна.
– Я уйду тогда, когда захочу, я ведь выиграла соревнование, ты не помнишь? – взорвалась Гермиона, теряя терпение и вскакивая. Раскомандовался он тут! – Уходить собирался ты.
– Помню, что собирался. Я помню, что выбрался из бассейна, одел халат, стал вытирать волосы, а потом со стороны двери послышался какой-то шум и… Дальше провал. Что это был за шум? Сюда кто-то ещё входил? Ты не закрыла дверь на задвижку, когда вошла сюда вслед за мной? – Драко подозрительно уставился на неё, не мигая, он словно сканировал её внимательным тяжёлым взглядом.
«Тоже мне, детектор лжи нашёлся», – мрачно подумала Гермиона.
– Шум? – она старательно пожала плечами, изо всех сил стараясь не покраснеть. – Я ничего такого не слышала. Может, это у тебя в голове шумело от перенапряжения? Ты ведь пять раз сплавал туда и обратно…
– Ага, перенапрягся и упал в обморок? А тебе, девчонке, ничего не сделалось? Не смеши меня, Грейнджер! Может, это ты наложила на меня какое-нибудь заклинание? – он привычно поднял брови, заправив рукой мокрые волосы за уши, отчего стал казаться каким-то лопоухим. Гермионе стало смешно, она решила, что пора уходить, раз Малфой вполне живой, и к нему даже вернулся весь его сарказм.
– О, да, конечно, я супер-ведьма и умею колдовать без палочки… Всё, Малфой, счастливо оставаться, не буду предлагать тебе дальнейшую помощь, хотя любому другому предложила бы отвести его в больничное крыло. Но, раз уж ты меня милостиво отпускаешь, так и быть – я уйду, не дожидаясь благодарности, – и Гермиона поспешно вышла из ванной комнаты в коридорчик, накинула поверх халата мантию, обулась и покинула ванную для старост, гордясь своей находчивостью. На радостях она совсем забыла про болтливую русалку Мелинду.

***

Гермионе не удалось посидеть у камина с книгой, как она о том мечтала весь вечер, потому что как только она переступила порог гостиной, её сразу же перехватили Гарри и Рон, увлекли в уголок и расспросили обо всех подробностях её победы над Малфоем. Гермиона честно рассказала им всё, ну, почти всё, опустив лишь один момент – когда она дотронулась до кулона на груди Малфоя, и они одновременно вздрогнули. Было в этом что-то интимное, хотя это и был ненавистный жалкий хорёк Драко Малфой, Гермиона решила положить это воспоминание в копилку, в котором хранились такие личные тщательно оберегаемые сокровища, как улыбка Оливера Вуда, когда он поднял оброненное ей на втором курсе перо, как тот поцелуй с Гарри на узеньком столике в холодной лаборатории, как признание Рэнди в любви. Это было её и только её, что-то настолько личное, что из неё нельзя было бы выудить и под страхом смертной казни, не отнять в любых испытаниях.
Отчитавшись о славной победе над Малфоем и взяв с друзей обещание, что они никому об этом не скажут, Гермиона с сознанием выполненного долга отправилась спать. Тело приятно ныло и болело от физического перенапряжения – она была не слишком спортивной и не привыкла к таким нагрузкам.
Слава Мерлину – соседок по спальне ещё не было, иначе своей болтовнёй Лаванда и Парвати не дали бы ей уснуть. Вот ведь седьмой год общаются, видятся каждый день, за исключением каникул, разговаривают каждую перемену, за обедом, во время приготовления домашних заданий – и ведь мало им, ещё и перед сном болтают, пока не заснут на полуслове. Откуда у их находятся темы для разговора? Ладно бы, что-то дельное обсуждали, а то все разговоры о мальчиках и о нарядах, ну, об уроках, изредка; бывает, иногда перемывают учителям косточки, сплетничая об их личной жизни, вернее – о её полном отсутствии, но чтобы разговаривать об этом всё время...
Почистив зубы, приняв душ и хорошенько просушив волосы заклинаем Аэрис (иногда и Снейп бывает полезным!), Гермиона с удовлетворённым вздохом забралась в постель, предвкушая, как хорошо она сейчас уснёт, ведь от физической усталости хорошо спится, если она, конечно, не чрезмерная, но не тут-то было. Она возилась как навозный жук, то скидывая одеяло, потому что было слишком жарко, то натягивая его до самого подбородка, потому что ей вдруг становилось холодно. Гермиона поворачивала подушку другой стороной и взбивала её, задёргивала полог и открывала, проветривала комнату и вставала попить воды – бесполезно, ничего не помогало. Её охватило какое-то смутное желание непонятно чего, какое-то неясное томление. Хотелось потянуться как следует, размять мышцы, будто сведённые судорогой, выгнуться дугой, запрокинуть голову, вытянуть носочки и напрячь мышцы всего тела. И Гермиона потягивалась, лёжа на кровати, потягивалась, раскинув руки в стороны, спустив ноги на пол и резко вскочив, потягивалась, по-кошачьи выгибая спину и встав на полу на четвереньки в какую-то ужасно нелепую позу, подсмотренную по телевизору в передаче «Фитнесс для домохозяек». Но ничего не помогало. Она даже сходила в ванную и плеснула холодной воды в лицо – бесполезно, только пижаму забрызгала, и пришлось переодеваться. Да что с ней такое? Будто её тело стало сжатой пружиной, и ей очень хочется распрямиться, а никак не получается. Как будто её одновременно охватило чувство предвкушения – как в детстве в Сочельник, сосало под ложечкой – словно перед тем, как зайти на экзамен, чесались кончики пальцев – как творческий зуд у художника или писателя от нетерпеливого желания заняться любимым делом, и хотелось есть – и всё это одновременно.
И тогда Гермиона решилась на последнее средство от бессонницы – лечь, закрыть глаза и вспоминать о чем-нибудь приятном, подробно, в деталях. Она знала, что в какой-то момент воспоминания станут нечёткими, какими-то смазанными, станут путаться в голове, и тогда она поймёт, что засыпает. Ей нравилось ощущать эту границу между реальностью и сном, вот она ещё вспоминает… секунда – и уже видит сон. Ей казалось, что она может контролировать себя, в какой момент надо заснуть, хотя – это ей могло всего лишь казаться.
Сегодня Гермиона решила вспоминать глаза, просмотрев свою коллекцию.
У неё всегда была хорошая память на лица, она могла без труда вспомнить лицо первой учительницы, соседки, давно переехавшей из их квартала, дальнего родственника, которого последний раз она видела в детстве… Лучше всего Гермиона запоминала глаза. Сходу она могла вспомнить цвет глаз любого человека, которого видела более-менее часто, или который произвёл на неё впечатление. Но отнюдь не все глаза она оставляла в своей картинной галерее, места удостаивались лишь самые интересные или необычные. Перед её мысленным взором словно вставала галерея, посвящённая одному единственному предмету – глазам.
Образы заструились под веками, будто картины, нарисованные жидкими красками на стекле; они появлялись и исчезали как слайды проектора, словно кто-то невидимый смывал их огромной тряпкой.
…У Рэнди глаза синие, васильковые, глаза цвета мая месяца, ресницы золотистые, пушистые и загнутые. А ещё его ресницы щекотные.
Глаза Рона темно-голубые, темнее, чем у Рэнди, с какими-то тёмными точечками, а ободок вокруг радужки синий; ресницы же у него рыжие, прямые и совершенно выцветшие, как будто их вообще нет.
У Гарри очень красивые глаза, по-настоящему зелёные, независимо от освещения, большие, прозрачные и в то же время непроницаемые, в оправе из чёрных загнутых девчачьих ресниц. Глядя в его глаза, Гермиона всегда вспоминала любимое старинное бабушкино кольцо с изумрудом, которое та обещала подарить ей на совершеннолетие. Жаль, что маггловское совершеннолетие наступает не в 17 лет, как волшебное... А вообще Гермиона много чего отдала бы, чтобы у неё были такие глаза и такие ресницы, как у Гарри. Но не судьба. Хотя, говорят, есть какое-то заклинание, с помощью которого можно менять цвет глаз. Не забыть бы поискать информацию об этом в библиотеке…
У неё самой глаза карие, самые что ни на есть банальные… Можно, конечно, сказать, что они цвета корицы или горячего шоколада, цвета лесного озера или листвы, прихваченной морозцем, цвета дубовой коры, да в конце концов – цвета грязи… Ведь сути это не меняет, как их не назови, всё равно её глаза карие. Да и ресницы подкачали – не накрасишь – их будто и вовсе нет – тонкие и прямые, как у коровы; ладно хоть – длинные, и на том спасибо.
Вот у Джинни тоже карие глаза, вернее, это она так говорит, утверждает, что у неё глаза цвета слабенького чая, но Гермиона-то точно знает, что они у неё жёлтые, как у кошки, а на радужке коричневые искорки, ресницы рыжеватые, но не выгоревшие, как у Рона, а темнее.
У Лаванды Браун глаза бело-голубые, как будто кто-то разбавил молоком голубую гуашь, а потом нарисовал на её лице глаза. Кто-то скажет – красиво, а по мнению Гермионы эти глаза напоминали пластмассовые пуговицы. И с ресницами Лаванде не повезло – густые, но короткие, щёточка, а не ресницы.
Вот у близнецов Патил глаза огромные, выпуклые, почти чёрные, сливы, а не глаза, опушённые длиннющими загнутыми ресницами, тушью можно вообще не пользоваться, повезло им…
А ещё интересные глаза были у Мистера Олливандера, продавца волшебных палочек. Она и видела-то его всего раз, но такие необычные глаза не запомнить не могла. В его возрасте глаза должны быть блёклые, выцветшие, как у МакГонагалл, но нет. Его глаза какие-то пугающе светлые, яркие и прозрачные, будто он не человек, а… инопланетянин. Того и гляди из его глаз вырвутся лазерные лучи и пронзят насквозь.
Ещё у Дамблдора необычные глаза – проницательные, будто видят тебя насквозь. Гермиона несколько раз пыталась рассмотреть, какого они цвета, но каждый раз их цвет от неё ускользал, будто в этих глазах это было далеко не самое важное. Ей нет ничто было вспомнить любые глаза, а эти ей не давались. Где-то в памяти хранился образ глаз, как бы дико это ни звучало, а вот цвет… Хм.
Ой, ещё же профессор Снейп. Его глаза были самыми нелюбимыми в её коллекции, и не потому что они были самыми тёмными, а потому, что были самыми непроницаемыми. Зрачки его глаз сливались по цвету с радужной оболочкой, и от этого глаза казались пугающими чёрными дырами на лице. Наверное, таким цветом должна быть бесконечность. Если на свете и существовал абсолютно чёрный цвет – это был цвет глаз профессора Снейпа…
У Виктора тоже тёмные глаза, но они не такие бездонные, в них не упадёшь и не утонешь, забывая себя, они не как кратеры вулканов, засасывающие внутрь, не как магниты, притягивающие к себе чужие взгляды, когда зрительный контакт невозможно разорвать, как при работе с опытным гипнотизёром. У него глаза совсем не страшные.
А ещё есть Малфой. Его глаза появились в её коллекции только сегодня, и она ещё не успела в них как следует разобраться. У него серые глаза. Просто серые. Самые серые глаза на свете. Серые, как кошка из пословицы, как слово «фланель», как грозовое небо поздней осенью, серые, как скука, серые, как само слово «серый». В словаре для пояснения слова «серый» надо бы поместить цветную фотографию его глаз. Они не голубые, не серо-голубые, не сероватые, не с каким-то там оттенком стали, а просто серые. Хотя, может, они и с оттенком стали, просто Гермиона не помнила, чтобы она хоть раз в жизни видела сталь.
…Такого цвета бывают крысы, живущие в столовой и грызущие мешки с мукой, по крайней мере, в детских книжках их такими рисуют. Или мешки грызут мыши? Мыши, кстати, тоже серые…
Нет, у него глаза цвета подтаявшего снега, грязного мартовского дырястого заледеневшего снега на взгорке у хижины Хагрида, с северной стороны. Там тень, поэтому он долго не тает. Снег уже везде сходит, тут и там на чёрной жирной земле появляются яркие головки мать-и-мачехи, а снег цвета глаз Драко Малфоя у хижины Хагрида всё не тает, всё не сдаётся…
Хотя, нет, грязный снег, это уж слишком, пожалуй… Цвет его глаз… м-м-м… романтичнее. Пепел. Точно. Серебристо-седой пепел глаз… Так странно звучит. Надо написать про это стихотворение – седина глаз и пепел волос, нет, лучше – платина волос. Седые пепельные глаза… Они были тёмными, тёмными как угли, а потом сгорели и стали пепельными, покрылись седым налётом. Да, именно так всё с его глазами и было.
Или его глаза цвета холодной круглой гальки на дне озера, в котором живёт огромный кальмар? Можно взять плоский камешек и пустить его прыгать по воде блинчиком, он шлёпнет целых пятнадцать раз, а потом утонет, опустится на дно, оставляя после себя идеально ровные круги, и волны раздробят его, обточат… Серый холодный круглый камешек-глаз.
О, конечно, асфальт. Как она могла забыть? Старый серый потрескавшийся асфальт деревенской дороги, весь в бороздках, ямах и более тёмных свежих заплатках, по краям дороги пробиваются одуванчики, сумевшие своей упрямой жёлтой головой разворочать плотный слой битума. Старый посеревший асфальт, продавленный колёсами машин, вытертый ногами пешеходов, весь в плевках жвачки и въевшихся лужах бензина…
Может, его глаза цвета простого карандаша? Цвета твёрдого грифеля, аккуратно растёртого на белой бумаге, чтобы не порвать её. Грифель должен быть растёрт не на желтоватом пергаменте, а именно на белой маггловской бумаге…
Если бы она умела рисовать, она бы обязательно нарисовала его глаза простым карандашом, а потом тщательно сравнила бы их цвет… Если бы Малфой разрешил, конечно. Хотя нет, он бы никогда в жизни ей не разрешил. Ему было бы проще проиграть ей ещё какое-нибудь дурацкое соревнование, чем разрешить нарисовать его глаза. Да даже если бы он и разрешил – она же всё равно рисовать не умеет. А жаль. Если бы ей что и захотелось нарисовать, то это его глаза, непроницаемые, как занавески на окнах в ванной старост…
О чём она думает… О ком?.. Совсем с ума сошла… Нет, просто уснула.


Глава 39


Глава 39

У него чертовски болела голова. Не просто раскалывалась от боли, но ещё и кружилась вдобавок, тролль её возьми.
Драко с полчаса просидел на полу в ванной для старост, медленно приходя в себя, а потом ещё довольно долго умывался холодной водой, стараясь пересилить дурноту. Неужели грязнокровка права, и он просто грохнулся в обморок из-за перенапряжения? Да ещё и в присутствии этой… Моргану вашу! Так позорно проиграть девчонке – уму непостижимо. Но плавает она действительно отменно, это надо признать, видимо, это компенсация за то, что она совершенно не умеет летать на метле. Ладно, насчёт позорного проигрыша – это он погорячился. То, что она выиграла, ему лишь на руку. Когда он будет разводить её на постель, чтобы засвидетельствовать факт выигрыша двух тысяч галлеонов перед дружками-слизеринцами, то «признается» ей, что проиграл намеренно, как иначе он мог бы проявить свою симпатию, не вызывая при этом подозрения? Ох, и путалось же всё у него в голове, сам не понял, что такое надумал. Ладно, первый шаг, можно сказать, был сделан, удочка закинута. Хотя – нет, до удочки ещё было далеко, пока он только накопал червей и приготовил снасти, основная рыбалка ещё впереди.
Мерлин, как же болит голова… а ведь сегодня ему предстоит демонстрация эксперимента с кровью Грейнджер, как раз на сегодняшнюю ночь он наметил показательное проведение опыта с раствором Мейлиса. Отложить это Драко никак не мог, потому что это зелье долго готовилось, но портилось в течение суток, потому что его нельзя было хранить. По этой простой причине экстракт Мейлиса нельзя было просто купить где-нибудь в аптеке – слишком уж был короткий срок хранения, и для каждого отдельного случая раствор нужно было варить заново.
Что ж, надо было спуститься в гостиную Слизерина, переодеться, незаметно взять простынь и платок с кровью Грейнджер, позвать Нотта, МакНейра и Эйвери, доковылять до седьмой лаборатории и… Горные тролли, как же болит голова… Неужели без больничного крыла не обойтись? Ладно, после тройного Круциатуса бывало и похуже, правда, тогда он чуть не сутки валялся без памяти… Ну, держись, грязнокровка Грейнджер, тебе так мало осталось!
Кажется, от мысли, что скоро всё это прекратится, ему стало получше. Всё было бы совсем хорошо, если бы не…
– Мистер Малфой, не соизволите ли вы объяснить, почему вы не в гостиной собственного факультета в пять минут двенадцатого? Кажется, вы сегодня не на дежурстве… – Вот незадача… Снейп. В плохом настроении. Снейп в плохом настроении поймал его посреди слизеринского коридора после одиннадцати. Моргану вашу…
– Э-э-э… Профессор Снейп, я из лаборатории, точнее, в лабораторию. Помните, я просил у вас разрешения воспользоваться седьмой лабораторией, предназначенной для самостоятельных занятий учеников? – зачастил Драко, глотая слова и будто бы оправдываясь. На свете лишь два человека вызывали у него желание оправдаться – это его отец и Снейп. Ну, ещё, правда, дед, но он был не в счёт, так как Драко не так уж часто его видел. Что самое странное – желание оправдаться возникало вне зависимости от того, натворил он что-либо или ещё не успел. – Так вот, э-э-э… я… ну, в общем, зелье готово, я должен провести эксперимент сегодня.
– Но сейчас уже поздно, неужели нельзя сделать это завтра? – недоверчиво сдвинул брови Снейп.
– Видите ли, профессор, это экстракт Мейлиса, и… Сами знаете, что его надо использовать сразу же.
– Раствор, который определяет по крови, кому она принадлежит? – безмерно удивился декан. – Но зачем вам такой опыт?
– М-м-м… я летом прочитал одну маггловскую книгу, и там один человек, не помню, как это называется, типа аврора, смог оправдать обвиняемого, доказав, что на его рубашке была не кровь, а яблочный сок, таким образом, он не мог быть убийцей. Тот маггловский аврор провёл опыт, использовав какое-то маггловское зелье, – Драко старательно припоминал сюжет книги про какого-то Хомса, рассказанный ему летом Гермионой. – Мне стало интересно попробовать сделать то же самое, но я решил усложнить задачу.
– Хм, да, это очень интересно, мистер Малфой, иногда вы меня невероятно удивляете… Сначала не приготовить летом ни одного зелья, заданного на дом, а использовать старые дедовы запасы, а потом вдруг проявить такое похвальное рвение в школе и заняться зельями дополнительно… – Драко внутренне сжался. Мерлин, Снейп словно видел его насквозь. Из всех вопросов, какие только можно задать относительно того, зачем ему вообще всё это понадобилось, профессор задал именно тот, на который Драко не мог сходу придумать ответ. Голова болела неимоверно, и напрягаться и врать что-то сейчас было бы просто нереально. Но Снейп неожиданно выручил его сам. – Уж не хотите ли вы сказать, мистер Малфой, что школьная программа кажется вам настолько лёгкой, что вы игнорируете мои задания и предпочитаете самостоятельно заниматься тем, что потруднее, но, в то же время, поинтереснее?
– О, сэр, я вовсе не игнорирую…
– Ох, помолчите, Драко, вы всю жизнь валяли на зельях дурака, первым заканчивая приготовление зелья на уроке. Я понимаю, что это ниже достоинства Малфоя – взять и признать, что вам что-то нравится, ваш отец всегда был таким же, но поверьте мне, в занятиях зельеварением нет абсолютно ничего предосудительного, что могло бы показаться общественности м-м-м… неаристократичным и… э-э-э… унизительным для человека благородного происхождения. Ведь есть же у вашего деда роскошная лаборатория, так что…
– Да, сэр, вы правы, сэр, зелья – это не работа по связям с маггловской общественностью, этим я могу позволить себе заниматься без ущерба для собственной репутации. – Ха, Снейп думает, что он считает какую бы то ни было привязанность ниже своего достоинства, а какую бы то ни было работу недостойной Малфоев. В общем-то, именно так оно и было, но ведь то, что он делал, было не работой, это было развлечением. А никакие развлечения не были чужды аристократам и Малфоям в частности – Драко вспомнил рассказ приятелей о летних походах в «Притон весёлых магов» и задумался про себя, ходит ли туда его надменный отец.
– У меня будет одна просьба, – мрачно улыбнулся Снейп, когда Драко уже решил, было, что выкрутился. – Я хотел бы присутствовать при проведении опыта. Это возможно, мистер Малфой? – Уф, Моргану вашу… Не-е-е-ет, он же всё испортит! Как, спрашивается, проводить опыт с кровью Грейнджер? – Какие-то проблемы, Драко? Вы возражаете?
– О, что вы, сэр, нет-нет, я просто… Я задумался, какую кровь взять для демонстрации.
– Могу предложить вам из своих запасов кровь бумсланга, валлийского зелёного дракона и индонезийского полосатого крапчика, кровь единорога, увы, пожертвовать не могу. В качестве человеческой крови можете использовать свою собственную.
– Вы хорошо придумали, сэр, спасибо. Я как раз хотел попробовать с разными образцами крови, чтобы убедиться, что зелье действует правильно.
– Значить, договорились, минут через сорок я приду в лабораторию номер семь и принесу с собой разные образцы крови. Если у вас всё получится, у меня будет повод добавить своему факультету пару десятков баллов, – произнеся подобную фразу про поощрение собственного факультета, любой другой преподаватель улыбнулся бы, но не Снейп. Он остался таким же бесстрастным, как и всегда.
– Э-э-э, профессор, я обещал показать опыт паре приятелей-слизеринцев, можно, они тоже придут? Просто уже поздно и…
– Хорошо, пусть придут, – задумчиво кивнул Снейп и стремительно пошёл прочь по коридору.
«Так, у меня есть где-то полчаса», – лихорадочно думал про себя Драко, спеша в свою спальню, чтобы переодеться и собрать приятелей. На его удачу в гостиной уже было пусто, а в спальне все были в сборе и ещё не ложились, потому что он предупредил их с утра, что сегодня состоится знаменательный опыт.
– Ну, наконец-то, Малфой, – самым нетерпеливым был, Нотт, естественно. – Мы уж думали, что ты там утонул, в этой своей ванной для старост. Что ещё стряслось?
– Да так, ничего, готовил плацдарм для претворения в жизнь последней части своего плана по доказательству того, что я переспал с грязнокровкой.
– Чего? – воскликнули Нотт, Эйвери и МакНейр одновременно.
– Ты не мог бы выражаться проще, а? – почесал затылок Николас. – Головой ударился, что ли? Лекции профессора Биннса – и те доступнее и понятнее.
– Насчёт головы ты, кажется, прав, Никки, я действительно ударился, и теперь она болит просто зверски.
– Так сходи к старушке Помфри, может, загремишь в больничное крыло на недельку, отдохнёшь… – мечтательно зажмурился лентяй-Невус, обожающий отлынивать от учёбы.
– Некогда, друг мой Нев, некогда, экстракт Мейлиса действует всего несколько часов после того, как он приготовлен, то есть после того, как в него добавлен последний ингредиент, – Драко на ходу переодевался, стягивая для быстроты застёгнутую мантию через голову и сбрасывая халат на пол.
– Нев? Это что-то новенькое, – удивился МакНейр. – Так меня только ты зовёшь… Вот буду в отместку звать тебя Драк. Или Дрок. Или…
– Некогда, болтать, люди, на опыт напросился Снейп, поэтому нам надо как можно быстрее нестись в лабораторию и провести опыт с кровью Грейнджер. Если же наш любимый декан придёт, не стану же я при нём трясти окровавленной простынёй! А сразу же после формального эксперимента с какой-нибудь другой кровью он отправит нас спать, а до утра зелье испортится, и…
– Ой, Драко, или Дрок? или Драк? – насмешливо перебил его Теодор, – думаешь, мы так жаждем отдать тебе наши денежки, и поэтому со всех ног понесёмся в лабораторию? – Драко обомлел:
– Тедди, я выполняю свою часть сделки, и я делаю это честно. От вас я жду той же честности в ответ. Если вы сейчас не пойдёте со мной в лабораторию, то эксперимент не состоится, и я не смогу доказать, что на простыне кровь Грейнджер, по крайней мере, я не смогу этого доказать в ближайший месяц, – он нервничал, говоря всё громче и громче. Драко казалось, что они травят его, зная, насколько это для него важно. Он смотрел в их насмешливые глаза, в их глумливые лица, переводил взгляд с одних изогнутых в ироничной улыбке губ на другие и понимал, что что-то не так. Отвернувшись, Драко стал застёгивать верхние крючки мантии, неимоверно злясь про себя и стараясь заставить себя успокоиться усилием воли. Голова заболела ещё сильнее.
«Они специально это делают. Это заговор против меня. Они намеренно издеваются. Они не хотят отдавать мне деньги и стараются унизить меня. За что? Они… Они просто завидуют. Завидуют тому, что я – Малфой. Я выше них на километры световых лет, я умнее них на десятки прочитанных книг, я… я…»
– Эй, Великий Дефлоратор, ты идёшь, что ли? Простынь-то где?
От неожиданности Драко вздрогнул, неловко метнувшись к шкафу и ненавидя себя за бестолковую суету всеми фибрами души. Он просто физически ненавидел себя за это унизительное чувство, которое испытывал по отношению к дру… Он чуть было не подумал «друзьям»! Какая глупость! Но это ничего, уж он отомстит.
Трясущимися руками он выудил со дна сумки простыню и скомкал её, не забыв также прихватить маленький белый платочек с бурыми пятнами.
– А это что за тряпка? – безразлично поинтересовался Нотт.
– Увидишь, медвежонок Тедди, немножечко терпения, и всё встанет на свои места, – Драко уже взял себя в руки, его манеры вновь стала раслабленно-снисходительными. – Всё, пошли, до седьмой лаборатории путь неблизкий, а время идёт.

***

– Ты что-то говорил о последнем ингредиенте? Когда его надо добавить? – заинтересованно спросил Невус.
– Вот прямо сейчас и надо. Потом раствор можно сразу же использовать, – Драко положил простынь и платочек на узкий стол для опытов, потом достал из шкафа какой-то пузырёк и капнул из него в мензурку ровно 15 капель.
– Что это? – спросил Теодор, брезгливо поморщившись. – Пахнет как кошачья моча.
– А откуда тебе известен запах кошачьей мочи? – хлопнул его по плечу Николас, хохотнув.
– С Миллисентой угораздило на днях иметь дело, а у неё одна страсть – кошки, сами знаете. Так у неё вся одежда этой дрянью провоняла. В кошачий туалет она свои мантии летом клала, что ли? – Нотт передёрнул плечами.
– А какого тролля ты с ней развлекался, а? – буркнул Эйвери.
– Приспичило, а больше никого в гостиной не было.
– Фу, ну ты даёшь… Мало ли, какая малолетка зачем-нибудь вышла бы ночью в гостиную, застала бы… – изумился Невус.
– Подумаешь, мне не до малолеток было, чуть Мерлину душу не отдал… Воздержание – это не для меня.
Драко закатил глаза, слушая разговор краем уха и молча делая своё дело. И это чистокровные волшебники, аристократы, будущее волшебного мира, обсуждающие, кого и при каких обстоятельствах они поимели… Голубая кровь, белая кость… Тьфу. Ни ума, ни фантазии, ни достоинства. И папаши у них такие же… Губы сами собой изогнулись в презрительную усмешку – плебеи, одно слово. С Мерлином их предки за руку здоровались, видите ли… И что? С тех пор они явно не стали цивилизованнее, вырожденцы, Моргану за ногу. Здоровались за руку с Мерлином и с тех пор руки не мыли, судя по всему… Ха! Когда же прекратится эта головная боль?
Котёл, уже месяц кипящий на постоянном огне, после добавления пятнадцати капель гуморового масла вдруг загудел, выдал столб пара, словно вулкан, готовый к извержению, а затем густо жёлтое варево с неприятным запахом неожиданно стало прозрачным. Драко сверился с книгой – на первый взгляд всё так и должно было быть: «Жидкость консистенции сметаны, окрашенная в охряной цвет и обладающая неприятным запахом, станет совершенно чистой и прозрачной, словно проточная вода, запах исчезнет. Экстракт Мейлиса готов к употреблению и будет действовать в течение полутора часов с минуты очищения».
– Так, внимание, приступаю к эксперименту. Разойдитесь, – начал, как обычно, командовать Драко, как привык это делать везде и всегда. Только вот раньше все беспрекословно подчинялись, теперь же…
Первыми из подчинения вышли, как это ни странно, Крэбб и Гойл. Произошло это тогда, когда на шестом курсе было разделение по предметной специализации. Эти тупицы не попали вместе с ним ни в класс Зельеварения, ни на Трансфигурацию, ни на Защиту. И хотя домашнее задание на лето им всем задали одно и то же, Драко ходил на продвинутые уроки, а эти недоумки – на обычные, чтобы в аттестате по определённым предметам прочерк не стоял. Иногда он думал, что это и к лучшему – а то Поттер и Уизли уже начали распускать грязные слухи об его ориентации, сообщая всем по великому секрету о том, что его никогда не видели в обществе девушки, только с этими двумя дебилами. Эх, как он раз съездил по носу этому очкарику за глупости, которые тот городил… Любо-дорого вспомнить! И ведь было за что.
…Сидел себе, ел шоколадку перед самой Трансфигурацией, никого не трогал, и тут Поттеру пришло в голову гадко пошутить. Он не придумал ничего умнее, чем указать на его шоколадку и выдать: «Смотри, кое-какое место слипнется, неудобно будет, ты ведь ведёшь себя соответственно цвету твоей крови…». Драко тогда просто озверел, потому что эта шуточка перешла все границы. Он так вмазал этому учительскому любимчику безо всякой магии, что руку чуть не вывихнул, а Шрамоголовый отправился отдыхать в больничное крыло на неделю с разбитой губой, сломанным носом и подозрением на сотрясение мозга. Правда, Драко потом две недели наказание отрабатывал у МакГонагалл, после того, как рука зажила, но это того стоило. Да и старина Снейп втихаря добавил аж тридцать баллов не за что-нибудь там, а за умение поставить человека на место, когда тот нарвался, как тот сам выразился. Драко сильно удивился такому пониманию и ещё больше зауважал собственного декана, который обычно не приветствовал насилия.
…Вот тогда-то он и решил, что пора перестать прятаться за широкие спины Крэбба и Гойла и полагаться на их пудовые кулачищи. Стоило раз ввязаться в драку, пусть и с тщедушным Потти, как уверенности в себе и в своей физической силе у него прибавилось. …Н-да, жаль, что Мадам Помфри Поттеру нос поправила, даже шрама не осталось. Ходил бы сейчас со сломанным, сверкая двумя шрамами, для симметрии.
– Эй, Дрок, ты чего, заснул, что ли? – с усмешкой ткнул его локтем в бок МакНейр. – Мы же демонстрации ждём.
– Да-да, – очнулся Драко, даже не заметив, как Невус в очередной раз изуродовал его имя, типа это смешно, – всё, я готов.
Он развернул и аккуратно разложил на столе простыню с некрасивыми неровными бурыми пятнами. Послышались грубые смешки, и ему отчего-то стало неприятно. Нет, не просто неприятно. Противно, гадко, мерзко… Захотелось вбить им этот смех обратно в глотки, разбить губы в кровь, шарахнуть башкой об стенку всех и каждого в отдельности. И почему он чувствовал себя последней скотиной?
– Хватит ржать, отвлекаете! – рявкнул он, и смех разом стих, будто кто-то применил заклинание Силенцио.
– А ты дёргаешься, как я посмотрю… – прошептал над самым его ухом Нотт, и когда он умудрился подобраться к нему так близко? – Нервишки шалят? Не уверен, что это кровь Грейнджер? Может, признаешься, что кровь куриная или, там, не знаю, собачья?
– Отвали, медвежонок Тедди, не отвлекайся и смотри лучше, – буркнул Драко, – а то вдруг всё самое интересное пропустишь?
Он налил экстракт Мейлиса в колбу и пипеткой капнул на бурое пятно несколько капель. Ничего не происходило. Драко взмок от напряжения. Он заглянул в книгу, где чёрным по белому было написано: «Капните с помощью пипетки пять-шесть капель на пятно крови, через несколько секунд от него отделится облако густого одноцветного пара, которое сформируется в очертания человека, которому принадлежит кровь. Фигура человека не будет превышать 12-14 дюймов, поэтому иногда сложно определить по внешнему виду, кто это. Пар рассеется сам через 5-7 минут, но можно и просто разогнать его специальным веером или даже руками – он безвреден и не причиняет боли при физическом контакте. При проблемах идентификации опыт можно провести несколько раз.»
Он всё в точности так и сделал, и где же результат? В голову полезли бредовые идеи – а вдруг это не та простынь? Ну, мало ли, испачкал её некий постоялец какой-нибудь дрянью, и её выбросили, а он, Драко, нашёл её и привёз в Хогвартс по ошибке… Нет, не может такого быть, бред… Но факт остаётся фактом – никакой пар не выделяется. В чём же дело? Он просто физически чувствовал, как парни переглядываются за его спиной, насмешливо улыбаются, скалят зубы, готовые расхохотаться над его неудачей. Вот так незадача, Мерлин, надо ещё раз прочитать всю инструкцию от начала до конца… И Снейп, наверняка, уже на подходе к лаборатории. Тролль подери, что же за паршивый день сегодня… И как же невыносимо болит голова… Так, история создания, случайный результат при отбеливании ткани… ингредиенты… месяц на постоянном огне… ля-ля-ля… белладонна, пыльца герани, размолотый в пыль турмалин, жидкое серебро, жжёная жабья кожа, гуморовое масло... Всё верно. О! Ну, наконец-то!
Драко нашёл крохотную сноску – если пятна крови застарелые, нужно не пять-шесть капель, а десять-двенадцать. Есть!
Он машинально стёр рукавом мантии пот со лба – и когда это он успел вспотеть? – и капнул ещё несколько капель на пятно. Готово! Над простынёй начал клубиться пар, медленно сгущающийся и формирующий какой-то силуэт, пока даже нельзя было понять, мужской он или женский. Текли томительные секунды, казавшиеся Драко часами. Вот фигура стала определённо женской, с длинными растрёпанными волосами и в широкой к низу мантии, вот уже можно довольно отчётливо различить черты лица… У Драко отлегло от сердца.
– Ну, мистер Нотт, признаёте ли вы в этой фигуре грязнокровку Мисс Гермиону Грейнджер, ученицу факультета Гриффиндор школы Волшебства и Магии Хогвартс, уроженку славного города Лондон и прочая, и прочая, и прочая?.. – насмешливо спросил Драко, разом обретая былую уверенность в себе и невозмутимость.
Теодор закрутил головой, вроде как желая посоветоваться с друзьями. Николас пожал плечами.
– Ну, вроде как она на самом деле похожа на грязнокровку… Но мало ли, какую ведьму ты завалил летом, мало, что ли, на свете девчонок с растрёпанными волосами?
– Значит, ты думаешь, что это не Грейнджер? – хмыкнул Драко, взглянув на него исподлобья.
– Да. Это может быть как Грейнджер, так и кто-то другой.
– Что ж, сейчас ты возьмёшь свои слова обратно, – его стало раздражать упрямство этих так называемых друзей, которые сговорились довести его до ручки. – Сейчас я проведу второй эксперимент вот с этим платком. На нём тоже кровь Грейнджер.
– Откуда он у тебя? Украл? – впечатлился Невус.
– Не-е-ет, – расплылся в улыбке Драко. Ему понравилось, что он смог поставить этих псевдо-друзей в тупик, и теперь он чувствовал себя отмщённым и даже в какой-то мере удовлетворённым. – Это мой платок. Помните, как грязнокровке прислали хрустальную розу на день рождения? Все ещё думали, кто это так расщедрился… Так вот, это сделал я.
– Ты? – фыркнул Теодор. – Совсем с ума сошёл!.. Влю…
– Тихо! – прикрикнул на него Драко. – Дай договорить! Неспроста я это сделал, у меня был план – не план, но намётка кое-какая имелась. Помните, как я подошёл к ней и выдернул розу и руки, якобы, чтобы понюхать? Я специально поцарапал ей руку колючками, ведь они как у настоящей розы, а затем аккуратно стёр кровь с цветка платком. Это он. – Убрав простыню, Драко расправил на столе платочек с монограммой ДЛМ, на котором бурела пара крошечных капель крови, отчётливо выделяясь на белоснежной ткани. – Вы все видели, как я выдернул розу из рук грязнокровки, вы все видели, как я вытер кровь с хрустального стебля, так? То есть у вас не вызывает сомнений то, что это кровь именно Грейнджер? – Все одновременно молча кивнули. – Хорошо. Сейчас я точно так же применю экстракт Мейлиса, капнув его на кровь с этого платка. Если пар сформирует такую же фигуру, значит, это кровь одного и того же человека. Вы согласны?
– Э-э-э… Да, согласны, – нехотя признал Николас Эйвери.
– Ладно, я тоже согласен, так уж и быть, – Нотт не горел желанием расставаться со своими деньгами, и Драко это просто взбесило. Можно подумать, Теодор ему одолжение делает своим согласием! Сам спорил, никто его не просил, никто в карман ему не лез, а теперь на попятный? Бешенный гиппогриф его задери!
Пока они спорили, первое облачко пара уже рассеялось само по себе. У Драко от злости дрожали руки, и он, кажется, вылил на крошечно пятнышко крови гораздо больше зелья, чем надо. На секунду у него зашлось сердце – а ну как не сработает? Но нет, пар стал выделяться практически сразу же, клубясь словно облако и формируясь в девичью фигуру. На этот раз очертание было чётче – видимо из-за того, что пятно крови было свежим. Теперь-то никто не мог не признать, что это была именно Грейнджер – лицо можно было хорошо рассмотреть, видно было даже ресницы, на мантии можно было различить декоративные застёжки в виде каких-то странных не то листьев, не то цветов, а на ботинках были видны даже шнурки.
– О, как интересно, вы добыли образец крови мисс Грейнджер, как я посмотрю! – раздалось за спиной, и все четверо вздрогнули от неожиданности, повернувшись. – Простите, господа, я вовсе не хотел вас пугать, – голос Снейпа как всегда был полон сарказма. – Вы ведь совсем не ожидали моего прихода.
«Дня не проживёт, если кого-нибудь не уест», – подумал про себя Драко и развернулся к декану как можно медленнее и спокойнее.
– Да, профессор, решили вот попробовать, как экстракт действует на кровь э-э-э…
– Грязнокровок? – Снейп нехорошо ухмыльнулся, одним движением руки разгоняя уже начавший рассеиваться пар. – Точно так же, как и на кровь любого другого существа, Малфой. В точности так же, как и на твою, и на мою, и даже на кровь абсолютного маггла, имеющего такое же понятие о магии, как ты – об электричестве.
– Простите, о чём, сэр? Об элитри… – переспросил декана Теодор.
– Не берите в голову, мистер Нотт, это не для ваших чистокровных мозгов. …Что ж, я смотрю, у вас всё получилось, поэтому приступайте ко второй части эксперимента. Вот вам, мистер Малфой, обещанная кровь индонезийского полосатого крапчика, бумсланга и валлийского зелёного дракона, можете проверить даже свою собственную. Потом попробуйте поэкспериментировать, сливая разную кровь, забавный результат получится, уверяю вас. Ну, а я могу вас покинуть, я убедился, что зелье сварено отлично, двадцать баллов Слизерину, – и Снейп направился к двери. – Да, у вас отсутствует значок Старосты факультета на мантии, мистер Малфой. За его потерю полагается штраф в пятьдесят очков, имейте в виду, – и он так же бесшумно вышел, как и зашёл.
– Ладно, Малфой, первую часть договора ты выполнил исправно, теперь за тобой показательное соблазнение, – хлопнул его по плечу Теодор, хотя в этом жесте не было ничего дружеского, и трое приятелей вышли.
«Странно, он даже не спросил, откуда у меня кровь Грейнджер», – подумал Драко, смахивая в мусорное ведро бутылочки с кровью, оставленные зельеваром. – «Это совсем не похоже на дотошного Снейпа. И где, тролль подери, мой значок?»


Глава 40


НУ-С, ТОВАРИЩИ, ВЫ ТРЕБОВАЛИ ПРОДОЛЖЕНИЯ, ТОПАЛИ НОГАМИ, СЛАЛИ МНЕ ГНЕВНЫЕ ПИЬМА В ЛИЧКУ, ОБЗЫВАЛИСЬ И ДАЖЕ КРИТИКОВАЛИ МОИ ДРУГИЕ ФИКИ, ЛИШЬ БЫ Я ПОБЫСТРЕЕ ПИСАЛА, ДА?
ЧТО Ж, Я ВЫСТАВИЛА ОЧЕРЕДНУЮ ГЛАВУ, И ЕСЛИ Я НЕ УВИЖУ ОТЗЫВОВ ОТ ТЕХ, КТО ТАК НАСТОЙЧИВО ДОСТАВАЛ МЕНЯ, ПЕНЯЙТЕ НА СЕБЯ, Я ПРИКРОЮ ЭТУ ЛАВОЧКУ. И ЕСЛИ ВАМ НЕ ВЛОМ КРИЧАТЬ, ЧТО ЭТО ЛУЧШЕЕ, ЧТО ВЫ КОГДА-ЛИБО ЧИТАЛИ, ТО ДАКАЖИТЕ ЭТО НА ДЕЛЕ, ПРОГОЛОСОВАВ ЗА МОЙ ФИК НА ФОРУМЕ В СПЕЦИАЛЬНОЙ ТЕМКЕ.

Глава 40

– И что он всё время на меня пялится, а? – недовольно бухтел Гарри себе под нос.
– Ты о чём? – рассеянно спросила Гермиона, конспектируя рецепт зелья, написанный на доске.
– Малфой! Уже третий раз оборачивается, смотрит на меня и противненько так ухмыляется, будто знает обо мне какую-то гадость, и ему не терпится поделиться этим со всей школой, – Гарри заскрипел зубами и сразу же поставил здоровенную кляксу на пергаменте.
– А почему ты думаешь, что он смотрит на тебя? – так же безразлично поинтересовалась Гермиона, но тут же прикусила язык, ведь если Малфой смотрел не на Гарри, значит, он пялился на неё. Чего не могло быть в принципе. А если и могло, то ничего хорошего это не сулило. К счастью, Гарри, занятый тем, что убирал с пергамента кляксу заклинанием, не расслышал её последних слов, и Гермиона была ему благодарна за это.
Сегодня пятница, и Зельеварение было последней парой, после него ученикам последнего курса можно было сходить в Хогсмид, но Гермиона заранее решила, что не пойдёт. Ей надо было побыть наедине с собой.
– Гермиона, ты идёшь? – окликнула её Парвати после звонка.
– Нет, у меня нет настроения.
– Да ну тебя, – махнула рукой Парвати. – Вечно ты куксишься… Смотри, какое прикольное заклинание Падма в журнале «Ведьмам до 16» вычитала: Альтерус Колорис Рубер, – и она указала палочкой на губы Гермионы. Её розовато-бежевая практически бесцветная помада сразу же стала кроваво-алой, и Лаванда довольно захихикала, подмигнув Парвати.
– Вот, совсем другое дело, а то выглядишь как монашка.
– А теперь я выгляжу как заправский каннибал после сытного обеда, – Гермиона глянула на себя в ужаснувшееся зеркало, подаренное Гарри, ужаснулась за компанию с ним и начала стирать крикливо-пошлую помаду платком, но та и не подумала оттираться.
– И не пытайся, помаду можно будет стереть только минут через 15, не раньше, – осчастливила её Лаванда. – Никакое заклинание не поможет.
– А если я тем же самым заклинанием попытаюсь поменять цвет на прежний? – с надеждой спросила Гермиона.
– Не поможет, – безразлично пожала плечами Парвати. – И даже Фините Инкантатем бессильно.
– И что – мне сейчас прямо так и прикажете идти? – разозлилась Гермиона, морщась и критически рассматривая свои губы, которые не только угрожающе покраснели, но ещё и словно бы раздулись под действием заклинания Изменения Цвета.
– А что такого? Очень сексуальные губки получились, да, Парвати? – ни Парвати, ни Лаванде и в голову не пришло извиниться, хотя совершенно ясно было, что Гермиона весьма недовольна их экспериментом. Не дождавшись одобрения Парвати, до которого ей, к слову, и дела не было, Гермиона сунула последний учебник в сумку и вышла из кабинета Зельеварения, нагнав по дороге Гарри и Рона.
– Ты чего копаешься, а? Мы так везде опоздаем… – состроил недовольную мину Гарри.
– Нет, Гарри, я не пойду с вами в Хогсмид, мне надо уроки подучить, что-то я забросила Трансфигурацию, а ведь у меня по ней зачётная работа. Да ещё видишь, что со мной наши две дурочки сотворили… – она показала на губы, и Рон аж поперхнулся, хотя на Гарри, кажется, это не произвело столь удручающего впечатления.
– Гермио-о-она, эту работу сдавать в конце года, а сейчас едва середина октября! Я-то искренне думал, что ты изменилась за лето, а ты… – протянул Гарри наигранно плаксивым голосом. – И нормальные у тебя губы, иногда не мешает немного поэкспериментировать.
– Правда что, Гермиона, – Рон немного отошёл от шока и решил никак не комментировать её вид, – пошли, в «Трёх мётлах» посидим, пивка попьём, надо отметить, что Снейп сегодня с Гриффиндора ни одного балла не снял, сегодня воистину великий день! А хочешь, я тебя в чайную мадам Паддифут свожу? Кофе попьём с пирожными, там здорово, да, Гарри? Может, поговорим наконец… – Рон заискивающе улыбался, глядя на неё во все глаза.
– Нет, и не уговаривайте, мне надо заниматься, – стояла на своём девушка, уставившись в пол. Возможно, Гермиона ещё и пошла бы с ними в «Три метлы» после долгих уговоров, но при неосторожном упоминании Роном некоего разговора с ним наедине, всякое желание идти куда бы то ни было отпало.
Гермиона так и не поговорила с Роном, оттягивая неизбежное и из последних сил надеясь, что «само рассосётся». А оно всё никак не рассасывалось. Рон всё так же смотрел на неё щенячьими глазами, порывался взять у неё сумку и донести её до гостиной и упорно осуществлял попытки чмокнуть её украдкой перед сном. У Гермионы каждый раз сжималось сердце, что она делает? Зачем тянет? Ведь чем дальше это заходит, тем сложнее будет потом объясняться. Она в очередной раз давала себе обещание «обязательно поговорить с Роном на этой неделе» и находила тысячу причин для того, чтобы этого не делать. «Сегодня слишком много задали, я не успею сделать домашнее задание». «Я устала, голова что-то побаливает». «У Рона тренировка, он придёт просто никакой, ему будет не до меня». «Снейп снял с Рона 15 баллов, он и так расстроен и разозлён, я не буду портить ему настроение ещё больше». И такие отговорки находились у неё каждый день.
…Гарри и Рон всё же отстали от неё и пошли в Хогсмид вдвоём, пообещав завалиться в новый бар «До поросячьего визга» и упиться там в хлам сливочным пивом, потому что некому будет их контролировать, а Гермиона нехотя побрела по пустынному коридору в гостиную Гриффиндора. Вообще-то, положа руку на сердце, она бы тоже с удовольствием посидела в кафе или пабе, и день сегодня был сухой и относительно тёплый. Так почему же она не пошла? В последнее время она всё хуже и хуже понимала себя и причины своих поступков, кажется, ничем не мотивированных.
Она направлялась в башню Гриффиндора по залитому закатным солнцем коридору, золотые блики играли на оконных витражах и металлических ручках дверей. Ей встретилась профессор МакГоннагалл, нахмурившаяся при виде её вызывающе алых губ, но тактично промолчавшая, зато три семикурсника-слизеринца были гораздо разговорчивее, они весьма громко и похабно прокомментировали цвет помады заучки Грейнджер.
Гермиона не выдержала и решила подождать в укромном уголке ещё минут десять, пока действие заклинания закончится, и можно будет стереть эту дурацкую помаду. Она положила сумку на подоконник и уставилась в окно. Осенний день короток, и солнце уже садилось, медленно окунаясь в немыслимо далёкий горизонт. Догорающий алым закат опалил небо, и краешки облаков будто пламенели, обожженные огнём солнечного пожара. Это было красиво и зловеще одновременно, захотелось вздрогнуть и обнять себя руками, поёжиться, завернуться в плед, прижаться к кому-то тёплому... Нет, не к кому-то… К Рэнди.
Гермиона ещё раз подумала о том, что, вообще-то, с удовольствием посидела бы в кафе, заказала горячий шоколад, но сделала бы это не в обществе Рона и Гарри, а Рэнди.
…Внезапно ей вспомнилось, как в прошлом году ей пришлось идти одной в Хогсмид в ливень, потому что очень не вовремя кончились чернила и перья. Желая укрыться от дождя и согреться, она случайно забежала в ту самую чайную Мадам Паддифут, в которую сегодня приглашал её Рон. Мерлин, она чувствовала себя редкостной идиоткой, потому что одна единственная была без пары. За столиками не смотря на дождь было довольно много народу, парочки держались за руки, шептали друг другу на ушко милые глупости и украдкой целовались, а она чувствовала себя гадким утёнком, прибившимся к стае прекрасных лебедей. Сидела одна как дура и торопливо глотала обжигающий кофе, чтобы быстрее согреться. Как назло, ей достался центральный столик, потому что все остальные были заняты. Ей казалось, что все на неё косятся исподтишка и хихикают в кулачок – зубрила Грейнджер сидит одна в кафе для влюблённых парочек, гриффиндорская заучка ввалилась туда, где её не ждали, и теперь позорится… Какое-то время она ещё делала вид, что кого-то ждёт, типа, её парень опаздывает, но потом ей надоело ломать комедию, ведь все и так знали, что ни с кем она не встречается, и Гермиона просто выбежала из кафе, оставив на столе за несчастную чашку кофе целый галлеон. Она никому не рассказала, как опростоволосилась, но в тот же день поклялась, что больше никогда не зайдёт в это кафе, ни одна, ни с парнем, если таковой у неё когда-нибудь появится… Так что Рон со своим предложением пролетел вдвойне.
Она стояла, уставившись невидящими глазами на затухающий закат, вся во власти воспоминаний. Когда кто-то неожиданно положил ей руку на плечо, она вздрогнула и резко обернулась, едва удержавшись от вскрика.
– Любуешься закатом? Гриффиндорская староста, в честной борьбе завоевавшая право пользоваться ванной для старост…
Малфой! Он так тихо подкрался, что она и не слышала, или так сильно задумалась, что не услышала его шагов? Зачем он остановился? Не мог, что ли, просто мимо пройти? Впрочем, это был бы не Малфой, если бы не сказал ей пару ласковых на том простом основании, что она заучка, гриффиндорка и грязнокровка.
– Чего тебе надо? – сразу же заняла оборонительную позицию Гермиона, хотя Драко ещё ничего плохого ни сказать, ни сделать не успел.
– О, какие мы деловые… – Драко насмешливо приподнял брови и криво улыбнулся, внимательно рассматривая… её губы. Без сомнения, он смотрел именно туда. Чёртовы Парвати и Лаванда со своими экспериментами!!! – Сразу к делу приступить хочешь? Хорошо. Поговорить надо.
– Не о чем мне с тобой разговаривать, – не очень-то вежливо оборвала его Гермиона.
– Это ты так думаешь…
– Ладно, говори и проваливай, – у Гермионы не было настроения долго беседовать с этим хорьком, у неё вообще не было настроения хоть чем-нибудь заниматься. Да ещё эти кровавые губы… Она буквально физически чувствовала злобное отвращение Малфоя, который, тем не менее, не сводил с неё глаз.
– Полегче на поворотах, ты, а то сниму десяток баллов за грубость по отношению к старосте, – Драко перестал улыбаться. – Узнала бы, о чём я хочу поговорить, по-другому бы запела.
– Ах, как ты скучен с этими твоими угрозами, – Гермиона сделала неопределённый жест рукой. – Говори, я вся внимание.
Драко отвёл от неё взгляд и стал смотреть в окно, любуясь умирающим закатом и явно не спеша с рассказом.
– Вчера вечером я обнаружил, что у меня пропал значок старосты… – Гермиона непроизвольно скользнула взглядом по его груди – маленький круглый серебристо-зелёный значок был на месте. Малфой хмыкнул. – Так вот я и решил, что забыл его в ванной для старост… – он опустил глаза и многозначительно замолчал, будто раздумывая, говорить ли ему дальше.
Сердце Гермионы ушло в пятки. Лысый Мерлин, она ведь совсем забыла напоследок припугнуть русалку, чтобы та не проболталась…
– Да-да, наша зелёная хвостатая подружка как-там-её-зовут из исключительного расположения ко мне проговорилась, что не падал я ни в какой обморок, меня уложили заклинанием в спину два доблестных гриффиндорца, один из которых староста, а второй – спаситель мира, – Драко изучал свои безупречные ногти, не гладя на неё.
– Допустим, она сказала правду, и что? – выкрикнула Гермиона, теряя присутствие духа. – Вот же чёрт, за это Рона могут выгнать из старост, её тоже – за ложь, а Гарри влетит по первое число, никому ведь и дела нет до того, что они за неё беспокоились, и небезосновательно.
– Кричишь? Значит нервничаешь! – зловредно прошипел Малфой, чуть наклонившись и глядя на неё в упор. – В таком случае, это действительно правда.
Гермиона будто превратилась в соляной столб, уставившись на него во все глаза. Он будто гипнотизировал её, но ей почему-то было совсем не страшно, хотя Малфой был просто в ярости. Он угрожающе навис над ней как Пизанская башня, заставляя откинуться назад, а её словно переклинило. Гермиона просто онемела, подоконник больно давил на спину, но она этого не замечала. Впервые в жизни она так близко видела его глаза. Нет, они были не цвета старого асфальта, не цвета талого снега, не цвета стали, не цвета крыс и мышей, не цвета озёрной гальки и даже не цвета пепла. Это был цвет серебряных сиклей. Как просто – деньги! Ещё бы, Малфои ведь очень богаты, когда видишь одного из представителей этого славного семейства, сразу же возникают ассоциации с деньгами – вот оно, живое тому подтверждение – Драко с глазами цвета денег. И эти самые сребреники так сверкали на заходящем солнце, что Драко казался безумным средневековым фанатиком, объявившим охоту на ведьм. Или на падших женщин. Ей почему-то стало смешно, и она совершенно неуместно хихикнула, не удержавшись. Нет, она точно с ума сошла – её сейчас Малфой с лица Земли стирать будет, а ей смешно…
– Смеёшься? Ты надо мной ещё и смеёшься, грязнокровная шлюха! – зло процедил Драко, и внезапно ей стало нехорошо. Дурацкий смех застрял в горле битым стеклом, угловатым комком, обдирающим гортань. – Твои любовнички вчера чуть не угробили меня, а тебе смешно??? Ты поплатишься за это… Они ответят за свой поступок перед директором, но по-настоящему поплатишься ты, потому что это всё из-за тебя!!! Клянусь, что ты ответишь за это, или я не Драко Малфой! – он внезапно поднял руку, и Гермионе показалось, что он её ударит, но нет, она ошиблась. Вместо этого Драко поднёс руку к её губам и …медленно, со вкусом размазал ярко-алую помаду по всему лицу. – Грязь – вот твоя сущность. Грязное лицо, грязная кровь, грязная натура…
«Наверное, действие заклинания наконец прекратилось», – тупо подумала Гермиона, открывая глаза. И когда это она успела зажмуриться? Инстинктивно, наверное.
Когда она вновь осмелилась поднять глаза на Драко, гнева в его глазах уже не было, только какая-то странная усталость и обречённость. Солнце зашло, и его глаза больше не сверкали, будто выложенные изнутри фольгой.
– Боишься меня, шлюха? Что ж, тебе стоит меня бояться… Иди умойся… – вяло и бесцветно проговорил он, а потом вздохнул, развернулся и ушёл.
…Гермиона ещё долго стояла у окна, положив локти на подоконник, закрыв испачканное лицо руками и медленно приходя в себя. А потом она заплакала. За окном уже совсем стемнело, на стенах зажглись факелы, а она всё стояла, уставившись в окно. Странно, но почему-то ей было совсем не обидно из-за того, что Малфой обозвал её шлюхой. Наверное потому, что это была неправда, а ведь обычно именно правда колет глаза. Каких ещё «любовничков» он поминал? Гарри и Рона, что ли? Что за чушь…
«Надо пойти в туалет и привести себя в порядок», – думала она апатично, но тем не менее так и оставалась стоять у подоконника. Сил совсем не было, словно Драко был энергетическим вампиром и своим прикосновением вытянул из неё все жизненные силы. Гарри и Рон, наверное, уже вернулись и ищут её по всей школе, а она стоит в этом дурацком коридоре, в котором никогда не бывает много народу, и никак не соберётся пойти привести себя в порядок.
Ладно, ещё пять минут, и она пойдёт в туалет, а прямиком оттуда в кабинет директора, наверняка ведь Малфой уже нажаловался…

***

«Да, господин Директор, всё было именно так, как утверждает мистер Малфой… Нет, профессор Снейп, мистер Поттер и мистер Уизли не имели намерения причинить боль мистеру Малфою, это вышло случайно. Да, профессор МакГоннагалл, мы с мистером Малфоем действительно оказались вдвоём в ванной для старост, это просто случайность… Да, я считаю, что можно допросить русалку Мелинду, она может считаться свидетелем, так как она всё видела, но по законодательству (статья 123 параграф 5 – «Свидетельства не-совсем-людей на суде и вынесение приговора на основании их показаний») её показания не могут считаться законными, если их опровергает человек волшебного или неволшебного происхождения...»
У Гермионы голова шла кругом. Разбирательство, затеянное Малфоем, шло в присутствии директора, деканов их факультетов и медсестры часа два, в результате чего их с Роном всё же оставили старостами, но Рону и Гарри назначили ночную отработку наказания аж на целый месяц, отстранили их от квиддичных тренировок на три месяца, а заодно и сняли со всех троих, включая Гермиону, 150 очков. С Малфоя, хоть он и был пострадавшим, тоже сняли 30 очков за то, что он не покинул ванную старост, уступив её девушке, как подобало джентльмену. Сама Гермиона отделалась строгим выговором за ложь, но с другой стороны мадам Помфри её похвалила за самоотверженность, потому что она битых полчаса приводила ненавистного слизеринца в себя, хотя вполне могла бросить его в ванной, испугавшись или же руководствуясь межфакультетской враждой.
Сейчас Гермиона сидела в гостиной, тупо пялясь на огонь камина и сочиняя про себя письмо Рэнди про разбирательство, а Рон и Гарри, мгновенно протрезвевшие после посещения нового паба, уже отправились на первую отработку. Языки пламени меняли цвет и форму, казались живыми. Они возникали, сливались вместе, распадались и исчезали, умирая. Этот танец огня завораживал, и Гермиона сидела в подобии транса, пока…
– Гермиона, Гермиона, тебе ведь сегодня дежурить, да? – неожиданно выдернул её из плотной дымки забытья чей-то голос.
– А? – она резко подняла голову и увидела Невилла, который несмело обращался к ней, избегая смотреть ей прямо в глаза.
– Тебе ведь сегодня на дежурство, да? – повторил он. – А Рон на отработке, и тебе придётся идти одной… – скорее утверждал, чем спрашивал он. Гермионе пришло, было, в голову, что Невилл хочет напроситься в провожатые, но его следующая фраза переубедила её. – Гермиона, ты не могла бы оказать мне одну услугу? Тебе это не доставит почти никакого беспокойства, а для меня это очень важно. Давай отойдём подальше, и я всё объясню, хорошо?
– Ладно… – кивнула она. Не сказать, что девушка была заинтригована, сегодня слишком много всего произошло, чтобы ещё обращать внимание на нетипичное поведение Невилла, но всё-таки… – Говори, – они устроились в уголке на разномастных потёртых стульях.
– Гермиона, понимаешь, мой Мимбулус Мимблетония… Он заболел. Это моё растение, ты ведь помнишь, да? Так вот, я уже все книги в библиотеке просмотрел, пытаясь определить, что с ним и как это лечить, даже с профессором Спраут консультировался. И знаешь что? Я выяснил, что это за заболевание, но дело в том, что лекарство одновременно является сильным ядом, и поэтому его рецепт находится в справочнике в Запретной секции… К чему я веду, спросишь ты? Ты ведь ночью во время дежурства проверяешь библиотеку, да? Наверное, и в Запретную секцию можешь забрести ненароком… Послышится какой шум странный – вдруг там нарушитель? То есть, я хочу сказать, что, наверное, тебя не очень затруднит зайти во время дежурства в Запретную секцию и найти там книгу с рецептом для меня…
Гермиона собралась что-то сказать, но Невилл жестом не дал ей перебить себя.
– Я понимаю, что в принципе это наглость с моей стороны – просить тебя нарушить школьные правила, да ещё после того, как вас сегодня с Роном и Гарри оштрафовали, но пойми, мне больше не к кому обратиться… Может, ты подумаешь, что я так трясусь из-за какого-то там растения, ну, подумаешь, сдохнет дурацкий цветок, да и тролль с ним, но, видишь ли, он для меня – друг. У меня мало приятелей, друзей вообще, можно сказать, нет, и этот цветок для меня много значит. Я обращаюсь именно к тебе, потому что ты всегда мне помогаешь, ты всегда находишь для меня добрые слова и выручаешь из беды, вот я и решил… Но если ты откажешься, я пойму, я не обижусь. В конце концов, у тебя сейчас и так проблем хватает…
Вообще-то первой мыслью Гермионы было отказаться, Мерлин, у неё и так неприятностей хоть отбавляй. На разбирательстве Снейп во весь голос требовал, чтобы их с Роном сняли с поста старост за подлость, превышение полномочий старост и вопиющую безответственность, хотя в принципе Гермиона была вовсе не виновата, что Рон и Гарри вдруг накинулись на Малфоя. Если её снова поймают на нарушении школьных правил, то её точно вышибут из старост как из бочки затычку. И в то же время ей было жалко парня. Друзей у него, считай, правда нет, любимая девушка оказалась гулящей заразой, учится он так себе, родители в психушке… Всех привязанностей в жизни – бабушка да цветок. Немного поколебавшись, Гермиона скрепя сердце согласилась. Возьмёт аккуратненько мантию-невидимку Гарри – и всего делов-то, никто ничего не заметит.
– Хорошо, – сдержанно проговорила Гермиона, – я постараюсь пробраться в Запретную секцию и достать книгу. Ничего обещать не могу, но я постараюсь.
– Ой, спасибо тебе огромное! – просиял Невилл. Он как-то неловко дёрнулся, видимо, намереваясь обнять её от избытка благодарности, но на ходу передумал, застеснявшись. Гермиона улыбнулась про себя его забавной неловкости. Невилл напоминал ей толстого неповоротливого щенка, умиляющего своей неуклюжестью всю округу. Правда, иногда в глубине его глаз вспыхивало что-то пугающее, когда он говорил о своей поруганной любви или когда вспоминал родителей, но это происходило нечасто, в остальное время Невилл был вполне приятным парнем. Глядя на него, Гермиона задумывалась, почему он плохо учиться, ведь не дурак же, судя по разговорам…
Невилл зачем-то вышел из гостиной, предварительно сказав ей название нужной книги, а Гермиона принялась за домашнюю работу, дожидаясь наступления ночи.

***

Она досиделась в гостиной до тех пор, пока все разошлись спать, а потом применила заклинание, заглушающее шум шагов, и пробралась в спальню мальчиков-семикурсников. Она знала, какая тумбочка принадлежит Гарри, и почти сразу же нашла мантию-невидимку, сложенную изнанкой наверх. Так она была похожа на обыкновенную мантию, и ни у кого не возникло бы ни малейших подозрений, ни желания примерить её.
Дин всхрапнул во сне, и Гермиона сильно вздрогнула, хорошо ещё, что не вскрикнула. Она осторожно закрыла тумбочку, Симус тоненько посапывал, Невилл беспокойно завозился, пробормотав во сне что-то нечленораздельное, а потом снова затих. Кровати Рона и Гарри были пусты – те ещё не вернулись с отработки, хотя шёл уже первый час ночи.
Девушка на цыпочках пробралась к двери и бесшумно вышла, облегчённо выдохнув. Сердце колотилось в груди как безумное, казалось, что она не дышала с того самого момента, как тайком пробралась в спальню. Странно, всего-то мантию взяла, а сердце сейчас из груди выпрыгнет. Н-да, с нервами у неё явно не всё ладно, а всё из-за этого Малфоя, постоянно выводившего её из себя, тролль бы его забрал…

***

Гермиона в одиночку обошла весь свой участок, как ей и полагалось, оставалось только заглянуть в библиотеку и выполнить просьбу Невилла. Она наложила на ботинки заклинание бесшумных шагов, сняла предусмотрительно надетую наизнанку мантию, перевернула её другой стороной и... исчезла.
Когда девушка потянула на себя тяжёлую дверь и вошла в библиотеку, её сразу же что-то насторожило. Свет! Вдалеке за полками беспокойно плясал едва заметный огонёк Люмоса. Гермиона остановилась и прислушалась – тишина. Интересно, кто это может быть? Скорее всего – малолетний нарушитель, стремящийся пробраться за какой-нибудь редкой опасной книгой в Запретную секцию, как некогда они с Роном и Гарри. В таком случае, она правильно сделала, что завернула сюда, надо будет поймать нарушителя правил, выслушать его и проводить к декану его факультета.
Гермиона решительно направилась на свет, но потом ей вдруг пришло в голову, что это запросто может оказаться какой-нибудь преподаватель. Мало ли, какого Снейпа или Флитвика мучает бессонница, и он пришёл поискать что-нибудь поскучнее в качестве снотворного. Прыти у Гермионы сразу же поубавилось, но любопытство давало себя знать. Совсем забыв, что она двигается бесшумно, она на цыпочках стала пробираться к столикам, откуда исходил свет.
Стеллаж… стеллаж… ещё стеллаж… Кто-то сидит за столом к ней спиной и, видимо, что-то выписывает из книги, судя по скрипу пера по пергаменту. Чёткий силуэт в тёмной мантии, зелёная кромка подола, светлые волосы… Только не говорите ей, что это Малфой! Мерлин, ну почему, куда бы она ни пошла, что бы ни задумала, она всегда и везде натыкается на него? О, этот маггловский закон подлости…
Гермиона, затаив дыхание, бесшумно подошла к Драко сбоку и заглянула через плечо. Что же он там пишет, а? Она думала, что волновалась, когда брала мантию Гарри… Да разве ж это было волнение по сравнению с тем, что она испытывала сейчас? Ха!.. Как же у неё тряслись руки… А вдруг он использует книгу по чёрной магии, и Гермиона накроет его с поличным, сдав Дамблдору! И тогда его точно турнут из старост и отнимут кучу баллов… О, вот это была бы достойная месть за все её страдания…
Гермиона была готова молиться про себя, чтобы Драко читал и выписывал что-то из книги именно по чёрной магии, тогда у неё было бы неоспоримое доказательство его вины. Вот сейчас она чуть наклонится и прочитает на страничке над текстом автора и название книги… Сейчас…
Драко вдруг поднял голову, задумчиво покусал кончик пера и уставился прямо сквозь неё отсутствующим взглядом. Гермиона с трудом удержалась от вскрика, так её испугал этот взгляд в упор. Драко сидел от неё буквально в шаге, по всей видимости и не подозревая, что рядом с ним кто-то был. Лицо его было серьёзным и сосредоточенным, он будто мучительно подбирал нужное слово, но у него никак не получалось. Малфой снова опустил голову и взглянул в книгу, что-то внимательно вычитывая.
Так, что же это за опус… Гермиона чуть-чуть нагнулась и прочитала: «Учтивые письма для влюблённых всех возрастов, волшебное красноречие в помощь косноязычному магу. 250 настоящих писем, приведённых здесь в качестве примера» за авторством Ораториса Элоквентуса. Это было вовсе не похоже на сочинение по чёрной магии, Гермиона даже растерялась. А что же такое там выписывает Драко?..

«Никогда раньше я не мог почувствовать тепло и радость в душе только оттого, что рядом есть кто-то, кто может просто сидеть и смотреть на тебя, не говоря ни слова, ни о чем не спрашивая, ничего не требуя. Ты себе даже не представляешь, на-сколько мне хорошо рядом с тобой! Даже молчание приносит радость, когда ты ря-дом!..»

Хм, что-то смутно знакомое… К сожалению, Драко закрывал рукой начало выписанного текста, поэтому ей не было видно, к кому он обращается.
«Ну же, сдвинь руку, чуть-чуть, ну, давай же!» – молила и понукала его про себя Гермиона. А Драко быстро писал дальше, изредка сверяясь с книгой, перо так и бегало по строчкам:

«Ты – самое хорошее, светло и доброе, что случилось со мной за последнее время. Нет, не так. Не за последнее время, а вообще в моей жизни. Когда у меня мысли не заняты работой, я думаю о тебе, мечтаю, вспоминаю… Как мне хотелось бы верить, что мы – две половинки одного целого… Порой мне становится страшно от осознания того, что это не так.»

Гермионе стало совершенно ясно, что Драко пишет любовное письмо, и теперь она буквально изнывала от желания узнать, кому же оно адресовано.

«Я хотел бы радоваться вместе с тобой, когда у тебя все хорошо, грустить, когда что-то не получается, почувствовать себя самым необходимым человеком в твоей жизни...»

«Имя, имя, чёртов Малфой, мне нужно всего лишь имя твоей возлюбленной, и я смогу обратить эту информацию против тебя. Не знаю как, не знаю когда, но я смогу воспользоваться этой твоей слабостью… Имя!..» – Гермиона постепенно впадала в панику. А что если он не допишет письмо? Вдруг выпишет все эти красивые слова на бумажку, а потом уйдёт из библиотеки, и она так никогда и не узнает, для кого это предназначено…

«Я не нахожу слов, чтобы выразить свои чувства; может быть, я повторюсь, но для меня радость даже в том, чтобы знать, что ты…»

Лысый Мерлин, как можно написать любовное письмо и ни разу не обратиться к девушке по имени?

«Пусть сейчас ты далеко, я верю и надеюсь, что мы будем вместе.
Я люблю тебя, Гермиона.»

Гермиона? Гермиона?!? Гермиона…

«Твой Рэнди».

Рэнди…
Внезапно ей стало трудно дышать. Что всё это значит? Какая Гермиона? Какой ещё Рэнди? Она наткнулась в библиотеке на Малфоя, и он пишет любовное письмо ей, Гермионе, от имени Рэнди… Это какая-то ошибка… Это бред… Неудачная шутка… Что это такое? Что всё это значит? Как такое может быть?.. Нет, нет, нет, нет, нет… Это сон… Дурной сон. Сейчас она ущипнёт себя и проснётся. Всё хорошо, Гермиона, всё нормально, это просто нервы…
Драко быстренько пробежался глазами по пергаменту, удовлетворённо хмыкнул, взмахнул палочкой и произнёс незнакомое Гермионе заклинание. На её глазах почерк Малфоя изменился и превратился в почерк… Рэнди.
Забывшись, Гермиона ахнула, отпрянув от стола, ноги, словно набитые ватой, отказывались держать её. Перед глазами замелькали синие точки, в ушах стал раздаваться шум морского прибоя. Стол, стена, пол, темнота…


Глава 41


У МЕНЯ ОДНА ПРОСЬБА КО ВСЕМ ЧИТАТЕЛЯМ: ПОЖАЛУЙСТА, НЕ СПЕШИТЕ ДЕЛАТЬ ВЫВОДЫ, ИНАЧЕ ВЫ ВСЁ ПОЙМЁТЕ ТАК, КАК ВАМ ХОЧЕТСЯ, А НЕ ТАК, КАК ЕСТЬ НА САМОМ ДЕЛЕ...

- Энервейт! Энервейт, Грейнджер… - она слышала чей-то смутно знакомый голос сквозь пелену забытья. Он выводил её из зловещей темноты, в которой она пребывала, звал за собой, показывая дорогу к свету. Ей казалось, что она всплывает откуда-то из глубины бездонного океана и где-то высоко-высоко над водой видит солнце. На глубине трудно ориентироваться - чуть забудешься, и ты уже не понимаешь, где верх, а где низ. Если бы не это солнце, просвечивающее сквозь толщу воды, она бы и не поняла, куда ей плыть. - Энервейт! - голос стал будто ближе и громче, её лёгкие разрывались от недостатка кислорода, сердце колотилось маленькой безумно напуганной птичкой, сейчас, сейчас… Солнце всё ярче и ниже, вот оно проглядывает сквозь какую-то тонкую розовую плёнку… - Энервейт! - Она резко вздрогнула и широко открыла глаза, хватая ртом воздух. Перед лицом мельтешил кончик волшебной палочки с ярким огоньком Люмоса - вот, что она принимала за солнце. Руки и ноги затекли так, что она не могла пошевелиться, в горле пересохло. Она попыталась что-нибудь сказать, но у неё не было голоса, она словно внезапно онемела. Что же это такое? Тело ей не подчиняется, голос пропал… Да где это она вообще? Чья эта палочка мелькает перед глазами? Голову повернуть не получилось, и сколько она ни пыталась скосить глаза, ничего рассмотреть не удалось. Может, её похитили Пожиратели смерти, наложив какое-нибудь мудрёное заклинание? Вот только зачем?
- Ну вот, Грейнджер, наконец-то ты очнулась, - палочка взметнулась вверх, и Люмос осветил её обладателя, а знакомый голос обрёл тело… Драко Малфоя. В ту же секунду Гермиона вспомнила, что произошло. Воспоминания накатили на неё девятым валом и чуть не смыли за борт сознания. Зачем, ну зачем она очнулась? Лучше бы сразу умерла… - Не бойся, с тобой всё в порядке, ты просто грохнулась в обморок. Я наложил на тебя Силенцио и парализующие чары, чтобы ты спокойно меня выслушала, мне много надо тебе рассказать. Если ты готова слушать, просто моргни. Не готова - ничего не делай.
Гермиона несколько моргнула. Из глаз почему-то потекли слёзы, хотя она вовсе не собиралась плакать. Из-за слёз моргать было плохо, ресницы слипались, и Малфоя было плохо видно.
- Ты помнишь, что произошло? - Гермиона медленно опустила веки. - Это значит, что не всё, да? Я собирался перечитывать письмо, как услышал странный вздох и звук падения. В шаге от меня упало что-то большое и явно живое, звук был таким характерным. Я не понял, что произошло, сделал шаг и чуть сам на тебя не упал. На секунду даже испугался, а потом понял, что это кто-то под мантией-невидимкой. - Гермиона вытаращила глаза. - Думаешь, я не знал о мантиях-невидимках? У меня такой нет, это факт, зато есть у Поттера, это тоже факт. Я давно догадался, хотя и не сразу, ещё когда на третьем курсе он обкидал меня грязью у Визжащей хижины, но это сейчас неважно. Представь себе моё удивление, когда я обнаружил под мантией тебя… И что тебе вообще понадобилось в библиотеке? А, ты была на дежурстве, да? - Гермиона снова резко моргнула несколько раз, смаргивая слёзы, перед глазами всё расплывалось. Малфой достал белоснежный платочек и аккуратно промокнул её лицо. Она хотела резко отвернуться, совсем забыв, что на ней заклинание Петрификус Тоталус, но ничего не получилось. Тогда, чтобы не видеть Малфоя, Гермиона закрыла глаза. Слёзы продолжали течь по щекам, будто внутри неё что-то прорвало, они затекали в уши, капали на шею, нос заложило. Она старалась не думать о том, как выглядит - беспомощная, жалкая, раздавленная правдой - труп лягушки под колёсами трейлера.
Гермионе показалось, что Малфой украдкой погладил её по щеке, и она открыла глаза. Драко не смотрел на неё, уставившись на кончики своих ботинок и комкая мокрый платок в руках, значит - показалось. Мысли путались в голове, наслаиваясь одна на другую как компоненты кофе-латте. Вместо того, чтобы думать о чём-то важном, Гермиона постаралась вспомнить, сохраняет ли тело чувствительность при использовании парализующего заклинания. Перед глазами появилась страничка учебника по Заклинаниям. Нет, не сохраняет… Точно не сохраняет. Значит, она не могла почувствовать, что Драко ненароком погладил её по щеке. Показалось.
Малфой вздохнул, как будто собираясь с мыслями. Она так обычно вздыхала перед тем, как начать делать что-нибудь такое, что давно откладывала, но так и не смогла отделаться от этого насовсем. Что он ей скажет?
Всё это было довольно глупо - она лежит на диване в библиотеке, парализованная, онемевшая, а рядом, совсем рядом, нереально близко, сидит Малфой. И вздыхает. Что за ерунда? Может, это сон?
Иногда у Гермионы были неполадки с головой, и она тайком щипала себя, проверяя, не сон ли это, но сейчас она даже этого сделать не могла.
- Грейнджер… э-э-э… Гермиона… Я должен много тебе рассказать. Может, ты не поверишь, может, решишь, что у меня поехала крыша, или что всё это тебе приснилось. Можешь делать любые выводы, это дело твоё, но я расскажу тебе правду. Извини, но пока я не могу снять с тебя заклинания, мне надо, чтобы ты молча меня выслушала.
Я не знаю, длинным получится мой рассказ или коротким, я не готовил его заранее, но я расскажу всё с самого начала, - Малфой снова глубоко вздохнул, его голос чуть заметно дрожал, будто от волнения. - …Впервые я заметил тебя на первом курсе. Ты всё время норовила первой поднять руку, а то и выкрикнуть с места. Меня это жутко раздражало, прямо бесило. Маленькая противная грязнокровка была мне как кость в горле, всё время переходила дорогу. Я хорошо готовился к занятиям, но на устном опросе ты и рта никому раскрыть не давала, вечно лезла вперёд. Как мне хотелось дёрнуть тебя за волосы, да посильнее, чтобы ты расплакалась и призналась, что вела себя как выскочка, и попросила прощения за назойливость и наглость. У меня просто руки чесались… А потом ты подружилась с Поттером и Уизли… О-о-о, как было здорово - сначала мне приходилось ненавидеть тебя и их по отдельности, а теперь можно было ненавидеть вас всех троих вместе, одновременно! Это было гораздо удобнее. Вы трое стали олицетворением всего того, что я так ненавижу в людях - наглость, бесцеремонность, дешёвая популярность, отсутствие какого бы то ни было понятия о чести, благородстве происхождения… Как же я вас ненавидел, просто зубами скрипел. Я использовал любую возможность, чтобы нагадить всем вам - нажаловаться учителям на ваше поведение, подстроить подлянку, спровоцировать. Не скажу, что мои планы всегда удавались, но вас и правда часто наказывали по моей вине. Я был рад. Я злорадствовал, сердце моё купалось в злобе, душу омывала радость отмщения. Ничто не способно было так поднять мне настроение, как гадость, сделанная вам троим. За что я мстил, спросишь ты? За то, что вы были, за то, что вас трое, и вы не разлей вода.
Львиную долю своего свободного времени я тратил на то, чтобы придумать новый план по изничтожению вашей троицы - как унизить, оскорбить, втоптать в грязь, опозорить, но получалось не так часто, как хотелось бы. Чаще срабатывали экспромты, а то и просто случайности, как тогда с Уизли и слизняками. Понишь?
Я до того зациклился, что ни о чём другом и думать не мог - учу заклинание по школьной программе, а сам думаю, как бы можно было его против вас применить, представляешь? Это напоминало сумасшествие…
Время шло, мы росли, взрослели, наши взаимные пикировки становились всё грубее и делали всё больнее. Однажды я сказал тебе очередную гадость на грани, и Уизли так на меня набросился, что я думал - он меня убьёт. Ха-ха, как же я не замечал этого раньше - да этот придурок был влюблён в тебя по уши!!! За своими планами мести я не заметил главного - уязвимое место в вашей дружбе. Вбить между вами клин и расшатать его как следует - и всё, не будет золотого трио. Кстати, ты ведь, наверное, и не знаешь, что вас за глаза называют золотым трио… Так вот. Уизли любит тебя, ты, вроде бы, никого не любишь, Поттер сомневается, но ходит за тобой как бычок на верёвочке. Решено - тебя надо отбить у этих двух придурков, а потом бросить. То-то будет потеха… Одним ударом убить не двух зайцев, а трёх… Уизли лишится возлюбленной, Поттер - лучшей подруги, а ты - единственных друзей, и всё это по моей вине. Планы были поистине макиавеллиевские, но вот их претворение в жизнь... С этим было значительно хуже. Ведь я в твоих глазах был ничтожеством, гадким слизеринцем, папенькиным сынком, богатеньким чистокровным ублюдком, снобом и отпрыском Пожирателя смерти. Да, за годы вражды подмочил я себе репутацию… Знал бы, что она мне ещё пригодится, вёл бы тебя с вами получше.
У меня не было готового плана действий, сначала я просто наблюдал, знать не зная, куда меня это заведёт. Незаметно, исподтишка, подглядывал, подслушивал, следил, делал выводы, даже досье на тебя завёл. Не веришь? Ну и ладно.
…Я мог бы нарисовать твой портрет по памяти, я запомнил каждую родинку на твоём лице, я изучил твою походку и по звуку шагов мог определить, что из-за угла выйдешь именно ты. Я знаю твой почерк, знаю, какими духами ты обычно пользуешься, знаю твой любимый сорт шоколада, нелюбовь к квиддичу, страсть к Арифмантии и Древним Рунам. Я знаю, как меняется твоё лицо, когда ты радуешься, грустишь, сердишься, расстраиваешься или раздражена, огорчена, довольна. Если ты не веришь тому, что тебе говорят, ты презрительно морщишь носик. Если ты о чём-то напряжённо думаешь, у тебя появляется складочка между бровей. Если ты искренне улыбаешься, у тебя появляются ямочки на щеках… А если ты вот-вот расплачешься, у тебя оттопыривается нижняя губа, а потом губы дрожат.
Я знаю даже, когда у тебя месячные, перед ними у тебя всегда вскакивает прыщик на подбородке, вот как сейчас, и ты еле ползаешь со страдальческим видом, ныряя в комнатку мадам Помфри за обезболивающей настойкой. Естественно, сам бы я не догадался, что к чему, мне девчонки из Слизерина подсказали.
…За всё это время я узнал о тебе столько, сколько, я уверен, не знают ни Потти, ни Подлизли. Я незаметно брал сразу же после тебя в библиотеке те книги, которые ты читала. Я гладил их обложку и представлял себе, как ты дотрагивалась до них, держала в руках, читала… Эти книги были частью тебя, и мне даже казалось, что они ещё хранят еле уловимый запах твоих духов, тепло твоего прикосновения. Мне даже пришло в голову стащить что-нибудь твоё из одежды из прачечной, но я решил, что это уже слишком, не маньяк же я, в конце концов.
Мне нравились эти шпионские игры, они очень забавляли. Я казался себе очень хитрым и умным - как же, такой план глобальный придумал. Мне не приходило в голову лишь одно - что дальше? Ну, изучил я повадки врага. А дальше что? И тогда я начал придумывать, как бы тебя подсадить на крючок. Это оказалось самым сложным. Не мог же я враз из слизеринского гадёныша стать прекрасным принцем и покорить тебя одним взглядом. Ничего умнее, чем подстроить тебе какую-нибудь гадость, и самому же тебя спасти, мне в голову не приходило. Но что? Науськать на тебя Пивза, а потом героически прогнать его? Обманом заманить в Визжащую хижину, а потом спасти от злобных духов, водящихся там в изобилии? Силой посадить на метлу, а затем заставить её тебя сбросить и самому поймать тебя в сантиметре от земли? Всё это было невероятно глупо, но ничего лучше в голову не приходило. Я думал об этом день и ночь, мне снилось, как я спасаю тебя от пьяного Хагрида, летающего на огнедышащем драконе, а ты называешь меня своим спасителем и готова выйти за меня замуж…
Я ломал голову, злился и кусал губы. Мне не было покоя ни днём, ни ночью, я стал хуже учиться, стал рассеянным, раздражительным и желчным. Меня несказанно бесило, что какие-то Потти и Подлизли могли запросто с тобой общаться, а я, Драко Малфой, не мог придумать пустяковый предлог, чтобы сделать шаг в твою сторону. Наивный старина Снейп даже решил, что я заболел, и написал отцу, что со мной что-то не в порядке, перечислив симптомы. Ха, тот подумал, что я впервые влюбился, и сказал, что это пройдёт…
Влюбился… Мне и в голову не приходило, что я могу влюбиться. Я, Драко Малфой, бесчувственная сволочь, расчётливый негодяй, манипулятор и слизняк, мразь, дерьмо, подонок. Я никогда не имел иллюзий на свой счёт - Малфои редко бывают хорошими людьми, всегда ищут выгоду, изворачиваются, лгут, предают… Лишь бы выжить. Я не мог влюбиться, у меня же врождённый малфоевский иммунитет! Да ещё в кого? В грязнокровку…
Я доигрался. Просто подписал себе смертный приговор в своих же собственных глазах. Хотел заманить тебя в ловушку, использовать и выбросить, как следует наигравшись и сломав, а вместо этого сам попался на эту удочку. Просто позор.
Внутренне сгорая от ревности и стыда за свои глупые чувства, теперь я подсматривал за тобой с иной целью - а вдруг ты на кого-то положила глаз? Ну, ладно, не Поттер, не Уизли, они же не единственные парни в школе, но вообще-то их о-го-го, сколько! С Крамом ты только переписывалась, насколько я знаю, пару раз ободряюще улыбнулась этому тупоумному Лонгботтому на Зельеварении, три раза хлопнула по плечу мелкого грязнокровного придурка Криви, который вечно таскается с фотоаппаратом… Ах, да! На тебя же положил глаз Блез Забини! Ты, наверное, и не в курсе… Он любит говорить, что у тебя задница классная, и он бы не прочь с тобой пообщаться поближе как-нибудь тёмным вечерком. Плевать ему на то, что ты нечистокровная, чистокровных этот придурок уже всех перебрал, ну, или тех, кто посимпатичнее… Когда это урод говорил что-то про тебя, мне хотелось его убить, заткнуть его гадкие слова обратно в его поганый рот, но я ничего не мог сделать, чтобы не выдать себя.
Весь прошлый учебный год прошёл для меня как в бреду, как во сне… Может, ты не заметила, но я меньше к тебе придирался, а если и говорил гадости с грязными намёками, все они были любовного толка, мол, вот вы, золотое трио, так всё втроём и делаете…
Я ненавидел себя за эти подначивания - ведь я мог случайно выдать себя, и человек попроницательнее мог запросто сложить два и два, догадавшись, почему все мои придирки такие однобокие. Моё счастье, что никому не приходило в голову, будто Малфой в принципе может влюбиться по уши, и в кого - в какую-то грязнокровку! В заучку Грейнджер, тролль её забери!
Когда я просыпался утром, я первым делом думал, что в тот момент делала ты - уже встала и сейчас принимаешь душ или всё ещё нежишься в кровати… А, может, давно поднялась и повторяешь Трансфигурацию?.. Когда я варил зелья на уроке Снейпа мне не было видно тебя за Поттером, и я пытался угадать, что ты делаешь в данный момент - режешь ли аккуратно и ловко корни маргаритки, отмеряешь ли по капле гаутамовое масло, помешиваешь ли смесь в котле? Я старался всё делать в том же темпе, что и ты. Мне казалось, что это каким-то мистическим образом сближает нас… Может, это и глупо, но меня тогда просто переклинило. Знаешь, когда ты сидишь в Большом зале, мне хорошо видно, что ты ешь, и я выбирал те же блюда…
Ты не поверишь, но дошло до того, что я купил бордовый свитер с золотым узором… Нет, я его ни разу не одел, мне было достаточно того, что он ассоциируется у меня с тобой и цветами твоего факультета.
Иногда мне казалось, что я сходил с ума… Я был одержим, болен, грезил тобой, бредил, засыпал и просыпался с мыслью о тебе. При каждой возможности я старался толкнуть тебя или пихнуть, нет не со зла - ведь это был единственный шанс прикоснуться к тебе… Сердце всякий раз сладко ныло, когда ты бросала в мою сторону взгляд, пусть и неприязненный.
Если тебя обнимали Поттер или Уизли, во мне всё переворачивалось. Умом я понимал, что они делают это по-дружески, Потти по крайней мере, но сердце ныло, отравленное медленным ядом ревности и зависти. Почему эти двое могли до тебя дотрагиваться, а я - нет? Это было просто несправедливо! Чем эти придурки заслужили свою привилегию? Тем, что сто лет назад долбанули тролля его же дубинкой по башке?
Я страдал, как же мне было плохо из-за моей неправильной любви… Правильно говорят: не рой яму другому, сам в неё свалишься. Так со мной и случилось…
Я могу ещё долго говорить о своём чувстве, сильном, противоречивом, горько-сладком, но это всё будут просто слова. Однажды же мне выпал величайший шанс быть с тобой… Ты не устала меня слушать?
…Гермиона была рада, что она парализована заклинанием, иначе она бы уже давным-давно вскочила и убежала, не желая слушать всё это. Ей действительно пришлось выслушать Малфоя помимо своей воли, его рассказ вызывал у неё противоречивые эмоции. То ей хотелось недоверчиво рассмеяться ему в лицо, то заинтересованно попросить рассказать подробнее, то дать пощёчину со всей силы, чтобы у него из носа пошла кровь, то разрыдаться и убежать, чтобы никогда больше его не видеть.
"НЕ ВЕРЮ!" - хотелось ей крикнуть во всё горло. - "Ты придумал всё это на ходу, ты лжёшь…" Но, с другой стороны, зачем ему лгать? Чего он может добиваться? Ведь ежу понятно, что как она никогда ему не доверяла, так и не будет. Что ему от неё надо? Может, он ещё и прощения попросить вздумает за то, что полжизни строил планы по изничтожению их "золотого трио", как он их назвал? Нет, тут что-то другое… думай, Гермиона, думай…
Она так сосредоточилась на этом, что совсем забыла о том, как и почему она потеряла сознание и оказалась на этом диване. Из раздумий её вырвал голос Драко:
- Ну, раз ты не моргаешь, значит, ты не устала, я правильно понял? Тогда я продолжу свой рассказ, потому что это ещё далеко не конец.
"Не конец? Как это не конец?" - хотелось выкрикнуть ей. - "Ты хочешь сказать, что не просто перехватил моё письмо к любимому или письма Рэнди ко мне и стал их подделывать уже от своего имени, потому что ты ко мне неравнодушен? Ха-ха, так я тебе и поверила… Далеко не конец…"
- Слушай, что было дальше… Заранее хочу сказать, что ты меня возненавидишь за всё это, но прямо сейчас это неважно. Потом ты спокойно подумаешь, и, я уверен, примешь правильное решение.
Я уже говорил, что не мог найти способ приблизиться к тебе, как ни ломал я голову, ничего не получалось. И вот однажды мне выпал уникальный шанс… Да, риск провала был велик, но я решился. Это было в тот день, когда мы возвращались на поезде домой, закончился прошлый учебный год. Я проходил мимо вашего купе и случайно услышал, что ты собралась на остров Уайт к своим бабушке и дедушке, у которых ты давно не была. Я удивился про себя - надо же, ведь на том же острове живут мои бабушка с дедушкой, у которых я тоже давно не был, и они звали меня на лето. Вот ведь, какое совпадение, подумал я, а потом меня осенило - это не просто совпадение, это же мой шанс! Ты будешь одна на острове, ни друзей, ни знакомых, никаких Поттера и Уизли, чтобы дурить тебе голову. Я же могу с тобой сблизиться… Но я явно размечтался. Это я любил тебя, но ты-то меня ненавидела! Ты не подпустила бы меня к себе и на пушечный выстрел, даже если бы умирала от скуки. И тогда… В общем, мне пришло в голову изменить внешность с помощью Многосущного зелья и познакомиться с тобой под видом другого парня… Рэнди Лавлесса… В общем, не было никакого Рэнди Лавлесса, это был я.
Понимаешь, у деда работает один парень, его на самом деле зовут - Ричард Лавлесс, и я притворялся сначала им, а потом придумал, что я его брат-близнец, потому что ты видела настоящего Лавлесса, и он тебя не узнал… - Драко что-то ещё говорил, но Гермиона уже не слушала его. Она просто закрыла глаза и отдалась во власть прошлого.
Под плотно сомкнутыми веками завертелся какой-то разноцветный калейдоскоп из воспоминаний. Обрывки летних разговоров всплывали в памяти, и ей хотелось провалиться под землю от собственной глупости, наивности и доверчивости. Как она могла так попасться?.. Почему поверила? Дура, дура, дура.
…Я местный, из того замка на холме. Работаю у Малфоев…
…Я думаю, что ты отблагодаришь меня достаточно, если… м-м-м… если согласишься встретиться со мной ещё раз…
…В тебе есть что-то такое… чистое, что ли, непорочное…
…- Он достаёт тебя в школе?
- Прохода не даёт. Он превращает мою жизнь в ад, сживает меня со свету, всё время унижает, дразнит…
- Может быть - он в тебя тайно влюблён?
- Ещё чего… Скажешь тоже!.. Он не умеет любить. Уж я-то знаю…
…Чёрт бы побрал всёх грязнокровок…
…Да я лучшая ученица на курсе, мне, между прочим, сам Драко Малфой завидует!
- Да?.. Пока сам от него это не услышу, не поверю…
…Гермиона, я не могу тебя ненавидеть… Ты мне нравишься. Кем бы ты ни была, грязнокровкой, чистокровной или магглой! Для меня это вовсе не важно!..
…Ты необычная девушка. Не кокетка, не пустышка, не болтливая дурочка… Ты не лезешь ко мне первая… Ты не похожа ни на одну девушку из тех, кого я знал, а их, поверь, было немало. Ты не такая, как остальные девушки, ты другая, ты иная, ты… Ты - это просто ты…
…Почему у тебя любой разговор скатывается к обсуждению Драко и его бесконечных недостатков? У меня такое впечатление, что ты к нему неравнодушна…
- Естественно, неравнодушна. Я его ненавижу.
- Что-то непохоже. Я бы сказал, что ты тайно в него влюблена.
- Да ты что!.. - Жалкий хорёк, белобрысый придурок, насквозь лживый маменькин сынок…
…Я буду писать тебе каждый день. Хочешь, я поеду с тобой в твой Хогвартс и устроюсь там работать каким-нибудь дворником или ещё кем, всё равно, кем там возьмут сквиба….
…Ты золотая девочка. Моя золотая девочка…
…Малфои - своеобразные люди. Со стороны посмотришь - ледышки бесчувственные, гордые, презрительные, высокомерные… А получше их узнаешь - нормальные люди. Только заставить их снять маску не так то просто…
…Гермиона… Ты мне очень нравишься… Неужели я стал бы тебя обманывать?..
…Да, Гермиона Грейнджер, я влюблён в тебя без памяти и признаю это…
…Ты для меня единственная, самая лучшая, самая красивая, самая-самая… Гермиона, я… Я люблю тебя…
…Ты подарила мне счастье, мне было хорошо с тобой, поверь…

***

Нет, она больше никогда, ни за что на свете ему не поверит…
Чернота снова накрыла её плотным покрывалом.




Глава 42


Глава 42

Какой странный запах… Пахнет спиртом и ещё чем-то медицинским… Опять, что ли, Лаванда пролила лосьон от прыщей?..
Перед тем, как открыть глаза, Гермиона всегда принюхивалась, втягивая в себя воздух и раскладывая запах на компоненты. Пахнет свежим хлебом и морем – ага, она у бабушки на острове Уайт. Если это были блинчики и свежевыглаженное бельё – значит, она дома. В Норе пахло поджаренным хлебом и сухим деревом, в доме Сириуса на площади Гриммуальд – затхлостью, и сыростью. В её спальне в Хогвартсе утром пахло лёгкими прозрачными духами Лаванды, такой запах на языке косметологии называется «альдегидным», иногда пахло чернилами, если кто-то что-то дописывал перед занятиями, а ещё – старыми книгами и пылью. Так где же это она?
Девушка открыла глаза, сразу же зажмурившись. Всё кругом было слишком светлое, белое, и даже неяркое осеннее солнце слепило глаза, отражаясь от гладких белоснежных стен. Больничное крыло, вне всякого сомнения. Что она тут делает?!
– О, как я вижу, вы уже очнулись, Мисс Грейнджер, доброе утро, – Мадам Помфри отодвинула ширму и присела на стул рядом с её кроватью.
– Но что произошло? Как я сюда попала? – Гермиона непонимающе захлопала глазами и заворочалась, пытаясь приподняться на подушках. Тело сильно затекло и не хотело подчиняться ей.
– Ну, деточка, это я у тебя должна спросить, что произошло! Уже под утро я услышала стук в дверь и пошла проверить, кому это там не спится. У дверей я обнаружила тебя без сознания! Милочка, при таких сильных менструальных болях, как у тебя, настойку надо брать заранее, а не откладывать всё до того момента, когда теряешь сознание. Тебе ночью, наверное, стало совсем худо, и ты поднялась сюда, не в силах дождаться утра. Хорошо ещё, что ты успела постучать, иначе ты бы так и пролежала у двери, пока на тебя кто-нибудь не наткнулся бы.
– Э-э-э… менструация? – непонимающе потрясла головой Гермиона, в упор не помнящая, что поднималась сюда ночью, да ещё теряла сознание у самой двери.
– О, пациент, потерявший сознание, не помнит те события, что предшествовали обмороку, но боль-то ты должна помнить. Я обследовала тебя на все возможные заболевания, которые могли привести к обмороку, но кроме этого больше ничего не обнаружила. Ты никогда раньше не теряла сознание от слишком болезненной менструации? – деловитая Мадам Помфри говорила так быстро, что Гермиона не успевала за ней.
– Нет, никогда…
– Ну, ничего страшного. Главное, что ты не расшиблась, так, пара синяков. Всё уже в порядке, можешь полежать сегодня здесь, если хочешь, а вообще уже можешь идти на уроки. Не перенапрягайся и не нервничай, и всё будет хорошо. Можешь одеваться, – и медсестра отошла.
Гермиона кивнула, всё ещё с трудом соображая. Какая ещё менструация? Вчера у неё никакой менструации не было, разве что ночью началась. Как она тут оказалась? Она же в одиночку патрулировала школу, зашла в библиотеку по просьбе Невилла, а там…
– О-о-о… – она застонала в голос. Там был Малфой, письмо… она упала в обморок… он ей рассказал, что… Нет, не может этого быть, это просто сон. Кошмар, порождение её усталого разума, и чего только не приснится… Надо поменьше обращать внимания на этого придурочного хорька, и всё будет хорошо. Наверное, ей и вправду стало плохо на дежурстве, она поднялась сюда, не помня себя от боли, а потом отключилась прямо у самой двери. Да, так всё и было. Ура! Она во всём разобралась.
Гермиона быстро оделась и сунула руку в карман, чтобы достать палочку и привести растрёпанные волосы в порядок, но пальцы наткнулись на какую-то бумажку. Девушка с удивлением вытащила её и развернула. Почерк Малфоя…

«Гермиона, извини, что так вышло… Ты снова упала в обморок, и я не смог привести тебя в сознание, как ни старался. Видимо, потрясение было слишком сильным. Ещё раз извини, что так получилось, я знаю, что это я во всём виноват. Разрешаю тебе высказать всё, что ты обо мне думаешь, я выслушаю тебя с удовольствием и исправлюсь.
Это я принёс тебя в больничное крыло, придумай сама, что наврать Мадам Помфри. Мне пришлось постучать и оставить тебя одну у двери, чтобы не возникло лишних подозрений.
Возможно, ты больше никогда не захочешь смотреть в мою сторону, может, даже захочешь меня убить, для меня это неважно, я всё равно люблю тебя.
Ровно через неделю я буду ждать тебя в библиотеке, на том самом диване, пока ты не придёшь. Мне надо с тобой серьёзно поговорить.
Извини за всё.

Люблю,
Драко.»

Нет, она точно сходит с ума… Значит, это был не просто ночной кошмар, это всё было на самом деле. Письмо, её обморок, даже два, признание Малфоя… Сукин сын!!! Да она… она ему… его… А что, собственно, она может ему сделать?
Гермиона в раздумье опять села на кровать, соображая, что ей делать. Ну, может сказать, что ненавидит всеми фибрами души – его поганую лживую душонку, двуличную слизеринскую натуру! Как же она его ненавидит!!! Но чтобы ему об этом сказать, надо будет с ним увидеться. Не будет ведь она днём разговаривать с ним у всех на виду – скорее небо упадёт на землю, чем она это сделает! Значит, действительно придётся идти ночью в библиотеку и… Но это означает, что она принимает его условия… Не бывать этому никогда, лучше сразу умереть! Стоп, стоп, стоп… Не нервничать, только не беситься и не принимать поспешных решений. Ты умная, Гермиона, ты спокойная и рассудительная. Ты подумаешь обо всём в спокойной обстановке и примешь правильное решение, может, даже с кем посоветуешься.
Посоветоваться? Мерлин, может, сказать Гарри и Рону, что она всё лето встречалась с Малфоем и даже… о-о-о… не-е-е-е-ет!!! Вот дерьмо! Какая же сволочь, а! Какая потрясающая сволочь!!! Нет, она точно его убьёт! Такие люди не должны ходить по земле. Да у самого Волдеморта нет того коварства, каким обладают эти чёртовы Малфои, тролль их задери... Нет, лучше отымей…
Гермиона бессильно откинулась на подушки. Её трясло от злости и негодования. Этот сукин сын просто использовал её, воспользовавшись её доверчивостью и неопытностью. А она-то сама хороша… Как можно было попасться на такой крючок, а? Как можно было поверить, что взрослый безумно красивый парень по уши влюбится в неё – ничего из себя не представляющую молоденькую дурочку. Благо бы ещё была красивая, фигуристая, яркая... так ведь нет же! Как она могла так позорно вляпаться…
В голове снова начали мелькать сценки, по которым она просто обязана была догадаться, что никакой это не Рэнди Лавлесс, а Драко Малфой. Он досконально знал историю рода Малфоев, он спокойно дотрагивался до алтаря Петрониуса, хотя это могли сделать только представители рода; он ненавидел грязнокровок; когда он немного забывался, то вёл себя высокомерно и очень самоуверенно – как он тогда приструнил хулиганов на ярмарке! Ведь она же сама тогда сказала, что он очень похож на своих хозяев, а он… он и не возразил, рассмеялся да отговорился какой-то шуткой! А отказ погадать ему какой-то цыганки! Она сказала, что боялась неприятностей с его отцом… Ещё бы, зная, кто его отец… Да ни один сквиб не дожил бы до 19 лет, так ни разу и не сходя в кинотеатр! Не заведя друзей-магглов!
А как он ругал Малфоев и нелестно отзывался о Драко… Ни один конюх не посмел бы так отзываться о внуке хозяев! А духи… Станет слуга рисковать своим местом и тайком пробираться в лабораторию, чтобы сделать духи, когда купить что-нибудь в подарок гораздо проще! Да, это было бы менее оригинально, но зато гораздо более безопасно. И пегасы. Не стал бы простой конюх брать ночью хозяйского пегаса, чтобы покатать её, испугался бы…
Гермионе приходили в голову всё новые и новые доказательства того, что это был Малфой, водивший её за нос всё лето. А она-то и рада была обманываться… Развешивала уши, закрывала глаза и слушала, что он от неё без ума, готов бросить всё и ехать за ней в Хогвартс, лишь бы быть рядом. Как могла она быть так слепа? Неужели не слышала ложь, стоящую за каждым его словом, язвительный смех, звучащий за словами любви, издёвки, просвечивающие сквозь искренние признания… Господи, какой ужас… Что она наделала…
А ведь он вполне мог рассказать об этом друзьям! Да над ней, должно быть, весь Слизерин с самого лета ухохатывается, а она-то круглыми сутками грезит о прекрасном принце, оставшемся за морем… Что делать… Что ей делать?
Злые невыплаканные слёзы жгли глаза, руки комкали и рвали записку, написанную ненавистным убористым мелким почерком, дыхание сбилось, губы дрожали. Ещё немного, и она…
– Гермиона! Вот ты где! Что случилось?
Она подняла голову. Гарри. Хмурый, невыспавшийся после отработки, лохматый и какой-то сердитый.
– Ждали-ждали тебя с Роном с утра в гостиной, не дождались, девчонки сказали, что в спальне тебя утром не было… Мы уже испугались, хорошо ещё что карта помогла – враз тебя нашли. Рон не смог прийти, извини, он профессору МакГоннагалл перед занятиями пошёл отчитываться, как мы очередной чулан вычистили, а я сюда поднялся. Ты заболела? Почему ты тогда в одежде? – Гарри странно частил, не давая ей вставить ни слова, будто он сильно волновался и опасался, что помимо этой бессмысленной болтовни у него вырвется что-то гораздо более важное, чего он говорить не хотел. – Почему у тебя такой вид, будто ты вот-вот заплачешь, а?
– Наверное, это потому, что я на самом деле вот-вот заплачу… – всё, она разревелась. Горькие слёзы обиды хлынули из глаз, она даже ничего не могла сказать, только размазывала слёзы по лицу и рыдала, даже не пытаясь успокоиться.
– Гермиона, что случилось? Что с тобой? – Гарри сел рядом с ней на кровать и обнял её, гладя по голове, благо, у него уже был опыт успокоения разнюнившихся девчонок. Гермиона доверчиво уткнулась ему в шею, заливая рубашку слезами и размазывая сопли по мантии. Она вцепилась в него так, как утопающий хватается за пресловутую соломинку, не желая тонуть. – Ну, успокойся, что ещё произошло? Снейп четыре за доклад поставил? – неудачно пошутил он, и Гермиона ещё горше зарыдала. – Ну, извини, дурацкая шутка. Что-то плохое случилось? – Гермиона кивнула. – Ты заболела? – Гермиона мотнула головой. – Тебе плохо? – она снова кивнула. – Мадам Помфри позвать? – отрицательный жест. – Давай, я у неё хотя бы успокоительное возьму, а? Ты так рыдаешь, что у меня сердце разрывается. Кто-то… У тебя кто-то умер?
– Я-а-а-а… – еле выговорила Гермиона и начала икать, давясь рыданиями. Гарри вздохнул и позвонил в специальный колокольчик, вызывая медсестру.

***

– Тролль с ней, с этой Травологией, прогуляем раз в жизни. Лучше мы посидим где-нибудь, и ты мне всё расскажешь, хорошо?
– Угу, – мрачно кивнула Гермиона. Не хотелось ей ни на какую Травологию, хотелось лечь и тихо умереть, чтобы никто не видел её позора.
– Может, в библиотеку? Там наверняка сейчас никого нет… – предложил Гарри.
– Только не в библиотеку, – поспешно выкрикнула Гермиона, хватая Гарри за рукав.
– Хорошо, хорошо, не в библиотеку так не в библиотеку, – кивнул Гарри, задаваясь про себя вопросом, что её так напугало. – Придумал! Пошли в тот чулан, где мы вчера с Роном убирались! Он достаточно большой, чтобы там вдвоём разместиться. Такая комнатка неприметная, я и знать-то про неё не знал. Это на четвёртом этаже, идём.
– Угу, – Гермиона снова кивнула, думая о своём.
…В чулане было совершенно пусто, не считая длинной деревянной лавки.
– Располагайся как дома и рассказывай, – деловито сказал Гарри, по-хозяйски входя в чулан и усаживаясь на лавку верхом.
Гермиона тоже присела, прислонилась к стене и уставилась в потолок, пересчитывая многочисленные трещинки. С чего же ей начать?
– Жила-была на свете одна очень глупая и неуверенная в себе девушка, которой безумно надоело быть одной, хотя с виду она производила совершенно другое впечатление… – её рассказ обещал быть длинным.

***

– Да-а-а… – это всё, что мог сказать Гарри после того, как выслушал её. Надо отдать ему должное – он ни разу не перебил Гермиону, хотя, наверное, ему очень хотелось. Он снял очки, потёр переносицу и надавил на глаза, соображая, что бы ещё сказать. Просто «да» – это преступно мало для человека, который раскрыл тебе душу и ожидает от тебя хоть какой-нибудь реакции, совета и помощи. – И ты совсем-совсем ни о чём не догадывалась? Малфой совершено не был похож на себя? Я имею в виду – походка, голос, какие-то словечки, привычки… Так ведь не бывает…
– Голос у него совершенно точно был другим, походка… даже не знаю, я никогда не обращала внимания на то, как ходит Малфой. Словечки – ты думаешь, что Рэнди стал бы дразнить меня грязнокровкой? А про привычки Малфоя я ничего не знаю. Если бы мне пришло в голову понаблюдать за ним заранее, ещё на шестом курсе, например, я бы, может, что-нибудь и заметила… А так… я даже не знаю, курит ли он. Да и зачем мне надо было бы следить за ним? Какой смысл?
Гарри о чём-то напряжённо думал.
– Гермиона, может, ты не заметила, какое у меня было лицо, когда я заскочил сегодня утром в больничное крыло, но… В общем, я был зол, как сто голодных горных троллей. Я был зол на тебя.
– На меня? – Гермиона удивлённо подняла на него глаза, вытирая слёзы. Она снова плакала, рассказывая обо всём Гарри, но хотя бы не рыдала, это уже хорошо. Мадам Помфри дала ей с собой успокоительную настойку пустырника, видимо, уже пришло время снова ей воспользоваться. – Это из-за Рона? Что я никак ему всё не расскажу, да? А что я теперь ему скажу… Что я люблю другого, а этот другой вообще не существует? Или что это Мал… Мал… – Гермиона даже выговорить это не могла, слёзы опять заструились по её щекам, она не стала их вытирать. Зачем?
– И из-за этого тоже… Я очень обиделся на тебя за обман.
– Обман? – Гермиона недоумённо уставилась на него сквозь распухшие щёлочки век. – Но я никогда в жизни тебя не обманывала… Что ты говоришь, Гарри?!
– Теперь я понимаю, что ты меня не обманывала, но когда я только это увидел…
– Увидел что?
– Вот, – и Гарри достал из рюкзака какой-то плоский разноцветный бумажный пакет с надписью «Сохраните Ваши Волшебные Воспоминания». – Открой его, это твоё.
– Моё? – Гермиона недоумённо протянула руку и разорвала пакет, вынимая из него… фотографии. Да это же оранжереи замка Малфоев на Уайте! А на их фоне… Мерлин всемогущий!.. Это же они с… Драко. Вот они валяют дурака, толкаясь и тиская друг друга перед объективом. А тут целуются. А здесь она спряталась за деревом, а Драко стоит с таким растерянным видом, будто не может её найти. Вот она одна – счастливая и довольная, лицо перепачкано клубничным соком, точно, они же ели гигантскую клубнику прямо с грядки, а вот Малфой улыбается в камеру – как же ему идёт эта улыбка – беспечная, открытая, это не его привычная кривая ухмылка, без которой Драко не был бы Драко.
У Гермионы тряслись руки, когда она рассматривала фотоснимки. Видимо, Малфой сам не знал, что Многосущное зелье не действует при фотографировании, иначе он не стал бы рисковать. Или стал бы? Ведь она могла проявить плёнку уже на следующий день и обо всём узнать. А вдруг он именно этого и хотел? Как теперь это выяснить? Разве что у него самого спросить… Нет, она не станет с ним разговаривать!!! Ни-за-что!
– Гермиона, ты в прядке? Ты опять плачешь… – Гарри протянул ей на удивление чистый платок.
– Да? – она дотронулась рукой до лица – по щекам и правда текли слёзы.
– Это… это должен был быть Рэнди, на фотографиях, да? Это… это с ним ты целовалась, да?
– Угу, – угрюмо буркнула Гермиона, убирая фотографии в порванный пакет с глаз долой. – Стала бы я делать это с Малфоем… Разве что он пообещал бы освободить мир от Волдеморта, пожертвовав собой, да и то я бы ещё подумала. Откуда у тебя эти фотографии?
– Колин отдал, просил передать тебе, ты ведь его просила сдать их в волшебную распечатку. Хорошо ещё, что Рона рядом не было, и я посмотрел их один. Я… У меня культурный шок был, честно, – Гарри закрыл лицо руками. – Представляешь, открываю аккуратненько пакет, вынимаю фотографии, а там… Чёртово любопытство, лучше бы я вообще ничего не видел… У меня перед глазами потемнело. Я думал, что… ну… может, это какая-то неудачная шутка, ну, заклинание на них какое-то мудрёное наложили, и вот – человек на снимке другой… Мало ли приколистов на свете, не одни только Фред с Джорджем… А, значит, это всё правда…
– Да, правда… – обречённо кивнула Гермиона и сморщилась, снова собираясь плакать. – Что мне теперь делать, Гарри, что мне делать? Я… я просто ума не приложу… Мне и в голову никогда в жизни не приходило, что я могу попасть в такую ситуацию, дурацкую и ужасную одновременно. Что со мной будет? Что со мной теперь будет?..
– Извини, может, я скажу кощунственную вещь, но с тобой ничего не будет. Ты можешь просто попытаться выкинуть это из головы. Забыть об этом. Постараться забыть.
– Гарри, у тебя так всё просто… Вот представь, что ты терпеть не мог бы буквально с детства какую-нибудь девушку, ну там Пэнси Паркинсон, например. Она была бы олицетворением всего того в жизни, что ты презираешь и ненавидишь. А потом ты поехал бы на курорт и влюбился там в сущего ангела, твой женский идеал. Ты чувствовал бы себя счастливейшим из смертных, летал на крыльях, ты словно начал жить заново, и всё потому, что она стала бы твоей первой настоящей любовью, человеком, который как будто рождён для тебя и только для тебя, это твоя вторая половина. И вот, когда ты паришь в эфире и вот-вот достигнешь седьмого неба, вдруг случайно выясняется, что принцесса превратилась в жабу, потому что она изначально была жабой, а прекрасной принцессой лишь притворялась, чтобы отомстить тебе за что-нибудь, ударить ножом в спину и опозорить, выставить дураком...
– Гермиона, но тогда у тебя концы с концами не сходятся. Моя принцесса-жаба устроила бы это ради банальной мести, а Малфой говорит, что любит тебя.
– И ты думаешь, что после всего того, что было все эти годы, я ему поверю?!? – Гермиона была полна праведного гнева. – Ты ему веришь? Ведь это же Драко Малфой!!!
– Слушай, не кричи на меня, я ведь не Малфой! Я искренне пытаюсь помочь тебе разобраться, а ты психуешь, бьёшь себя пяткой в грудь и хочешь, чтобы я признал, что Малфой – сволочь, каких мало. Это я и без тебя знаю… Я вовсе не призываю тебя верить ему и сам ему ни на кнат не доверяю, но ведь зачем-то же он всё это затеял…
А знаешь, что тебя сейчас так раздражает? То, что ты не можешь понять, лгал ли Малфой там, на острове, когда притворялся другим человеком, или же наоборот – он лгал все эти годы, доставая тебя и обзывая грязнокровкой по инерции, а ещё потому, что мы только этого от него и ждали. Я прав?
Гермиона будто съёжилась под пристальным взглядом Гарри. Неужели же он прав? Неужели она только кричит, что ненавидит Драко и готова убить его, растерзать на части, а на самом деле в глубине души верит в его сказку про чистую любовь?..
С одной стороны – Малфою по определению нельзя доверять, а уж в любви – тем более. Драко ведь сам сказал, что у Малфоев иммунитет к высоким чувствам. Может, он великолепный актёр, безупречно сыгравший свою роль? Но тогда снова возникает вопрос – зачем? Зачем ему всё это было нужно?
– Зачем? – повторила она уже вслух. – Зачем ему всё это было нужно? Посмеяться надо мной? У него тысячу раз был такой шанс. Я… Я ведь говорила Рэнди, что люблю его. Драко в любой момент мог сказать мне, что никакой он не Лавлесс, а ненавистный мне Малфой. Он мог рассмеяться мне в лицо, опозорить меня в моих же глазах. Но он же этого не сделал…
– А может, он хотел опозорить тебя перед всей школой, например? – вполне резонно возразил Гарри.
– Каким образом? Здесь он Драко Малфой, и я обхожу его стороной, лишний раз и не глядя в его сторону. Как бы он доказал, что я провела с ним лето? Единственное доказательство – плёнка, да и ту я могла бы выбросить в любой момент. Ладно, допустим, он приехал бы и рассказал своим приятелям, что… что был со мной, – она прерывисто вздохнула, уставившись на кончики своих ботинок, Гарри закусил губу, будто боясь пошевелиться, чтобы не сказать или не сделать что-нибудь такое, о чём потом пожалел бы. – И что из этого? Где доказательства? Ну, поржали бы слизеринцы втихомолку, даже слушок гадкий пустили бы – неужели кто-то в это поверил бы, а? Вот услышь ты или Рон, что я переспала с Малфоем, вы бы поверили?
– Да никогда в жизни! – яростно выкрикнул Гарри, ударив кулаком по раскрытой ладони. – Ты ненавидишь его, а он – тебя. Понадобилась бы добрая цистерна любовного зелья или какой-нибудь Империус Супер-Максимус, чтобы заставить тебя сделать это. Мы бы совершенно точно не поверили, но морду сказавшему это набили бы как пить дать, чтобы не говорил ерунды.
– В том-то всё и дело… Зачем ему это? Сделать мне капитальную гадость всё равно не получилось бы, а вот испортить себе репутацию и прослыть лгуном на всю школу – запросто… Ничего не понимаю…
– Знаешь, Гермиона, у тебя есть только один выход, – озадаченно пробормотал Гарри.
– Какой? – оживилась Гермиона.
– Поговорить с ним.
– Об этом не может быть и речи.
– Тогда ты умрёшь от любопытства. Малфой не дурак и просто так он ничего не делает… Но мы не сможем сами выяснить его цели и задачи. В его искреннюю любовь ты не веришь, в выгоду не верится тем более. Правду говорят, что у волшебников своя логика… Единственный выход – это поговорить с ним.
– Я. Не. Стану. Разговаривать. С. Драко. Малфоем, – отрывисто произнесла Гермиона, разозлившись.
– Знаешь, что? Ты так говоришь, как будто это нужно мне… Можно подумать, это моё дело… Я не стану ни в чём тебя убеждать, мне дела до этого нет, это уже твои трудности, если хочешь знать! Я готов тебя выслушать, предложить помощь, дать совет, успокоить, но на этом всё. Я не могу решить за тебя твою проблему. Если тебя совершенно не интересует, зачем Малфой всё это задумал и сделал, то плюнь и разотри. Просто забудь. Забудь, что тебя поиме… кхм во всех смыслах этого слова! И не смей больше рыдать и жаловаться мне на свою нелёгкую судьбу, у меня своих проблем хватает… – Гарри тоже разозлился не на шутку, Гермиона сморщилась, изо всех сил стараясь не расплакаться.
– Спа… спасибо, – прерывисто выговорила она. – Спасибо, что во время дал мне пинка, а то я бы ещё месяц плакалась и жалела себя. Я… я подумаю, что мне делать. Но плакать я больше не буду. Драко Малфой не дождётся моих слёз.
– Вот это правильно, это по-нашему! – просветлел Гарри и ободряюще обнял Гермиону, улыбнувшись ей впервые за этот день.

Глава 43




Глава 43

Уже неделю она жила словно во сне. Не могла думать, не могла учиться, не могла спать, не могла есть. Чем бы она ни занималась, её мысли сворачивали в одну сторону – Драко Малфой. Проклятый Драко Малфой. Она приходила в столовую и первым делом смотрела – тут ли он или ещё не пришёл. Заходя в кабинеты, где проходили совместные со Слизерином уроки, она сразу же искала глазами Малфоя. Сидя в библиотеке, она время от времени поднимала голову и обводила взглядом помещение в поисках светлой макушки – а вдруг он тоже здесь? Идя по коридору, она подсознательно искала его в толпе слизеринцев, а когда не находила – …расстраивалась. Нет, она определённо сходила с ума… Если подумать логически – зачем она это делала? Зачем искала его, зачем думала о нём каждую минуту? Ну, хорошо, она решилась с ним поговорить и придёт этой ночью в библиотеку, но почему же тогда она целую неделю только о нём и думала? Что он с ней сделал, как этого добился? Может, это какие-то особые чары? Ну да, заклинание под названием «Не думай о белой обезьяне»… Нет, белобрысой обезьяне!
– Гермиона, ты что – уснула? – недовольно окликнул её Рон, когда она резко остановилась, а он чуть не наступил ей на ногу. – Да что с тобой? Ты чего встала посреди коридора как вкопанная, да ещё так резко?
Гермиона лишь извиняюще пожала плечами и пошла дальше. А что она могла сказать? Что в тот самый момент, когда Рон чуть не налетел на неё, из кабинета Флитвика вышел Малфой с группой слизеринцев, вот она и приросла к полу посреди коридора, завидев Драко.
Что самое странное – она знала, где он будет. Гермиону будто магнитом тянуло туда, где он мог быть, и она почти никогда не ошибалась. Что это за странное шестое чувство в ней пробудилось, она не знала, но оно было, это факт. Малфой был Северным полюсом, а она – стрелкой компаса, Драко был ветром, а она – флюгером, он был магнитом, а она – железным гвоздём. Её тянуло туда, где он был.
…Малфой редко болел, насколько она знала, но, тем не менее, пошла в больничное крыло под каким-то дурацким предлогом. Ха, он был там, брал у Мадам Помфри лекарство от насморка, хотя мог приготовить его сам за каких-то двадцать минут.
В библиотеку Драко ходил по большим праздникам, но Гермионе ни с того, ни с сего понадобилось сдать книгу, которую она, кстати сказать, ещё не дочитала. Что ж, он стоял в очереди перед ней – в энный раз брал «Всё о квиддиче», хотя наверняка знал эту книгу наизусть.
У Драко был свой филин, живший, почему-то, в его комнате в подземельях, но Гермиона непонятно зачем пошла в совятню и увидела таки Малфоя там, привязывающего письмо к лапке небольшой серой совы. Даже странно, ведь он раньше не пользовался услугами школьных сов…
Гермиона не могла понять, что с ней случилось. Как, каким образом она угадывала, где будет Малфой? Какая странная, специфическая интуиция активизировалось внутри неё, когда Драко рассказал ей о своей любви?
…Ночами она лежала без сна, с огромным трудом подавляя в себе желание вскочить, стащить мантию-невидимку Гарри, напялить её на себя и кинуться бегом в подземелья, туда, где мог дежурить Драко. Ей хотелось его видеть. Только видеть и ничего больше. Если посмотреть на него хоть краешком глаза, то сосущий, грызущий душу и раздражающий тело зуд прекращались на какое-то время.
Внутри Гермионы словно на веки вечные поселилось её любимое чувство – предвкушение. Предвкушение следующей встречи с Малфоем.
Как же она любила это чувство… Предвкушение. С детства она воспитывала его в себе, культивировала, собирала впечатления от него по крохам. Предвкушение – и сердце заходится, дрожит в груди, где-то в желудке начинает сладко ныть, мурашки бегут по спине, накатывает такое чувство, будто хочется одновременно чихнуть оттого, что свербит в носу, и расчесать ногтями до крови комариный укус. О, это упоительное чувство удовлетворения, когда зуд прекращался… Но с недавних пор удовлетворение стало для неё недоступным. Зуд стал постоянным, словно она отсидела ногу, и онемение проходит не в течение пары минут, а целые сутки. То, что раньше собиралось по крупицам, теперь она не знала, куда девать, как от этого избавиться. Внутреннее покалывание, пощипывание, дрожь, непреодолимое желание непонятно чего… Она всю неделю была как на иголках.
– Гермиона, с тобой всё в порядке? – тыкал её Гарри в бок на Зельеварении, когда она невидящими глазами смотрела на бурлящий котёл, готовый взорваться, но ничего не делала, потому что совершенно не понимала, что происходит что-то не то. Как же ей хотелось обернуться и посмотреть туда, где спиной к ней работает Малфой! От этого нестерпимого желания дрожали колени, сердце заходилось и резко падало в желудок, руки тряслись и просыпали пыльцу одуванчика помимо котла. Но нет, нельзя, нельзя… Ни в коем случае нельзя, иначе она выдаст себя…
Гермиона днями и ночами рефлексировала и анализировала, пытаясь понять, что у Драко в голове.
«Драко-Рэнди был таким нежным и заботливым. Он всегда внимательно выслушивал меня и делился своими мыслями по тому или иному вопросу. И ведь он откровенничал, рассказывал о детстве, о жестоком отце и деде… Он же открывал мне душу, и я больше чем уверена, что он никогда никому об этом не говорил. Он не врал, сердцем чувствую, что не выдумывал. Но почему я? Почему он выбрал именно меня? Жалкую грязнокровку-заучку? Зачем ему это надо было? Ну, в принципе? Может, это своего рода экзотика?
А как терпеливо он учил меня близким, интимным отношениям, медленно подводил меня к сути, не торопил, объяснял, аккуратно вводил меня во взрослый мир… Он же на самом деле боялся, что мне будет противно с ним целоваться – и это самоуверенный и эгоистичный Малфой! Просто не верится!
Он ни разу не повысил на меня голос, да мы же ни разу не поспорили, не поцапались, даже когда говорили про магглов и волшебников! Как в нём уживаются два таких разных человека – Рэнди и Драко? Это немыслимо… У него что – раздвоение личности? Может, Рэндальф Лавлесс – это доброе и душевное альтер эго вредного и жестокого Драко Малфоя? Неужели я сделала доброе дело и освободила доктора Джекилла, томившегося в теле мистера Хайда?
…А что если Гарри прав – Драко вовсе не такой, каким мы его себе представляли всё это время. Мы привыкли, что он подличает, вредничает и всячески портит нам кровь, мы воспринимаем его таким, каким нам хочется, а на самом деле он совсем другой… Ведь и правда он уже давно не задирает гриффиндорцев, не ябедничает, не жалуется и не провоцирует, а мы же по старой привычке считаем его врагом номер один. Неужели мы так слепы, неужели наши глаза так зашорены, неужели мы так ограничены, что только и ищем объект для ненависти, чтобы было, на кого свалить вину за наши неудачи? Да, это удобно, но справедливо ли это? Нормально ли это – винить во всём крайнего, и если это не Малфой, то профессор Снейп. Голова болит – Снейп много задал, домашку не доучил – Малфой отвлёк, палец болит – Драко сглаз наложил, сок скис – профессор косо глянул. Всегда во всех бедах найдётся виноватый...»
Гермиона не могла уснуть от распирающих голову мыслей о Малфое, не могла избавиться от них. Каждую ночь, устав возиться и мучиться бессонницей, она сдавалась и начинала яростно защищать Драко перед самой собой же, она была его обвинителем, адвокатом и судьёй в одном лице. Сначала она как прокурор задавала себе вопрос: «Почему он тебя несколько раз оскорбил за последнее время, да ещё так обидно?» А потом давала адвокатский ответ: «Он ревнует. Он же видел, как ты целовалась с Роном, видел, как тебя пару раз обнял Гарри. Чего же ты хотела? Ревность – одно из самых сильных чувств». И в заключение она оправдывала действия Драко как судья: «Да, ведь он не знал, что к Рону ты равнодушна, а Гарри обнимал тебя исключительно по-дружески, и, как следствие, он выходил из себя. При сильной ревности это веский аргумент». Таким образом, обвиняемый Гермионой Грейнджер Драко Люциус Малфой был практически оправдан по всем пунктам обвинения судьёй Гермионой Грейнджер с помощью адвоката Гермионы Грейнджер, и Гермиона Грейнджер засыпала со спокойной совестью.
Драко Малфой добился своего и поймал её на хитроумный крючок – она не могла думать ни о чём и ни о ком, кроме него.

***

– Гарри?
– Что?
– Сегодня ночью мне нужна твоя мантия-невидимка, – Гермиона поймала Гарри у самого портрета Полной Дамы, они с Роном как раз собрались наведаться в кухню за пирожными, чтобы подкрепиться на ночь глядя.
– Значит, ты всё-таки решилась? – Гарри внимательно посмотрел ей в лицо, словно у неё на лбу был написан ответ на его вопрос.
– Э-э-э… да. Лучше я выясню всё и сразу, чем буду всю оставшуюся жизнь мучиться. Я себя знаю… В конечном итоге, я сама же не успокоюсь, пока не выясню всю правду. Лучше жалеть о том, что сделано, чем о том, что не сделано.
– Вижу, что ты решительно настроена… Что ж, желаю удачи, – Гарри незаметно погладил Гермиону по щеке тыльной стороной ладони. – Мантия в моём чемодане, возьми сама, в спальне сейчас никого нет. – И будь осторожна. Помни – Малфоям нельзя доверять. Может, мы и были несправедливы к Драко все эти годы, но это отнюдь не значит, что на самом деле он милый и славный мальчуган с добрым сердцем и открытой душой.
– Эй, Гарри, где ты застрял? – послышался приглушённый голос Рона из-за той стороны портрета.
– Иду, иду, – откликнулся Гарри. – Всё, Гермиона, мне пора, держи ушки на макушке, – он ободряюще улыбнулся ей на прощанье и исчез в проходе.
Гермиона вздохнула и пошла наверх, незаметно и как бы между делом завернув в чужую спальню. На душе почему-то стало полегче, как будто она получила от Гарри разрешение на встречу с Драко. Или как будто она переложила на него часть ответственности за своё решение?

***

Заглушив шаги заклинанием и укутавшись в мантию-невидимку по самый нос, она проскользнула в библиотеку. А вдруг он решил подшутить? Вдруг вообще не придёт? А что если она обнаружит его в развесёлой компании друзей-слизеринцев, собравшихся, чтобы дружно посмеяться над ней? Мерлин, как же сердце колотится… Да что она нервничает, словно ТРИТОН сдавать собирается! В конце концов, ну, посмеётся над ней Драко, ну и что? Он уже столько всего ей сделал за эти годы, что лишний удар по её самолюбию хуже не сделает. Подумаешь… Что не убивает меня, то делает сильнее, заруби это себе на носу, Гермиона Грейнджер!
Гермиона увидела отблески Люмоса из-за книжных стеллажей и на цыпочках вошла в большой читальный зал, где кроме столов и стульев посреди помещения стояли ещё и небольшие диванчики вдоль стен. Вот он сидит на самом виду, освещая себя палочкой. Драко. Спокойный и невозмутимый, как книзль перед норкой крапчатого снусмумрика. Лицо бесстрастное, словно это не настоящее лицо, а протез.
Гермиона невольно остановилась, чтобы найти в этом его непроницаемом лице хотя бы намёк на ту безумную любовь, в которой он ей признался. Ей всегда казалось, что влюблённые люди выглядят особенно. Есть два типа безумно влюблённых: у одних лихорадочно блестят глаза, дыхание учащённое, волосы всклокочены, у других же затуманенный взгляд, замедленные движения и отсутствующее выражение лица, будто они пребывают в лучшем из миров, куда открыт доступ только влюблённым. Драко не подходил ни под один типаж. Он был так спокоен, словно на него словно наложили заклинание, или… Или же он просто не знал, какое выражение лица подобает безумно влюблённому парню при встрече с девушкой своей мечты.
«Мог хотя бы постараться выглядеть взволнованно… В конце концов, не мог же он быть на сто процентов уверен, что я приду», – желчно подумала Гермиона, подходя ближе. – «Что ж, тем проще будет вывести его на чистую воду».
Она осторожно подходила ближе, рассматривая его. Драко сидел очень прямо, словно проглотил кочергу, лицо его было бледнее обычного. Он даже моргал очень редко, напряжённо вглядываясь в темноту стеллажей. Ага, да он же нервничает до чёртиков! Вот, почему он такой бесстрастный с виду. Сделать бы финт ушами, развернуться сейчас и уйти, и пусть сидит тут до утра, караулит её, надеется, что глупенькая Гермионочка поверила в его россказни и прибежала к нему по первому же зову…
– Грейнджер, сними мантию-невидимку, я же знаю, что ты здесь. И довольно давно. Никак не налюбуешься на меня? – его отчётливый голос неожиданно разорвал тишину, и Гермиона невольно вздрогнула. По лицу Драко промелькнула удовлетворённая улыбка, словно отлучилась на секунду из какого-то другого мира и сразу же вернулась обратно. Он похлопал рукой по потёртому кожаному дивану:
– Присаживайся, у нас будет долгий разговор.
Гермиона сняла мантию, всё ещё стоя в паре шагов от Драко.
– Как ты узнал, что я пришла? Я ведь двигалась бесшумно, – спросила она недоверчиво.
– Твои духи. Это те самые, что я тебе подарил на прощание на острове Уайт. Этот запах трудно спутать с каким-либо другим.
– А… – Гермиона кивнула. Внезапно она почувствовала себя совершеннейшей дурой. Неделю она искренне считала, что никуда не пойдёт сегодня ночью, но при этом не отдавая себе отчёта продолжала пользоваться духами, подаренными Малфоем! Ну, не дура ли?
– Да ты садись, чувствуй себя как дома, не стесняйся. Если ты думаешь, что стоит тебе подойти ко мне ближе, чем на метр, то я с диким криком убегу принимать горячий душ, предварительно натеревшись какой-нибудь антизаразной жидкостью от магглов, то выброси всю эту ерунду из головы. Я, конечно, на людях могу громко сетовать о наличии магглорожденных в нашей достопочтенной и уважаемой школе, но это всего лишь видимость и понт. Все привыкли, что я ненавижу грязнокровок, и мне приходится постоянно поддерживать имидж, так сказать. На самом-то деле все мы одинаковые… У всех у нас есть дырочка для клизмы, как говорится.
Гермиона так удивилась этому необычному, новому Малфою, что села на диван. Правда, довольно далеко от него.
– Да ты садись поближе, можно подумать, мы чужие друг другу люди! – наигранно возмутился Драко, но Гермиона услышала фальшь в его чрезмерно весёлом голосе.
– А мы разве не чужие? – она приподняла брови, невольно заводясь с полуоборота. Видимо, сказалось напряжение последних дней. – А какие же? Я ведь по сути ничего о тебе не знаю, Драко Малфой. То ты мотаешь мне нервы шесть лет к ряду, используя любую возможность прилюдно унизить меня и морально размазать по стенке, то утверждаешь, что все мы люди с определённым количеством дырочек, то изображаешь другого человека, совершенно не похожего на того Драко Малфоя, к которому я привыкла! Кто ты? Кого ты изображаешь на этот раз? Милого паренька, который просто пришёл ночью в библиотеку извиниться перед обманутой девушкой, нарушив при этом с десяток школьных правил? Безнадёжно влюблённого, запутавшегося в собственной паутине интриг? Или ты мастерски разыгрываешь новый спектакль, думая, что я в очередной раз поведусь? – Гермиона так разошлась, что уже не замечала, что довольно громко кричит, вскочив с дивана и размахивая руками у Драко перед носом.
…А ведь она собиралась быть сдержанной и неприступной. Хотела прийти и с достоинством ответить этому подлецу, что впредь не желает иметь с ним никаких дел… Н-да, темперамент в карман не спрячешь. Почему она не может тихо и не унижаясь сказать сквозь зубы какую-нибудь гадость и с достоинством удалиться? Нет, она обязательно начнёт кричать, теряя остатки уважения к себе, нервничать, плакать... Дура… Полная дура. Как есть грязнокровка.
– Гермиона, но ведь я же всё объяснил… – Драко предпринял попытку утихомирить её и придвинулся буквально на полшага, театрально протягивая к ней руки, но Гермиона резким движением выбила у него палочку, пытаясь оттолкнуть Малфоя и шипя сквозь зубы «не подходи».
Судя по звуку, палочка довольно далеко отлетела и погасла, на читальный зал внезапно обрушилась такая стена темноты, что Гермионе стало страшно. В ту же секунду её схватили и умело скрутили сильные руки.
Она стала дико сопротивляться, обзывая Малфоя всеми возможными гадкими словами, пришедшими на ум, попыталась лягнуть его и укусить за руку, но ничего не вышло. И тут у неё словно разом закончились все силы, будто Драко выдернул из неё некий очень прочный волшебный стержень из адамантия, не дававший ей сломаться. Нет, всё гораздо прозаичнее – Малфой словно выдернул пробку из наполненной силами Гермионы, и они все утекли в канализацию… Она обессилено обмякла и почему-то начала по-дурацки икать, будто очередное слово застряло в горле, и Гермиона не могла ни произнести его, ни проглотить. Драко крепко держал её, сжимая запястья, ей было неудобно, но не больно, щекой она прижималась к шершавой мантии на его плече, вдыхая знакомый запах. Как странно… Драко пах так же, как Рэнди. Она не смогла бы объяснить, из чего складывается этот запах, такой близкий, простой и приятный, но он был очень узнаваемым. Гермиона уткнулась носом в его чужое и в то же время родное плечо и заплакала. Она сломалась.
«Как я могу быть такой дурой – в очередной раз купиться на подставу?» – крутилась в голове мысль. Малфоям нельзя верить, но ведь так хочется…
А ведь она на полном серьёзе шла сюда с целью дать Драко пощёчину и гордо удалиться… Слёзы текли из глаз сами по себе, независимо от её воли. Будто это были не её слёзы. Проклятые затянувшиеся месячные и все сопутствующие им синдромы, делающие её такой чувствительной, сентиментальной и плаксивой…
– Эй, не бойся, я ничего тебе не сделаю, – шёпот горячо защекотал её ухо, нежная рука погладила по растрёпанной голове. – Просто успокойся, хорошо? Мы поговорим, тихо, без истерик и взаимных обвинений, в нормальной обстановке, без криков и драк. Так будет лучше для нас обоих. Ты согласна?
Гермиона молча потрясла головой, что должно было означать кивок. При этом она задела щекой застёжку его мантии и явно поцарапалась – щёку стало саднить.
– Давай сядем на диван, там нам будет удобнее.
– Умгм, – промычала она, пытаясь отстраниться.
Драко так и не поднял свою палочку, отлетевшую куда-то к книжным стеллажам. Но это и к лучшему – в темноте ведь удобнее разговаривать.

***

…За завтраком она ловко подгадывала тот момент, когда Малфой допьёт сок, как всегда промокнёт изящным жестом губы салфеткой, бросит её на тарелку, взглянет на часы и встанет, бесшумно отодвинув стул. Он поднимется и, ни на кого не глядя, пойдёт к выходу из зала, прямой как палка, гордый и высокомерный. В этот самый момент Гермиона тоже вскакивала из-за стола и делала вид, что страшно торопится на урок, боясь опоздать. Она словно случайно подлетала к двери ровно за секунду до Драко и выходила прямо перед ним, глядя себе под ноги и не смея поднять глаза. О-о-о, самый шик – задеть Драко подолом своей мантии. Он рассеянно посмотрит мимо неё, будто ничего не заметив, но она-то знает, что его глаза заговорщически сверкнут на долю секунды, хотя лицо останется совершенно бесстрастным.
…А ещё она испытывала несказанное удовольствие, когда перебивала Драко на Трансфигурации или Заклинаниях, отвечая за него. Только он лениво открывал рот, собираясь выдать что-нибудь умное, как Гермиона быстро вскакивала и давала исчерпывающий ответ на вопрос преподавателя.
Вообще-то, Гермиона по старой памяти терпеть не могла таких вот выскочек, которые не давали всем остальным ученикам и рта раскрыть на уроке. Она сама была такой в начале учёбы, пока профессор МакГоннагалл не отозвала её в сторонку и спокойно и по-дружески не объяснила, что это очень невежливо – вести себя так, будто она одна единственная ученица на всём курсе. Явное и откровенное желание всегда и во всём быть первой не прибавляло ей популярности ни в глазах однокурсников, ни в глазах преподавателей. Гермионе не надо было объяснять дважды.
И вот теперь Гермиона снова вела себя так. Нет, не со всеми, только с Малфоем. Это был настоящий кураж – заткнуть его за пояс при всех, попытаться разозлить, вывести из себя, довести до белого каления, снять маску, заставить сорваться… Опустить его на людях. Она старалась не делать этого слишком часто и явно, иначе остальные ученики, а в особенности Рон, могли догадаться, что что-то тут нечисто, если Малфой не возмущается и не оскорбляет её в глаза, но сопротивляться искушению было слишком сложно… Практически невозможно. Драко с честью выдерживал эти маленькие испытания и делал вид, будто ничего странного не происходит.
…С памятного разговора в библиотеке прошло несколько дней. Той ночью Драко дал исчерпывающие ответы на все её вопросы, иногда говоря не задумываясь, иногда мучительно подбирая слова. Она постаралась облегчить ему задачу, решив поговорить без света, ведь в темноте разговаривать проще. К тому же, в темноте не было видно её глупых слёз.
Он снова говорил о своей любви, о том, что сам себе вырыл яму и благополучно в неё рухнул, старался убедить, что не мыслит своей жизни без неё. Но что-то мешало Гермионе поверить в его искренность. Что-то… Ну, перво-наперво то, что когда они сидели вдвоём на диване в кромешной тьме, Малфой даже не попытался поцеловать её, не говоря уже обо всём остальном. Не то чтобы ей этого хотелось… нет-нет… но это было как-то больно уж подозрительно. В двадцати сантиметрах от девушки своей мечты сидит безумно влюблённый парень, взахлёб говорит о своих чувствах и… ничего. В конце концов, он мог хотя бы попробовать, ведь Малфои всегда ничтоже сумняшеся берут то, что считают своим по праву. Драко ничего не сделал, не предпринял ни единой попытки. Естественно, Гермиона дала бы ему пощёчину, а то и сглазила бы в два счёта, попробуй он поцеловать её, но этой попытки попросту не было. Гермиона была всерьёз заинтригована и озадачена. Говорить с таким пылом и страстью, а на деле так спокойно себя вести – в этом было что-то странное… неестественное. Напряжённо размышляя, она пришла к одному единственному возможному в данной ситуации выводу – Драко боялся спугнуть её своей поспешностью, потому что искренне хотел возобновления их отношений и не хотел потерять её.
Той ночью при прощании он едва ощутимо сжал её руку, даже не попытавшись хотя бы чмокнуть Гермиону в поцарапанную щёку.
Хм, это чисто по-женски радовало и неимоверно льстило ей – Драко Малфой, слизеринец, чистокровный, богатый, аристократичный, не имеющий недостатка в богатых чистокровных девушках – и заботится о том, какое впечатление производит на неё. На неё – Гермиону Грейнджер – гриффиндорку, грязнокровку без родословной, корнями семейного древа уходящей во времена Мерлина. Ух, как же это было приятно… как подкупало… расслабляло. Целебный бальзам на её едва затянувшиеся сердечные раны. Но разумом она не верила. Парочка проверок не повредит. Больше она не поверит на слово Драко Малфою… И плевать на то, что хочется. Очень хочется.

***

– Кто это сделал? Я спрашиваю – кто это сделал? – профессор Снейп повысил голос, гневно оглядывая класс. Посреди кабинета на каменном полу дымилось чёрное прожжённое пятно – из чьей-то колбы вылилось изрядное количество сильно концентрированной силезиевой кислоты.
Все молчали, оглядываясь по сторонам и пытаясь угадать виновника. Гермиона напряжённо застыла – это она опрокинула свою колбу по неосторожности, болтая с Гарри. Вылилось немного, но пол был прожжён насквозь, и пахло как-то странно, каменный пол растворился пятнами.
– Это я виноват, сэр, – послышался вдруг голос Драко, работавшего за соседним котлом. – Я задумался, и…
– Разве то, что происходит в вашей голове, называется «думать», Малфой? – Снейп сегодня явно был не в духе, раз сорвался на своего любимчика. Гермиона представила, что было бы с ней, узнай профессор, кто на самом деле виноват. – Двадцать баллов со Слизерина, сегодня вечером придёте на отработку.
– Да, сэр, – для вида поник Драко, исподтишка хулиганисто подмигнув Гермионе.
«А он действительно совсем не такой, каким всегда казался», – подумала Гермиона рассеянно, но не подала виду, что ей понравился «геройский» поступок Малфоя. Заставить её вновь поверить ему стоит большего, чем просто взять на себя вину за дурацкий проступок. Пусть убедит её в своей любви. Так и быть – она даст ему шанс. Может быть даже сегодняшней ночью.

Глава 44


ДА, ЗНАЮ, ЧТО ПЕРВАЯ ПОЛОВИНА ГЛАВЫ СКУЧНАЯ... НИЧЕГО НЕ МОГУ ПОДЕЛАТЬ, ДРАКО НЕОЖИДАННО ПОТРЕБОВАЛ, ЧТОБЫ Я ПОДРОБНО РАССКАЗАЛА ОБ ЭТОМ, БЕСКОНЕЧНО ПОВТОРЯЯСЬ И ПУТАЯСЬ В ХРОНОЛОГИИ. НАВЕРНОЕ, У НЕГО В ГОЛОВЕ ПОЛНАЯ КАША...
НУ ДА НИЧЕГО, ВТОРАЯ ПОЛОВИНА ГЛАВЫ ЛУЧШЕ, К ТОМУ ЖЕ, СЛЕДУЮЩАЯ ГЛАВА УЖЕ ГОТОВА )).

Глава 44

Он терпел её выходки целую неделю! Терпел, когда она нагло прерывала его ответы на Трансфигурации и Заклинаниях, исподтишка подмигивал ей, ловя на себе её заинтересованный взгляд, незаметно дотрагивался до её руки в толпе посреди коридора и даже взял на себя её проступок, когда она пролила силезиевую кислоту на Зельеварении и расплавила пол. Не было на всём белом свете такого существа, ради которого Драко пошёл бы на всё это из добрых искренних побуждений. Но желание поскорее разделаться с этой затянувшейся историей лишения грязнокровки девственности и получить свои деньги сделали невозможное.
Что он чувствовал?
Удовлетворение. Мрачное, чёрное, злорадное удовлетворение охватило всё его существо при мысли о грязнокровке.
Она купилась. Нет, не так. Она купилась!!! У него внутри всё дрожало от едва сдерживаемой радости, это чувство распирало его, словно он проглотил воздушный шарик, наполненный гелием. Оно не давало дышать, приподнимало над холодным грязным полом подземелья, когда он бежал в свою гостиную после ночного разговора в библиотеке. Нет, не бежал, летел на крыльях. О нет, только не любви…
…Расчёт оказался верен. Стоило поведать грязнокровке о своём неземном чувстве, как Снегурочка растаяла и превратилась в лужу, поверив ему. Хотя Драко не сказал бы, что ему легко пришлось, но это того стоило. Да, он сильно нервничал и дёргался всю неделю, не зная, какое впечатление произвёл на Гермиону его рассказ об «истории болезни», но сейчас всё было позади. Грейнджер ему поверила. Мерлин, видать, он и впрямь неплохой актёр, раз убедил даже эту недоверчивую зубрилу, которая могла похвастать тонкостью чувств, проницательностью и восприимчивостью.
…Он видел её взгляды, которые она бросала на него тайком всю неделю, замечал, как меняется её лицо при виде него, слышал её голос, который становился мягче и чувственнее, если он оказывался поблизости. Возможно, Грейнджер и сама не осознавала всего этого, не замечала, но вот другие… Миллисента имела наглость три раза спросить его, что у него «с этой грязнокровкой». Драко, естественно, бурно возмущался, смеялся, издевался над Гермионой и отнекивался, но Булстроуд он так и не смог переубедить. Что ж, с одной стороны это плохо – не стоило портить свою репутацию связью с магглорожденным отродьем, а с другой – почему бы ни оставить от репутации Грейнджер камня на камне, как он когда-то хотел? Когда Хогвартс узнает, что он, слизеринец Драко Малфой, не по-детски развлекается с гриффиндорской заучкой Гермионой Грейнджер, это будет настоящая бомба. Он прилюдно её бросит и скажет какую-нибудь запоминающуюся гадость – вот это будет дело! И денежки получит от своих приятелей, и отомстит этой проклятой шлюхе за то, что развлекается со всеми подряд, изображая невинную овечку.
А как мастерски она теряла сознание, да ещё дважды… Первый раз когда поняла, что Рэнди Лавлесс – вовсе никакой не сквиб с Мерлином забытого острова Уайт, а второй – когда он поведал ей без утайки о своём «высоком чуйстве». Какая чувствительность, ну надо же… Кто бы мог подумать. Глядя на неё и не скажешь.
А ведь ему самому тогда несладко пришлось. Драко столько всего выудил из собственной памяти, столько подробностей, подтверждающих его «неправильную» любовь, что он сам сильно удивился. Да, какая-то часть этого монолога была подготовлена заранее, он составил план, что говорить за чем, на чём акцентировать внимание, что опустить, но Драко решил не заучивать «признание» наизусть, иначе это не выглядело бы экспромтом, звучало бы казённо и неестественно.
…Ох, всё прошло без сучка, без задоринки, слава Салазару. Правда, если бы эта дурёха тогда не потеряла сознание во второй раз, он не потерял бы целую неделю, которую вынужден был дать ей на раздумья. Уж Драко сумел бы убедить Гермиону встречаться с ним прямо тогда, по горячим следам откровенного разговора. В крайнем случае, он собирался даже слезу пустить, для чего запасся концентрированной настойкой лука. Стоило отойти на пару шагов, незаметно достать пробирку из кармана и вдохнуть ядовитые пары, как слёзы хлынули бы рекой. О, он на коленях каялся бы в собственной глупости и подлости до тех пор, пока Грейнджер не снизошла бы до того, чтобы поверить. Что ж, прибегать к крайним мерам не пришлось, потому что эта дура всё испортила, оттянув расправу над собой ещё на неделю. Но ничего, он наверстает упущенное…
…Та неделя был напряжённой, он нервничал не меньше грязнокровки. А вдруг она не решиться прийти? А что если эта дурища проговорится Поттеру или Уизли о том, что произошло, и они переубедят её? Грейнджер не так-то легко командовать, она вряд ли пойдёт у кого-либо на поводу, но ведь эта парочка может заставить её выбирать: либо они – её закадычные друзья и верные любовнички, либо он – ненадёжный слизеринец и их старый добрый враг. Мерлин, да при таком раскладе он явно окажется в пролёте, и плакали тогда все его самоуверенные расчёты и шикарные планы. И денежки. И самоуважение.
Но нет, вроде бы грязнокровка не сорвалась с крючка – её просто парализовывало, если он оказывался рядом, в Большом зале она не могла отвести от него глаз, проходя мимо норовила задеть, якобы случайно. Все признаки крайней заинтересованности были на лицо, так и Нев говорил, а уж он в этом разбирался, не зря столько книг по маггловской науке «психелогии» прочитал. Нет, как-то это по-другому называется, не «психелогия», а… Неважно. И Нев был просто уверен, что Грейнджер придёт ночью в библиотеку. Драко не знал, что внушает его приятелю такую уверенность, но предпочёл надеяться на лучшее.
…А он ведь и сам нервничал, когда пришёл ночью в библиотеку. Мало ли, что у этих грязнокровок в голове – вдруг она захотела бы поставить жирную точку во всей этой истории и просто не явилась бы? Или побоялась бы нарушить добрый десяток школьных правил, разгуливая по школе ночью, или раскусила бы его в два счёта и стала бы вести свою игру, диктуя свои правила?
Драко чуть в кровь губы не искусал, ёрзая на диванчике и нервно сжимая и разжимая руки – от хорошо обработанных ногтей на ладонях остались глубокие кровавые лунки. Он заявился в читальный зал заранее, на случай, если Грейнджер придёт в голову организовать засаду из Поттера и Уизли, чтобы отомстить ему. Слава Моргане – Гермиона до этого не додумалась.
Как он и предполагал, грязнокровка явилась в поттеровской мантии-невидимке, наложив заклинание Бесшумных шагов, но при этом благоухая ароматом «Лунного света». Ха, вот дурочка! Зато он получил весомые доказательства того, что он ей небезразличен, ведь иначе Грейнджер ещё неделю назад выбросила бы духи, подаренный ненавистным ей человеком.
Что ж, одно то, что она всё-таки пришла, означало, что он выиграл. Остальное уже детали. Гермиона может сколько угодно упираться, упрямиться и капризничать, но она приняла его условия, пошла на них – девяносто процентов дела сделано. Драко готов был дожать её и добиться своего.
Но вот к чему он не был готов, так это к её слезам. Он так и не понял, что с ней случилось. Ну, покричала, что он обманщик, что на деле совсем не тот, за кого себя выдаёт, а потом… Потом она ни с того, ни с сего вышибла из его рук палочку и чуть ли не в драку на него полезла, не успей он вовремя её скрутить. И вот тут-то с ним и произошло самое интересное.
Драко почувствовал что-то странное, что-то знакомое и вместе с тем новое, необычное и в то же время родное. Когда плачущая Гермиона доверчиво прижалась к нему и затихла, ткнувшись носом в плечо совсем как раньше, на Уайте, у него заныло сердце. Из неведомых глубин подсознания стала подниматься на поверхность давно забытая мысль о том, что ему не следовало бы так поступать с девушкой. Пусть она безродная грязнокровка, тошная заучка и проклятая гриффиндорка – ни с кем нельзя делать то, что он задумал. Но когда он гладил её по голове и тихо шептал что-то успокаивающее, в его ушах стояли полные удовлетворения стоны, подслушанные им в бывшей конюшне для пегасов в Хогсмиде, а перед мысленным взором вставала безобразная любовная сцена в коридоре, когда он застал под факелом целующихся гриффиндорских старост. И это было в тот самый день, когда она получила хрустальную розу от Рэнди в подарок на день рождения и была так натурально счастлива, что разве что не светилась, как планктон в августовском море. Как можно быть такой лицемерной шлюхой?
Он затрясся от ненависти и желания ударить её, с трудом сдерживая свой порыв и предлагая присесть на диван и поговорить обо всём спокойно. Он тяжело дышал, руки дрожали, видок у него должно быть был ещё тот, хорошо, что в библиотеке стояла кромешная тьма. Надо отдать грязнокровке должное, она предпочла разговаривать без света – хоть в этом их желания совпали.
Она снова его удивила. Ещё две минуты назад плачущая и дрожащая, Гермиона устроила ему такой допрос с пристрастием, что любой аврор из отдела по расследованию волшебных преступлений позавидовал бы. Вот, куда ей прямая дорога после школы! Грязнокровка дотошно расспрашивала его о том, как он применял Многосущное зелье и в каких количествах – ведь оно действовало не час, как обычно, а полдня и дольше. Её интересовало, как он заставил её тонуть, чтобы спасти и таким образом познакомиться, правда ли его бабушка и дедушка такие, какими он их описал, на самом ли деле Ричард Лавлесс конюх Малфоев, и правда ли Драко ни разу в жизни не был в кино. Ему пришлось рассказать, зачем ему понадобилась легенда о братьях-близнецах Лавлессах, он даже перечислил ей компоненты духов, подаренных ей.
Драко с сожалением констатировал про себя, что дотошность этой девушки не имеет никакого отношения к влюблённости, которой он так тешил себя. Она слишком трезвомыслящая и здравая, чтобы ещё раз безоговорочно поверить ему на слово. Это значит, что ему придётся постараться, чтобы уложить её в постель и умудриться сделать это так, чтобы их увидели Нотт и Эйвери. Кажется, он возложил на себя непосильную задачу. А он-то, наивный, думал, что вот придёт она сегодня и после пары поцелуев окажется у него в кармане и в его постели – бери тёпленькой! Не тут-то было… Накося выкуси, Драко Малфой! Это тебе не тупенькая Миллисента, не доверчивая Пэнси и даже не несговорчивая Салли. Это гриффиндорская умница Гермиона Грейнджер, которую не так-то легко будет убедить в своей искренности… А после раскрывшегося обмана – вдвойне трудно.
Попрощавшись с Гермионой у самого порога библиотеки, Драко даже в голову не пришло поцеловать её хотя бы в щёку. Он был слишком озабочен той непосильной задачей, которую поставила перед ним эта грязнокровка. Когда Гермиона, попросившая не провожать её, ушла, Драко применил чары Невидимости и с тяжёлым сердцем отправился к себе. Нет, не девяносто процентов работы выполнено, а едва ли двадцать…

***

– Ой, – вскрикнул он, с размаху падая на пол у самой слизеринской гостиной. Это что ещё такое? Он будто споткнулся о невидимую подножку, глупо распластавшись на полу. Драко сел, недоумённо крутя головой.
– Не пугайся, друг, это всего лишь я, – тихо прозвучало откуда-то слева.
– Нев? С каких это пор ты умеешь пользоваться заклинанием Невидимости? – недовольно пробурчал Драко, вставая и потирая довольно сильно ушибленную ногу.
– Не убился? Вот и хорошо, – ставший видимым приятель как-то нехорошо улыбнулся и протянул ему руку. – Заклинание я ещё летом разучил под руководством чокнутого дядьки, спасибо ему за помощь, сам бы ни за что не справился. Мне поговорить с тобой надо насчёт Гермионы.
– Что, здесь и сейчас? Прямо в коридоре? Уже слишком поздно, здесь холодно и посидеть негде, а у меня теперь из-за тебя нога болит…
– Можно какой-нибудь пустой кабинет найти, в подземелье полно заброшенных комнат.
– Может, в гостиную пойдём, а? Сядем в уголке, оба невидимые, и потолкуем… Там хотя бы тепло, – заныл Драко, которому очень не хотелось переться ещё куда-то посредь ночи, хватит с него на сегодня и грязнокровки.
– Сегодня же чей-то день рождения, в гостиной дым коромыслом, шум, гам, не посидишь спокойно. Не слышишь, что ли, как галдят? Того и гляди Снейпа разбудят, – вполне резонно заметил Нев. – В конце концов, кому это надо? Мне или тебе?
– Ладно, – сдался Драко, – идём. – Он ещё раз потёр ушибленную ногу и устремился в тёмноту коридора, торкаясь по ходу во все двери подряд. Авось, какой кабинет и правда окажется открытым…

***

– У тебя есть хоть какой-нибудь план? Время-то идёт, – без обиняков начал Нев, едва они вошли в обнаруженный ими незапертый кабинет в самом конце коридора и плотно прикрыли дверь.
– План… – рассеянно протянул Драко, присев на парту. – В общем нет. Я всё сделал так, как ты сказал, растрогал её, наговорил столько, сколько и сам от себя не ожидал. Ну, Грейнджер, конечно, рыдала, не хотела верить, но я её убедил с помощью фактов. Она так убивалась, что мне её даже жалко стало…
– Ты мне не про жалость свою, а про план расскажи, – сухо оборвал его приятель. – Что дальше-то делать намерен?
– Я не знаю… Просто не знаю, – Драко запустил пальцы в волосы, опустив голову, что служило признаком нелёгких раздумий. – Я не знаю, как её расшевелить в отношении чувств, причём побыстрее. Вижу, что она мной заинтересовалась, я её заинтриговал, да она глаз с меня не спускает, но такими темпами я не пересплю с ней раньше следующего лета!.. Лысый Мерлин!.. Она такая недоверчивая… Считай, что этого лета на Уайте и не было вовсе, всё надо начинать сначала! Надо её каким-то образом подтолкнуть, дать понять, что она чувствует по отношению ко мне гораздо больше, чем ей самой кажется.
– А ты уверен, что она хоть что-то чувствует отношению к тебе? – недоверчиво хмыкнул Нев. – Сам ведь видел её с Уизли, застал её в какой-то заброшенной конюшне невесть с кем… С чего ты взял, что ей не плевать на тебя? К тому же – ты, это ты. Ты не Рэнди.
– Если бы ей было всё равно, она не приходила бы ко мне ночью в библиотеку, чтобы поговорить, – вполне логично возразил Драко. – Я ведь уже до этого сказал, что Рэнди – это на самом деле я, и практически всё рассказал о своей «любви». Значит, это я её заинтересовал.
– А может, ей просто хотелось узнать, как ты всё это провернул, весь этот обман, откуда взялись эти Ричи/Рэнди и вообще, как ты состряпал всю эту историю и, главное, зачем? – Нев не сдавался без боя. – С чего ты взял, что небезразличен ей? Ты пробовал её завалить? Хотя бы поцеловал её? Как она вела себя?
– Нет, даже не целовал… – растерялся Драко. – Я подумал, что это преждевременно, ей надо привыкнуть к мысли о том, что Рэнди Лавлесс и Драко Малфой – это один и тот же человек, и он любит её без памяти. А она – его…
– Дорогой мой Драко, когда человек любит без памяти, он не может контролировать себя при виде любимого человека и совершает глупости. Она сделала при тебе что-то нелогичное? Хоть как-то проявила свои чувства? Выдала себя?
Твоя идея в принципе неплоха, мол ты не хочешь на неё давить… Но при этом не показался ли ты ей слишком логичным и холодным? Так ты мог всё испортить!
– Нев, ты ведь сам меня учил, что психелогия мужчин и женщин разная. Может, тебе мои поступки кажутся чересчур логичными и взвешенными, а ей наоборот так нравится? Видишь ли, я не могу назвать Грейнджер слишком уж страстной и безрассудной. Она не из тех, кто полностью теряет голову, насколько бы сильно она ни была влюблена. Помнишь, как я смог с ней первый раз переспать? Пришлось привести её в шоковое состояние, сделав ей больно. Да, это получилось случайно, но сработало. Если хорошенько отвлечь её с помощью некой проблемы, её природная осторожность даёт сбой, как будто охранное сигнализирующее заклинание не срабатывает, и можно брать грязнокровку тёпленькой… – Драко был очень горд тем, что так умно ответил безжалостному приятелю.
– Хм… возможно, ты прав… – Нев закусил губу в раздумье. – И запомни раз и навсегда, Малфой, «психОлогия», а не «психелогия». Кстати, я ведь говорил тебе, что не люблю, когда Гермиону при мне называют грязнокровкой! Это унизительно, и унижает в первую очередь тебя. Не пачкай свой рот этим поганым словом.
– Ладно, ладно, не ворчи, друг, – Драко приободрился, ведь Нев не разнёс его теорию относительно линии поведения с Грейнджер в пух и прах. – Так что, есть какие мысли насчёт того, как ускорить процесс сближения и затаскивания гряз… Гермионы в постель?
– Пожалуй, есть кое-что… Если шок так благотворно влияет на её сговорчивость, тебе надо неприятно шокировать её, – Нев в раздумье возвёл глаза к потолку. – Что бы такое придумать… Может, тебе внезапно умереть в её присутствии?
– Ты издеваешься, что ли? – Драко аж поперхнулся, вскакивая с парты. – Рановато мне умирать, я жить хочу. Ты с ума сошёл?
– Ой, да не по-настоящему же! – рассмеялся тот. – Понарошку умрёшь. У тебя никаких приступов не бывает? Ну, внезапное удушье там, болотная трясучка, сильная аллергия?
– Не-а… Насколько я знаю, я абсолютно здоровый. Когда я маленький совсем был, мама приглашала какого-то очень сильного мага наложить на меня сложное заклинание здоровья. Хуже насморка у меня никогда ничего не было. Ну, и пары квиддичных травм, конечно. Не могу сказать, что я неуязвимый, но всё же.
– Эй, а как же тот чокнутый гиппогриф Хагрида, который чуть не убил тебя на третьем курсе? – округлил глаза Нев.
– Ах, это, – рассмеялся Драко, – так просто царапина глубокая на руке была, я умело притворялся, чтобы этого олуха-переростка, возомнившего себя учителем, из школы выставили. – К тому же, меня бесило, что всё внимание вечно доставалось Поттеру, вот и решил на себя одеяло немного потянуть, и успешно. Недолго со мной носились, правда, да и Хагрида никто из преподавателей не выкинул, но зато этому тупому гиппогрифу оттяпали башку! Ладно, мы отвлеклись, – поднял он голову, замечая, что Нев его совсем не слушает.
– А что если тебе покончить с собой? – вдруг торжествующе сказал он.
– И не надоело тебе меня жизни лишать? – ворчливо заметил Драко. – У меня такое впечатление, что у тебя на меня зуб размером с клык здоровенного василиска! Ты совсем сдурел?
– Разыграй свою смерть перед Гермионой, потрепли ей нервы, а потом оживи, извинись и… В общем, это уже дело техники. Она будет так рада тому, что ты живой, что сама на тебя набросится.
– Это ты тоже в своём учебнике по психе… психологии вычитал? – скептически заметил Драко. – Где это сказано, что если перед девчонкой притвориться, что ты ласты склеил, она с тобой сразу же переспать захочет? Может, мнимая смерть так действует только на латентных некрофилок? – и она вместе рассмеялись.
– Не перегибай палку, Малфой. В отношении Гермионы мысли о близкой смерти всегда срабатывали. Помнишь, ты же сам писал, как она чуть не изнасиловала тебя на качелях, по твоим же словам, когда вы развели мутные разговоры о близкой смерти, о возможности не успеть сделать всё то, что намечено… Ну, помнишь?
– Хм… Было дело, вообще-то, – поднапряг Драко память. – Думаешь, и в этот раз сработает?
– А почему нет? Нужный антураж, трагическая смерть, неподдельная девичья скорбь, триумфальное возвращение, ночь любви… Ах, как романтично… – Нев притворно закатил глаза.
– Знаешь, друг, – вдруг посерьёзнел Драко, – ты даёшь дельные советы, но иногда меня не покидает ощущение, что ты просто надо мной издеваешься…
– Да ладно тебе, просто у меня манера такая… Насмешливая, можно сказать. Я не издеваюсь, просто ты очень забавный. Вроде взрослый, достаточно опытный парень, а девчонку завалить не можешь без посторонней помощи.
– Это не просто девчонка, это Грейнджер, – снова серьёзно ответил Драко. – Пол не имеет к ней никакого отношения. Она враг – и это главное. Враг умный, внимательный и всегда начеку, против такого я в одиночку не справлюсь. Я решил обезвредить её, использовав в своих целях, и я сделаю это с твоей помощью.
Они немного помолчали.
– Слушай, – потёр переносицу Нев, – я вот чего никак не пойму… Ты извини, может, я не в своё дело лезу, но… Как ты на самом деле к ней относишься? То писал летом, что ненавидишь её, то она тебе чем-то нравилась, а теперь уже и вовсе стала врагом… Объясни.
– М-м-м… понимаешь… Насчёт врага я малость загнул, конечно. Едва ли она мой личный враг – врагом она была всегда в принципе. Ну, вся эта ерунда на тему чистокровные – грязнокровки, слизеринцы – гриффиндорцы… Вообще же я не знаю, как я к ней отношусь. Сначала было просто прикольно раскручивать её на постель, и особых чувств она у меня не вызывала. Но в процессе я лучше познакомился с Грейнджер, она оказалась вовсе не такой уж плохой, какой всегда казалась, если закрыть глаза на то, что она грязнокровка и гриффиндорка. По жизни она не умничает, не то, что в школе. У неё хорошее чувство юмора, она искренняя, добрая и непосредственная. В ней нет типичной женской алчности к дорогим подаркам, она не капризуля и не строит из себя маленькую наивную девочку, чтобы понравиться. С ней можно о многом поговорить и не бояться, что она не поймёт или поднимет на смех. Пользуясь тем, что я никому неизвестный Рэнди, я иной раз говорил ей о таких вещах, о которых не говорил никогда и никому, и она меня хорошо понимала. С ней оказалось хорошо говорить по душам. Иногда.
– Но если Грейнджер вся такая хорошая, что же тогда тебе в ней не так? – искренне удивился Нев.
– Видишь ли, как Рэнди я доверял ей, я слушал, как она признаётся мне в любви и верил ей, Мерлин подери! И что? Не успели мы вернуться в школу, как я застаю её в конюшне трахающейся непонятно с кем, а потом ещё и ночью с Уизли в коридоре. Они целовались в засос, и он её лапал! Это нормально, по-твоему? Называть своей первой и единственной любовью одного человека и при этом давать все подряд… Она попросту шлюха! Да я больше чем уверен, что она и с Поттером спит… Как же, упустит она такой шанс!.. Нимфоманка долбанная… – ему стало горько. – У меня в голове не укладывается, как она может быть такой разной? Милой, искренней и влюблённой девушкой и в то же время похотливой гулящей самкой! Ты же видишь, как она себя в Большом зале ведёт: с Уизли, наверное, разругалась, так приходит вечно с Поттером, на ухо ему что-то интимненько всё время шепчет… Тьфу, смотреть противно! – Драко скорчил зверскую рожу, изображая что-то лепечущую Поттеру Гермиону. Он так разошёлся, что от злости ударил себя рукой по ушибленной ноге, а потом скривился от боли. – Видишь, какая она? …Одно время мне было, стыдно сказать, жалко такое с ней делать – ну, трахнуть её при людях, позор же будет на всю школу… А потом я решил, что так ей и надо. Пусть все знают, какая она на самом деле сволочь.
Нев некоторое время молчал, а потом сказал:
– Знаешь, ты прав. До этого я помогал тебе просто потому, что это забавно. Теперь же я считаю, что Грейнджер надо поставить на место. И у меня родился кое-какой план. Слушай…

***

…Драко аккуратно и методично складывал одежду и вешал её на спинку стула трясущимися руками. Он никак не мог расслабиться, дикая радость и возбуждение не давали ему прийти в себя. Он точно знал, что не уснёт, и никакой Сонбезснов ему не поможет.
У Нева созрел отличный план!


Глава 45


Глава 45

Сидя в своём любимом кресле в гостиной и вынимая учебники, чтобы начать заниматься, Гермиона выудила из сумки какой-то подозрительный клочок бумажки. Вернее, не бумажки, конечно, а кусочек пергамента, но такой маленький, скомканный и неаккуратный, что на ум невольно пришло абсолютно маггловское словосочетание «клочок бумажки». Она незаметно развернула записку – потому что чем иначе это могло быть? – и с трудом разобрала написанное. От волнения буквы прыгали перед глазами, словно меняясь местами.
«Сегодня в полночь. Четвёртый этаж. Я хочу тебя кое-куда отвести. Считай это свиданием. Люблю. Драко».
Сердце забилось в горле, перекрывая доступ кислорода, как будто оно внезапно сильно увеличилось в размерах и переместилось резко вверх, ухая и бухая в горле, а не в груди. Полночь. Она снова уйдёт в полночь бродить по школе, в очередной раз нарушит кучу правил, снова увидит его наедине. Ну, ладно, нарушать правила ей было далеко не впервой, но ведь раньше это надо было для общественных нужд – спасение волшебного мира от Волдеморта, например, или спасение жизни Сириуса, или спасение ещё кого-нибудь-кто-на-этот-раз-в-беде. Но никогда раньше она не гуляла по ночам, тем более одна, тем более по личным причинам. А недавняя ночь не считается. Или считается? Мерлин, что же делать? Да, она решила дать ему шанс, из чего логически вытекало, что они будут встречаться. Но по ночам? Непонятно где? А вдруг на них кто-то наткнётся? Её репутация умрёт смертью храбрых.
С другой стороны, если они будут встречаться на виду у всех, что будет с Роном? Кажется, он немного отстал от неё со своей любовью, но надежду так и не потерял. Чёрт, само собой не рассосалось, а объясниться с ним она так и не смогла. Вернее – не смогла заставить себя. В таком случае тайные свидания ночью – это самое то, лучше и не придумаешь. И потом, можно будет посвятить в это Гарри. Милый, всё понимающий Гарри как всегда всё поймёт и не станет осуждать её… Наверное. По крайней мере хотелось бы, чтобы всё понял и не осуждал.
Она снова перечитала мятую записку, кусая губы и хмуря брови. Что же делать? Как ей поступить?
– Эй, Гермиона, почему ты так сильно хмуришься, что-то случилось? – Рон поймал её врасплох, подкравшись к ней совершенно неслышно. Или это она так сильно ушла в себя? – Что ты там терзаешь? Можно взглянуть?
– Ах, это… – она совсем растерялась, пальцы нервно мяли и рвали несчастную записку. – Это… Это мои ответы на контрольную по Трансфигурации. Я их переписала, чтобы после урока проверить по учебнику, всё ли я правильно сделала. И вот, как ты смог понять по выражению моего лица, не всё верно. Я забыла о дополнительном движении кистью во время превращения котёнка в тапочек и не описала его. Кажется, не видать мне «отлично» в этот раз… – она кусала губы, избегая смотреть Рону в глаза.
– Мерлин, и из-за этого ты такая хмурая? – Рона охватила неуместная весёлость. – Какая ерунда, право слово, Гермиона! Подумаешь, оценка…
– Это тебе ерунда, а мне… – Гермиона исподлобья глянула на него, обжигая внезапной злостью. – Я привыкла быть лучшей и получать высший балл.
Рон оторопел:
– Но ты ведь не ради оценок учишься, а?.. Вот теперь ты ни за что не забудешь то самое движение кистью, раз так из-за него расстроилась. Так что это, наверное, к лучшему…
– К лучшему! Скажешь тоже! – фыркнула девушка. – Думай, что говоришь, Рональд Уизли! Как это хорошо – забыть нечто важное на контрольной! Очень умно с твоей стороны сказать такое…
– Хочешь сказать, что я дурак? – разом вскипел вспыльчивый Рон, его глаза гневно сузились.
– Нет, не дурак. Скажем так… м-м-м… дозированно умный.
– Ну, знаешь ли, Грейнджер, ты переходишь всякие границы!!! Если ты думаешь, что я буду терпеть с собой такое обращение…
– Не хочешь, не терпи, Рон. Ты сам ко мне подошёл. Иди куда шёл и не мешай мне заниматься, – Гермиона безразлично пожала плечами, высказывая всё это своим ботинкам и не смея поднять глаза на Рона.
– Отлично. Счастливо оставаться, Грейнджер.
Рон отошёл, буквально кипя от с трудом сдерживаемой злости. Казалось, что он весь светится серебристо-голубоватым, как молния, готовая ударить, а рыжие волосы искрят.
– Гарри, эй, Гарри, ты слышал, наша заучка обозвала меня дураком! Я её хотел в Хогсмид в ближайшие выходные позвать, а она…
«Наверное, не надо было так его обижать», – запоздало подумалось Гермионе, но сказанного не воротишь. Сколько раз они вот так же ссорились из-за всякой ерунды, слово за слово – и наговаривали друг другу разные гадости. Хотя в этот раз ссора была ей на руку – возможно, ей и не придётся объясняться с Роном из-за его чувства. Она не станет мириться с ним недели две, пусть дуется и шипит на неё, пусть изливает душу Гарри и мучается, авось – решит, что такая взбалмошная и стервозная дура вовсе и не девушка его мечты…
А сейчас – учить. Учить. Учить. Учить. Зубрить наизусть, перечитывать непонятные места до тех пор, пока не дойдёт, штудировать заранее новый материал, пересказывать про себя параграфы, выписывать важные вещи. И ни мысли о предстоящем свидании. Ни одной, даже самой маленькой. Ни за что. Мерлин, кажется, она не может нормально сосредоточиться… Свидание… Свидание… Свидание…

***

– Грейнджер, по запаху духов чувствую, что ты здесь, – раздалось совсем рядом с ней. Она стояла на лестничной площадке, на входе в коридор четвёртого этажа, но никого не видела, считая, что Драко запаздывает.
– Где ты? – резко вздрогнула она, снимая капюшон и делаясь частично видимой. – Откуда это у тебя мантия-невидимка?
– А у меня её и нет. Я просто умею пользоваться заклинанием Невидимости, – прошептал он ей в самое ухо. – Знаешь ли, наследник древнего рода должен уметь гораздо больше, чем предполагает стандартная школьная программа.
– Покажись, наследник древнего рода, а то меня это несколько нервирует, – неохотно призналась Гермиона, но не без издёвки.
– Ага! Как носить поттеровскую мантию – так ты горазда, а как кто-то кроме тебя невидим, так ты сразу дёргаешься, да? – съехидничал Малфой.
– Пожалуйста, Драко, сделай это ради меня. Ты позвал меня на свидание, чтобы издеваться надо мной? В таком случае я сейчас же уйду.
– Ой-ой, какие мы обидчивые… Может, у меня просто сегодня хорошее настроение? – хихикнул он совсем близко, и Гермиона почувствовала, как что-то мимолётно коснулось её щеки. Он поцеловал её в щёку??? Задел волосами? Н-да… – А сейчас вынужден попросить тебя одеть мантию, пока мы дойдём до Астрономической башни, а то мало ли что…
– Башня Астрономии?.. Но… Я туда не пойду, – твёрдо заявила Гермиона.
– Боишься привидений тех, кто якобы покончил с собой, спрыгнув с неё? Не волнуйся, их призраки вполне мирные. До смерти не замучают, но пощекотать нервишки могут.
– Плевать мне на привидений! Просто по слухам в эту башню старшекурсники ночью ходят лишь с одной совершенно определённой целью… И это не имеет никакого отношения к уборке птичьего помёта.
– С каких это пор ты доверяешь слухам, Грейнджер? Ты ведь наверняка не слушаешь дурацкую болтовню из принципа… В любом случае, я веду тебя туда не за тем, о чём ты подумала. А ты ведь подумала, а? Признайся? Может, даже представила… Фу, какая же ты испорченная, Грейнджер…
– Малфой, ты невыносим! Как ты можешь… Как в тебе вообще уживаются два таких разных человека – робкий, нежный и внимательный и грубый, пошлый и циничный? – вспылила Гермиона, на полном серьёзе собираясь развернуться и пойти обратно в гриффиндорскую башню. Что она тут делала в обществе этого недоумка?
– Милая, я не один, в ком уживаются два разных человека, – ответил Драко почему-то очень серьёзным голосом. – Ладно, шутки в сторону, идём. Да, да, в башню Астрономии. И не волнуйся ты так, я ещё никого в жизни не изнасиловал, всё только по взаимному согласию…
– Самое время начать… – пробурчала Гермиона, но всё же вступила в тёмный, плохо освещённый коридор и пошла туда, где вдалеке мрачно темнело чёрное пятно – дверь на винтовую лестницу башни.

***

– Ну, и зачем мы сюда пришли? – первым же делом спросила Гермиона, убедившись, что они совершенно одни в зловещей каменной комнате наверху башни, продуваемой всеми ветрами.
– Какая ты нетерпеливая… Узнаешь! – Драко прошептал что-то себе под нос и немедленно появился из ниоткуда, становясь видимым. На нём была шикарная чёрная мантия, по-видимому новая. – Снимай поттеровскую реликвию, ненавижу разговаривать с невидимками.
Гермиона послушно развязала шнурки и сняла мантию, аккуратно сворачивая её, уменьшая заклинанием до размера носового платка и убирая в карман.
– Что теперь?
– Иди сюда, – Драко подвёл её к высокому стрельчатому окну, в котором не было не только стекла, но и вообще рамы, а потом залез на подоконник, явно собираясь выбраться на узкий карниз.
– Ты что делаешь? – Гермиона округлила глаза. – Малфой, ты что – не в себе? Куда ты залез? Зачем? Ты же можешь сорваться! Тут такой ветер, что тебя попросту сдует! Сейчас же спустись! – запаниковала она. Гермиона боялась высоты, она никогда не мыла дома окна, её жутко нервировало даже то, когда кто-то в шутку садился на балконные перила, отпуская руки, да и на метле она летать практически не умела из-за той же боязни.
– Гермиона, ты же меня не любишь, вот я и собираюсь покончить с собой прямо сейчас, на твоих глазах, спрыгнув с башни, чтобы тебе стало стыдно… – на полном серьёзе сказал Драко. Ни тени улыбки на тонких губах, никакого хитрого прищура глаз. Только решительный серый взгляд, наждаком царапающий её душу.
– Эй, не дури! – Гермиона отчего-то испугалась, хотя до этого была железно уверена в том, что такие самовлюблённые эгоисты, как Драко, ни за что не покончат с собой. Но чем дольше она смотрела в его невозмутимое лицо, тем больше сходила на нет её уверенность. – Слезай. Причём тут моя любовь? Тебе что – на самом деле жить надоело?
– Поцелуешь меня – слезу, – совершенно серьёзно произнёс Малфой, хотя просто обязан был улыбнуться, раз уж то, что он затеял, было просто глупой игрой, как сначала показалось Гермионе.
– Ещё чего! Это глупый шантаж, – запальчиво выкрикнула она. Её губы готова была растянуть улыбка, но внутреннее напряжение почему-то не отпускало. Как странно…
– Нет? – удивился Драко? – Тебе жаль подарить мне всего один поцелуй? Тогда прощай, – начал дурачиться он, отпуская руки, неловко взмахивая ими и показывая тем самым, что совсем не держится. Вдруг резкий порыв ветра толкнул его в спину, и Драко, коротко вскрикнув и всплеснув руками, исчез во тьме.
Гермионе показалось, что у неё остановилось сердце, в него ледяными иглами впился страх. Что он натворил? Он… он… Что она натворила… В глазах потемнело, под веками заплясали какие-то противные синие точки, а ноги сделались ватными. В голове зашумело так, словно там грохотал океанский прибой.
«Нет, я не упаду в обморок, не упаду…» – вспомнила Гермиона аутотрейнинг, которым занималась до школы. Она глубоко и тяжело дышала, ледяной воздух хлынул в лёгкие, обжигая и отрезвляя. – «Это сон… Я сейчас проснусь, и всё будет хорошо… Сейчас я открою глаза и окажусь в своей постели в гриффиндорской башне… Это просто ночной кошмар, это нервы…» Она перестала слышать унылые завывание ветра и треск факелов, в ушах раздавались только глухие удары сердца, словно кто-то беспощадно вколачивал молотком в её сердце длинный гвоздь.

***

Она постояла так ещё с минуту, внушая себе всё это, а потом решилась открыть глаза. Нет, ничего не изменилось. По пустому каменному помещению всё так же гулял сильный октябрьский ветер, пытаясь резкими порывами затушить пару чадящих факелов на стенах, бесцветные звёзды всё так же равнодушно лили вниз холодный свет, за стрельчатым окном без рамы висела та же густая чернота. Внизу ничего не было видно.
– Драко… – позвала Гермиона шёпотом, а потом уже громко, – Дра-а-а-ко-о-о-о-о…
Кинувшись к окну, она едва не вывалилась из него сама, перевесившись через низкий подоконник и силясь рассмотреть хоть что-нибудь внизу в кромешной тьме. Она даже напрочь забыла о том, что боится высоты.
– Драко, что же ты наделал… – она тяжело осела на пол, стоя на коленях на грязном полу и закрывая ладонями глаза, всё ещё не в силах поверить в произошедшее.
– А чего я такого наделал? – вдруг весело послышалось совсем рядом, и через секунду живой и невредимый Драко уже сидел рядом с ней на полу, соскочив с подоконника и отнимая её руки от залитого слезами лица.
– Т-ты… Это ты… Т-ты это на-нарочно, да?.. – сдавленно рыдала она. – За-зачем?.. Что я тебе сде-сделала, что надо так меня не-ненавидеть, чтобы заставить пройти че-через нечто подобное? Не-ненавижу!.. – совсем не контролируя себя, Гермиона вновь накинулась на Драко с кулаками как тогда, ночью в библиотеке, но он снова без труда скрутил её и прижал к себе.
– Ты поверила, да? Поверила, глупенькая… – горячо зашептал он ей на ухо, тяжело дыша, крепко прижимая её к себе и быстро целуя её мокрое сразу же опухшее от слёз лицо в перерывах между обрывками фраз. – Это была шутка… Просто глупая шутка... Ну, все так иногда дурака валяют... На самом деле карниз не только под окном, он проходит вокруг всей башни, и он довольно широкий… Там есть где встать. Я просто шагнул чуть в сторону… Темно же, вот ты меня и не увидела в чёрной мантии… Это совсем не страшно... Совсем… Ты испугалась? Волновалась за меня, да?..
– Не смей ни-никогда больше так делать, Драко Малфой, ты слышишь меня? – всё ещё не могла успокоиться Гермиона, с силой отталкивая его. – Это опасно, слишком опасно. Порыв ветра – и всё. И твой папочка останется без наследников. И не волновалась я за тебя, дурака, больно мне надо! – снова разозлилась она. Она тут рыдает как дура, приняв всё за чистую монету на целых две минуты, а он так развлекается, видите ли! Ну, не идиот ли? И это Драко Малфой! Не какой-нибудь раздолбай Рон Уизли, которому в голову может втемяшиться всё, что угодно, а вышколенный аристократ Драко! Нет, у неё это решительно не укладывалось в голове…
– Скажи, а ты… Ты правда испугалась? Ну, за меня? – совсем тихо прошептал он ей куда-то в шею, щекоча тонкую кожу тёплым дыханием, от которого приподнимались короткие тонкие волоски у неё на затылке.
Гермионе очень хотелось сказать, что ни капельки она не испугалась, и вообще плевать ей на него, идиота, с этой вот самой Астрономической башни, но почему-то она не смогла этого сделать. Горло перехватило словно стальными обручами-ошейниками, язык стал деревянным будто от наркоза, сделанного дантистом, из глаз всё ещё текли дурацкие слёзы. Тогда она просто кивнула и крепко обхватила Драко за шею, прижимаясь к нему как можно сильнее и заливая слезами его красивую новую бархатную мантию. От него исходил такой знакомый, такой родной тёплый запах, что ей сразу же стало легче и спокойнее.
– Ну всё, всё, успокойся, хорошая моя. Я живее всех живых, всё нормально, – он гладил её по голове,по двум толстым коротким косичкам и аккуратно вытирал тыльной стороной руки горячие слёзы, падавшие ему на шею и влажно стекавшие вниз, под рубашку.
– Ты так и не сказал, зачем ты сделал это со мной! – спросила вдруг Гермиона обвиняющим тоном, поднимая голову. – Поиграть в камикадзе ты мог в любое другое время, на спор с друзьями, зачем это надо было делать обязательно при мне? Ты за этим позвал меня сюда? Уж лучше бы… Лучше бы…
– Лучше бы мы использовали эту башню по её прямому назначению, как это делают все старшеклассники, да? – тихо засмеялся Драко, снова крепко прижимая её к себе. – Но ты ведь даже целоваться не хотела, разве не так? Нужно было… м-м-м… показать тебе, чего ты можешь лишиться из-за своего упрямства. Я просил у тебя всего лишь поцелуй, а ты отказала мне и тем самым обрекла меня на смерть. Ну, как будто. Теперь же ты трижды подумаешь, прежде чем начать издеваться надо мной и отказывать…
– Знаешь, не очень-то мне и поверилось, что из-за одного только дурацкого поцелуя ты стал бы прыгать вниз, – ворчливо заметила Гермиона, наконец-то переставшая плакать.
– Может, из-за одного-единственного поцелуя и не стал бы, но вот из-за того что ты меня совсем не любишь…
– О, лысый Мерлин!!! – до Гермионы наконец дошло, с чем связано это дурацкое «испытание». – Так ты просто хотел проверить, люблю ли я тебя? Ты, значит, стоял там, в темноте, на карнизе, и просто смотрел, как я тут по тебе убиваюсь? Это… Я даже не знаю, как это назвать! – словно выплюнула она. – Как ты мог? И вообще… Да даже если бы туда свалился Невилл, я бы и то плакала! Причём тут любовь? Это… Это глупо и бесчеловечно!
– А человечно издеваться надо мной? Умно всё время дразнить и доводить меня? Ты же знаешь, как я к тебе отношусь, так чего же ты мучаешь меня? Если бы я не предпринял этот шаг и не заставил тебя понять, что ты будешь чувствовать, навсегда потеряв меня, кто знает, сколько ещё ты ходила бы вокруг да около? Теперь я точно знаю, что ты меня любишь, иначе ты бы так не рыдала. Я прав? Отвечай, Грейнджер! Ты меня любишь?
– Да… – шёпот, тише шелеста листьев, словно это короткое ёмкое всеобъемлющее слово насильно вытянули из неё клещами. – Да, я люблю тебя, – тихо повторила она, отводя глаза. – Хотя нет, не так. Я люблю не тебя, а твоё альтер эго – Рэнди Лавлесса. Но раз уж ты и он – это один и тот же человек, то тебя я тоже люблю. Что мне остаётся? – она закрыла лицо залитое слезами руками.
– А… разве я и Рэнди – это не одно и то же? Ведь он – это часть меня, неужели я настолько не похож на него? – оторопело спросил Драко.
– Он – это твоя лучшая часть, всё то, что в тебе есть хорошего. Он нежный, добрый и понимающий, он не кичится своим происхождением и деньгами, ему плевать на то, что я грязнокровка… У него просто нет недостатков! Вернее – его единственный недостаток в том, что его Мистер Хайд – это ты. Вредный, эгоистичный, любящий издеваться над теми, кто слабее или якобы хуже тебя. Ты можешь запросто обидеть и даже не поймёшь, что сделал что-то плохое, как маленький ребёнок, который не отвечает за свои поступки. Рэнди – это человек, каким ты мог бы однажды стать, постаравшись избавиться хотя бы от части недостатков…
– Неужели тебе было бы лучше с ним, чем со мной? Ты же знала, что он – сквиб, нищий безграмотный конюх, простой слуга, у которого ничего не было за душой?! Что у него и было – так это только симпатичная мордашка! – искренне удивился Драко. – У меня же в отличие от него есть всё.
– Ты очень правильно сказал. У Рэнди за душой ничего не было, зато у него была душа. А у тебя есть всё, кроме этой самой души, Драко Малфой… Одно то, что ты утверждаешь, будто любишь меня, а сам заставляешь пройти через такое, что ты устроил мне сегодня… Это не любовь, это каприз, эгоизм, стремление настоять на своём и получить желаемое. Так не поступают с любимым человеком, – мрачно подняла на него полные боли глаза Гермиона.
– Может… Может, я просто не умею любить? – несмело предположил Драко, опустив голову и не выдерживая её тяжёлого взгляда.
– Да, наверное, – прошептала Гермиона и поднялась с холодного пола. Она вынула из кармана мантию-невидимку, увеличила её заклинанием, накинула на себя и выскользнула за дверь.

***

В душе тугим плотным угловатым комком свернулась жалость к себе. Ей снова было плохо и снова хотелось сдохнуть. Нет, не умереть, а именно сдохнуть, как бродячей собаке, никому не нужной, старой и больной. Кто и зачем придумал любовь? Им скучно было жить на свете, что ли? Хотела бы она сейчас заглянуть им в глаза и сказать всё, что она о них думает…
Было уже поздно, и в гриффиндорской гостиной никого не было, слава Мерлину. Редко когда выпадает такой случай посидеть наедине с собой и пострадать вволю. Никто не помешает, не начнёт расспрашивать, что случилось и можно ли ей помочь. Как же, как же, ведь те, с кем она делит гостиную – благородные гриффиндорцы, которые привыкли приходить на помощь всем, кто в этом нуждается. Интересно, а слизеринцы такие же? Помогают ли они своим, попавшим в какую-нибудь беду? Страдай вот так же у камина какая-нибудь Пэнси Паркинсон, поинтересовался бы кто-нибудь о том, что с ней случилось? Или все равнодушно занимались бы своими делами, не обращая ни малейшего внимания на зарёванную девушку? Если всем было бы плевать на неё, то Гермиона, пожалуй, не отказалась бы от того, чтобы стать слизеринкой. Просто чтобы никто не обращал на неё внимания…
Она ещё раз горестно вздохнула и бросила в камин очередное письмо от Рэнди. Какой смысл их хранить, если всё, написанное в них – ложь? Все эти красивые слова о любви просто выписаны из дурацкого пособия для влюблённых, не умеющих выражать свои чувства словами… Очередной исписанный узким наклонным почерком листок пергамента угодил на еще горячие угли камина. Крохотные жадные язычки пламени проснулись и тут же подхватили предложенную пищу, быстро проглотив воспоминания Гермионы. Она молча смотрела, как горит её первая любовь, а потом вздохнула, откинулась на спинку дивана и устало закрыла глаза.

***

– Что… Что такое? – сонно пробормотала Гермиона, когда на неё сверху навалилось что-то тяжёлое, закрывая ей рот. В гостиной было бы абсолютно темно, если бы не отсветы от тлеющих в камине углей.
– Ш-ш-ш, тихо, это всего лишь я, – прошептал ей на ухо тихий голос. – Сейчас я уберу руку, только не кричи, а то всех перебудишь.
– Драко? – Гермиона узнала его по запаху одеколона. – Ты что здесь делаешь, да ещё ночью? Это же гриффиндорская гостиная… Как ты сюда попал? Зачем? – Гермиона с трудом выбралась из-под Малфоя, соображая по ходу, что уснула в гостиной, вдоволь настрадавшись перед камином.
– Знаешь, я решил, что зря отпустил тебя, так и не убедив в собственных чувствах. Нельзя было давать тебе уйти, пока я не объяснился. И вот ради тебя я решился на очередное безумство… – Драко обнял сонную Гермиону и посадил её к себе на колени, нежно целуя в шею и щёки. – Ты опять плакала, радость моя? У тебя лицо какое-то солёное… – он достал белоснежный, чуть влажный платок, чем-то приятно пахнущий, и осторожно вытер её лицо, аккуратно касаясь глаз, носа, губ и щёк. – Ой, расплети косы, а? – вдруг словно очнулся он. – Распущенные волосы мне у тебя больше нравятся, – ткнулся он носом ей в затылок, и Гермионе стало щекотно и до мурашек приятно.
– А, хорошо… – протянула ещё не вполне проснувшаяся девушка и стала расплетать косички, думая, что Рэнди, наоборот, нравились её косы. – Так как ты в нашу гостиную попал без пароля, а? – вдруг снова встрепенулась она, встряхивая волосами.
– Почему это без пароля? У меня от вашей гостиной на весь месяц пароли есть! – хитро усмехнулся Драко, как бы между делом расстёгивая застёжки на мантии Гермионы.
– Откуда? – охнула та, ерзая у него на коленях, чтобы поудобнее устроиться, и поворачиваясь к Драко лицом.
– Не елозь по мне, я же не железный! – проворчал Драко, усаживая её поудобнее. – О чём это я? А, пароли… Помнишь, я отбывал наказание у Снейпа вместе с Лонгботтомом? Мы тогда ещё Астрономическую башню отмывали, а вы с Поттером что-то там разбирали в подземельях. У этого тюфяка Невилла был насморк, и он всё время доставал платок. В один прекрасный момент из кармана выпала какая-то бумажка, я незаметно подобрал её, а это оказались пароли от вашей гостиной! Ларчик просто открывался. Что за придурок этот Лонгботтом… Какой идиот записывает секретные пароли и таскает с собой?..
– Это уже не в первый раз, когда он так делает… – недовольно пробормотала Гермиона себе под нос. – Однажды это уже чуть было не привело к настоящей трагедии… – она вдруг словно опомнилась. – Драко, не называй Невилла придурком, пожалуйста, он хороший. Да, он не семи пядей во лбу, он рассеянный и несобранный, но он очень добрый.
– О, да, сейчас ты признаешься мне, что втайне влюблена в него… А, Грейнджер? – грубовато хохотнул Драко, незаметно снимая с неё мантию и поглаживая спину.
– Не перебивай меня! – вспылила Гермиона, хотя на самом деле ей вовсе не хотелось сейчас злиться. Где-то в глубине её существа незаметно и в то же время отчётливо зарождалось горячее счастье, грозя вскоре рассыпаться миллионом ярких искр, которые прокатятся волной по всему телу от макушки до кончиков пальцев. Концентрироваться на разговоре стало трудновато. – Ему очень нелегко пришлось в жизни, может, ты не знаешь, но его воспитывала бабушка, потому что его родители в госпитале Святого Мунго. Между прочим, их до безумия замучила твоя чокнутая тётка Беллатрикс!
– Не говори мне про эту ненормальную, мы не упоминаем её имени вслух, – скривился Драко. – Её поведение бросает тень на всех родственников, как Блэков, так Лестрейнджей и Малфоев. Если ты думаешь, что мы оправдываем её действия, то ты ошибаешься. Впрочем, я пришёл к тебе вовсе не за тем, чтобы комментировать поступки родственников и обсуждать их. Я пришёл, чтобы доказать тебе свою любовь.
– Интересно как? – съязвила Гермиона, хотя, надо признать, ей было весьма приятно сидеть в обществе Драко на диване. Слишком приятно. Он был тёплым, к нему было очень приятно прижиматься, приятно обнимать его за шею, приятно ощущать, как его грудь размеренно вздымается при дыхании. Хотелось стать большой пушистой кошкой, пошло замурлыкать и потереться о шею Драко симпатичной усатой мордочкой. Наверное, хорошо быть анимагом…
– Вот так! – он вдруг резко повалил её на диван, накрывая своим телом и впиваясь в губы, рассеивая все её мысли, как сильный ветер разгоняет облака.
– М-м-м… Что ты делаешь?.. – полузадушенно промычала Гермиона, мотая головой и отворачиваясь от его властных губ. Впрочем, ей было приятно. Подозрительно приятно, учитывая, что это не…
– Что я делаю? – коварно усмехнулся Драко, проворно расстёгивая пуговицы на её блузке. – А ты ещё не догадалась, любимая моя? Наверное, ты очень крепко спала и теперь совсем туго соображаешь…
– Но что если кто-нибудь выйдет из спальни? Мало ли, что может случиться… Я вовсе не хочу, чтобы… – её дыхание подозрительно сбилось.
– О, эти мелочи я тоже предусмотрел, – прошептал он, целуя её в ямочку у ключицы и тоже теряя размеренность дыхания. – Думаю, так будет даже интереснее… – И он применил к Гермионе заклинание Невидимости, легонько стукнув её по голове непонятно когда вынутой волшебной палочкой, а потом и к себе.
Тяжело дыша, Гермиона уставилась прямо перед собой широко раскрытыми глазами. В пяти сантиметрах от неё только что было лицо Драко, и вот его нет. Он исчез, растворился в воздухе, стал невидимым! При этом она явственно ощущает приятную тяжесть его тела, чувствует, как он дотрагивается до неё, проводит рукой по спине, пытаясь расстегнуть бюстгальтер, осторожно тянет зубами мочку уха, напряжённо дышит в шею… Вот это ничего себе… Она… она собирается сделать это c невидимкой! Мерлин и Моргана!.. Кажется, такого она даже в любовных романах не читала, которыми пару раз снабжала её Джинни в целях ознакомления с волшебной развлекательной литературой.
– Эй, не молчи, – губы Драко вновь защекотали мочку её уха. – Я невидим, но я отнюдь не стал глухонемым… Впрочем, как и ты. Как тебе идейка?..
– Ори… оригинально, – с трудом выдавила из себя Гермиона, балансируя между острым наслаждением и щекоткой, потому что Драко умудрился снять с неё бюстгальтер и нежно провёл рукой по обнажённой груди. Ей казалось, что в её венах вместо крови тёкло пузырящееся шампанское, щекоча всё её тело изнутри.
– Оригинально? И только-то? – притворно возмутился или обиделся он. – Между прочим, я это сам придумал… А ты…
– Я… это… ох… А можно обсудить этот интересный способ потом, потому что я… ох… – Гермиона с трудом подавила желание выгнуться дугой, потому что Драко уже на ощупь расстегнул её юбку и попытался стянуть с неё остатки одежды, поглаживая прохладными руками её разгорячённое ласками тело.
– Принцесса не желает отвлекаться от важного процесса? Хорошо... – прошептал Драко, изловчившись, чтобы расстёгнуть ремень на брюках. – У меня будет одна просьба – не закрывай глаза, так забавнее...
«Господи, что я творю?..» – подумала Гермиона, через какую-то секунду напрочь теряя способность мыслить здраво. Запоздалый стыд рассыпался в прах…



Глава 46


Глава 46

– Где это мы? – удивилась Гермиона. Вроде бы они не выходили за пределы Хогвартса, тем не менее, она не узнавала это место. Они с Драко незаметно пробрались сюда, пройдя сквозь каменную стену с южной стороны замка. Безрадостный мокрый грязно-серый пейзаж, островок каких-то сиротливо-голых берёз, пускающих по ветру остатки листьев – прощальных золотых монет осени, а дальше – отгороженное…
– Кладбище. Это кладбище, Гермиона. Здесь хоронят тех, кто умер в Хогвартсе.
– О-о-о… И твоё любимое место здесь? – не поверила своим ушам Гермиона. – Но почему?
– Здесь спокойно, – Драко открыл скрипучую низенькую ржавую калитку и пропустил девушку вперёд. – Проходи, будь как дома, – пошутил он. Гермиона невольно вздрогнула.
– Странный ты, всё-таки, Драко… – Малфой промолчал.
…С той памятной ночи прошло несколько дней, почему-то они ни словом не обмолвились о произошедшем. В эти выходные был всеобщий поход в Хогсмид, куда впервые этой осенью разрешили пойти не только старшекурсникам, но и ученикам помладше. Гермиона вышла из замка с Гарри и всё ещё дующимся на неё Роном, а потом улизнула от них под предлогом поиска в лавках старьёвщиков якобы редкой, а на самом деле и вовсе несуществующей книги под названием «Методологические вопросы практической магии», а сама сбежала обратно в школу. Поттер и Уизли остались в «Трёх мётлах».
С Драко она встретилась уже в Хогвартсе, как они и договаривались, у южной стены, в которой оказался тайный проход, почти в точности такой же, как на вокзале Кингз-Кросс, что вёл на платформу 9 и 3/4.
– Это могила профессора Биннса, смотри, – указал Драко на посеревший от времени гранитный камень с почти стёршимся именем и датой и ржавыми прожилками трещин. «Профессор Истории магии Вениамин Вильгельм Биннс, 1847 – 1968. Покойся с миром, коллега» – гласила суховатая надпись. Но могила Биннса была не самой старой на небольшом школьном кладбище. На многих могильных плитах, сильно обветренных и заплаканных дождём, надписи вообще не читались. В самой старой части кладбища, близко к ограде, стоял огромный памятник из чёрного мрамора.
– Ровена Рейвенкло, – прочитала Гермиона чуть слышно. Годы жизни и смерти указаны не были, а сам памятник выглядел как новый, хотя ему должно было быть немало столетий. Скорее всего на него были наложены Безвременные чары. Остальные надгробные камни такой чести удостоены, видимо, не были. – Надо же, я и не знала, что одна из основательниц Хогвартса похоронена на его территории… Хотя, по правде сказать, я вообще не знала, что тут есть кладбище.
– Ты разве не читала об этом в «Истории Хогвартса»? – чуть насмешливо приподнял бровь Драко.
– Нет, – пожала плечами Гермиона. – А разве там есть такой раздел? Раздел о тех, кто тут похоронен?
– Ну, по крайней мере в старых изданиях он был. У меня не библиотечный учебник, а свой, из дома, ещё отцовский... Там и про потайной проход сквозь стену на кладбище написано. Наверное, в переизданных учебниках этого нет. А я ещё удивлялся, что тут никогда никого не бывает, кроме меня…
Так, негромко переговариваясь, они прошли по довольно широкой дорожке, посыпанной уютно шуршащим гравием, мимо могилы Плачущей Миртл, и Гермиона с удивлением осознала, что у той, оказывается, была фамилия. Морган. Когда-то Миртл носила фамилию Морган.
На небольшой ржавой табличке можно было хорошо различить имя и даты, а вместо памятника на невысокой тумбе стоял позеленевший от плесени мраморный ангел, весь в трещинах, с пушистыми от мха, не до конца развёрнутыми крыльями, и скорбным лицом, словно навсегда помертвевший под взглядом василиска на самом взлёте. Символичный ангел грустно смотрел пустыми глазницами на свои обломанные пальцы, тщетно простирая руки к равнодушному густо-свинцовому небу.
– Ты так выглядишь, будто ищешь кого-то, – сказал Драко, глядя на внимательно читающую таблички Гермиону.
– М-м-м… Седрик. Седрик Диггори. Он же погиб в самом конце учебного года, значит, его могила тоже должна быть здесь, среди новых захоронений… Если бы я знала, куда мы пойдём, я купила бы в Хогсмиде цветы… – Гермиона закусила губу.
– Здесь точно нет его могилы, видимо, родители предпочли похоронить его где-то в другом месте, чтобы ничего не напоминало им о Хогвартсе, – ответил Драко. – Присядем?
Он указал на грязноватую мраморную скамейку, позеленевшую от времени и частых дождей, покрытую бурыми перепончатыми лапами кленовых листьев в нитяных прожилках. Мёртвые скукожившиеся трупики листьев были похожи на обглоданные осенью скелеты неведомых животных, нашедших свой последний приют здесь, на траурном мраморе кладбищенской скамейки.
Гермиона кивнула, сдула со скамейки мусор заклинанием и присела, упираясь руками в колени и закрыв лицо ладонями.
– Тебе здесь не нравится? – Драко обнял её и притянул к себе, накрыв распахнутой мантией, чтобы ей не было холодно; сердце вздрогнуло растворилось у неё в груди. Гермиона выпрямилась и положила голову Драко на плечо.
– Я думаю, что это не тот вопрос, на который можно так просто ответить, – вздохнула она. – Кладбище – это то место, на которое мы все рано или поздно попадём, хотим мы этого или нет. Смерть это часть жизни. Умирают все – умные и глупые, богатые и бедные, красивые и уродливые, молодые и старые, великие и ничтожные, хорошие и плохие… Кто там сказал, что смерть – великий уравнитель?
– Если ты имеешь в виду фразу “Omnia mors aequat”, то это сказал Клавдиан, – блеснул Драко своими познаниями в латыни.
– Вот он точно не ошибся, этот Клавдиан… – Гермиона ненадолго замолчала. – А вообще, здесь действительно спокойно… Разве плохо умереть в своё время и лежать себе под этим вот клёном, прямо рядом со скамейкой?.. Лежать себе и ждать, что время от времени к тебе будет приходить кто-то, кто любил тебя при жизни, – она махнула рукой на свободное место под деревом, а потом подняла глаза на зыбкое серебристое осеннее солнце, низко плывущее в густой туманной дымке. Древний клён ронял убитые ночным октябрьским холодом листья, и Гермиона поймала один, странно зелёный, прямо на лету, протянув руку. – Сказка такая была. Про любовь, – задумчиво сказала она и немного помолчала, глядя на безутешного ангела на могиле Плаксы Миртл. Нет, Миртл Морган. – В общем, в той сказке крокодил полюбил прекрасную корову… – Драко невольно хмыкнул, за что незамедлительно получил острым локтем под рёбра. Гермиона не любила, когда над ней смеялись. – Корова была такой умной и образованной, что никто не осмеливался даже близко подходить к ней, но крокодил рискнул, потому что влюбился без памяти. Дама его сердца была особой романтичной, она любила стихи, букеты цветов и туманные разговоры о бренности всего сущего. Всё лето они встречались под сенью деревьев, им было хорошо вместе. Крокодил посвящал ей стихи собственного сочинения и плёл для неё венки из полевых цветов. Влюблённые были счастливы. А потом настала осень, пространные разговоры корове наскучили, летние стихи стали неактуальны, цветы завяли, а листья облетели. Корова сказала крокодилу, что у них больше нет ничего общего, их ничего не связывает, она захотела с ним расстаться. «А как же мои стихи, написанные для тебя?» – вопрошал крокодил. «Их строчки смыло дождём, а бумагу съели мыши», – отвечала корова. «А венки из цветов?» – не мог успокоиться тот. «Цветы на них завяли и осыпались», – была неумолима корова. «А листья на деревьях, они ещё помнят наши объятья…» – хватался за соломинку крокодил. «Они облетели, видишь, на клёне нет ни одного листка», – показывала ему на дерево прекрасная корова. – «Свидетелей нашей любви больше нет, значит, и самой любви нет». И тогда упрямый, всё ещё любящий корову крокодил решил доказать ей, что всё это было не напрасно, все эти стихи, венки и разговоры, всё это было, и их любовь ещё жива. Он забрался на клён, прошёл по тонкой ветке, зацепился за неё лапами, повис и… стал последним кленовым листком. А потом порыв сильного ветра сорвал его и понёс куда-то, закружил и уронил прямо у ног коровы. Недолго думая, корова подняла его и… съела по старой коровьей привычке, – неожиданно закончила Гермиона и вздохнула, глядя себе под ноги.
Драко немного помолчал, переваривая странную маггловскую сказку.
– Постой-постой, она что – своего возлюбленного съела? – изумился он.
– Ну да… Она же была коровой, хоть и прекрасной, а коровы едят листья.
– Нет, коровы едят траву.
– И листья иногда тоже, я сама видела, но это в данный момент не принципиально.
– ОК, не буду спорить. А в чём смысл этой сказки? – растерялся Драко окончательно.
– В чём… Э-э-э… А ты мог бы стать для меня последним кленовым листком? – Гермиона подняла голову с плеча Драко и посмотрела на него в упор.
– То есть я должен подумать, не глупо ли жертвовать всем ради любви к тебе, зная, что ты меня погубишь, фигурально выражаясь, да? – Драко поднял брови, за непроницаемо-матовым стеклом его серых глаз шла нешуточная борьба с собой.
– Хм, для чистокровного ты на удивление хорошо понимаешь мудрёные маггловские сказки, – Гермиона продолжала не мигая смотреть ему в лицо, голос у неё был какой-то бесцветный и шершавый.
– А я вообще догадливый, – Драко отвернулся и уставился всё на того же искалеченного временем ангела с зелёной бахромой мха на не успевших развернуться крыльях. Он некоторое время молчал, удовлетворённо чувствуя, как с каждой секундой его промедления с ответом всё быстрее и быстрее колотится сердечко Гермионы. Казалось, что всё это время она не дышала, нервно вцепившись в его согнутый локоть, прижавшись к его боку, приклеившись, прилепившись к нему намертво и в то же время глядя в другую сторону.
– Да, – вдруг легко и просто ответил Малфой, в глубине его глаз что-то дрогнуло. Он не отдавал себе отчёта в том, что говорил, губы шевелились сами. – Смог бы, – и выдохнул, потому что оказалось, что он тоже не дышал всё это время. Гермиона глянула на него искоса и, просветлев лицом, улыбнулась так, будто у неё отлегло от сердца. А потом неожиданно поцеловала его, высвободившись из его объятий, неловко встав коленями на скамейку и положив ладони ему на щёки.
…Они сидели на скамейке и оба никак не могли отдышаться, будто пробежали стометровку наперегонки. Может, они и правда старались перегнать друг друга?
***

– А это, значит, твоё любимое место, да? – прищурился Драко, становясь видимым в полутьме Запретной секции библиотеки. – Хитро же ты сюда пробираешься, сама придумала? – он вальяжно, по-хозяйски полусел-полулёг на кушетку, стоящую в незаметном закутке между стеллажами, и подложил под локоть подушку.
– Сама, – улыбнулась Гермиона. – Сначала у меня было самое что ни на есть легальное разрешение профессора МакГоннагалл, в прошлом году мне нужна была книга по трансфигурации для подготовки к итоговой курсовой работе. В книге, с которой я работала, я случайно нашла дублирующее заклинание для записей. Ну, прикладываешь исписанный пергамент к чистому, произносишь заклинание, совсем несложное, кстати, и написанное отпечатывается! Совсем как маггловским ксероксом, это аппарат такой копировальный. Думаю, поэтому-то книга и попала в Запретную секцию – иначе все ученики перестали бы записывать лекции и стали бы копировать их друг у друга, а башковитые авантюристы и вовсе научились бы множить маггловские деньги, а потом менять их в Гринготтсе.
Ну, я и стала потихоньку копировать допуски и менять на них дату с помощью клякс. Ставишь аккуратно кляксу на дату, потом очищаешь пергамент Кляксусом и вуаля – вписываешь нужное число подходящими по цвету чернилами!
– И ты сама до этого додумалась? – восхищённо уставился на Гермиону Драко. – Да-а-а, котелок у тебя варит что надо…
– Ага, – кивнула донельзя довольная комплиментом девушка. – Меня Шляпа упорно хотела в Рейвенкло отправить, но я стояла на своём и выбрала Гриффиндор.
Драко невольно поморщился:
– Но зачем тебе это надо было?
– Попасть в Гриффиндор?
– Да нет же! Я имею в виду копировать допуск. Ведь ты могла получать разрешение легально.
– Легально я получала его всего-то пару раз, а потом Гарри позарез понадобилась одна книга… ну, в общем, очень нужна была, не буду вдаваться в подробности. Грюм отказался подписать ему доступ под каким-то дурацким предлогом, МакГоннагалл в школе не было, Дамблдора он просить не рискнул, и оставался только Снейп. А гриффиндорцу, тем более Гарри, проще уговорить Снейпа помыть голову, чем подписать разрешение, сам знаешь… Ну и вот, пришлось исхитряться. У мадам Пинс вопросов ни разу не возникало. Но я сильно не злоупотребляла, так, может, раза два в месяц сюда днём ходила, чтобы спрятаться ото всех и подумать в тишине и покое. Сидела вот на этой же кушетке, согнув ноги скамеечкой и положив на них подбородок, и думала… Почему-то в этой позе думается лучше всего, – и Гермиона подтянула к себе ноги, старательно закрыв скучной школьной юбкой коленки, а потом втянув руки по самые кончики пальцев в рукава мантии – в огромной библиотеке было довольно холодно. Прядь волос упала на девушке глаза, когда она опустила голову. – Драко, поправь мне волосы, пожалуйста, не хочу высовывать руки, я что-то замёрзла…
– Хм, сейчас согрею, – улыбнулся Драко. – Стать твоими руками? – он уселся у Гермионы за спиной и вытянул свои руки как раз так, как были бы вытянуты её собственные, и заправил выбившуюся прядку за ухо. – Слушай, ведь это же игра была, она так и называлась – «Ручки»! Вот, допустим, ты хочешь почесать щёку, – Драко протянул руку и осторожно поскрёб щёку Гермионы, покрытую, нежным пушком. Девушка хихикнула. – Что ты ещё желаешь сделать?
– Хм… Как насчёт причесаться?
– Ага, – Драко немного неловко наклонился, подтянул к себе сумку Гермионы и довольно долго рылся в ней, нашаривая и выуживая расчёску. Со всей осторожностью он стал проводить длиннозубой гребёнкой по густым волнистым волосам девушки, боясь, ненароком, сильно дернуть за спутавшийся узелок.
– Да ты не бойся, мне не больно, я привычная. Знаешь, сколько я о свои неподдающиеся лохмы расчёсок переломала? Особенно плохо после ванны и после дождя – это кошмар какой-то, – Драко всё так же осторожно водил расчёской по её волосам, тщательно расчёсывая непослушные пряди. Гермионе стало так приятно от нежных прикосновений, что она совсем расслабилась и чуть наклонилась вперёд, чтобы Малфою было удобнее. – Хочешь заплести мне косички? Или они тебе совсем разонравились?
– Косички? Вовсе не разонравились, с чего ты взяла? Хм, а это идея, – развеселился тот, – но я не умею.
– Я подскажу. Дели сначала все волосы пополам, чётко соблюдая пробор, – начала давать ценные указания Гермиона.
– Ну, уж это-то я сам как-нибудь соображу, – обиделся Драко, не совсем же я глупый...
– Не обижайся, я просто привыкла поучать, – откликнулась девушка. – Готово? Теперь дели то, что получилось, на три пряди. В смысле – каждую часть волос. Ну, а теперь последовательно накладывай пряди друг на друга, – она чуть повернула голову. – Нет, не так… Ох, как же хочется свои собственные руки использовать…
– Нет, нельзя! Вся и забава в том, что тебе нельзя пользоваться своими руками. Кажется, я понял…
Гермионе с большим трудом удалось сдержать смех, поглядывая искоса на Драко, который с высунутым от старания языком заплетает ей толстые короткие косы. Для первого раза у него довольно сносно получалось, хотя он несколько раз перепутал пряди, и косички выглядели какими-то неравномерными и оттого дурацкими. Но Гермионе они всё равно очень понравились.
– Ну-с, готово, что ещё желает милостивая госпожа? – пропищал Драко голосом домашнего эльфа, закончив возиться с её волосами и пригладив напоследок густую модную чёлку.
– Кажется, я хочу накрасить губы… – лукаво улыбнулась Гермиона. – Думаю, мне понадобится не только помада, но и зеркальце.
Драко покорно достал из её сумки тюбик помады нейтрального бежевого оттенка и небольшое зеркальце.
– Что ж, приступим, – пробормотал он, открывая помаду и вертя за низ тюбика.
– Нет, нет, не откручивай так сильно, а то она сломается, – еле-еле успела предупредить Драко Гермиона. – Вот, ага, так. Теферь верфы веркало так, фтобы чебе выво вигно отважение моехо вта, – сильно искажая слова, произнесла она, потому что губы были растянуты для более удобного нанесения помады.
– Ты зачем такие гримасы строишь и почему так странно говоришь? – удивился Драко, приноравливаясь и пытаясь не ткнуть Гермиону помадой в щёку, промахнувшись.
– Инаке фовада ляфет невовно иви конкани, – пояснила девушка, всё так же растягивая губы и из-за этого говоря очень неразборчиво.
– Ладно, лучше молчи, сам разберусь, а то такое впечатление, что ты разговариваешь на гоблинском, честное слово, – хохотнул Драко.
Естественно, ровно накрасить губы у него не получилось, и Гермиона стала походить на клоуна со ртом до ушей. Увидев своё отражение в любезно протянутом Драко зеркальце, она смеялась до икоты.
– Всё, Малфой, убери это каким-нибудь заклинанием. Я похожа на вампира, который напился вместо крови морковного сока, размазав его по всему лицу. Хорошо ещё, что я не попросила тебя накрасить мне глаза тушью. Думается, я осталась бы без глаз, – с трудом отдышалась она от смеха.
– Тогда бы я стал не только твоими руками, но и твоими глазами, – вышел из положения Малфой. – Я вообще не представляю, как вы, девчонки, краситесь… Когда я был маленький, я часто смотрел, как подкрашивается мама. Меня это зрелище завораживало. Раз-два, и готово. Быстро, ловко, аккуратно, изысканно. Интересные вы всё-таки существа – женщины… – Драко потянуло на философию.
– Ну, не более интересные, чем мужчины. Может, уже мне пора стать твоими руками? – намекнула Гермиона на то, что ей тоже хотелось бы поучаствовать в игре поактивнее.
– А ты не боишься? – хмыкнул Драко.
– Чего? – не поняла Гермиона.
– Того, чего я пожелаю. Вдруг я захочу поковыряться в носу или сходить в туалет?
– Да ну тебя, – Гермиона вновь развеселилась. – Как можно быть таким пошлым? Ты ещё поразвлечься со своим дружком реши…
– Хм, а ведь идея! Грейнджер, какая же ты распущенная… Мне такое даже в голову не пришло. Какая ты молодец, что подсказала мне! Спасибо, – и Драко стал делать вид, что собирается расстегнуть брюки.
– Да ладно тебе, я же пошутила, – Гермиона поймала его за руку, потянувшуюся к ширинке. – И вообще… знаешь, я не могу представить, что ты действительно можешь это сделать. Ну, запустить руку в штаны, в смысле, – Гермиона покраснела.
– Это ещё почему? – искренне удивился Драко. – Мне семнадцать лет, возраст вполне подходящий, что естественно, то небезобразно.
– Это-то я знаю, но… Понимаешь, ты такой… Ну… Ты слишком хорош для этого, для тебя это было бы гадко. Ты для этого слишком изысканный, что ли… Всегда аккуратно одетый, тщательно причёсанный, подтянутый. Я не представляю тебя в мешковатом свитере и в домашних штанах с вытянутыми коленками. Невозможно представить, что такой человек, как ты, вдруг может вспотеть, испортить воздух или начать икать… Просто не могу представить, чтобы у тебя была перхоть, понос, запах изо рта или ещё что-то в этом роде.
– Что ты имеешь в виду? – Драко не то чтобы не понимал её, просто ему нравилось слушать комплименты в свой адрес.
– То, о чём я говорю – это какое-то очень земное, примитивное, убогое, это для простых смертных, а ты не такой. Другой. Это не для тебя. В тебе есть что-то такое, что не поддаётся описанию. Это не красота или физическая привлекательность, не шарм или обаяние, не какой-то там исключительный ум. Это класс. Если бы ты был металлом, ты был бы чем-то жутко благородным, типа платины, и при этом высшей пробы. А все остальные – так, медяшки с примесями, а то и вовсе мешанина не пойми чего с чем. Наверное то, что есть в тебе, – это и есть аристократичность, которую нельзя приобрести, появившись на свет на помойке и внезапно разбогатев, с ней можно только родиться и впитать с молоком матери.
Собственно говоря, Драко и сам всё это про себя знал, но насколько же было приятно услышать всё это из уст влюблённой в него по уши грязнокровки, которая сама назвала себя и себе подобных медяками, а его – платиной высшей пробы. Дементор ещё возьми, Гермиона умела делать комплименты. Назови она его красавцем или умником – Драко не поверил бы ей, увы, ни красотой, ни исключительным умом он не отличался, это он знал точно. Но также он знал, что в нём есть что-то поважнее, чем ум и красота – класс. Грязнокровка была искренна, делая ему комплимент.
– Да ладно тебе, ты мне слишком льстишь, – Драко искусно делал вид, что рассеянно слушает её, играя с пёрышком, вытянутым из подушки, на которой он лежал. На самом деле его переполнял восторг, грозивший вот-вот выплеснуться наружу прыжками до потолка и радостными криками: да он же победил! Выиграл! Завоевал её, Мерлинова борода! Тролль её за ногу – Грейнджер сама признала его исключительность, назвав его чуть ли не богом. М-м-м, она заслужила кое-что приятное за свою милую откровенность, так поднявшую ему настроение… – Повернись-ка ко мне, – опросил вдруг Драко, странно улыбаясь, в его глазах заплясали хитрые чёртики.
– Что? – недоверчиво глянула на него Гермиона. – «Ручки» отменяются? Что это?
– Это такое пёрышко-щекоталка… Ну, давай же!
Гермиона неловко сдвинулась с насиженного места, а Малфой чуть приподнялся на локте и провёл мягким белым пёрышком по её лбу. У Гермионы внутри словно всё вздрогнуло и напряглось от необычного ощущения.
– Закрой глаза и расслабься, – коварно улыбаясь, велел ей Драко и аккуратно толкнул её на кушетку, привставая. – Ничего не делай, просто лежи. И глаза обязательно закрой! Не бойся, я ничего такого делать не буду.
Гермиона добросовестно закрыла глаза, вытянула ноги и замерла, лишь ресницы трепетали от странного чувства. Малфой медленно водил кончиком пёрышка по её лбу, векам, щекам, губам… Как будто кто-то щекотал её оголённые нервные окончания. Очень хотелось одновременно почесать щекотное место, чихнуть и невольно вздрогнуть, отбрасывая руку Драко с перышком от лица, и в то же время Гермионе хотелось, чтобы эта сладостная пытка продолжалась. Изнутри стало подниматься что-то огромное, огненное, как солнце, обжигающее, наполняющее тело странной тоской непонятно по чему, томлением и желанием. Солнце всходило где-то в животе, и его лучи пронизывали всё тело, сходясь в одной точке. Там, внизу…
Тем временем неумолимое пёрышко скользнуло на шею, а потом и в вырез блузки. Когда это Драко расстегнул её мантию? Гермиона замотала головой, с большим трудом подавляя желание застонать от удовольствия вслух, а потом резко открыла глаза, внезапно поднимаясь и целуя Драко, обнимая его за шею и запуская руки в тонкие серебристые волосы.
Второй раз она поцеловала его сама.
Прижимаясь к нему всем телом, Гермиона хотела унять дрожь, успокоить бурлящую кровь, снова неведомо-волшебным образом превратившуюся в шампанское с дразнящими пузырьками. Но что-то было не так. Не так, как той самой ночью. Ощущения были другими.
Сильнее?
Ярче?
Просто другие?
Сердце колотилось как безумное, внизу живота всё будто стянуло в болезненный тугой узел, как будто к этому месту подвесили гирю в пару килограммов. Неистово целуя Драко, она стала нетерпеливо теребить серебряные застёжки его мантии, пытаясь расстегнуть их неловкими пальцами.
Однако Малфой не спешил разделять её внезапный пыл. То ли ему не хватало загадочного эффекта пёрышка, так быстро возбудившего её, то ли узкая кушетка в общественном месте при дневном свете казалась ему неподходящим местом, но похоже, энтузиазм Гермионы был ему чужд.
Нет, нет, не сейчас… Злее будет, когда придёт нужное ему время.
– Грейнджер, что ты творишь? – намеренно растягивая слова, насмешливо спросил он, запоздало ловя её за руку, когда Гермиона уже успела наполовину расстегнуть ему рубашку. – Вот уж не знал, что ты настолько быстро возбудима. Какая ты, оказывается, аморальная особа… – он ухмыльнулся, явно довольный собой. – А вдруг кто-нибудь зайдёт? – деланно возмутился он, принимая серьёзный вид.
– Ну, ты же можешь применить заклинание Невидимости к нам обоим, да? – хихикнула «аморальная особа», скользя губами по шее Драко и не оставляя попыток стянуть с него рубашку.
– Хм, хитренькая какая, всё-то она предусмотрела, – хохотнул Малфой, отстраняясь от неё с видимой неохотой. – А ты знаешь, который час? Мы тут уже довольно долго сидим. Все уже, наверное, вернулись их Хогсмида. Представляешь, что будет, если твой Поттер или Уизли не застанет тебя в гостиной, глянет на ту симпатичную карту и увидит нас двоих в Запретной секции, а крестики, обозначающие нас, будут один на другом… – и он сделал страшное лицо.
Гермиона против воли расхохоталась, представив себе недоумевающее лицо Гарри. Да уж, приятного для него будет мало...
– Где ты научился этому фокусу с пёрышком? – спросила она, с огромным трудом заставляя себя успокоиться. Гиря внизу живота всё никак не хотела рассасываться и всё ещё сильно и болезненно тянула.
– Я не одну «Историю Хогвартса» читаю, в отличие от некоторых, – Драко уже застегнул рубашку и теперь надевал мантию, тщательно разглаживая все несуществующие складочки. – У меня дома чего только нет… Это из «Похождений Мага», – начал вдаваться он в подробности.
– А на тебя такие забавы действуют аналогично? – Гермиона, которой надоело слушать занудные комментарии, в одно мгновение выхватила пёрышко у Малфоя и оседлала его колени, прижимая сидящего юношу к спинке кушетки. – Ну-ка, ну-ка… – она пощекотала пером между бровей Драко, вспоминая, где находились наиболее чувствительные точки. Тот вздрогнул и попытался увернуться. – Не вырвешься, Драко Малфой, я защекочу тебя перышком так, что ты будешь просить пощады, вертеться как рунескоп на сковородке и стонать в голос! – радостно взвизгнула Гермиона, напрочь забыв, что они находятся не где-нибудь, а в Запретной секции, да днём, да ещё нелегально. Хорошо ещё, что это было самое дальнее помещение в библиотеке и вряд ли кто-то мог их услышать. – Продержишься три минуты? Давай проверим? Только руки убери.
– Я буду просить пощады и стонать менее, чем через три минуты? Да хоть час! Не дождёшься! – запальчиво выкрикнул Малфой и медленно, словно напоказ, закрыл глаза, всем своим видом говоря, что ни о чём подобном просить её не будет, защекочи она его хоть до смерти.
…Пёрышко дразняще скользило по бледной коже, по капризным губам, точёному породистому носу, гладко-мраморному лбу и щекам, покрытым бледно-шелковистым, абсолютно девичьим румянцем от возбуждения. Драко чуть заметно дрожал, но мужественно молчал, закусив губу и сжав руки в кулаки. Ресницы закрытых глаз трепетали, грудь тяжело вздымалась, но он упорно молчал, как опытный шпион на министерском допросе. Гермиона коварно улыбалась, рукой с пером щекоча лицо и шею Драко, а другую положив ему на затылок и нежно водя по чувствительной коже ноготками. Потом ей и этого показалось мало, и она стала нежно покусывать Драко за мочку уха, чтобы ужесточить пытку.
– Грейнджер, что ты делаешь, – естественно, он не выдержал до истечения трёх минут и резким движением опрокинул её на кушетку, придерживая за плечи руками. Белое пушистое пёро – источник наслаждения и предмет спора – упало на пол.
– Мы так не договаривались! Ты нарушаешь правила. Тебе бы инквизитором в Министерстве Магии работать, любого доведёшь до ручки изысканными пытками и разговоришь! И нечего глодать моё ухо и скрести мне затылок когтями! Это нечестно, – притворно возмутился он.
– Ах, нечестно? На войне и в любви все средства хороши, Драко Малфой! – торжествующе выдала Гермиона и с силой притянула его к себе для поцелуя, – предательское чувство счастья густым липовым мёдом вязко разливалось в груди.
«На войне и в любви… В любви… Любви…», – эхом раздавалось в ушах Драко, пока Гермиона целовала его так, что у него закружилась голова. – «Вот только любовь это или война?»


ЛЮДИ, ГОВОРЮ В КОТОРЫЙ РАЗ - НЕ ЗАВАЛИВАЙТЕ МОЙ ЯЩИК ГНЕВНЫМИ ПОСЛАНИЯМИ И НЕ ТРЕБУЙТЕ "ПРОДКИ". ЕСЛИ Я ДОЛГО НЕ ВЫКЛАДЫВВАЮ НОВУЮ ГЛАВУ, ЭТО НЕ ЗНАЧИТ, ЧТО Я ХОЧУ ВЫБИТЬ ИЗ ВАС 100 ОТЗЫВОВ, ЭТО ВСЕГО-НАВСЕГО ЗНАЧИТ, ЧТО ОНА ПРОСТО ЕЩЁ НЕ НАПИСАНА.
И ЕЩЁ, ЕСЛИ ВАМ НЕЧЕГО СКАЗАТЬ В ОТЗЫВАХ, ЛУЧШЕ МОЛЧИТЕ, ПОТОМУ ЧТО У МЕНЯ УЖЕ ДАВНО ОТПАЛО ВСЯКОЕ ЖЕЛАНИЕ ЧИТАТЬ ИХ, ВИДЯ ВСЕ ЭТИ ВОПЛИ О ПРОДОЛЖЕНИИ...

СПАСИБО ЗА ВНИМАНИЕ.


Hosted by uCoz