Дорогой дневник



Дорогой дневник,

я лежу в больничном крыле, и мне совсем нечего делать. Мне не разрешают даже выполнять домашнее задание, чтобы я лишний раз не волновался, не напрягался и не нервничал. Как же, не нервничал…
Мне некому рассказать об этом, дорогой дневник, так что прости, что я замараю твои белые странички этой гадкой историей. Говорят – бумага всё стерпит, вот и проверим.
Их было трое, моих лучших друзей. Поттер, Блэк и Люпин. Люпин, Поттер и Блэк. Блэк, Люпин и Поттер… В каком порядке не называй эти фамилии – ничего не изменится, как неизменны мои чувства к ним. Они – мои друзья. Мои лучшие и единственные друзья…
Чёрт, чёрт, чёрт!!! Ненавижу их! Ненавижу, ненавижу!!! Как же я ненавижу их… Троица придурков! Мародёры хреновы! Ещё бы расхитителями гробниц назвались… Идиоты безмозглые, умники долбаные! Лицемеры, хамелеоны, притворы!!!
А как всё хорошо начиналось…
Нотт и МакНейр мне тогда чуть все зубы не повыбивали, в том глухом тупичке на третьем этаже, как вдруг эта неугомонная троица появилась прямо из стены, Поттер торопливо засовывал за пазуху какую-то карту. Ну, как же, разве мог этот поборник справедливости, этот сверхпринципиальный Поттер пройти мимо того, кого обижали? Да ещё двое на одного, да на этого хлюпика Петтигрю? А этот сердобольный Люпин, которого после смерти впору причислять к лику святых? Его хлебом ни корми – дай пожалеть кого-нибудь. А гроза обидчиков девушек и сирот Блэк? Такой шанс продемонстрировать силу мускулов и поиграть мышцой на людях, а заодно и всыпать ненавистным слизеринцам по первое число! Накостыляли они тем двоим хорошо, я аж залюбовался, спасли несчастного Питти, честь им и хвала…
Слово за слово – так они и пообещали научить меня хоть какой-то СБП – самообороне без палочки, как они это называют, как хоть сдачи давать громилам и не давать себя в обиду. Таким я, видно, жалким им показался… Тренировали меня вечером в гостиной, когда все уже спать уходили. Так и сошёлся я с ними на свою беду. Как-то выручил их всех троих перед МакГонагалл. Они по школе ночью гулять сбежали, как обычно, а она зашла с внеплановой проверкой. Ну, я и наврал ей, что Поттеру плохо стало, а Люпин и Блэк его к Мадам Помфри повели. Поверила она, в больничное крыло не пошла, а меня после этого случая зауважали – шутка ли – самой МакГонагалл наврать не моргнув и глазом. Вот так я и стал своим в их закадычной компании, приняли они меня к себе. Стали с собой ночью брать, в тайны всякие мальчишеские посвящать, секретами делиться. Это время было счастливейшим в моей жизни. Я будто заново родился.
Впервые в моей жизни появились друзья, как же я был счастлив… Да я по облакам ходил, я готов был им всем троим ноги целовать за то, что они первые, кто ко мне нормально отнёсся. Казалось – они не замечают, что я некрасивый, что я недалёкий и трусоватый, что неспособный и тугодоходящий. Они относились ко мне как к Человеку.
Вернее – это мне так поначалу казалось. Думаешь, дорогой дневник, им нужен был ещё один в их крепко сплочённой «группе товарищей»? Нет, не заблуждайся. Им нужен был поклонник их многочисленных талантов, преданный слуга, не обсуждающий команды, а беспрекословно выполняющий их, безумный фанат, слепо обожающий всех троих и каждого в отдельности, молящийся на них, целующий им ножки, ставящий за их здоровье свечки, исполнительная шестёрка, всегда готовая стоять на стрёме.
– Пит, сгоняй к Мадам Розмерте за сливочным пивом, только быстро, одна нога здесь – другая там.
– Пит, отполируй мне метлу, будь другом, а то я не успеваю с домашкой.
– Пит, отошли мою сову, что-то у меня настроения нет идти в башню, я выдохся на тренировке.
– Пит, у меня сегодня ночью свидание, прикрой меня, если что.
– Пит, слушай, стащи у Профессора Спраут пару стеблей Танцующей Акламины – курнём вечером. Говорят – хорошо вставляет.
– Пит, убери за меня в спальне. Сегодня моя очередь, но что-то меня ломает.
– Пит, отнеси мои книги в библиотеку, а то мне ещё наказание отрабатывать.
– Пит, измельчи за меня корешки маргаритки, у тебя монотонная работа гораздо лучше получается, чем у меня.
– Пит, я там вазу разбил сегодня, наказать должны, но у меня сегодня важная тренировка, ты не мог бы взять вину на себя? Это ведь мелочь, верно?..
Ну да, это всё были мелочи. Сотни просьб об обычных мелочах. Думаете – мне хоть раз пришло в голову отказаться? Как бы не так! Я был ужасно польщён, что они поручали это мне! Я был на седьмом небе от счастья, что смог услужить великим мародёрам! Мне и в голову не приходило отказаться или возмутиться. Я был искренне рад услужить моим спасителям. За несколько лет пребывания в школе я так и не смог ни с кем подружиться, впрочем – как обычно. А тут я умудрился приобрести целых трёх друзей, и причём каких! Лучшие ученики в школе, заводилы, прирождённые лидеры, учительские любимчики, легендарные хулиганы, которым всё сходило с рук. На моём месте мечтал бы оказаться любой. Я не знал, какому богу молиться за то, что тот послал мне трёх таких друзей. Я был их слугой, их тенью, их рабом, их верным псом. Был. До того рокового дня, когда мои глаза открылись, и я узнал правду. Подслушал я на свою беду один разговор. Иногда я жалею, что узнал обо всём. Правду говорят: счастье – в неведении. Этот разговор навсегда дословно врезался в мою память. Когда ненависть моя ослабевает, я прокручиваю его в голове, чтобы не потерять желание отомстить.
…Они сидели в кустах и втихаря пили сливочное пиво, покуривая самокрутки из Танцующей Акламины. Я решил удивить их тем, что, наконец, разучил заклинание Бесшумных Шагов, и подошёл совсем неслышно. Вот, что я услышал:
– Эй, Лунатик, ты уже натренировал этого дауна по Манящим Чарам? А то сколько можно, ты ему всю жизнь посвятить собираешься, что ли? Лучше бы на свидание с девчонкой сходил, право слово! – Блэк.
– Твоя правда, Бродяга, я больше не могу. Я на него неделю угробил, сам уже выучил это заклинание так, что могу дракона притянуть, а он с булавкой не справляется, никаких сдвигов. Я пас, ребята, теперь твоя очередь, Бродяга. – Люпин.
– Моя?! Ты издеваешься, что ли?! У меня ни одного свободного вечера, всё расписано. Да на меня девчонки в очередь встают! Неужели ты думаешь, что я буду гробить своё драгоценное время на этого идиота? Да он же туп как пробка, просто неоперабелен. Да ни за что!!! Вы с ним связались, вы с ним и возитесь. Пусть вон Сохатый идёт. Он на нас повесил этого недоумка, пусть сам с ним и нянчится. – Блэк.
– Я?!?!?! Люди, у меня тренировки через день, а в свободное время занятия в клубе по изучению древних рун, я не могу… Вы же знаете, что единственная возможность видеться с Эванс так, чтобы она не придиралась и не задирала нос – это заниматься с ней в одном клубе, а она только о рунах и думает. Так что меня увольте. И потом – при чём здесь я? Это Лунатику пришло в голову спасти этого дурика от слизеринских обезьян. Разве я виноват, что он прилип к нам как банный лист к заднице? Лично меня он тоже уже достал. Он у меня недавно попросил моё старое перо на память, прикиньте. Это, по-вашему, как, нормально? Ещё бы трусы у меня попросил, или носки дырявые… Короче – с меня хватит. – Поттер.
– Достал? Хватит с тебя? Ну, так и скажи ему об этом. Чтобы перестал за нами таскаться, перестал надоедать своей идиотской болтовнёй ни о чём, своими дурацкими шутками на уровне яслей, своей непроходимой глупостью… Угораздило же нас вытащить его из той передряги… Я уже видеть не могу его толстую тупую рожу!!! – Блэк.
– Слушайте, Бродяга, Сохатый, так нельзя. Разве можно взять и сказать человеку, что он тебе надоел, потому что он некрасивый, полный и недалёкий, и просто прогнать его? Пит же не виноват, что она такой. Он же совсем один останется, у него никого кроме нас нет… – Люпин.
– А разве мы виноваты в том, что Хвост страшный, жирный и тупой? Плевать мне на его чувства, мне свои жалко! Ты с ним нянчиться не хочешь, а нас делаешь крайними – какие мы жестокие, оставляем Питти на милость судьбы, отделаться от него хотим... Жил же он как-то до нас, проживёт и дальше. – Блэк.
– А как ты собираешься сказать ему, что он лишний в нашей компании? – Поттер.
– Да никак, пошлю его подальше, да и дело с концом. – Блэк.
– Но так нельзя. Он же будет страдать… – Люпин.
– Ему, значит, страдать нельзя, а мне можно? Меня от него тошнит!!! Страдал он раньше, пусть страдает и дальше. Жизнь вообще не сахар и не мёд. – Блэк.
– Сволочи вы порядочные, люди! Он наши вещи в прачечную носит, на стрёме стоит, если нам что-нибудь «позаимствовать» из учительского шкафчика приспичило, прикрывает наше ночное отсутствие в спальне, а вы вон, значит, как? – Люпин.
– Ой, защитник сирых и убогих нашёлся, прямо Святой Мунго какой-то. – Поттер.
– Хм, Сохатый, я вот что подумал… А кто будет всё это делать, если мы от Хвоста отделаемся? Меня лично ломает самому в библиотеку мотаться или там в мастерскую мётел… – Блэк.
– В натуре, Бродяга! Не-е-е, от маменькиного сынка нельзя так просто избавляться, пусть и дальше нам прислуживает… Тупица несчастный. Он, небось, думает, что мы ему одолжение делаем, разрешая нам помогать. Пусть и дальше так думает, ходит за нами хвостом, ожидая милости. Кстати, вы не задумывались, как ему подходит его прозвище? Он и есть Хвост! Хотя – нет… Как-то уж это слишком нейтрально. Переименовать бы его во что-нибудь более гадкое…Как насчёт Чирезада? Хорошо звучит? Чирезад!!! – Поттер.
Последняя реплика Сохатого потонула во взрыве хохота, а я дальше уже не смог выдержать. Глаза жгли злые невыплаканные слёзы, горло перехватило от подступающих рыданий. И это мои друзья… Лучшие люди на свете… Я на них молился, а они всё это время вытирали об меня ноги и втайне смеялись и издевались надо мной… Над тупицей Питом! Над дауном Петтигрю! Над уродом Питти! Над идиотом Хвостом. Над Чирезадом… Надо мной…
Знаешь, дорогой дневник, может, я покажусь тебе клиническим идиотом, но я решил не раздумывая покончить с собой. Никому ни о чём не говоря, ни с кем не прощаясь, не оставляя объяснительной записки, никого не виня. Я захотел оставить эту жизнь тем, к кому она более благосклонна. Я решил стать не просто тупицей Питом, а тупицей-Питом-которого-достала-эта-долбаная-никчёмная-жизнь-и-он-решил-с-ней-решительно -покончить.
Я забрался на самую высокую башню Астрономии, благо днём там никого не было, открыл большое окно и выбрался на карниз. Я простоял там десять минут, собираясь с духом и прощаясь с ненавистной жизнью, обливаясь потом от страха и слезами от жалости к себе. Я представлял, как моё рыхлое полное тело мешком упадёт на камни там, внизу, лопнет словно переспелый помидор, и во все стороны полетят брызги крови, ошмётки плоти, и осколки костей… А потом Филч будет замывать красное, полное немого укора, пятно своей старой грязной шваброй… От этой картины у меня потемнело в глазах и так закружилась голова, что я вынужден был схватиться рукой за раму окна. Я представил, как кто-то, какая-нибудь красивая девочка, побывавшая этой ночью на свидании с Сириусом, скажет над моими бренными останками: «Он был некрасив при жизни, а в смерти просто ужасен», и всхлипнет от страха и отвращения, доверчиво прижавшись к широкой груди своего кавалера.
И я не смог этого сделать, дорогой дневник. Смалодушничал в очередной раз, поддался жалости к себе, ещё больше возненавидев себя за это, а заодно и окружающих, и жестокую несправедливую жизнь.
Я буквально ввалился назад в кабинет, задыхаясь от рыданий и умирая от унижения перед самим собой. Я не смог даже с собой покончить нормально, что же я за червяк такой жалкий, настоящий Чирезад… Те, кого я считал своими друзьями, были правы: я действительно жалок и достоин презрения, просто я сам этого не понимал. Я действительно таков, как они обо мне отзывались. Услужливая шестёрка, верный слуга, бессловесный раб, глупый фанат… Они лишили меня иллюзий. Они открыли мне глаза на самого себя. И этого я никогда не прощу им. Я не прощу им их правоты.
Я сидел под окном на корточках и безутешно рыдал, как в класс вдруг вошла профессор Синистра. Она испугалась, увидев меня в таком виде – красное опухшее лицо, залитое слезами и соплями, трясущееся в истеричных конвульсиях тело… Я наврал, что сова принесла мне письмо, сообщавшее о смерти любимой тёти, хотя тёти у меня отродясь не было. Профессор проверила – видимо, я действительно ужасно выглядел. Она погладила меня по голове, протянула платочек, а потом отвела к Мадам Помфри, успокаивая по дороге…
Я и сейчас в больничном крыле. Искусно симулирую нервный срыв на почве потери близкого родственника. А знаешь, дорогой дневник, кто пришёл навестить меня первым? Мои лучшие друзья, конечно! Они же с Трансфигурации сбежали, чтобы навестить меня. Поттер, Блэк и Люпин. Блэк, Люпин и Поттер. Люпин, Поттер и Блэк. Они явились с цветами (будто я уже умер), коробками сладостей и припрятанными по карманам бутылочками сливочного пива и самокрутками «для поднятия настроения». Их лица были полны участия и сожаления, будто это не они какой-нибудь час назад перемывали мне косточки, издевались, строя планы по избавлению от меня. Лицемеры. Хамелеоны. Притворы. Чёрт! Чёрт! Чёрт! И каким чудом я сдержался и не выдал свои чувства? Я мечтал придушить Поттера, разорвать на части Блэка, искромсать ножом Люпина… Но я сдержался.
Как они были не правы, говоря, что я абсолютно бесталанный и ни к чему не способный!.. Я оказался превосходным актёром, ни единым словом или жестом не выдавший себя, всю меру своей ненависти к ним. О, они ещё пожалеют, что недооценивали меня… Что так пренебрежительно отнеслись ко мне и моей дружбе, что оскорбили мои лучшие чувства, что заставили меня страдать, что раскрыли мои глаза на то, чего я не хотел видеть.
Я ещё не знаю, что я сделаю, чтобы отомстить, дорогой дневник, но я сделаю так, что умник Поттер будет мечтать о смерти, слюнтяй Люпин будет мучаться от одиночества, а всеобщий любимчик Блэк будет страдать от всеобщей ненависти…
Я поклялся себе страшной клятвой, что отомщу. Я буду терпеливо ждать подходящего момента, скрупулёзно вычисляя благоприятное время, я буду усердно учиться, я буду лгать, предавать и убивать для свершения моей мести, для исполнения страшной клятвы, данной самому себе. Я отомщу, я сотру всех троих с лица земли. Поттера, Люпина и Блэка. Блэка, Поттера и Люпина. Люпина, Блэка и Поттера. Моих друзей.
Да будет так, дорогой дневник.
Hosted by uCoz